***
– Боже, какой красивый мужчина... – Мизуки, вперед! Он не посмеет отказать такой обаятельной девушке! Осаму сидел у барной стойки спиной к перешептывающимся подружкам. Как бы они не пытались понижать голос, детектив прекрасно слышал каждое слово и усмехался. Значит, красивый? Интересно, каким он станет в глазах Мизуки после предложения двойного самоубийства? Жалким? Отталкивающим? Омерзительным? С каким-то извращенным удовольствием он представлял, как миловидное – Дазаю не было видно лиц подружек, но он был уверен в том, что не прогадал с подобранным определением – выражение девушки сменится презрительно-непонимающим. Если привык к тому, что твой настоящий облик вызывает отвращение, сделай из этого повод повеселиться. Жестом попросив бармена долить виски, детектив сложил голову на ладони. Может, стоит подойти первому? Осаму с досадой понял, что у него нет настроения развлекаться. Янтарная жидкость заманчиво плескалась в роксе, который детектив принялся раскручивать в руке. Помнится, Чуя пытался угостить его вином, но увидев, как сокровище за десять тысяч долларов глотают чуть ли не залпом, отобрал у Дазая бутылку, презрительно назвав его плебеем и заявив, что напарнику к лицу только дешевый коньяк. Сам Осаму считал, что ему идет любой алкоголь. Главное – побольше, чтобы в голове воцарилась блаженная пустота, а тело зажило собственной жизнью, рискуя перевалиться через перила моста или столкнуться с бешено разогнавшейся машиной. Впервые он попробовал виски, когда ему было четырнадцать. Забавный, однако, случай: Дазаю до сих пор весело вспоминать, как он явился в небольшой бар, не Люпин – просто захудалое местечко рядом с портом – и потребовал у ошарашенного мужчины за стойкой стакан старого доброго Джека. Рыжеволосый крепыш попытался подшутить над возрастом исполнителя, но, когда ему в лоб направили пистолет, а за спиной подростка выросли два мрачных вооруженных силуэта, эта охота у него пропала. В мафии никто не знал, что приволоченный Мори щенок пристрастился к крепкому алкоголю: телохранители Дазая умели держать язык за зубами, когда требуется, с барменами вопрос решался если не деньгами, то дулом у виска. Исключением стал только Ода – Осаму долгое время скрывал и от него, не желая расстроить единственного человека, которому, кажется, было на это не наплевать. Сакуноске узнал случайно, когда мафиози уже исполнилось семнадцать, и мужчина нашел его в омерзительном, богом забытом месте, где наливали не глядя. Но вместо того, чтобы читать нотации, он привел Осаму в Люпин – место, ставшее впоследствии таким значимым, – и попросил не выпивать за вечер больше трех роксов. Тогда Дазай в очередной раз убедился, что Ода знал его как облупленного. Даже сейчас детектив никогда не приходит в Люпин, чтобы налакаться до беспамятства – для этого существуют любые другие бары, забегаловки, дешевые клубы. Место, дорога к которому пестрит кровавыми неоновыми вывесками, ни разу не видело Дазая перебравшим. Здесь же он мог дать волю демонам. Несколькими мощными глотками он прикончил напиток, позволив дымному послевкусию осесть на языке, и нетерпеливо постучал пальцами по деревянной стойке. Бармен подсуетился мгновенно – рокс вновь заполнила торфяная жидкость. Детектив не знал, сколько он просидел за баром: чтобы не видеть бесконечных сообщений от разгневанного Куникиды, Осаму легкомысленно оставил гаджет в офисе агентства. Вывалившееся из дверей забинтованное тело никого не удивило – несколько молодых людей, куривших у входа, только посмеялись над чужой неуклюжестью. Иногда Дазаю казалось, что в его организм встроен навигатор – как иначе объяснить его успешное возвращение? Моргнул у выхода из питейного заведения – и вот знакомое здание выросло напротив. По общежитию мужчина даже не пытался передвигаться тихо: сколько бы раз не