***
За два дня до этого. Диктор: «Сейсмическая активность на Земле в последнее время существенно возросла. В среду жители Китая пережили второе в этом году землетрясение, что не могло не сказаться на товарном рынке. Участившиеся подземные толчки…». — Что-то другое, — настоял Сенку. — Пожалуйста. — Новости смотреть полезно, — Снайдер постучал пальцем по собственному лбу. Но видео послушно остановил. — Я наслушался про природные катаклизмы и всеобщий пиздец. Это, правда, очень волнительно, но последнее деньки я бы предпочёл провести в тишине. — И незнании? Как не похоже на тебя. — Мм, — Ишигами лениво пробежал глазами по строкам на листке у себя в руках. — Да, — согласился он вскоре. — На меня смахивает мало, однако счастливое неведение — вполне себе выбор. Признаю. — Вау! Иди в задницу! — У нас завтра концерт. И, поверь, даже если в нас долбанёт молния, школу замочит цунами, и потом устроит фаталити замлетряска, я Асагири-сенсея не подведу. — Он выбрал тебя ведущим, а значит… — Он мне доверяет. Ага. — У тебя к нему есть доступ, Сенку, — хитро щурит подведённые глаза Стэнли. — Он перед тобой как раскрытая книга! Доверие — ключ к находке! — Мы можем поиграть в детективов и послезавтра. — А если завтра твоего любимого педагога не станет? — Я так не думаю. — А думать надо. Всё, что сделал Ишигами — лениво отмахнулся, вернув взгляд на бумагу. — Если он вам — пиздюкам неблагодарным — дорог только как учитель, то, пожалуйста, — парьтесь только о фестивале. — На что намекаешь? — сморщив нос, нахмурил брови Сенку. — Он уже давно на том уровне, что отрёкся от морали, личных границ и так далее. Над каждым из вас дрожит, как будто вы ему памятник в майнкрафте построите. — Почему в майнкрафте-то? — мальчишка нервно дёрнул бровью. — Баста. Сходи на хуй, Снайдер. Бред несёшь. — Между Ксено, который у меня в сердце сидит, и справедливостью я готов выбрать второе, — спасибо, по груди не постучал, на сердце руку не положил. — Капитан Америка, Вы? Кому врёшь? И да. Ты, всё же, признал, что любишь директора. Поздравляю. — Если Ксено задумал что-то грязное и сделает это, он же снова… — Сбежит и никому не скажет об этом? — Ага… — Всё с тобой понятно. — Я, типа, не хочу терять его, — пока Сенку на последние слова собеседника кривит рожей, у Стэна медленно багровеет от стыда лицо. — Терять… из виду! Из виду, долбоёб! — А Кохаку чисто по приколу рисует Гена в анфас и в профиль на полях тетради. — Эта блонда втюрилась во француза?! — Упс. — Ф… фу! — Молчал бы, геронтофил сраный. У Сенку глаза — коварнее некуда. — Ну ладно, давай ещё немного покопаемся и докопаемся. — Лузер, — хулиган не мог обойтись без оскорбления. — Я — лузер, ты — педик. Дуэт — ни дать ни взять. — Чё за фразочка? — глупо косит глаза Снайдер, — «ни дать ни вз… — Ген научил, — почему-то чёртов неудачник звучал слишком уж гордо. Не раздражало. Просто удивило, самую малость.***
[Rec.] — Хэй, — Минами села на пол, скрестив свои ноги в кедах. — Кохаку. Кохаку же сегодня была молчалива как никогда. — Я думала, у нас мир? — Мир? — взгляд голубых взгляд метнулся под светлой заборчатой чёлкой. — О каком мире может идти речь, когда ты такая больная на голову стерва? — Ну перестань… — Хокутозай тяжело вздохнула, — мне тяжело подбирать слова с тобой… моя родная. — Я не твоя родная. — Прости, — грустно, так, как, казалось, умела она одна, улыбнулась девушка. — Что ты делаешь? Рисуешь? — Завтра концерт, — буркнула Кохаку, — и если ты хочешь быть полезной, то бери кисточку и раскрась эту табличку. Я занимаюсь этой фигнёй не час и не два. Мальчики ленивые, Юдзуриха ушла… — Но я же здесь. — А ты вообще тут не к месту, если честно. — Может, забудем обиды, м? Что скажешь? — Почему ты так отчаянно хочешь подружиться со мной? — нахмурила брови Кохаку. — Опять. — Я хочу снова быть «родной» для тебя. — Твоя семья помогла моей, и я дорожила тобой как никем другим, признаю, но ты сама виновата в том, что было после. — Ты, правда, дорожила мной больше всех? — стеснительно поправила ободок на своей голове Минами. — Ты была такой заботливой, разговорчивой… Лезла всегда в чужие дела, разве что… — И ты меня всегда спасала, — улыбнулась вдруг девушка. — Потому что я не могла не быть привязанной к тебе. — Ты как собака, Кохаку, — Минами пробило на тихий смешок. Её одноклассница осторожно, на коленках, обклеенных пластырями, подползла к ней и подала банку с краской. — Если тебя с улицы домой занести, покормить, помыть, да полюбить… надолго же ты привязываешься, — она покрутила в руках кисть, макнула растрёпанный кончик в краску. — Вот только хозяин у тебя оказался паршивый. — Ты что, возомнила себя моей хозяйкой? — смешно выгнула бровь Кохаку. — Дура! И из школы ты выпустишься тоже дурой! — Ага. — У меня полсемьи померло из-за природных катаклизмов! Конечно я эмоционально привяжусь к тому, кто оказал мне поддержку! — Я очень хотела, чтобы ты не могла без меня. — Я не знаю зачем тебе это, но твой коварный план сработал, — произнесла та уже по-детски обиженно. — Я никогда не забуду, как в тот пресерый день лил дождь, и я завалилась к тебе, дрожа и плача, а ты пустила на порог, обогрела, — снова голубые глаза мечутся, — тогда ещё я назвала тебя «моя родная», помнишь? — Конечно, — кивнула Минами согласно. Девочки одновременно провели кисточками по табличке, гласящей: «Nos jeunes talents». — И, Минами, мне очень жаль, что ты тогда столкнулась с тем ужасным происшествием в школе… Кисточка Хокутозай осеклась, и небрежная красная линия рассекла её белые кеды. — «Ужасным». Ужасным, поэтому мы об этом не говорим, — процедила сквозь зубы она. — Прости. Я не знала, что нам ещё нельзя с тобой говорить об этом, — честно произнесла Кохаку. — Ты всегда такая бойкая, а я ни черта не смыслю в психологии. Я не вру, когда говорю, что понятия не имею, что творится у тебя на душе. Я просто до таких вещей глупая. — Да причём тут ты! — отмахнулась Минами, принимаясь кончиками пальцев оттирать краску с кед. — Хотя, знаешь, действительно, не забей ты болт в той моей ситуации с учителем, всё бы обошлось куда лучше. — И снова ты об этом? Каждый раз, как мы пытаемся разгрести тот кошмар, мы ссоримся. Я уже устала говорить, что всегда была на твоей стороне, просто не понимала, что ещё могу сделать в такой ситуации! — А Асагири-сенсею вы не сказали причину того, почему наш класс такой странный, почему нас почти никогда на мероприятия не зовут, классруки меняются как перчатки? — Насколько я поняла, тему удалось увести. А может, и нет. — И славно, что увели, — шикнула Минами. — Я боюсь мужчин. А Асагири-сенсей — мужчина, который может оказаться на их стороне. Если он всё поймёт и не поддержит, я разочаруюсь слишком сильно, чтобы ещё когда-нибудь… когда-нибудь довериться чужому взрослому. — Минами… — Кохаку придвинулась ещё ближе. — Весь наш класс знает, что ты абсолютно не виновата в том, что наш прошлый учитель оказался слишком конченым маразматиком, чтобы начать приставать к тебе. — Замолчи! Все вы твердили, что это я к нему клеилась, что такая реакция с его стороны обоснована, ведь он молодой, а я вульгарная! — Нет, — опустила ресницы девушка. — Никто так не считал. — Никто из вас не поддержал меня, — Хокутозай поджала губки в предплаче, — я была одна, понимаешь? Одна на весь этот класс. — Я всегда считала, что ты очень сильная, раз смогла в тот момент поделиться со мной своей проблемой. — Ты была первой, к кому я прибежала, когда он меня потрогал. И последней. — И я никогда не перестану просить прощения за то, что просто молча обняла, ничего не сказав, — Кохаку потрепала старую подругу по плечу. — Я рада, что нам удалось его вытурить. Мне и Цукасе, в частности. — Хах? Я думала, один Цукаса его спугнул, — она шумно втянула воздух носом. — Самое недебильное, что я могла сделать — оставить сраного извращенца чисто между самыми близкими и поделиться бедой с самым сильным. — Спасибо, Кохаку, — Минами думает как бы не сделать, того, чего требует гуляющая в голове мысль. — Не знаю почему. Наверное, мне казалось, что я получила мало поддержки от вас. Сейчас это очень тяжело признать, но я