Нехорошо забытое старое

Угадайте, кого после всего этого дерьма вызвали к доске? О да, на следующий же день она так громко во время алгебры произнесла мою фамилию, что я подумала, будто что-то неподалёку взорвалось. Хотелось вот этого вот театрального «Кто? Я?», потом открыть рот и руки — к груди, поскольку глубоко поражена происходящим. Но мне не хватило на это смелости (или глупости, если дорогим читателям угодно). Это был тако-о-ой капец, что просто пиздец. У меня на лбу всегда было крупными буквами написано, что я балбеска. А чуть ниже и чуть мельче было пояснение, что я ничего не знаю, ничего не понимаю, МАТЕМАТИКУ НЕ РЕШАЮ. Так что отвечать вслух, тем более — у доски, как все уже поняли, сродни средневековым пыткам для меня. И женщина, мать её за ногу, всеми своими блондинистыми извилинами это понимала! Секунду-другую я сверлила математичку взглядом. Я надеялась её если не убить им, то хотя бы припугнуть. Но она стойко держалась, надо отдать ей должное. Выжидающе, пока было терпение, она смотрела на меня в ответ. А потом она ещё громче повторила: - Андреева, к доске! — голос у неё звучал сталью и цепями, обвивающими меня по запястьям. Я хотела ещё больше приклеиться к стулу и защитить голову каской, но пришлось встать. А вы тоже каждый день с собой в школу носите каску? До конца урока было целых пятнадцать минут, и ей бы этого времени хватило, чтобы отыграться на мне по полной программе. Ещё бы и домашнее задание записали на сдачу! Я уже во всех красках представила, как она издевается надо мной за выходку с паролем, когда поравнялась с ней у учительского стола. Мимолётного взгляда хватило, чтобы заметить на ноутбуке стикер с первыми двумя буквами пароля, которыми я успела поделиться. Это вызвало ухмылку, и скрыть её от женщины не получилось. - Улыбаться потом будешь! Упражнение 11-36 решай, — блондинка специально медленно обошла меня, толкая в плечо, и мне прям неистово захотелось толкнуть в ответ. Только вот если бы я её толкнула, то она бы улетела. В окно. Насовсем. Я уже говорила, что за это меня бы обязательно поблагодарили? Но мы отвлеклись. Прямо как я в момент, когда женщина проходила мимо, а я пыталась понять или проследить траекторию. Где-то в глубине своей души я надеялась, что она спрячет мне в карман ответы на задание. Ведь мы вроде как договаривались, что мне нужна пятёрка, а с пустой кочерыжкой вместо головы получить её крайне трудно. Так что да, я рассчитывала на её великодушную помощь. А пока я рассчитывала, выяснилось с опозданием, что женщина просто душная. Без «велико». Она докапывалась до моих букв, цифр и даже до мела, хотя он изначально был НЕ моим. Ей не нравилось, как я пишу, как я дышу, как я не пишу и не дышу. Средний палец уже еле сдерживался, чтобы не взлететь в воздух. И в ту же секунду меня осенило до посинения: она поставит мне пять! Обязательно! Кол плюс два плюс два — пять. Ровно. Да ёкарный бабай! Я не понимала, почему не сообразила раньше и не озвучила все свои требования на берегу. До единого. Просто тупо для того, чтобы она не смогла найти лазейку. А она её, хитрожопая такая, нашла всё-таки. И когда я дошла до всех этих выводов в недрах своей головы, мне стало так обидно, что захотелось бросить в неё мел. И учебник. И доску. Я же не знала тогда, что поняла всё НЕПРАВИЛЬНО. В общем, пока я тупила глубоко в своих мыслях, Наталья Владимировна, изящно надо мной издеваясь, то тут цифру подписывала, то там знак меняла. И, блин, вот меня носом можно было тогда ткнуть, я бы всё равно не заметила: жутко была на неё зла. Одноклассники, скорее всего, за моей спиной медленно сходили с ума. Математичка помогает. Математичка! Помогает! И ещё куча других вариантов с разными знаками препинания и размером букв, где ключевое — одно: она всё задание решила вместо меня. К сожалению, поняла я это лишь в диалоге на последних секундах урока. - Ответ? — строго спросила она тогда, сверля мою спину своими красивущими глазами. Я бы ей, конечно, ответила, но ни единая живая (и неживая тоже) душа в школе, в городе, в мире это бы не оценила. Дорогим читателям, я думаю, понравилась бы очередная сцена нашего близкого общения, но пока — выдыхаем. Я бросила это грязное дело — писать на доске. Просто повернулась ко всему классу, как в началке мы стихи друг другу наизусть рассказывали, и открыла рот: - Пятьдесят... — по глазам сидящих передо мной я поняла, что ошибаюсь. Но — никогда (слышишь?), никогда не сдавайся, позорься