происходили его побеги, коллеги преспокойно спали, не обращая внимания на шатающегося по коридору Осаму. В свою комнату он буквально ввалился – осел на пол, машинально потянув за собой ручку двери, и уставился в стену, пытаясь сфокусировать взгляд. Хорошо, что помещение не было обклеено какими-нибудь узорчатыми обоями – пляшущие перед глазами картинки намерению бы не способствовали. И какой смысл был срываться? «Итог всегда одинаковый: остаешься один в захудалой комнатушке, пропахший алкоголем, ослабленный, вызывающий омерзение или жалость. Жаль, что не захватил пистолет из офиса – отличная ночь, чтобы попытаться пустить себе пулю в висок». Негромкий оклик заставил детектива замереть от неожиданности. Привычный сценарий треснул. Ацуши впрыгнул в комнату, словно в клетку к дикому зверю – не давая себе возможности передумать. Дазай обязательно бы подшутил над своим учеником в любое другое время... но сейчас он старательно делал вид, будто интересуется отсутствующими узорами на стене. «Не сейчас, Ацуши. Будь добр, убирайся... Уходи прочь от меня». Он не вслушивался в тревожно-обиженный голос оборотня, не пытался собрать из звуков хоть какие-то слова: просто ждал паузы, чтобы выдать холодное, злое замечание, которое заставит тигра сердито поджать уши и бросить наставника на растерзание собственным демонам. Дазай не хотел помощи. Да он и не верил, что кто-то сможет ее оказать. Два взгляда соприкоснулись: мерцающий и погасший. Осаму даже не пришлось что-то говорить: тигр почувствовал все сам и выскользнул из комнаты так же стремительно, как вбежал в нее ранее. Дверь захлопнулась, и детектив вновь остался в одиночестве.***
Пять дней спустя
Накахара даже по коридорам передвигался с выраженной резкостью: единственное, что не смогла воспитать в своем подопечном утонченная Кое, так это искусство грациозной походки. Рядовые вжимались в стены, когда Чуя огненным вихрем проносился по штабу мафии, не обращая внимания на почтительные кивки. Огай вызвал его к себе – неожиданно и без объяснений, что случалось редко. Исполнителя не задевало такое отношение – его скорость объяснялась скорее внутренним чутьем. Сейчас оно подсказывало, что Мори не в настроении, и тому есть крайне серьезная причина. Чую впустили без лишних вопросов: охрана почтительно расступилась, когда исполнитель, поднявшись на верхний этаж, уверенно двинулся к кабинету главы Портовой мафии. Он не стал стучать – осторожно вошел внутрь и замер у входа. Без плаща, в одной рубашке, с небрежно накинутым на плечи красным шарфом, босс полусидел на столе. Щелчок – на кончике сигареты заплясало пламя. Чуя мельком подумал, что весело танцующий огонек выглядит живее самого Мори. Последний раз исполнитель видел мужчину курящим накануне разрешения «конфликта с головой дракона». Босс холодно улыбнулся. – Мой дорогой, проходи, зачем же стоять в дверях? – Накахара подчинился, почтительно приблизившись к Огаю и стянув с головы шляпу, чтобы поклониться. Движение вышло резким, и волосы разметались по плечам. Мори наблюдал за подчиненным с сытым удовольствием во взгляде: приятно было осознавать, что это сильное, непоколебимое тело полностью принадлежит ему. Интересно, если приказать Чуе перерезать самому себе горло, он согласится? Стоит как-нибудь проверить. – Довольно церемоний. У меня есть неприятная новость, – Огай стряхнул пепел прямо на стол, умирающая искра, вспыхнув, погасилась о его обнаженную ладонь. Лицо Мори даже не дрогнуло. – Это касается Федора Достоевского. – Разве он не в тюрьме? – У дьявола хватает чертенят, – приподнял краешек губы босс. – Некий его... близкий друг был найден нашими людьми в Токио. Точнее, он сам заметил членов Портовой мафии, и счел встречу великолепным поводом, чтобы представиться. Чуя вопросительно изогнул бровь. Из ниоткуда появилась Элис: она была необычно