попробую: поддержка с вашей стороны была. И она была хорошая. Но я хотела, чтобы больше жалели. Хотела больше внимания. И я… обиделась на вас, не сказала этого, заставив себя думать, что мои друзья просто забили на меня болт. — Родная моя, — только и могла сказать Кохаку — сильная на бумаге, но чувствительная и немногословная в жизни. — Родная моя, — обратилась к Кохаку Минами. На полу лежат кисточки, краски, банки с водой и отчего-то милые от своей простой нелепости поделки. На белых кедах одной девушки краска. Вторая же девушка была босая и полностью измазанная. Было тяжело отвести взгляд от чужой юбки с засохшими каплями краски на аккуратных складках. — Ты боишься, что Асагири-сенсей может оказаться таким же, как и тот идиот с дефицитом женского внимания? — А? Что? — глупо моргнула Минами, — я? Да. — Блин. Я, честно, думала, ты меня сейчас побьёшь за такой вопрос. — Кстати да. Минами легонько ударила подружку по плечу кулаком. — А ещё, я была очень зла, когда к нам, после того козла, пришла новая училка — вся такая замотивированная милашка, — и я осталась за бортом в твоих глазах! — Это чё вообще значит? — в 32 зуба улыбнулась Кохаку, потирая плечо. — То, что я хотела от тебя та-а-ак много внимания, чтобы ты меня долго-долго слушала, а ты взяла и переключилась на эту… лесбушку! — Э-э-э?! — вскрикнула девушка. — Я только «отбилась» от монстра, а ты сама лезешь к другому. Ну, да, это женщина, но… — Что ты чувствовала по этому поводу? Только честно. — Я чувствовала себя обосранной. — А если поточнее? — Ну, конечно, я приревновала, — созналась Минами, стеснительно поправляя пальчиками ободок. — Хмм. — А ты что чувствовала по отношению к той училке? Только тоже честно! — Раз у нас тут откровения разворачиваются, то даже врать не стану, — какие же голубые, озёрные были у Кохаку глаза. — Пожалуй, я была в неё влюблена. — Так и знала! — Думаю, Сенку тоже знал. Он ещё часто сейчас с сенсеем тусуется… Э-эх, думаю, разбазарил за чашкой чая всё, что в голове уложилось. Тьфу на них! Мужики, а сплетничают как бабы! — Ха-ха-ха! Я думала, ты против подобных стереотипов! — Да я ж в шутку… Смешно ведь, — сама засмеялась Кохаку. — И я, кстати, как ты заметила, капец как обиделась на то, что ты, дура, натворила. Раздела её и фотки голые по школе развесила. Минами многозначительно кашлянула в кулак. — У меня даже хотения не было дружить с такой озлобленной юной особой как ты, — сощурив глаза, девушка приблизилась к однокласснице максимально близко. — Давай начнём, моя родная, с того, что я ничего не делала… — Т-то есть?! — настала очередь Кохаку глупо моргать глазками. — Ну, как бы, делала, это всё равно пипец как плохо, но я никого догола не раздевала. Это были банальные фотки 18+ из интернета, — оправдалась Минами. — То был мой собственный импульсивный поступок, основанный на ревности и глупости. У той модели даже параметры совсем не совпадали с училкой, которая внезапно ушла. — Погоди… — Наша училка — доска. Модель — буфера, четвёрочка. — Но её лицо было прифотошоплено так качественно… — Кто в глаза не долбится, тот заметил подвох. — Ну извини, не всем в кайф пялиться на чужие сиськи! — Асагири-сенсея, к слову, дезинформировали слегонца, мол эта «доска и два соска» ушла, не успев толком побыть нашей классной, хотя, по факту, отработала нормальный срок. Он узнал, что, типа, педагоги и урока нас терпеть не могли. — М-да, бывали, конечно, такие, кто посмотрел на нас минуту и решил не тратить на нас своё время, но чё-то действительно наврали нашему классному руководителю, — Кохаку на время призадумалась. — А может, тут сыграла свою роль жалость со стороны начальства, м? Ген ведь болеет, было бы плохо, испорть он себе здоровье с такими как мы. — Так глубоко я уже не копала, ха-ха… — Я бы не хотела, чтобы он разочаровывался в нас или увольнялся. — Я тоже, — вновь взяла кисточку в руки Хокутозай, как-то тяжело вздыхая. — Люблю я его. Гадство. Чуть опять кеды краской не запачкала. — Никому в обиду не дам, — Кохаку взглядом умела проникать в душу. Но, касательно Минами, в ней она жила. — Думай, что хочешь. Можешь считать, что я безмозглая, ничего не осознающая, но… — Ты имеешь право любить кого хочешь. Кохаку почему-то стесняется. Всегда голубые глаза мечутся, когда стесняют. — Надеюсь, мы все хорошо написали нашу рубежную… Гена, вроде, по ней оценивать будут… — Я уверена, ты написала хорошо, моя родная. — Я тоже так надеюсь. — И я ведь тоже, да, имею право любить кого угодно? — Ты? Да-а, разумеется, — до самых ямочек на щеках улыбается Кохаку. Зря только на Рури говорят, что она очаровательна. Кохаку ведь всегда была и будет прекрасна. — Кого угодно? — Ну да! Что за вопросы? — лучезарно улыбается она. — Что, даже тебя?***
— Почему не явился? — Я писал рубежную работу, умник. Хьёга и Цукаса. Нечасто их можно было увидеть, бычащими друг на друга, в самое раннее утро. Но знали все их сверстники — если что-то в их разговоре пойдёт не так, стенка на стенку два класса пойдут, администрация на уши поднимется. — Ты? Не пришел? Из-за письменной работы? — Хьёга многозначительно скрестил руки на груди. — Это даже звучит… комично. — Отвали, — рыкнул Шишио, сделав рывок вперёд, как бы пытаясь вытеснить недоброжелателя из своего воображаемого пространства. Теперь смотрят друг другу в глаза, не двигаясь. — Таких больших парней как ты обычно за хороших не принимают, — выгнул бровь Хьёга. Точную эмоцию на его лице, к разочарованию Цукасы, всегда определить было невозможно — парень скрывал нижнюю часть лица за маской, а глаза щурил так, словно полуденное летнее солнце слепило. — Без тебя знаю. — Так к чему старания? — Слушай, — нахмурил брови громила, — я завязал с драками. И я не собираюсь строить из себя, как ты говоришь, хорошего парня или, напротив, плохиша, — Цукаса не без намёка толкнул неприятеля плечом перед тем, как оставить позади. — Я просто останусь собой, — брошено полушёпотом. Учитель Асагири примет меня любым в коллектив. Но ожидания, всё равно, хотелось бы оправдать. — Беда! — словно из ниоткуда, с тревожным воплем выбежала Минами. — Это не сплетни, я клянусь! У нас реально беда! Там... там полный атас! На глава девчушке как нельзя кстати попался старый добрый здоровяк. — Цукаса!.. Пошли! Она смело взяла его за руку и потащила за собой, напоследок показав Хьёге свой средний пальчик. Заметил он этот жест или нет — не важно. Это было так, для собственного успокоения. — Ты как мальчик, который кричит: «Волки!», знаешь об этом? — не мог не подколоть Шишио, позволяя егозе тащить его куда вздумается. — Да ну тебя! Гену помощь нужна! Прямо сейчас! — Гену? — аж встрепенулся парень, — погоди. А что стряслось? — Монсюр благородность! — Хокутозай взмолилась небесам. — Он собирается покинуть нас! — Не понял. — Что непонятного?! Увольняется! — Кто?! — Ген! Наш Асагири-сенсей! — как в старых комедиях потрясла за плечи старого друга девушка. — Как это… увольняется? — в карих глазах сверкнуло удивление. В услышанное поверить давалось с трудом. Только недавно, казалось бы, писали всем классом рубежную работу. И Ген в своих учеников верил, чётко дав понять, что с заданиями справятся запросто. Он с опущенными вниз ресницами раздавал бланки для ответов, размеренным, насколько это было возможно, ходом блуждая между рядами. И ничего в его поведении не вызывало подозрения. Одет был немного нескромно для преподавателя, впрочем как и всегда, — предпочитал на скупиться на яркость костюмчика или водолазки, выглядывающей из-под полузастёгнутого пиджака. Асимметричная причёска с богатой проседью, безмятежное выражение лица (только задорный огонёк в глазах горел, выдавал засранца), мелкие кивки головой в сторону и слегка хромоватый пришаг. Оправдывался тем, что перенял так называемую «привычку» время от времени волочь одну ногу следом за другой у друга, с которым свидался на днях. Приятное спокойствие — единственное, что шло со стороны учителя. Цукаса отчётливо помнит, как Тайджу перед ним задумчиво почёсывал ручкой голову, когда дошёл до сегмента «Fill in the gap». С краткими ответами у добряка всегда было плоховато, но