King of the butterfly collectors

К удивлению Эйдзиро, всё начинает меняется именно с этой самой ночи. Кацуки постепенно приходит в норму. Вопреки тому, что ранее уже было достаточно эпизодов, во время которых ему удавалось воздерживаться от выпивки, которые в конце концов заканчивались жесткими долговременными запоями, на этот раз что-то иначе. Даже близкие друзья вдруг отмечают, что теперь в поведении Кацуки появилась какая-то новая стальная решимость и уверенность. Словно вновь пробудилась та железная воля, с которой он, с упертостью безумца, пробивался к первому месту. Эйдзиро должен радоваться, потому что он достаточно хорошо знает своего друга, чтобы понять: у Кацуки вновь появилась цель. Цель, настолько важная, что он готов перебороть себя и сделать практически невозможное, избавившись от зависимости, которая уже крепко пустила в нем корни. Однако Киришима чувствует себя напуганным. Потому что он знает Кацуки даже слишком хорошо, и то, что Бакуго не озвучил свою новую цель вслух, не бросил вызов целому миру, как он делает это обычно, более чем подозрительно. Эйдзиро кажется, что он догадывается чего на этот раз решил добиться Кацуки. Но он не хочет в это верить. Отказывается верить, потому что понятия не имеет, как будет жить с этим потом, если его подозрения окажутся верными.