до конца! — Пятьдесят... — ещё уверенней заговорила я, пока прекрасная блондинка с гримасой бесконечного «Что ж ты, ёпрст, такая тупая?» не посмотрела на меня: - Шестьдесят, — голос у неё звучал достаточно громко и уверенно. Собственно, она никак не пыталась прикрыть тот факт, что подсказывала мне. Наверное, надеялась на то, что одноклассники, со всей ситуации сидящие в шоке, ещё одной такой оплошности просто не заметят. - Шестьдесят... — подхватила я, невероятно гордая собой, — четы... - Девять, — выдохнула она, пока староста бесполезно тянула руку, чтобы ответить уже наконец. Я закивала головой, как та собака на приборной панели: - Шестьдесят девять, — губы сами по себе растянулись в невероятно дурацкой улыбке. Ах, какие цифры числа цифры! И у меня ровно на лбу было написано, какая я счастливая и умная, и вообще — несите мне премию. Нобелевскую, Дарвина. Любую! Я похлопала ладонью об ладонь, чтобы стряхнуть пыль, а получилось, что вызвала звонок. Он раздался, поднимая школу на уши, как раз в момент, когда закончились оба моих хлопка. Класс разразился смехом, а кто-то даже в присутствии математички умудрился ругнуться, мол «Нифига наколдовала». Это было не фиаско, братан. Это был успех! Наталья Владимировна, пока диктовала домашнее задание, не спускала с меня глаз. Я знала, какой огонь раздражения ко мне и ко всем пылал внутри неё. Я это принимала. Да, откровенно говоря, мы обе были теми ещё отвратительными подарками на Рождество. Я бы точно не хотела такую, как она; она бы определённо открестилась от такой, как я. Но мы были повязаны. Мы были повенчаны где-то выше наших представлений, дальше границ нашего разумного. Так что я была вынуждена терпеть её, а она — меня. Мы должны были как-то пытаться сосуществовать под одним небом и иногда раскрашивать его какими-нибудь яркими моментами. После того яркого момента на уроке я обнаружила в своём дневнике красивую «пятёрку». Половину вечера любовалась ею, хотела даже отцу показать. Но его, как обычно, не было дома. × Но — как-то быстро от урока алгебры мы перешли к вечеру. Ведь в тот учебный день произошла ещё одна занимательная ситуация, которая просто обязана здесь появиться. Это произошло на уроке литературы. Которую мы почему-то изучали, сидя в соседнем с кабинетом русского и литературы кабинете математики. Да, так уж вышло, что ключ от кабинета Татьяны Александровны совершенно таинственным образом куда-то исчез. Вот просто взял и исчез. И нет-нет, это была не я. Не все катаклизмы в школе приходят с моим непосредственным участием. Иногда бывает и так, что я просто мимо прохожу. Так вот, мы сидели в кабинете математики. А к нему прилагается кто? Правильно, математичка. Когда мы входили в кабинет со звонком, я не могла стереть со своего лица улыбку. Я смотрела на Наталью Владимировну своими большими глазами и боялась, что они выпадут к чертям. Она свои при виде меня лишь закатила. Я была ей поперёк горла, но — не надо меня убеждать, что она НЕ обрадовалась моему очередному появлению. Татьяна Александровна вещала сначала про Толстого, а потом мы перешли к «Анне Карениной». Кто-то вообще читал? Вот и одноклассники мои, в большинстве своём, не читали. Они опускали головы низко-низко, на просьбу учительницы высказать мнение глаза делали бешеные-бешеные. И я поняла — дело плохо. На уроке отдуваться за всех приходилось мне, старосте Лизе (поздравьте, я наконец-то запомнила её имя!) и моему "любимому" Прохорову. И, в принципе, всё шло хорошо. Пока о произведении вещали Лиза и Прохоров, конечно. Татьяна Александровна тогда, задавая им вопросы, дополняя картинку собственными комментариями, не знала, что её ждёт дальше. Когда же настала моя очередь, я во всеуслышание и очень безапелляционно выдала: - Каренина была дурой! — фраза подняла головы одноклассников, которые слегка успели задремать, а Наталья Владимировна аж подавилась воздухом. Наталья Владимировна? Ах, да, мы забыли этот момент! Прошу прощения, исправляемся: Когда МЫ вошли в кабинет математики, а Татьяна Александровна удостоверилась, что весь класс-таки дошёл до последнего урока, Наталья Владимировна никуда не делась. Ну, не вышла она ни в дверь, ни в окно. Она гордо подняла подбородок, что наподсказывала мне на пятёрку двумя уроками ранее, и села за последнюю парту проверять тетради. Было некомфортно. Мне было категорически некомфортно от её присутствия на литературе. Она часто ходила по кабинету на своих уроках, оставалась где-то