нашёл ведь, что вписать в пустое пространство, не сидел на месте, забив, как бывало прежде. И помнит, как всем стало смешно на моменте, когда даже присутствовавшая комиссия попросила Кохаку проводить линии карандашом в «Matching» потише, а та — неугомонная коза — в свою очередь возмущалась: «Это единственное, в чём я ас, камон! Нас лишили возможности подставить последнее слово из списка в пропуск в тексте, потому что «одно слово — лишнее», видите ли!». «Мой курс «assessment» не прошёл даром», — подмигнул одной старой леди из комиссии Ген. И помнит, как Укио с Гинро пытались напару вспомнить дату, за что получили по шапке от Сенку, как всегда сидящего в углу. Парни его отвлекали, но число он им сказал, замахнувшись перед этим ластиком. Ген был спокоен как удав. Ни тени сомнения в его детях. Откуда Цукаса знал это? Он был по жизни наблюдателем, непревзойдённым философом — однако, только в своей голове. И о людях он всегда умело рассуждал, отмечая важные детали там, где невнимательный болтун бы проглядел. Было в их с Сенку личностях что-то общее. — Он говорит, что хочет уволиться до той поры, пока… — медленно произнёс Укио, приложив ухо к двери в учительскую. — Что говорит? — поторопил приятеля Ишигами. — Да тихо ты. — Локаторы настроил и погнал. Укио стоял на одном колене, прижавшись виском и корпусом к двери, из которой доносились голоса двух мужчин. Сенку также проявлял попытки расшифровать говор — не получалось, правда, толком. Минами сразу же подбежала к мальчишкам, горя то ли любопытством, то ли беспокойством, то ли вперемешку. Цукаса потащился следом. — Асагири-сенсей боится узнать, что не сдаст психологическую проверку на «ура», — со вздохом произнёс Сайонджи, постепенно отстраняясь. — Уж не знаю, какое именно событие заставило его думать, что он душевно болен, но он сам в этом по какой-то причине уверен. — Учитель боится навредить нам? — уточнил Сенку. — В чём причина его возможного ухода? — Страх навредить — весомая причина, — сказал Цукаса, и остальные трое повернулись на его низкий голос. — Почему так внезапно? А нас он предупредить не хотел? — Не злись, Минами. Может, совсем невмоготу человеку, — Укио уныло повёл на ситуацию плечами. — Его состояние ухудшилось, заметили? — Ага-а-а… Но это же не психическое? — Не психическое, — подтвердил Ишигами. — Я вам даже раскрою секрет — у Гена банальный синдром, подразумевающий тики разного характера. Это я так, — он с подозрением бросил взгляд сначала на Хокутозай, затем на Шишио, — на случай, если гнать на него начнёте. — Да какое там гнать… Ген хороший — и мы знаем это, — засопела Минами с досадой. — У Гена есть беда, товарищи. — Беда? — ребята переглянулись. — Какая? — А вы знали, что есть у нашего сенсея такой прикол — хотеть славы? Ну, типа, не хайпа ради хайпа или звёздного часа на разок, — Сенку подбирал слова на удивление осторожно, взвешивая каждое, — а именно обоснованной… качественной, что ли. В качестве учителя. И великого учителя. — У него есть такая возможность, если подумать, — захлопал глазами Сайонджи. — Мы как-то мешаем его цели? Ты к тому? — Нет. Сами мы тут едва ли тормозим его путь к славе. Загвоздка Асагири-сенсея здесь в том, что он хочет войти в историю как великий учитель, но не разглашая болезни. Понимаете? Он часто говорил о ярлыках, беседовал с Рури о том, каково это — жить людям, что стали рабами своих болезней, что аж в глазах общественности они, в первую очередь, — страдающие тем-то, тем-то. Две стороны монеты. Либо сидящий на лавочке игрок а-ля запасной вариант, если никто не попёр; либо твоя «особенность» в достижении цели тебе помогает. «Учитель с синдромом Туретта, что смог выпустить из школы ряд первоклассных специалистов, мастеров своего ремесла, гениев… — мысль парня так и осталась незаконченной. — Синдром Туретта! Ты проговорился, Сенку! — ткнула пальчиком в одноклассника Минами. — Черти! А вам лишь бы порж… — Вот вроде шибко умный, а такой простодушный, невнимательный и совсем без удачи в кармане, — Укио широко улыбнулся, самодовольно поправив на голове съехавший набекрень жёлтый козырёк. — Ну, твой язык слишком явно улучшился, — и Цукаса внёс свою лепту. — Даже у нас, пожалуй, такого нет. — Не пожалуй. Просто нет, — хохотнула Хокутозай, пока Сенку обиженно дул щёки. — Просто мы лентяи, над словарями не корпим да репетиторские часы не посещаем. Так что-о-о… Сенку досталась ульта. — Он гений, — отчего-то решил сказать Укио. — Но без помощи Гена я бы ничего не усвоил! — Это факт. Как и то, что ты усваиваешь материал со скоростью ракеты. — Ха-ха-ха-ха! — Хэй, что тут у нас за балаган? Ген Асагири собственной персоной вышел из учительской. У его банды учеников — с лиц кровь сошла, бледнее моли стояли, с ноги на ногу переминаясь. — Я думал, я один призраков вижу, но, судя по вашим белым лицам, я не один такой. — В-вы подслушивали, Professeur? Ну, наш разговор?.. — Я? Нет. Вы мой? Думаю, всё-таки да. — Э-э-э, мы ничего не подслушивали! Просто встали неудачно поговорить прямо у двери, о-очень испугались, когда Вы вышли! — быстро и неумело соврала Минами. Пожалуй, лучшее, что она могла сообразить за полминуты. Асагири недоверчиво сощурил взгляд. — А вам на физику не надо, уважаемые? — Надо. — Что, после французского с английским совсем расслабились? — Ну Асагири-сенсей… — В 5 вечера концерт, н-не-е забываем. На уроки ходим исправно. Мистера Уингфилда не зл-лим. Так, что ешё я хотел сказать… — Ген ударил кулаком по ладони. — Точно! — затем кивнул и очень сильно зажмурился, — и-и-из п-программы Рури-сан не вычёркивайте! Она будет п… петь н-н… — Смотри как ухудшилось, — раздосадованно покачал головой Укио, пихнув Сенку в бок. — На иностранном, — завершил мысль наконец учитель. — Главное — повесе-елитесь на славу. К чему лишний стр-ресс. Вы это з-заслужили… Вот ведь! Ха-ха-ха! — Вы тоже это заслужили, — тихо бросил Цукаса. — Что? Стресс? — Веселье, — хмуро сдвинул брови громила, и тот вновь звонко рассмеялся. «За эти 3 минуты — тиков не меньше десятка», — подсчитал Сенку. — А петь будете? Вы обещали! Одноклассники Минами чуть с головой не сожрали: — Думай, блин! Ты! — Да что?! — Буду, — Асагири тепло сощурил глаза до острых полумесяцев. — Обещал ведь. — А что петь будете? — зажглась девчонка. — А, и стих нам какой-нибудь на концерте запрезентуете? Вашего авторского сочинения! — Насчёт стиха не уверен. — Всё, Болтушка-сан, мы ретируемся, — отсалютовав напоследок классному руководителю, Сайонджи — славный спокойный парень с явным техническим складом ума — начал уводить друзей на уроки. Трель школьного звонка разнеслась по коридорам. Ген недолго смотрел в спины уходящим, пока пространство на глазах пустело, и детвора покорно разбредалась по кабинетам. И всё же, невысказанная теория Ишигами имела право на существование — Ген действительно имел на эту жизнь свои планы и как никто другой желал войти в историю умирающего мира как великий учитель, не разгласив при этом болезни. «Это поколение, быть может, правда обречено на короткую жизнь», — мыслил порой бессонными ночами он. И было бы здорово, оставь он свой след в истории. Как было бы, наверное, круто, уважай следующие — рождённые после апокалипсиса — люди его профессию. И именно учителя — уверен Ген — помогут этому миру взрастить новых гениев и просто тех, кто будет способен помочь странам встать на ноги да окрепнуть. И как же чертовски жаль, что своими глазами он этого уже не увидит. Вряд ли. А детей этих до боли в сердце жалко. Каждого ведь полюбил. Глупо. Было так по-идиотски одним одиноким вечером стать рабом вереницы своих мыслей и начать оплакивать тех, кто ещё жив. Было странно осознавать, что из глаз механически текли слёзы, когда думал, как остывают кипы книг Сенку. Как Кохаку лежит в холодном грунте со скомканным в кулачке эссе, полным справедливости — и никто больше не прочитает её строк. А если и прочитают, подпишут: «Анонимный автор». Асагири бесшумно, без всяких всхлипываний, набирал в лодочку ладоней воды из крана, пока щеки омывали нескончаемые дорожки слёз. Почему так ужасно? Чужие дети. Плохо их знает ведь. Тайджу на днях позвонил