спокойной и сосредоточенной. Не обращая внимания на исполнителя, девочка извлекла из кармашка платья пульт от проектора и нажала на кнопку. Экран загорелся. Улыбчивый беловолосый парень приветливо махнул им рукой. «Привет, мафиози из Йокогамы! Позвольте представиться: меня зовут Николай Гоголь, и я крайне раздосадован, ведь мой друг Федор вашими стараниями скучает в крысиной клетке». Уголки губ демонстративно сползли. «Я знаю Федю: он очень не любит сидеть взаперти и упускать все веселье. Поэтому, пока мой товарищ продумывает план своего возвращения, я решил подготовить для него достойную игровую арену. Сигма!» На экране появился второй парень. Судя по обреченному выражению лица, предстоящая работа была ему не по душе. Но арлекин ободряюще прикрикнул: «Если ноги не способствуют быстрому передвижению, могу избавить тебя от них, милый Сигма-кун». Слова возымели нужный эффект. Вздрогнув так, что это было заметно даже на видеозаписи, пособник протянул Николаю револьвер. По бледности и прозрачности кожи Сигма мог посоревноваться с арктическими льдами: неясно только было, виной тому страх или отобранный природой оттенок. Камера переместилась правее. Трое мужчин были крепко привязаны к обшарпанным стульям, поставленным в ряд: в одном из пленников Чуя узнал своего подчиненного и сжал зубы, жалея, что не может повлиять на разворачивающийся сюжет. «Итак, господа, обещанная игра! Говоря откровенно, я, как и Федя, предпочитаю покер, но русская рулетка тоже хороша: так отчаянно интригующе, словно балансирование на туго натянутом канате! Разве вы не чувствуете азарт?» Николай обратился к захваченным мафиози, широко скалясь и театрально забрасывая длинную косу за спину. Накахара свирепо подумал, что с удовольствием бы оторвал ее голыми руками. «Крутим барабан! Даю слово, я оставил достаточно пустых камор, чтобы уравнять ваши шансы». Раздался характерный звук на заднем плане – кажется, Сигма не сумел сдержать рваного вздоха. Гоголь бросил на помощника едкий сардонический взгляд и изящно прокрутил оружие в руках. «Первый!» Пуля угодила прямиком в лоб темноволосому мужчине. «Второй!» Этот пленник был в очках и отчаянно пытался выпутаться. Ему свинцовый снаряд пронзил сердце. «Третий!» Последний оставшийся в живых мафиози безразлично смотрел в потолок, словно смирившись со своей судьбой. Накахара не мог не ощутить болезненный всплеск гордости за своего подчиненного – от этого только яростнее закипала в жилах кровь и разгоралось желание раздавить русского клоуна гравитацией. Осечка. Николай преувеличенно-удивленно приоткрыл рот и хлопнул себя по голове. «А вот и любимчик фортуны! Объясню теперь, для чего мы организовали эту будоражащую игру: друзья, не мог же я, право, избрать в качестве своего посыльного рядового члена мафии – как неуважительно смотрелась бы подобная неразборчивость! Весточку всенепременно ждите в скором времени. Надеюсь, что наше трогательное представление добавит красок в вашу рутину». Клоун поклонился. Видео резко оборвалось. Чуя презрительно поморщился. – Босс, у русского налицо расстройство психики. Даже окажись этот Гоголь искуснейшим из эсперов, способность не спасет его от мести мафии. – Во всяком случае, свое слово он держит, – заключил Огай, вставая со стола и складывая руки на груди. – Последнего выжившего, Кио, он направил прямиком к нам. Но, – Мори странно заулыбался, – с присущим ему юмором. По кусочкам. Накахара нахмурился. Перед боссом Чуя вынужден был держать марку, но внутри у исполнителя что-то оборвалось – впрочем, это ощущалось каждый раз, когда Накахара стоял над трупом одного из подчиненных, упрекая себя в том, что не спас, не предвидел, не предотвратил... Не стал идеальным лидером. – Есть еще один нюанс, который не дает мне покоя. В поимке Достоевского участвовали две организации – мы и