там позади, и я спиной чувствовала её взгляды. Но что на алгебре, что на геометрии — мне было плевать. Я была тупа, и я и она, мои мама и папа, мои внуки и правнуки знали это. Так что — с меня взятки гладки. Здесь же, поскольку я была немного гуманитарием, нельзя было ударить в грязь лицом. Я знала, что она смотрит, поэтому должна была блистать. Вот я и выделилась! На вопросительный взгляд Татьяны Александровны, которая от непонимания так и села на стул, как стояла, я повторила: - Каренина была дурой! Полной! — в классе раздались смешки. Мне же это совсем не показалось смешным, так что я продолжила свои рассуждения, к которым во время чтения пришла, вслух: — Самый глупый поступок, который может совершить человек — погубить себя собственными руками из-за других. Она ведь под поезд прыгнула лишь потому, что не смогла справиться с общественным порицанием и с тем фактом, что бывший муж оказался нехорошим человеком. Получается, они в её жизни были двигателями прогресса. Или регресса, если хотите. В общем, резюмируя, скажу: нечего смотреть по сторонам, надо жить для себя и себя же любить. Остальное — приложится. После моего монолога была тишина. Просто гробовая тишина. Где-то совсем вдалеке я услышала одобрительное присвистывание, которое, вот честно, я бы списала на Татьяну Александровну, если бы не смотрела на неё всеми своими двумя глазами. Женщина долго отходила от шока, и я почти наяву видела, как крутятся механизмы в её голове. Мне было даже немного жаль её. Полагаю, с такими, как я, она раньше не встречалась. Это, конечно, ясно-понятно, ведь таких, как я, — одна на миллион. Но всё равно, поскольку я испытывала к чудесной русичке особые тёплые чувства, меня посетила мысль, что, может, не стоило так резко. Может, вообще не стоило говорить. Может, нужно было поддержать остальных, будто не читала Толстого ни разу. И всё же — плотнее всего мои мысли занимала другая женщина, которая в этот момент сидела позади меня и всё слышала. Я была уверена, что она находилась не в меньшем шоке, чем остальные. Вот просто пилила меня взглядом, оторвавшись от тетрадок, и мысленно вопрошала: «За что?». Да за всё! Я имела полное право высказать свою кочку зрения, которая, ко всему прочему, не совпадала с кочкой зрения других. Я считала так, как считала, и могла это даже обосновать. - То есть она всё-таки была жертвой? — последовал логичный вопрос, когда все более-менее успокоились. Мы уже почти привыкли к звенящей тишине и редким смешкам с последних парт. Читатели успели привыкнуть к тому, что Татьяна Александровна аж онемела (от радости или нет?). И тут — голос. Да не простой голос. И не золотой тоже. Голос... кого? Боже, ладно, все уже поняли, что это была Наталья Владимировна. Собственно, зачем ещё она там тогда сидела? Логично же, чтобы задать этот вопрос! Ну и после этого самого вопроса все выпали в осадок ещё сильнее. Я видела, как парочка одноклассников уронила челюсти. Как "обожаемый" Прохоров бросил ручку в сторону, намекая на своё поражение. Как староста Лиза растеклась по парте, зевая, ведь для просмотра этого кино ей явно не хватало чипсов и лимонада. Короче, когда люди заняли удобные позиции, я повернулась к математице (слово — пушка) (а можно я так буду её называть?) и ответила: - Ну да, она была жертвой. А что Вы хотите? С сыном её разлучили, люди травить стали, а у бывшего мужа вообще эго зашкаливало. Жертва! — я болванчиком закивала головой, думая, что блондинка обязательно поддержит мой ритм. Так я собиралась переманить её на нашу тёмную сторону. Но она ответила несогласием: - Так, может, она сама и виновата во всех бедах? Именно она здесь неверная, а не её муж. Вот она и поплатилась за то, что не смогла, как например, Наташа Ростова, быть женой и матерью. Не начни она отношения с Вронским — жизнь была бы спокойнее. Ведь даже он через время просто начал её избегать. Наверное, понял, что жизнь с ней не в его вкусе. - Как будто люди не могут просто влюбиться! Не знаю по поводу самой Карениной, но вот Вронский определённо её любил. - Он преследовал её! - Он хотел, чтобы она знала о его чувствах. Людям иногда хочется взаимности. Если бы... Ох, если бы не звонок, я бы ещё столько наговорила! Но, как обычно, он оборвал меня на полуслове, и мысль, очень хорошая мысль так и осталась висеть в воздухе. Который, надо заметить, мгновенно заполнился радостными восклицаниями, что мучения закончились. А Татьяна Александровна, которая едва ли владела