мне, завывая в трубку. Плакал, громко, что впервые в жизни сам решил такую сложную задачу от Ксено. Ген плохо видит себя в зеркале, потому что соль роговицу жжёт. Из крана бежит прохладная струя воды, земля уходит из-под ног, а он продолжает отчаянно ополаскивать лицо — в надежде, что дурные мысли сгинут. Минами написала на e-mail, что они с Кохаку вновь дружны. Захотела поделиться этим со мной, потому что очень рада — аж всему миру рассказать охота. Юдзуриха спросила, знаю ли я красивые имена для их с Тайджу ребёнка. «Чуть в шутку не рассорились, потому что я хотела французское, а он хотел, чтобы над малышом не ржали», — смеялась она, когда случайно пересеклась со мной в магазине. Не могла не поздороваться и не завести беседу. Землетрясение. Ещё этого Гену в его шатком доме не хватало. Впервые он пережидает в этих стенах что-то страшнее бури, метели или тому подобного. Из ноздри потекла вяжущая кровь. За себя было не так страшно, как за них. Первая мысль — позвонить хоть кому-то из учеников. Свет потух. Включился. Вновь потух. Ген выключил воду и, шатаясь, побрёл в гостиную. Земля в прямом смысле заставляла своими вибрациями подпрыгивать, и Асагири штормило от этого ощущения. Засел под столом, обхватив руками колени, как ребёнок уткнувшись в них лицом. — Надеюсь, что вы в порядке, мои дорогие… На стол с грохотом упала его любимая арт-деко люстра. Торчащий наружу плафон искривлён, лампа, когда-то богато блестящие на свету украшения вдребезги разбились. Ген осторожно высунул голову наружу, ладонями наступая на мелкие крошки стекла. В горле пересохло так сильно, что ни на какие более слова сил не хватало. Сегодня же у него и у его дорогих учеников всё в порядке. Они весело сдают свои работы и готовятся к предстоящему концерту. Да. Теория Сенку Ишигами действительно имела смысл. Ген правда жаждал славы, не уточняя того, что болен. Чистый упорный труд — и не более. А Ксено, предполагал юный гений, эта деталь играла на руку: учащиеся не знают, всё ли в порядке у преподавателя с головой, однако знают, что с ним просто «не всё в порядке». И если приплести к этому багажу без прикрас строгие психпроверки… Воспользоваться ситуацией, выдать за сумасшедшего и вытурить? Легче лёгкого. Вот только почему Ген сам себя подозревает в душевном нездравии? Этого Сенку знать не мог никак. А Ксено ведь может этим воспользоваться. Но зачем ему это? Слишком хорошо сошлись звёзды на Уингфилдовском небе — Ген просился в капкан самовольно.***
I just can't keep this running,
It's been seven years still nothing changes,
I'm always waiting on you to break down.
One record in my car, a quarter tank won't get me far
I'm stuck in the third, stuck in the dirt…
Forget my pain, forget my name,
I've told you time and time again
That when you break down, I break down.
Forget directions or bad intentions,
I'm lost without your headlights,
And when you break down, I break down.
— Я не смогу петь это, — честный взор Кохаку был устремлён прямо на Гена. — Извините, что сообщаю об этом так поздно, но я не буду петь её. Мне очень жаль. — Но почему? — Мне кажется, она слишком личная. Для Вас, — уточнила она. — Тебя смущает что-то в строках? — Да. Всё. — Кохаку-сан… Я могу тебя понять, однако концерт уже начался, твою песню уже поздно менять на другую. — Сенку мне поможет! — в доказательство девушка слегка раздвинула кулисы, посветила своей мордашкой перед зрителями и своими друзьями и высунула лицо обратно, стоило Сенку с задних рядов показать большой палец вверх. — Вот видите?! Даже не понял о чём базар, а уже горазд помочь! — На Ишигами-куне и так большая роль, — произнёс Ген уже с учительской строгостью. — Он целый месяц с лишним оттачивал игру на гитаре, чтобы помочь выступить ребятам из «А» класса с песней. И я не думаю, что он сможет за такой краткий срок разобрать свою нотную партию. — Он сам виноват, что навязался А-шникам со своей «Scientist — Coldplay». В его случае эта песенка не из лёгких. — Хорошо. Допустим. Но отвлекать его не стоит. Что скажешь? — когда Асагири тянул лыбу, приподняв короткие бровки, у Кохаку кончались слова и воздух в лёгких. Ген — её первая в жизни серьёзная влюблённость (может, действительно, даже «любовь»?) , потому смотреть на него хотелось вечность, даже если умом понимала, что бывают парни куда краше и миловиднее, чем седеющий 30-летний учитель по двум иностранным. Но ничего не поделаешь — из толп девичьи глаза сами тонкую мужскую фигуру выискивали. Он её очаровывал. — Не стоит… — хлопая голубыми глазами, согласилась с педагогом Кохаку. — Вот и супер. Может, есть другие альтернативы? — Ага-а… — Кохаку, — Ген щёлкнул пальцами перед лицом девушки. — Смотришь как заворожённая. Тебя что, мой костюм околдовал? — а когда мужчина шутливо расположил руки на поясе, демонстрируя свой кофейных тонов стильный пиджак свободного кроя, у бедняжки чуть сердце из груди не выпрыгнуло. — Идёт Вам очень сильно! — Merci beaucoup. Сегодня на учителе были просторные штаны высокой посадки, из лёгкого материала, идущие в комплекте с «кофейным» пиджачком. Вместо ремня штаны удерживал тканный пояс, завязанный на талии. Стоит ли говорить, что новый образ подчёркивал и без того точёные изгибы мужчины ещё больше? Когда руки по карманам расталкивал, сразу какой-то хулиганский становился, очень интересный. А когда вверх тянулся, что-то выискивая взглядом, ткань наверх поднималась, и сравнительно небольшим габаритам Гена хотелось умилиться. Таких мужчин Кохаку обычно называла «мелко-плоскими». Его же она ласково описывала сестре, до всхрюкиваний хохочущей с её очевидных чувств, как «компактного», ровно как японская посуда для закусок. С появлением Гена многое изменилось в этих стенах. Уж точно не знает ребятня, произошло это изменение исключительно в их головах или же наяву, но всё больше хороших деталей проглядывалось в той же хлипенькой, старой для них школе, построенной их директором. Возможно, всё дело в изменённом мышлении — деревянные поделки, разрисованные ткани, притащенные членами рукодельного клуба, больше не выглядели такими криво-косо сделанными. Напротив — всё казалось столь заботливо смастерённым их сверстниками. Все эти самодельные гирлянды, в которых голова Цукасы безнадёжно запутывалась, потому что высок как Фудзияма, все эти обклеенные постерами стены и мольберты со свежими рисунками художественного… Кохаку впервые за годы учёбы хотелось здесь присутствовать. В этой школе. Разгуливая по коридорчикам в школьных башмаках на белые гольфы, здороваясь с ребятами да обмениваясь любезностями с новоприбывшими выпускниками педагогических в поисках отработки гранта. Атмосфера концерта окутывала разум. Ушам была очень приятна музыка со сцены, хотелось просто раствориться в ней, пустив ножки бегать вверх по ступеням нот. Когда Сенку брал на гитаре квинт аккорд, проводя медиатором по металлическим струнам, Хром умиротворённо прикрывал глаза. Он стучал по деке тыльной стороной ладони. Держал ритм, качая в такт головой. И Рури, стуча своими неожидано сильными ступнями по педалям пианино, продолжала игру, ещё неуверенно давя пальцами на клавиши. «Where is my love — SYML». Наполовину английская, наполовину французская песня. Точнее, то был один из вариантов её исполнения. «Scientist — COLDPLAY». Спокойная, играющая на струнах души ровно как Сенку вливался в свой гитарный перебор измозоленными и натруженными пальцами. «Break Down — This Wild Life». Не такая знаменитая, как прошлые две песни, но не менее красивая. Кохаку почему-то воспринимала текст слишком лично. И как-то… слишком близко подпускала к сердцу, что ли. Ген очень хвалил, не жалея комплиментов, стоило Кохаку вернуться обратно за кулисы с исполненной песней. Она не хотела петь её, она её по какой-то причине ранила. Но какие же горящие глаза были у Гена, когда он подмечал душевность исполнения своей ученицы. Она опять не могла оторвать взгляда с прищура этих двух полумесяцев. Она не могла оставить учителя одного, когда тот так сильно нуждался в услышании текста, имевшего для него немалое значение. — А Вы… — с одышкой, после пения, начала