Выбор

Поезд двигался с юга на север. Вагоны были полностью забиты солдатами, было тесно, но никто не возмущался, все возвращались домой. С Победой! Люди в приподнятом настроении смеялись, шутили; на станциях шумно, с гармонью и песнями провожали тех, кто выходил раньше. Постепенно в вагонах становилось свободней, а при подъезде к Московской области место совсем просторно. — Руслан, а ты куда потом направишься? — спросил сослуживец, когда они вышли на своей станции, — Ты говорил, у тебя семья аж на севере Москвы живёт, чего тогда вышел раньше? — Да с братом встретиться договорились, — юноша пожал плечами, ухмыляясь. — Он у меня, оказывается, сбежал с тыла на фронт полтора года как. Месяц назад пересеклись с ним и, когда стало понятно, что конец войны не за горами, договорились возвращаться в одно время, так, может, гнев отца разделится в равной степени на обоих. — У-у-у, друг, — сослуживец опëрся на младшего. — Если б мои дети вытворили такое, я бы нашёл в себе силы и на тебя, и на брата. — Ой, Александр, — он откинул руку друга и тыкнул его локтём в бок, — накаркаешь мне проблем сейчас. Сплюнь! Они шли вдоль дороги, местами пустой, местами наполненной людьми, окрыленными новостью об окончании войны, отшучивались, вспоминали события, через которые довелось пройти, и мысленно оплакивали потерянных товарищей. В какой-то момент на очередном перекрестке им пришлось остановиться и тепло попрощаться, пообещав связаться друг с другом через некоторое время. Россия выдохнул и медленно направился в сторону местного кладбища. Казахстан нашëлся не сразу. Несмотря на пустынную местность, могил, прибавившихся за последние четыре-пять лет, было поразительное количество. Брат стоял почти в самом конце поля возле неприметных деревянных надгробий. Слез на его лице не было. РСФСР молча встал позади казаха, прикрыв глаза, пытаясь сосредоточиться хоть на чём-то хорошем, например, мыслями о семье и некоторых друзьях, что чудом остались живы, думал о том, как сильно война ломает жизнь. А в особенности обычным, мирным людям, не воевавшим на фронте, — просто желавшим выжить и защитить свою семью. — После окончания войны многие люди падали на колени и, плача, благодарили солдат, что те не щадили свои жизни, сражаясь с фашистами, что не сдавались, защищая свою Родину, людей, — Казахстан говорил тихо, но четко. — Однако не менее велики подвиги обычных людей, не участвовавших в боевых действиях, но своими поступками спасающих жизни других. Об этом никто и никогда не узнает. Для меня эти люди, спасшие меня с ребятами ценой своих жизней, поступки подобных им — все это всегда будет выше совершенных громких подвигов. Они — настоящие Герои, и память о них всегда будет храниться в сердцах. Да? Россия с жалостью смотрит на брата. Казахстана с ребятами два года назад спасли обычные жители ценой собственных жизней одной из деревень, в которую республик отправили в качестве безопасного места. Да, Союз с этим жестко просчитался и чуть было не потерял своих детей. После чего старший через некоторое время и сбежал на фронт. — Я не буду тебе врать, — он кладёт руку ему на плечо, — Конечно, на миру и смерть красна, но дело не в этом. Вот пройдет лет сто, уйдут поколения, для которых война — это боль, и станет эта война историей. Ну, вот ты о войне тысяча восемьсот двенадцатого года много думаешь? — получает в ответ отрицательное мотание головой. — А она ведь тоже Великой Отечественной называлась. Кажется, красивая была штука: гусары, кавалергарды, ментики, кивера, Наполеон, горящая Москва... Нет, знаешь, забудь. Самое главное, чтобы каждый делал свое дело, не думая о памяти. Это — забота других. Уж как получится. Как потомки сохранят историю, так судить и будут. Уж как воплощения своих территорий они этот момент застанут. — Да, думаю, ты прав, но мне бы хотелось, чтобы помнили, — казах оборачивается к нему лицом и улыбается. — Пойдём домой? РСФСР нервно смеется, когда понимает, как отреагирует семья на возвращение «блудных сыновей». — Думаешь, что сделает отец по поводу нашей выходки? — ухмыляется старший, пока они идут через небольшую чащу. — Я, кстати, с тебя пример взял, потому и сбежал. — Ты...что? — Россия тормозит и пялится на брата. — Однако, в отличие от тебя, я не забывал писать отцу и семье, — злобная ухмылка расползлась на его лице. — И угадай, кого же выставили главным подстрекателем, когда после меня ещё и другие рвались помогать в войне?.. Стоп. Казахстан сказал отцу, что всё на почве его влияния? И кто из них старший?! — Нет, — РСФСР ужаснулся. — Нет! Ещё братом называешься! Отец точно теперь меня убьёт! — он схватился за волосы, отбрасывая пилотку, но быстро сориентировавшись, побежал вслед за смеющимся казахом. — А ну стоять! Вечерело. Надо бы подождать до утра, а утром, если повезёт, то словить в городке транспорт до Москвы. Но ждать целую ночь, когда родные совсем рядом по меркам территорий, республики ждать не захотели.Что для них какие-то десятки километров? Решили идти. Часть пути прошли быстро. Тёмные, совсем не освещённые улицы приводили в уныние, а встречающиеся повсеместно развалины домов говорили, что и здесь была война, и здесь людям пришлось худо. Ещё до полуночи подошли к остаткам какого-то села. Уставшие, решили расположиться у разрушенной церкви и отдохнуть.