***

Изуку тонет. Вчера ему казалось, что он наконец-то там, где он должен быть. Он любил кого-то, кто любит его в ответ. Не жил надеждой, робко предлагая своё сердце, а купался в обожании того, кого он обожал в ответ. Наконец-то он был там, где должен был – там, где он заслуживал быть. А потом всё разбивается на куски и исчезает, когда незнакомый женский голос по телефону и рассказывает о том, что его муж погиб из-за несчастного случая, по какой-то нелепой случайности оказавшись там, где его и быть не должно было. На похоронах он чувствует себя потерянным. Будто всё происходит не на самом деле. Ему кажется, что закрытый гроб пустой. Несколько раз он порывается подойти к нему, потому что до тех пор, пока он не заглянет внутрь, то не поверит, что всё это происходит на самом деле. Чьи-то руки удерживают его каждый раз, когда он пытается это сделать. – Отпусти, – шипит Изуку в очередной раз, когда это происходит, не глядя. – Нет, – спокойно отвечает смутно знакомый голос, и подняв голову он встречается с багрово-красными глазами, которые он знает с самого детства. – Даже не проси, Изуку. Светит солнце. Если бы они были в каком-нибудь дрянном фильме, это был бы серый пасмурный день и ливень заливал бы всё вокруг, но сегодня светло и ясно. Всё живет и процветает. Его любимый человек вчера умер по нелепой случайности. Изуку чувствует себя таким же мертвым внутри. – Я не могу, Каччан, – шепчет он. – Я не могу пройти через это. – Тогда положись на меня, – отвечает тот твердо. – Я буду рядом. Положись на меня и позволь всему идти своим чередом. Кацуки обнимает его за голову, притягивая к себе, будто укрывая от мира – широкие руки, обычно пахнущие жженой карамелью почему-то в этот день источают горьковато-резкий запах: Изуку не знает, почему ему кажется, будто они пахнут дымом и смертью. Вероятно, потому что смерть – это всё, о чем он способен думать сейчас. …За пределами этого он едва существует. Изуку оглушен и ослеплен горем, и всё вокруг словно в тумане – он движется по жизни на автомате. Дни проходят за днями, а он едва замечает. – Тебе не следует тут жить, – говорит Кацуки, который в последнее время почему-то всегда находится рядом. Сколько времени прошло? Неделя? Месяц? Не то чтобы это имело теперь значения. Изуку помнит, что его агентство вновь продлило ему отпуск, настояв на том, что пока психотерапевт не даст своё заключение, ему не позволят вернуться к работе. Изуку еще ни разу не был у этого терапевта. …Каччан приходит и уходит в их с мужем общий дом, хотя Изуку и не помнит, впускал ли он его или в какой-то момент просто отдал ключи от входной двери, потому что так легче: Кацуки просто не оставлял его в покое, так что таким образом он по крайней мере мог приходить и делать всё, что ему вздумается, не приставая к хозяину дома. Изуку не смотрит на него, вяло ковыряясь в ужине. Он понятия не имеет, откуда взялась эта еда – сам Изуку её не готовил и это не заказанная пища. Вероятно, Кацуки помимо прочего готовит ему еще и ужин. Как давно, интересно? Изуку на самом деле это не особо волнует. Он с радостью обходился бы без пищи, но что-то подсказывает ему, что в этом случае Каччан будет кормить его насильно. – Я в порядке, – монотонно говорит Изуку, хотя даже он не верит этим словам. Кацуки, который бросает на него скептический взгляд, не верит ему и подавно. Изуку раздражает то, что он сидит за их обеденным столом с собственной порцией – там, где он привык видеть совсем другого человека. – Здесь слишком много воспоминаний. Ты не сможешь двигаться дальше, если будешь жить тут, ботаник, – говорит тем временем Каччан. – Я не хочу двигаться дальше. – Ты должен. – Почему? – Потому что он бы этого хотел, – говорит Кацуки… и это задевает куда сильнее, чем Изуку был к этому готов. Он вскидывает голову и смотрит на Каччана в упор. Гнев расцветает в нем, заставляя замолкнуть всё остальное. – Ты понятия не имеешь, чего он хотел, – рычит Изуку, глядя на него в упор, испытывая почти мстительное удовольствие от того, как вздрагивает Кацуки. – Никто не знает, чего он хотел, потому что он, черт побери, мертв! И ты – из всех людей – не пытайся говорить так, будто ты был знаком с ним! Не думай, будто я не знаю, как ты относился к нему, Кацуки! Изуку видит, что Каччану требуется время, чтобы взять себя в руки. Если бы Изуку был в более ясном состоянии ума, он задался бы вопросом, почему Кацуки вообще так резко реагировал на всё, что связано с его супругом, причем едва ли не с первого дня их знакомства. Но в последние годы их с Каччаном отношения вообще едва ли можно было назвать особо теплыми. Кацуки стал особенно холоден к нему в тот момент, когда Изуку начал встречаться со своим будущим мужем. Он не только наотрез отказался прийти на их свадьбу, солгав Изуку в лицо о том, что будет занят – даже больше: после этого, радостного во всех отношениях дня, Кацуки начал всё больше и больше цепляться к нему, глупо, почти по-детски, словно затаил на Изуку какую-то глубокую обиду. Изуку до сих пор не мог понять причину этого. Если бы он не знал лучше, то мог бы подумать, будто Каччан просто-напросто ревнует. Но годы безответной любви были прямым подтверждением тому, что это не может быть правдой. И как бы Изуку не утопал в своём счастье, он и не упустил из виду то, насколько Кацуки на самом деле ненавидел его супруга – причины этого и вовсе были за гранью его понимания. …Наконец их молчаливое соперничество взглядов заканчивается тем, что Кацуки жмурится, слегка запрокидывая голову. – Ты прав. Мне жаль, Изуку, – Каччан открывает глаза и Изуку встречается с багрово-красными радужками, которые по какой-то причине в последнее время не может не ассоциировать ни с чем, кроме разлитой крови. – Я был дерьмом для него и для тебя. Будет только правильно, если я искуплю свою вину, верно? Это немного смущает Изуку. В конце концов, он никогда не был тем, кто способен держать зло на других. Насколько бы сильно не разошлись их пути, Кацуки всё еще был и остается частью его жизни. Он просто… всё еще не может прийти в себя, но он не должен забывать о других. Каччан и правда может чувствовать вину в связи со случившимся – в конце концов, он был тем самым героем, который был ближе всего к месту аварии и первым доложил о случившемся. Будь Изуку на его месте, если бы на руках Изуку также умер возлюбленный Кацуки, он не мог бы перестать винить себя в том, что не успел раньше. И, в конце концов, Изуку, как никто другой, знал, что за действиями Каччана, какими бы грубыми и агрессивными не были его слова, всегда скрывались лучшие намерения. – Нечего искупать, Каччан, – вздыхает он наконец. – Это был несчастный случай. Ты не виноват в том, что случилось. Кацуки одаривает его пристальным взглядом, прежде чем пожать плечами. Изуку не может избавиться от чувства, будто пауза длится чуть дольше, чем следовало бы. – Не знаю, мне кажется, он мог бы не согласиться, – говорит Кацуки, опуская голову и челка скрывает его глаза. – Но позаботиться о тебе – это лучшее, что я могу сделать, – говорит он, и Изуку слышит за его словами упрямую решимость. Каччан действительно не собирается оставлять его в покое, верно? – Ты мог бы переехать пока до поры до времени ко мне, – говорит Кацуки безразличным тоном, вновь возвращаясь к теме, которую он поднял ранее. – У меня всё равно слишком много свободного места… …Изуку тонет. И принимая протянутую руку помощи, он по какой-то причине не может избавиться от чувства, будто где-то он совершает ошибку.