Кохаку, — как будете петь, имея свою… проблему?.. — Я-то? — рассмеялся мужчина, запахивая края просторного пиджака. — Полагаю, я буду надеяться на то, что музыка будет благоприятно на меня воздействовать, как и раньше. — Вам становится легче, когда поёте? — Немного отпускает. По крайней мере, в университетские годы забывать о недуге давалось вполне неплохо… — Рада слышать. — Помню, пел старую французскую песню Эдиты Пиаф. Но что-то пошло не так, и я кашлянул в микрофон — так, что жюри чуть с кресел не попадали! — Вау, — ухмыльнулась Кохаку немного глупо. — Так, значит, музыка — не стопроцентное лекарство? — Я думал, что самое эффективное, правда… — улыбка медленно сползала с лица Гена. — Был там, на концерте, один человек… Да, не знаю, что тогда на меня нашло. Просто волной всего, что сдерживал, нахлынуло. В словах запутался, стал растерянно переминаться с ноги на ногу. В общем, было… забавно, да. Зрителям, — добавил он в конце, снова натягивая улыбку. — А что это был за человек? — Мой друг, — Асагири смущённо почесал щеку указательным пальцем. — Очень я им дорожил. — Песня, которую я пела, была посвящена ему? Учитель не ответил никак. — А песня, которую будете исполнять Вы? — Кто знает, моя дорогая Кохаку, — неоднозначно пожал плечами мужчина. — Впрочем… — Ваш выход! — загорланил Гинро из-за угла, размахивая сценарием в руках. — Ах, вот и настал мой час. — Поблистать? — подстегнула девчонка. — А как же, — подмигнул в ответ Ген. Со мной у него уже не так много тиков, как обычно. А вдруг я тоже его своего рода музыка? Нет, дура, даже думать о таком не смей. Кохаку хлопнула себя по щекам. — Асагири-сенсей, Вы готовы? — Гинро сегодня сиял. Был опрятным, хорошо одетым и даже причёсанным. Образ его закреплял треугольничек смутно знакомого Гену платка, выглядывавшего из нагрудного кармана школьного пиджачка. — Да-а, а как же, — протянул тот задумчиво. — Уверены, что выступите один? Музыкальный клуб согласился помочь нам! — Спасибо, мне хватает своей гитары и обыкновенного электронного музыкального сопровождения, — с этими словами Ген перекинул ремешок от старой гитары через шею. Кивнув напоследок ученикам, Асагири зашагал за кулисы. Три лёгких кивка вбок. Едва ли слышный присвист и хромоватый пришаг. Да, именно так и выглядят, мать их, звёзды. Мужчина закрыл глаза локтем, потому что свет прожекторов слепил. Его лицо оттого белое, точно как у японской фарфоровой куклы. И ряд ровных жемчужных зубов поприветствовал освистывающих (не подумайте, в хорошем смысле) преподавателя зрителей. Больше всех Гена поддерживали, конечно же, его ученики. От вида Сенку, наигрывающего воображаемое гитарное соло на животе, хотелось поневоле смеяться. — Bonjour à tous. J'espère que vous allez bien. — Асагири-сенсей, жгите! — крикнула из-за кулис Кохаку и громко свистнула, засунув меж губ пальцы. — Вы самый лу-у-учши-ий! Учителю это придало уверенности. Ну, и немного засмущало, если быть честным. — Digital Daggers — Still Here. Ген неуверенно покрутил микрофон в руках и бросил взгляд в сторону зрителей, представляя, что этот зал пуст. И что он здесь, как и в этом мире, один. Представлять, что здесь никого получалось с трудом. Это было невозможно, когда столько любознательных пар глаз учеников смотрели на него. И так бодро поддерживали, вытаскивая из рюкзаков тетради, на страницах которых, по буквам, было написано: «N O U S V O U S A I M O N S». Вот Цукаса держит в руках букву «N», Сенку — букву «O», Тайджу — букву «S»… «NOSU»?! Они перепутали порядок букв! Ха-ха-ха-ха! Ген перед первыми строками делает, прикрыв веки, глубокий вдох. Вступление у песни немного резковато, но он не боится. Даже если не пел перед публикой более 7-и лет.Musing through memories,
Losing my grip in the grey,
Numbing the senses,
I feel you slipping away.
Fighting to hold on,
Clinging to just one more day,
Love turns to ashes
With all that I wish could say.
И он старается дышать ровно, не позволяя тикам вырваться наружу. Зал полон учащихся школы. На него смотрят горячо любимые им ученики, за ним пристально наблюдают Ксено и Стэнли, как всегда дружно сидящие в первом ряду. Всё ещё поёт, закрыв глаза. Пытаясь прочувствовать пронзающие строки, проверенные годами одиночества.Every night I dream you're still here
The ghost by my side, so perfectly clear
When I awake, you disappear
Back to the shadows
With all I hold dear
With all I hold dear
I dream you're still here.
Он робко открывает глаза, и веки его дрожат. В зале этом становится резко пусто. Взгляд фокусируется на одном единственном человеке, что стоит у входа в актовый зал, как заплутавший гость. От него сердце начинает ныть.Hidden companion,
Phantom be still in my heart,
Make me a promise that
Time won't erase us,
That we were not lost from the start.
I'd die to be where you are…
I tried to be where you are…
Белый свет из коридора падает на его обтянутую костюмом рослую фигуру. В таком образе Кинро не приходил к Гену ещё никогда. В безупречном. Как тот, кто прибыл из другого мира. С каштановыми волосами в идеальной укладке, белой рубашке без единой морщинки. Это Ген мог разглядеть даже издалека. Друг не был одет как вожатый детского лагеря. Друг не был похож сам на себя. Даже его мимика, то, как он капризно кривил губы, сложив руки на широкой груди, казалось совершенно чужим. И лишь жест — один на миллион, уж для Асагири-то, — трясти запястьем, чтобы циферблат часов перевернулся на нужную сторону, выдавал в нём любимого старину. Он делал это неизменно, потому что ремешок слишком свободный. Украденные часы — символ борьбы с миром Кинро и Гена.I dream you're still here,
Ever slightly out of reach.
I dream you're still here,
But it breaks so easily.
I try to protect you,
I can't let you fade.
I feel you slipping,
I feel you slipping away.
(Мне снится, что ты все еще здесь,
Как всегда почти досягаемый.
Мне снится, что ты всё ещё здесь,
Но эта иллюзия так хрупка.
Я пытаюсь защитить тебя,
Я не могу позволить тебе исчезнуть.
Я чувствую, как ты ускользаешь,
Я чувствую, как ты ускользаешь).
Неизвестный Гену «друг» уходит так же быстро, как и появился.***
Над головой сгущались тучи. Пахло сыростью. Цукаса завязывал шнурки на ногах как можно потуже, засовывая их под язычок, чтобы не мешались во время бега. Волосы он предпочитал собирать в свободный узел на затылке, вместо школьных брюк натянул треники. — Мы ведь точно просто поговорим с ними? — заглянула в честные карие глаза друга Кохаку. — Мы не должны ввязываться в драку, Цукаса. Не в это время. — Я хочу пояснить им несколько деталей. — Параллель не особо разговорчива. Мне кажется, нас снова втянут в потасовку. Одноклассник промолчал. Девушка накинула на голову капюшон и зарылась в толстовку поглубже, представляя, каким же разочарованным будет учитель, когда узнает, что они не изменились. Первые капли моросящего дождя упали на серый асфальт. Оставалось только молиться, чтобы хотя бы погода была на их стороне. — Цукаса! — окликнул неприятеля Хьёга, — я думаю, настало время положить конец нашим недомолвкам! — Согласен, — сухо ответил тот, размеренно шагая навстречу. Из-за спины Хьёги в разные стороны разошлись его одноклассники, как солдаты в стратегическом построении. Больше всех в боевом настрое пребывала Хомура — одарённая гимнастка, — разминающая по ходу диалога двух парней суставы. — Я больше не желаю зарабатывать деньги плохими способами, — кратко изъяснился Шишио. — Наши способы не плохи, а справедливы. — Мы задирали тех, кто слабее. Вытряхивать деньги из кошельков других — это нечестный заработок. — Нам осталось жить всего малость, — Хьёга сощурил свои пугающе пронзительные глаза до максимума. — Всё, чего мы хотели — это счастливого детства. И твоя младшего сестра хотела бы того же, Цукаса. До тех пор, пока не настал всемирный пиздец, понимаешь, о чём я? — Да как тут не понять… — затянула шнурки на капюшоне толстовки Кохаку. Цукаса имел хорошую память. Наблюдательность. Склонности к анализу. И сборник навыков то и дело напоминал ему о тех словах Гена много уроков тому назад. «Я убью. И что мне с того будет? Нам ведь осталось