вооруженные детективы. Если Гоголь хотел запугать противников Федора, значит, он должен был отправить два файла – один для нас, и один... Чуя не договорил, но ему и не нужно было. Босс кивнул. – Я думал над этим. Масштабы наших организаций несоизмеримы – если псов Портовой мафии можно выловить и в Токио, то с детективами сложнее: они редко покидают Йокогаму. Пугать же Агентство видеообращением с казнью чужих подчиненных – малоэффективно, особенно учитывая юмор на грани издевки, присущий этому Гоголю. – Значит... – Детективам лучше поостеречься. А нам – приготовиться встречать гостей.***
До омерзения белоснежная больничная палата встречала Хигучи запахом спирта и стерильными поверхностями. Ступить на них казалось вершиной кощунства – натертые полы поблескивали, прозрачно-молочные тюли без единого пятнышка колыхались на ветру, стены строго упирались в потолок, будто возвышаясь над девушкой с немым укором. Где-то в коридоре противно заскрипела каталка. Ичие даже не обернулась на звук – все внимание оказалось приковано к постели. Акутагава лежал, сливаясь с простынями, в объятиях капельниц, с кислородной маской на лице. Ей однажды уже приходилось видеть Рюноске в таком состоянии: помнится даже, она дала себе клятву не допустить повторения этой сцены. От того, к чему она пришла в итоге, накатывало жгучее разочарование и отвращение к себе. Бесполезная и бестолковая псина – даже в этом Акутагава был прав. Хрупкий, с выпирающими костями, отчетливыми ниточками вен, мафиози идеально вписывался в атмосферу палаты – белое пространство угловатого безумия. Хигучи же было здесь неуютно, неспокойно; помещение словно отвергало ее, слишком живую, теплую, чувствующую. Букет смотрелся здесь особенно чужеродно: несколько желтых хризантем и белых акаций, купленных по пути, выглядели кричаще и раздражающе. Будь девушка менее сентиментальной, она бы выбросила их в ближайшее помойное ведро, но желание проявить заботу пересилило: цветы оказались на тумбочке. Хигучи постигло жуткое осознание: выражение лица бессознательного Акутагавы ничуть не отличалось от повседневного. Бесстрастное, лишенное эмоций. Безжизненное. Синева ирисов оттенила бледный букет Ичие. Гин, как всегда, появилась словно из ниоткуда. Не обращая внимания на застывшую Хигучи, сестра больного опустилась на колени перед кроватью, заглядывая в лицо Рюноске и вплетая изящные пальцы в чужие. Ичие неловко кашлянула. Девушка хотела уйти, оставив наемницу наедине с Акутагавой, но та, не оборачиваясь, бросила: – Оставайся. Мне ты не мешаешь, а если и правда хочешь повидаться с братом, мое присутствие смущать не должно. Хигучи все еще непривычно было слышать голос Гин – молчаливой, бесшумной и беспощадной тени. Он был полон спокойной уверенности, и это приободрило Ичие: она подошла ближе, складывая ладони в почти молебном жесте. – Не вини себя, – вдруг сухо бросила наемница, не отрывая взгляда от брата. Девушка вздрогнула. – Ты о чем, Гин? – Приказ есть приказ. Никто из нас не смог бы изменить ход событий. Ты и вовсе бы была бесполезна – только под ногами бы мешалась, – цинично заметила Акутагава. Ичие сжала зубы: она понимала, что убийца во всем права. – Я тоже хотела бы помочь ему. Хотела бы предотвратить такой исход. Но брат запретил вмешиваться «Черным ящерицам», потому что босс однозначно дал понять, что поручает миссию только ему. Он не желал подставлять под удар меня, Тачихару, Хироцу... и тебя. Глаза Хигучи чуть расширились. – Рю знал, на какой риск идет, но предпочел поставить на кон собственную безопасность, а не подставлять нас под гнев босса, – продолжила Гин. – Это было его решение. Корить себя бессмысленно – остается только ждать, когда брату станет лучше. Ичие кивнула. На душе сразу стало легче. – Спасибо, Гин. Убийца позволила себе улыбнуться одними глазами. – Не за что.