******

Беларусь наслаждалась солнечной погодой, пока присматривала за играющими республиками. Мелкие, как всегда, играли на дворе. — Я брошу выше! — кричали младшие и бросали мячик вверх. Кидали кто как умел: один выше, другой ниже; а потом пришёл Украина, третий по старшинству из ребят — и тут-то всё и произошло. Мяч у него взлетел так высоко, что запутался в ветвях дерева. Внезапно выглянул кто-то очень маленький с лохматыми ушками, чёрными глазками и таким же чёрным носиком. — Котик! Там сидит котик! — воскликнул с удивлением тонким голосом Армения. Радости было ровно до того момента, пока кот случайно не продырявил когтями мяч. Расстроиться они не успели, поскольку сразу же, словно из ниоткуда, появился новый. — Ура! — обрадовались дети и побежали за игрушкой. А когда они посмотрели в сторону, откуда она прилетела, то прямо замерли от удивления. Неподалеку стояли две знакомые фигуры. Парни широко улыбались и приветливо махали семье. Все замолкают, но уже спустя несколько секунд бегут им навстречу, орут, смеются, приветствуют. А она сидит молча. Просто смотрит на них, особенно на Россию, которого не видела столько лет и даже не верит своим глазам, будто бы находится в каком-то сладком сне. Юноша уже поздоровался со всеми, пообнимался, раздал небольшие сувенирчики, незаметно отвлекая всё внимание детей на казаха, а теперь ждет оставшихся. Ждет чего-то конкретного. Словно сорвавшись с цепи, БССР резко вскакивает и кидается к брату на шею. Прижимается всем телом, ругает, словно не верит, что это он. Что Россия действительно здесь, живой, почти невредимый и здоровый. Чувствует, как он обнимает ее в ответ. И плевать она хотела, что все младшие на них пялятся. Уткнувшись ему в шею, потихоньку начинает плакать, чувствует его привычный запах, знакомые ворчания. Беларусь столько его не видела, так скучала, что иногда хотелось лезть на стенку. И та злость, которую она накопила на него, за время его отсутствия, испаряется, словно ее и не было. Такое чувство, что все её силы куда-то исчезли. Все, что она может — просто прижиматься к нему, что бы поверить в его возвращение. Брат это понимает. И не отталкивает её, а лишь как можно крепче прижимает. И слышит её тихое и невнятное бормотание: — Ты правда вернулся... — Конечно, от меня не избавиться так просто. Встреча с основной частью семьи прошла лучше, чем РСФСР ожидал — ребята сразу же накинулись на них с радостными объятиями, только Украина в своей манере сначала ударил русского за то, что тот заставил их переживать и сразу же обнял, пряча от брата влагу на глазах, а через некоторое время переключился на казаха. Особенно сложно России оказалось с одним из младших республик, тот лишь пугающе молчал, вцепившись в него мертвой хваткой. Федерация удивленно и с некой растерянностью поглаживает Грузию, заметно подросшего с их последней встречи, и приподнимает его на руки. Точно, ГССР же был в тот день, когда... — Прости, я не хотел тебя там оставлять, — виновато произносит Россия. — Тебе, наверное, было очень страшно? Каз рассказал мне, как вы с Молдавией вышли на Красную армию. Ты был таким храбрым, умница. Спас не только себя, но и младшенькую. — Но ведь ты... — Цыц, я лишь отвлек на себя внимание, в то время как ты вывел из леса, набитого врагами, Молдавию. Договорились? — Грузия неуверенно кивает. — К тому же, со мной всё в порядке! Обещаю, если такое случится вновь, я обязательно буду давать о себе знать! — Ты дурак? — ГССР отстраняется, злобно тыча в него пальцами. — Этого как раз больше быть и не должно! Тц, бесишь! — он совсем по-детски надувает щеки и направляется к казу, напоследок кидая: — Я то тебя прощаю, но вот наказание оставляю на отца! Ой. А Россия то уже успел забыть... Осталось дождаться отца и... не успевает Россия морально подготовиться, как оказывается нос к носу с Союзом. СССР стоит прямо на входе в дом и смотрит на него нечитаемым взглядом, скрестив руки на груди и нахмурив брови в своей типичной манере, когда думает над чем-то важным. Видимо, он реально попал. Надо было присылать письма чаще. Или не сбегать после того случая в госпитале. РСФСР внутренне усмехается и признаёт, что второй вариант явно не в его стиле. Тем временем на лицах остальных республик читалось легкое напряжение, и никто не решался шевельнуться. Беларусь отстранилась