всего немного». «Такого конца вы для себя хотите?». — Я бы хотела провести свои последние дни не в тюрьме, а вместе с семьёй. С друзьями, — словно услышав чужие мысли, вслух произнесла Кохаку, пока нетвёрдо. — Я уже говорила об этом Асагири-сенсею после новости о наших погибших школьных. И я повторю это ещё раз! — крик девушки разрезал сырой воздух. — Я хочу быть тем человеком, который бы умер без сожаления! И мне не пришлось бы переживать, что всё моё дерьмо вскроется следующим поколениям! — И было бы здорово, если бы, напротив, у них нашлось несколько хороших слов о нас, — добавил Цукаса. — О нас? Было между этими учениками одно большое различие — у Хьёги Ген Асагири классным руководителем не был. — Кохаку, ты не помнишь, что одной ногой в детской колонии? — покачал головой высокий парень, стягивая со своего узкого подбородка маску. — Из тебя уже не выйдет хорошего человека. — Нам свойственно меняться! — Нам поздно. Не в этом мире. — Пессимизм, — только и мог рыкнуть Цукаса. По головам учащихся стучал ливень. — Я… я просто хотела защитить Минами от него, — оправдалась, быстро смаргивая крупные капли дождя с глаз, Кохаку. — Драться с учителем было плохой затеей. — А я, что ли, спорю?! — Достаточно, — прервал спор Цукаса. — Он будет выводить тебя на агрессию, чтобы произошло непоправимое. И мы уходим. Шишио заботливо потянул Кохаку за макушку капюшона, призывая идти следом. Два давних друга шлёпали в четыре ноги по лужам, опустив головы. — Что, даже не вытурив этого нервного придурка-шизофреника, свалите?! — крикнул им вслед Акацуки. — А как же то, как вы всем своим видом пытались заставить его убежать поджав хвост?! То, что сделано, никаким дождём не омоется, Цукаса, Кохаку! Вы — сволочи! — Не обращай внимания, — положил по-прежнему тёплый взгляд на подругу громила. — Как ты его назвал… — Кохаку обернулась назад. Прыти Хомуры всегда не было равных. Девушка с высоким заскоком повалила Кохаку наземь, попав ногой по голове быстрее, чем молния ударяет в землю. — Как вы назвали моего Гена, вы, гнусные несчастные суки?! — барахталась на земле она, вцепившись Хомуре в ворот. Две ученицы сцепились вместе подобно двум кошкам, не поделившим один кусок мяса в мороз. — Зачем, — исподлобья взглянул на Хьёгу Шишио. — Она бы всё равно напала на нас, — объяснил тот. — Она всегда лезла драться первая. — Я бы не начала первая! — что есть мочи завопила Кохаку. — Я теперь другая, вы что, не верите?! Лицо Кохаку украшали свежие следы от ударов, которые позже превратятся в синяки. И Ген их заметит. Наверняка заметит. — И разочаруется… — она закрыла личико руками, так и оставаясь сидеть на мокрой вязкой земле. — Это не твои там дерутся? — кивнул в сторону учеников Ксено, раздвигая пальцами жалюзи на окне. — Очень смешно, мистер Уингфилд. — Сам погляди, — сказал он с усмешкой. Асагири подошёл к окну со скептицизмом. Опустил взгляд вниз как бы на всякий случай, потому что был уверен, что всё это — одна большая шутка. — Ты пытаешься стереть прошлые поступки настоящими?! — кричала в лицо Кохаку Хомура, пытаясь победить свист ветра. — Даже чисто технически, нас не существует в этом мире! Никому нет до нас дела! В этом стрёмном городишке обитают такие как мы — которым не места нигде кроме как в этой дыре! — Просто вы не боретесь с системой, — плюнула Кохаку. — Вы слишком слабые и глупые, чтобы начать меняться. — Разве мы не хотели накопить такую большую сумму, чтобы зажить как люди? Чтобы уехать отсюда и начать и закончить новые жизни счастливыми? Не важно какими способами — мы… — Мы имеем право на счастливое будущее. Даже если оно будет для нас недолгим. — А ведь недавно ты говорила, что за такую цель и убить не страшно, — скривила губы Хомура. — Что здесь происходит?! Ген застыл на месте, переводя взгляд с одного ученика на другого. На нём был всё тот же красивый, кофейного оттенка, костюм, но уже до нитки взмокший. Их учитель по колено утопал в грязи. Из-под мокрой чёлки смотрели серые, пасмурные как сегодняшнее небо, глаза. Вот только одна Кохаку и заметила мужчину, пока лежала затылком в луже. Хьёга и Цукаса уже тем временем сцепились не на жизнь. Пропускать удары такому именитому бойцу как Шишио было позорно, но ливень вперемешку со всяким летящим сором взор закрывали. Хьёга в этой борьбе же держался засчёт чувства жгучей обиды. Понять его было можно — те, кому доверял всем мозгом (а это куда важнее души и сердца) кинули его на произвол судьбы. И парой тумаков предателям, нашедшим поддержку не понятно откуда, не отделаться. Кто вообще им промыл мозг?! — Цукаса, у него нож! — только и успел услышать Цукаса перед тем, как лезвие с характерным неприятным звуком проникновения вонзилось в живот. Его только что пырнули. Бывший друг, с которым они строили планы на годы вперёд. И тем, кто его окликнул, оказался Асагири-сенсей. Его-то парень хотел видеть, трясущимися руками накрывающего его большое тело пиджаком, меньше всех. Не в этой ситуации. — Поте-е… рпи, в-всё обойд-д-дётся, — у учителя дрожал голос и неестественно дёргалась та или иная часть тела, как если бы он был сломанной механической игрушкой. Асагири бросил злобный взгляд на Хьёгу. Тот сразу понял, на что ему намекают и нехотя убежал звать на помощь. — Этот гад давно на нас нож точил! — попыталась отшутиться Кохаку, держа одну руку на уровне рёбер. Прямо сейчас ученикам Гена нужна помощь. Вероятно, его помощь. Но и самому ему она бы, на самом деле, не помешала. Ген чувствовал себя не на шутку плохо. — Всё в порядке? — раздался чей-то голос позади. Сдерживать внутренний поток было трудно. Грёбаная копролалия — один из симптомов синдрома Туретта — просился наружу подобно сгустку рвоты после увиденной человеческой обнажёнки наизнанку. Он орал, что все — драные в задницу сволочи. Шлюхи, каждого в рот трахал, ненавидит до скрипа зубов. У Гена тряслись руки, он падал на асфальт, разбил сквозь штаны колени. Проявил попытку встать, когда Кохаку, сопя носом, подхватила его под локти. Она говорила, дескать костюм жалко, самого его жалко, что не бросит его, горячо обнимая, а он её снова, как в первую встречу, шлюхой обозвал. Точнее, не её — вообще ни к кому ругательство отношения не имело. Само вырвалось. Хомура совершенно не понимала, что происходит. И скрылась она в пучинах дождя, и только потом остальные поняли, что полная прыти девчонка оставила весть о беде классу «С». Ген и Кохаку повалились на мокрую землю вместе. У Гена складывалось ощущение, что за всё то время, что он отмалчивался во время уроков, сдерживая тики, ему воздалось прямо сейчас с двойной силой. Тики сбивали его с толку больше обычного — ничем контролировать не мог. У Кохаку глаза — красные от слёз. Губы — красные от крови. Щёки красные, потому что холодно. Асагири едва ли понимал, чего хотел конкретно в этот момент. Лишь бы с Цукасой обошлось. Лишь бы у Кохаку тоже всё было в порядке. — Ты в порядке? — услышал он вновь у себя в голове. Не зря уйти захотел. Я поздравляю себя, я свихнулся в конец.***