голосом после услышанного, смогла озвучить домашнее задание. Его я не слышала и не слушала, ведь всё внимание было ей — Наталье Владимировне. Мы пожирали друг друга взглядами, и, я готова поклясться, от нас где-то вдалеке сверкнула молния. × Стоило только постучать, уже через секунду дверь распахнулась мне навстречу. Словно женщина, каким-то шестым чувством руководствуясь, заранее знала, что я притащу своё бренное тело. Мы смотрели друг на друга. Эти наши гляделки начинали немного поднадоедать, ведь без слов я просто задыхалась. Но, в то же время, было хорошо, что мы не орались друг на друга, как две собаки под забором. Вообще, я бы предпочла какую-нибудь золотую середину, где мы ведём светские беседы. О той же классике, например. - Пожалуйста, только не бросайтесь под поезд, — я улыбнулась, делая шаг вперёд. Понимала, что Наталья Владимировна так и так меня пропустит, но — стоять в подъезде в такую погоду было уже лишним. Войдя в квартиру, я почувствовала запах свежей шарлотки, которым тянуло с кухни. Рот наполнился (простите за подробности) слюной, а желудок неприятно скрутило: я не ела ничего с обеда. Хоть я и пришла не ужинать, мысль, что мы неплохо бы провели время за чаем с пирогом, подогрела моё сознание. Наверное, это предел мечтаний всех, кто влюблён в своих учительниц: если и не нарушать границы, то просто бы создавать свой уютный мирок. Не целоваться на каждом углу, а неловко бросать нежные взгляды. Не рушить семьи и оставлять родных страдать, а тихонько восхищаться, иногда оказывая знаки внимания. Лишь так могли бы строиться гармоничные отношения даже в нашем с ней тандеме, если бы мы услышали друг друга. Или — если бы одна из нас оказалась чуть умнее, пойдя другой на уступки. Решив, что мне будет проще прогнуться под неё, чем ей — под меня, я пришла и к ещё одному блестящему выводу: я умнее. Настолько умнее, чтобы раз и навсегда закончить эту войну. - Ну, разве что из-за того, что ты меня дурой назвала, — пока я не предпринимала попыток раздеться и разуться, а только лишь расстегнула молнию куртки, она стояла, привалившись к косяку. Руки были сложены на груди, и лицо, абсолютно без косметики, выглядело вполне миролюбиво. Хоть она и говорила со свойственным ей нажимом, по языку тела было понятно, что сегодня она меня не прикончит. - Я этого не говорила. Каренина — дура, однозначно, — я пожала плечами. Приглашение пройти в квартиру так и не было получено, собственно, я его и не ждала. Визит мой обещал быть коротким, но ярким. Как обычно. - Ты нас сравнила, — женщина попыталась было вернуться то ли в спальню, то ли на кухню, и говорить начала со мной, отдаляясь. Мне это очень не понравилось. При любом диалоге, споре или любовном объяснении, мне был важен контакт: я была тем человеком, который НЕ избегал тесноты и близости всегда. Я хотела её видеть, я хотела говорить с ней, стоящей передо мной. Сделав размашистый шаг к другому концу коридора, я нашла выгодное положение, чтобы было видно блондинку. Но, как оказалось, и ей было меня видно. Мои грязные следы тут же вернули её в коридор. Встрепенувшись, она округлила глаза и успела открыть рот. - Сразу после того, как Вы сравнили меня с Вронским, — будто скороговорку, оттарабанила я, выставляя руки вперёд. Я всегда так защищалась. Ну боялась я её, да! С такими женщинами, как она, голова не была в безопасности вообще. Только замахнётся — и ты в коме. — А вообще... — обе выдохнули, — в отличие от Вронского и Вашего бывшего мужа, я люблю Вас по-настоящему. И пришла сюда, чтобы это доказать. Она не успела отвесить комментарий по поводу моих реплик о бывшем. Я знаю, что она хотела бы возразить и сказать, что я не имею права. Да, права я действительно на это не имела. Но — как ещё я могла доказать серьёзность намерений? Наверное, только следующим жестом, который заставил её замереть от непонимания. Аки фокусник зайцев достаёт из шляпы, я достала из кармана бумажку. На бумажке моей корявой рукой был написан пароль. Всё, выдыхайте! - Вот Вам пароль от Вашего компьютера, и давайте на этом закончим, — Наталья Владимировна не спешила забирать заветный листочек. Всё ещё смотрела и не верила, что это не очередной развод. Я её ДЕЙСТВИТЕЛЬНО не разводила. Взяв аккуратный кулачок, который бы мне мог всю челюсть снести, я вложила в него бумажку, а сверху оставила лёгкий поцелуй. Уходила я, зная, что она так и тупит в стену, сжимая бумагу в руках. Чёрт возьми, как же я гордилась собой тогда!