теперь уже от казаха и вытерла слёзы, а Казахстан, будучи скрытым от родительского взора за другими республиками, первым вернул себе способность двигаться и осторожно, не желая выдать себя, попятился к забору: пространство между перегородками немного расширялось и могло послужить отличным проходом. Не то чтобы казах не мог пролезть через него, но попасть под раздачу от отца было его последним желанием. Пусть сперва Россия отвечает, как основной виновник. Но так он только привлёк к себе внимание. — Казахстан, стоять. Парень непроизвольно съёжился и застыл в нерешительности: поворачиваться не хотелось, но и стоять к отцу спиной было бы верхом неуважения: это не сулило ничего хорошего, учитывая, что они уже успели натворить. Мысленно поборовшись с самим собой, КССР проклял его острое зрение и обернулся. На лицо он натянул самую невинную из своих улыбок. Не сработало. — Я жду объяснений, юноши, — короткий приказ был брошен чуть ли не сквозь зубы. СССР выглядел… опасным. Идеально выглаженная форма местами помялась, на щеке виднелась царапина, небольшие шрамы, что должны были исчезнуть со временем . А сквозь янтарные глаза виднелись вопиющее возмущение и гнев, КССР понял, что сейчас лучше не перечить. РСФСР слабо осознавал происходящее. В последний раз, когда они виделись, отец был тяжело ранен, а после долгое время провел в госпитале. Если бы в тот день его не было рядом...если бы Союз остался на земле истекать кровью... Боже, он никогда не сможет забыть той картины. Но Россия смотрит и видит — вот СССР, стоит прямо перед ним, все такой же гордый, непоколебимый, живой и здоровый. Подросток шмыгнул носом, в глазах защипало. Да почему я постоянно плачу перед ним? — мысленно возмутился парень и кинулся в объятия. — Я скучал, пап... Взгляд Коммуниста сразу же изменился, теперь в нем светились тепло, забота и некая усталость, а губы, сжатые в тонкую линию, слабо успокаивающе улыбались. У России перехватило дыхание, и слезы полились с новой силой. — Я места себе не находил, Россия, — Союз прижал его к груди. — Сперва ты исчезаешь, ни слуху, ни духу от тебя. Мы думали, ты в плену, но тогда бы Рейх дал знать об этом, а он молчал. Некоторые считали, что ты умер. Весь лес обыскали в те же сутки. Потом ты внезапно объявляешься, когда меня... — пару секунд СССР молчит, — Спасибо, кстати. Без тебя я бы пропал. Но это не отменяет всех тех ужасных ощущений, которые мы всей семьёй испытали за несколько лет. Расскажешь, кто и как тебя покрывал? Или мне самому искать ответственного? Или их несколько? Подросток беспомощно открывал и закрывал рот, неуверенный, что и как ему нужно объяснить. В принципе, понять запрос отца было нетрудно — сложность заключалась как раз таки в запутанности всего приключившегося. Коммунист относился к тому типу личности, который предпочитал иметь на руках доказательства того или иного имевшего место быть события, и именно этих доказательств у России не было. Ему не хотелось раскрывать имена людей, покрывавших его эти годы. — Я...я не могу, пап. У товарищей будут проблемы, а ведь они даже не знают моего настоящего происхождения. Союз выгибает бровь и мысленно решает разобраться с этим вопросом самостоятельно. Верность друзьям — хорошо, но его совершенно не устраивает то, что местоположение его же ребёнка удалось скрыть не просто от кого-то, а от воплощения территорий и множества людей, направленных на поиски. — И где ты был? — глава семейства пытается отвлечь от темы младшего. — С центра обошёл весь юг, прошёл через территории УССР и до границы, а там дальше и не решился. Услышал новости, что ты вернулся в Москву, хотя я просил тебя не уезжать за пределы, — фраза звучит обвинительно, — и направился следом, а там и встретился с КССР и вот...мы тут. — А я просил тебя быть осторожным! Как видишь, упертостью мы оба не обделены, — парирует тихо Союз. — Не удивлюсь, когда эту черту характера начнут проявлять и остальные, и кстати... — он отстранился и повысил голос так, чтобы его слышали остальные республики. — Казахстан, если ты думаешь, что избежишь наказания на пару с братом, — РСФСР неловко улыбается, предвидя будущие проблемы. — ты очень крупно ошибаешься! Старшие обречённо стонут. Младшие ухмыляются. СССР чувствует, что впервые за долгое время дышать становится легче. Наконец вся семья в сборе.