«Если вдруг у меня возникнут какие проблемы, обращайся к тому-то, тому-то». — Ну, погнали, — Сенку долго оглядывал табличку на двери перед тем, как постучать несколько раз кулаком. Ответа не было. В этом корпусе школы он впервые. Корпус этот будто бы был отдельным миром, куда простому смертному не попасть. Её словно отрезали от основной части, и возникла эта непонятная сегментация, где… Словами описать происходящее было сложно. Паренёк со слуховым аппаратом, проплывающий мимо, показал Сенку какой-то жест и улыбнулся. — Прости, брат, я только по креоле. Ему в ответ долго и в упор посмотрели в лицо, пожали плечами и убежали прочь. Ишигами полагает, что глухой парень просто поинтересовался, что он здесь забыл. И всех, кто пребывал в этом корпусе школы, объединяла та или иная особенность. По дороге в ироничное никуда он встретил несколько человек в инвалидных креслах, трёх девчонок, общающихся между собой на языке жестов и одну, что водила ладонью по белёной стене, что-то напевая под нос. Последняя-то и показалось Сенку знакомой. Вспомнил. Она же выиграла музыкальный конкурс, когда ещё мы в олимпиаде участвовали. Из-за награды за игру на гитаре запомнил. — Эй-эй! Постой! — Ишигами в принципе человеком был не особо компетентным — пришлось приложить как можно больше усилий, чтобы девочка, стриженная под горшок, не смылась от его гнусавой рожи и нахальной интонации. — Да? — когда ученица мотала головой в стороны, её медового оттенка волосы смешно подпрыгивали. — Я из… основного корпуса, короче. — Ой! — она согнулась в поклоне, но не в ту сторону. Сенку стоял немного левее. — Простите, что гуляю там без разрешения, мне просто жутко интересно! Душой я разведчик плюс детектив в одном флаконе! — Очень приятно, а я душой физик. Ну почему душой. И телом тоже. — А кто твой классный руководитель? Вопрос застал Сенку врасплох. — Э-э, Асагири Ген, а что? — Ой! — А что? — повторил он твёрже. — Он один раз меня поругал, ну как поругал… Сделал замечание, почему, типа, с учителем не здороваюсь. — Так. — Принеси ему, пожалуйста, мои извинения! Всё никак из головы не выходит. Перед тем, как спать лечь, каждый раз мозг эту дурацкую ситуацию прокручивает. А тут ты. Считаю, грех не воспользоваться забредшим в наши инклюзивные края чужаком. — Я думаю, наш учитель уже и позабыл, кто с кем не поздоровался, — хохотнул Ишигами. — Да не-е! Я ещё и в мужской туалет по ошибке забежала, Бог знает, в каком я виде я его там застала! Сенку представил своего классрука со спущенными вниз штанами и физиономией глупее обычного. Спасибо, охота было ослепнуть, не в обиду этой хулиганке с карамельной волоснёй на голове. — А если он там с коллегой о чём-то говорил, то вообще… — незнакомка чуть не села на пол, — стыдоба-а! — Как бы там ни было… Наш препод не из тех, кто обсуждает туалетных рейдеров дни напролёт. Я тебе отвечаю, он забыл! — он пару раз моргнул в пустоту. — А как ты поняла, что это был именно Асагири-сенсей? Ты его знаешь? — Просто я чуточку более проворная, чем остальные учащиеся. Мои глаза не видят, но, поверь, уши у меня повсюду. — Настолько повсюду, аж взрослого мужика в туалете до инфаркта довела. — Ты не понимаешь, это другое. — Ладно, допустим. Меня сейчас волнует кое-что другое. — Да? Сенку с минуту обдумывает слова. Если надо, всю удачу на этот диалог потратит. — Кинро-сенсей. Знаешь такого? Девочка напротив выглядит немного озадаченной. — В основном корпусе о нём действительно никто ничего не слышал. Я полагаю, он здешний, — пояснил Ишигами, пытаясь звучать тактично. — Кинро-сенсей... — повторяет за собеседником та, — ага. А что случилось? — Что «ага»? — внутри у парня зарождается что-то сродни интриги — огромной, непосильной. Такой, когда близок к разгадке ко всему. — Знаю такого, конечно. Зачем вам нужен наш классный руководитель? Бинго. — Мне срочно нужно с ним свидаться, понимаешь? Один коллега нуждается в нём. — Так и передать? — Нет! — отчего-то громко вскрикнул Сенку, — просто отведи меня к нему! Ничего не анонсируй, пожалуйста! — Так у нас не положено. Сенку не понимает, почему ему становится необоснованно страшно. — Как это… «не положено»? — Он не любит внезапные визиты, — пожала плечами девушка. — Меня, кстати, Суйка зовут. — Сенку. — Знакомы будем. — Так, что? Отведёшь? — Он у нас очень строгий, — неудовлетворительно покачала головой Суйка. — Если всякий сброд захаживает, гонит в шею. — Да пусть хоть по роже вмажет! — Сенку чуть ли не молнии из глаз метал. — Пусти меня к вашему классруку, умоляю! Мой классрук сейчас умрёт! — Вам нужна его медицинская помощь? — Она самая! Ты же знаешь, что медсестра у нас дрыхнет незнамо где по всем канонам! — Ну хорошо, — девчонка махнула рукой. — Смотри у меня, Сенку. Лишнего не болтай. Кинро-сенсей лишнего трёпа не переносит. Да кто же он такой, чёрт побери?***
От этой встречи всё внутри Сенку трепетало. Как будто бы жил ради этой встречи. И всё же, не зря они с друзьями этого учителя приметили. То был образ, отличный от других. Полный неизвестной силы, с прямой безупречной осанкой и взглядом, прожжённым опытом. Словно войну прошёл. Ишигами стоял перед ним, расставив руки по швам. Класс — идеально чистый, вылизанный, без единой пылинки. Как раз под стать несгибаемой фигуре мужчины, что при виде нежданного гостя аккуратно положил мел на губку и брезгливо вытер пальцы клетчатым платком. Этот платок Сенку видел прежде у Гинро. А Гинро он достался, если не ошибается, от Гена. Таких совпадений не бывает. Перед ним стоял Кинро собственной персоной. — Ну здравствуйте, мистер Ноутбук, — сквозь зубы произнёс Сенку, держась перед таинственным педагогом бойко. Кинро смекнул, что обращаются к нему. Костюм в крупную красную клетку едва шелестел, когда он решил подобраться к наглому мальчишке поближе. Шаг за шагом сокращая дистанцию, мистер Ноутбук не отрывал взгляда зелёных глаз с гостя. Он тряс запястьем, ремешок на загорелой руке позвенивал, и мужчина изредка опускал ресницы вниз, чтобы понять, сколько раз секундная стрелка оббежала циферблат. Зализанные в безупречной укладке каштановые волосы. Острые черты лица, очки в тонкой оправе на длинном носу и скривлённые, поджатые губы. Неправильный прикус. — Здравствуй, — Кинро выпрямился ещё больше, визуально шире раздавшись в плечах перед относительно маленьким Сенку. — Я… — Цель визита. — Асагири-сенсей. Что-то во взгляде учителя поменялось, когда услышал знакомое имя. — Понимаю, как-то раз занеся к нам лекцию, Вы сказали, что с Асагири-сенсеем знакомы плохо, — начал ученик с тревогой в душе, — однако сам наш классный руководитель попросил искать именно Вас, если с ним какая-то беда. — Беда? — У него что-то вроде приступа. — Переждите, — моментом ответил Кинро. — Оставьте его в безопасном для него пространстве и не дайте навредить себе. На этом всё? — Почему Вы не навестите его?.. — Ишигами сощурил глаза, отчего-то пятясь назад. Вы мне не нравитесь. — К чему я Гену? — Кинро прихрамывал на одну ногу, когда ходил. Словно играя в игру, где тень одного человека должна заскочить на тень другого, чтобы сожрать, мужчина наступал, пока мальчишка шёл к двери. — Увидит ещё меня, переволнуется. И станет хуже. Я же говорил прежде, что мы с ним не знакомы так хорошо, как хотели бы этого. — Ген Асагири нуждается в Вас. — Ген Асагири нуждается во мне только когда у него проблемы. У мужчины перед Сенку словно была открытая кровоточащая рана, которую он наотрез отказывался зашивать. Его воспитала обида — вот какая мысль возникла у парня. — Э-э, — Ишигами упёрся спиной в дверь. Над ним висело ровное дыхание неизвестного никому учителя, и от этого сердце в пятки уходило. — Простите, я, наверное, пойду… — Постой, — Кинро обвёл взглядом Сенку. — Что ты скажешь ему по приходу? — Что Вы не пришли?! Что ещё я могу сказать! Мистер Ноутбук покачал головой. — Дело в том, что у Вашего учителя есть кое-какая беда. — Вам ли знать, — шикнул Ишигами. — Борзый, — усмехнулся Кинро. — Не терплю такой нрав. — Что за беда? — всё же поинтересовался ученик. Не терплю такой нра-а-ав, бе-бе-бе. — С головой. Ваш многоуважаемый Ген Асагири путает меня с кем-то. Теперь Сенку застыл, нахмурив брови. — Я не знаю с кем именно и как я могу быть связан с его прошлым, — продолжил, в свою очередь, мистер Безупречность. — Но мне не нравится такая перспектива, я стараюсь контактировать со своим коллегой как можно реже, потому что он ко мне испытывает необоснованную привязанность. И с каждой встречей «оно» усугубляется. — Как это? — Он говорит о том, чего я совершенно не понимаю. Как будто я его давний знакомый. — Хах? — Сенку пытается нащупать у себя за спиной дверную ручку. — И что пугает ещё больше, — теперь в зелёных глазах проглядывалось нечто более приземистое, как родной старый лес из детства, — тот, кого ваш учитель ищет… Я не могу объяснить этого словами, но он погиб, насколько я понял. И мне, мягко говоря, неприятно, что меня путают с покойником. Сенку оставалось лишь нервно рассмеяться. — Возможно, мы с ним тёзки или я каким-то образом его «допельгангер», — на этих словах учитель рассмеялся. — Ладно, не бери в голову, — он открыл дверь Сенку сам. — Вижу же — не терпится меня покинуть. — Извините за беспокойство. — Всё в порядке, — Кинро поправил белоснежный воротничок на собственной шее. — Если так сильно надо, я, так и быть, снизойду к вашему классному руководителю. — Было бы славно… — Но только при одном условии. Сенку чувствует, как чужое дыхание опаляет его висок. Мистер Ноутбук сообщает ему на ухо: — Этого разговора не было. Я боюсь человека под именем Асагири Ген.***
— Как там Цукаса-кун?.. — Господи, да что с этим громилой станется? Танк переедет — выживет. Кохаку вся в бинтах и пластырях поддерживала Гена, лежащего на четырёх поставленных стульях вместе, как могла. Мандраж учителя отпустил, но судя по виду это сильно его измотало. — Куда поб… п… — Сенку побежал к Вашему давнему другу, — успокоила классрука Кохаку. — Не утруждайте себя, отдыхайте. Ген вскочил с места. — Побежал к кому?! — от услышанного он схватился за голову. Вскоре раздались три ровных стука в дверь. Так дотошно стучать в дверь умел только Кинро. — О, Господи… — побелел в тон стены Асагири. — Что там? Мне открыть? В кабинет заглянул несмотря на опасения всего лишь Сенку. — Кохаку, выйди из классного помещения, будь добра!.. — Чё? — Выйди! — шикнул на подругу парень. — Я привёл его. Много времени не понадобилось. Через две минуты после ухода учеников к Гену заявился и сам Кинро. — Я войду? — К-конечно! — Ген, однако, едва ли узнавал друга. Мужчина, одетый в костюм из богатой ткани, важно запахнул пиджак в красную клетку. — Привет, как поживаешь? — начал первым Ген. Почему-то, при разговоре, он задыхался от волнения. Словно беседовал не с мужчиной, которого всю жизнь любил, а с некой личностью, на которую хотелось произвести впечатление. — Неплохо, — равнодушно ответил «Кинро». — Сам как? — Давай ещё «Чё делаешь?» друг у друга спросим. Ну ты даешь, бро! Человек перед ним шутки не оценил. С каменным выражением лица он поправил выбивающиеся из причёски пряди пальцами. — Так ты… всё же существуешь? — спросил Ген с прищуром и потянулся к чужому лицу рукой, чтобы потрогать. Кинро от руки Гена отпрянул, испуганно подняв ладони вверх. — Прости, я не очень тактильный человек… — запричитал мужчина отчаянно. — Я в принципе не люблю прикосновения к себе, это же так негигиенично… Такой уж я. — Чего? — глупо улыбнулся тот, выпучив глаза. — Так что там? Отпустило? — Ну… как видишь? — Славно. — Это прикол какой-то? — Мм? — Ты чё комедию гнёшь? Совсем погнал, Дурилкин? — Я, — осведомил коллега строго, — по своей натуре далеко не шутник. И у меня есть личная жизнь. — Какая? — Жена, дети, — Кинро покрылся мурашками. — Мне, как говорят нынче дети, не в кайф, когда мужчина меня трогает там да сям. — Что за бред… Асагири происходящее совершенно не нравилось. Он взял друга, да, именно друга, за галстук и с силой потянул на себя, взглянув в зелёные глаза напротив. И пусть чудик утверждает, что не терпит прикосновений… А Ген не любят, когда ему в лицо нагло лгут. — Да я этим завравшимся глазам стихи посвящал, конченый ты ублюдок, блядь, — процедил он, притягивая мужчину к себе. — Эти губы я целовал. И этим ртом ты… — Замолчи! — раскраснелся коллега. — Я боюсь тебя! Ты странный! Я пытался жалеть тебя из-за болезни, но это достигло своего апогея! — Скажи что-то ещё, Кинро. — Что?! Кинро в страхе прикрыл рот ладонью. — С такой чёткой дикцией скрыть наличие брекетов невозможно. Да тебя же всю жизнь за зубы дразнили! — Ген потянул мужчину за щеку. Брекеты зацепили щеку. Коллега перед ним, казалось, совсем потерял былую стойкость. Он закрыл лицо ладонями, упав на колени. — Что это за херовина? — обратился к нему Ген. — Да как же ты не понимаешь… до дрожи я тебя опасаюсь, даже учительскую сменил, чтобы не трогал меня больше! — Кинро от эмоций плакал, рваными движениями отпрыгивая от Гена в другую сторону. — Скорее бы психпроверка, Господи! — О-о, не беспокойся, я свалю из этого ада раньше, чем она придёт сюда! Кинро, испуганно хлопавшего глазами, переклинило от последней фразы. — У-уйдёшь?.. Правда? — улыбка, полная внутреннего ликования, медленно настигала загорелое лицо. Мужчина прикрыл губы ладонью. — А как же. Тут Гена поразила волна непрекращаемых тиков. Мистер Ноутбук, он же Кинро, смотрел на чужие корячянья на полу без отрыва, пока слеза стекала вниз по щеке как по команде. — Так! С меня достаточно этого цирка! — раздался голос Ксено из-за двери. Стук мужских каблуков по полу. Затем появился и сам директор. — Ген, опять ты… — расширенные чёрные глаза, брезгливо сморщенный нос. — О-о, правый Боже! — взревел Уигфилд, подзывая Кинро ближе к себе. — Это была последняя капля! Увольняйся и больше никогда не возвращайся, кретин! — Я-то кретин? — исподлобья посмотрел на дуэт Асагири, вставая на ноги. — Вы… вы двое… — Не смейте увольнять его! — с красными щеками прибежала, сбивая ноги, Кохаку. — Поддерживаю. Мистер Ноутбук пиздабол и нюня, — поднял палец вверх Стэнли, распахивая дверь остальным, шедшим за ними, ребятам. — Здрсьте, директор Уингфилд. Давно не виделись, красавчик. Весь класс «С» вскоре собрался перед директором. И в увиденное верилось с большим трудом. Не в этой школе, где всем друг на друга всегда было глубоко насрать. Каждый ученик явился, окружив Гена как надёжная крепость. Они закрыли собой любимого классного руководителя, взявшись за руки. Дети напоминали звенья одной крепкой цепи, выкованной кузнецом. Цепью, способной служить потом веками. — Уйдёт он — уйдем мы! If he leaves, we leave too! S'il part, on part aussi! — прогремела дружно одна целая семья на трёхъязычии. — Что… — всё поверить не мог Уингфилд. — Уйдёт он — уйдем мы! If he leaves, we leave too! S'il part, on part aussi! Уйдёт он — уйдем мы! If he leaves, we leave too! S'il part, on part aussi! Уйдёт он — уйдем мы! If he leaves, we leave too! S'il part, on part aussi! Уйдёт он — уйдем мы! If he leaves, we leave too! S'il part, on part aussi! — многократно прокричал класс «С». — Да уходите, кто вам мешает?! — Учитель Асагири нам как отец, — начал Хром первым, сделав шаг вперёд, однако не отпустив пальцев друзей. — Он показал мне, каково это — идти к своей цели и черпать поддержку из своих родных и быть их стойкой поддержкой тоже. — Он показал мне, каково это — любить искренне и чисто, — продолжила Кохаку, сжимая ладони стоящих рядом Сенку и Хрома. — И быть умной. И чувствовать это. — Он научил меня быть частью общества, — перехватил Сенку. — Я не аутсайдер и не тупой. И даже если вы меня отсюда выпрете, эта школа сильно пожалеет. Желаю ей сгнить. — Э-эй, Сенку! — рассмеялась Минами. — Асагири-сенсей научил меня доверию. Я люблю его как человека. Он достоин лучшего. — Он научил меня смелости, — сказал Укио. — Он научил меня верить себя, — улыбнулась Рури, с любовью смотря на Хрома. — А меня... — Гинро же в свою очередь со страхом взглянул на Кинро. У Гинро в горле застрял ком. Полная мотивации улыбка сползала с юного лица по мере того, как зелёные глаза вонзались под прозрачную кожу. — Он не научил меня ничему, — опустил золотую макушку вниз Гинро. Ксено самодовольно хмыкнул. — Ты вспомни наши рубежные работы, — поддержал друга Укио. — Он, как минимум, дал нам знания. Ген медленно вставал. Сначала поднялся на колени, затем показался в полный рост, стоя на двух ногах как никогда твёрдо. Учитель вошёл в эту цепь как закрепляющее последнее звено, взяв за руки своих родных учеников. Он положил руку Гинро на плечо и произнёс тому в ухо, глядя Кинро прямо в глаза: — Я не дам тебя ему в обиду. Не бойся. Серые глаза были полны честности, как пасмурное небо, неизменно предупреждающее о дожде. Кинро терпеть их не мог. С каких-то пор. Семь лет назад.***
Лёгкое покачивание. Ген понимает, что предатель и конченый газлайтер по имени Кинро его куда-то везёт. Он его неизменно любил годами и ждал, а в ответ получил загадку длиной в месяцы. Человек прикидывался, что его не существует. Что Ген его выдумал, чтобы выперли нахрен. Гениальный, казалось бы, план. В голове его — кристалльно чисто. — Песня действительно моя любимая, — согласился Кинро, через переднее зеркало проверяя Гена. — Как тебе знаменитый бойскаутский жгутовый узел на запястьях? — Обожаю, — прошептал тот со злобой. — Ami.