Выбор

России пятнадцать и он скептически смотрит на своего отца, так старательно делающего почти невинный и удивлëнный происходящим вид. Оно само, как же. РСФСР глубоко вздыхает, пытаясь не высказать Союзу всё, что он думает, и переводит взгляд на четверых малышей, лежащих впритык друг к другу в старенькой, но довольно вместительной детской кроватке. Четверо. Не одна, две или даже три республики. Четыре. За раз. — Отец, нет, папа...– звучит обреченно. — Папочка, я ничего не имею против. Но неужели тебе мало одиннадцати республик в доме?.. Союз хотел было что-то ответить, однако в комнату зашёл Казахстан, явно спешивший куда-то, но резко замер, когда увидел «новоприбывших». Посмотрел на отца, потом на Россию, снова на детей, опёрся на стену и медленно скатился вдоль неё на пол. Беларусь, которая узнала об этом первой, вернулась в комнату вместе с Украиной. Последний уже, видимо, был в курсе ситуации, однако был поразительно спокоен — он лишь помахал рукой перед застывшим в шоке казахом и сделал вывод: — Вы его сломали, хах, — за что сразу же получил подзатыльник от сестры. Чего-чего, а чувства юмора у украинца не отнять. Россия всё ещё смотрит на малышей. В голове мелькает мысль, что Беларусь безумно рада появлению трёх сестёр, и ему немного жаль четвёртого. Заодно прикидывает, хватит ли места, а главное – терпения — на пятнадцать республик в доме, и с облегчением понимает, что всё будет хорошо. Отец всё равно после того случая в лесу стал гораздо чаще оставаться с ними, стараясь уделить каждому внимание, и по возможности брать документы на дом, наконец-таки обустроил третий этаж, видно, предвидя пополнение. Об этом они позже обязательно поговорят. Вот так к ним присоединились Молдавия, Латвия, Литва и Эстония. РСФСР шестнадцать и он проклинает всё, что можно и нельзя, когда пытается проползти под градом пуль и снарядов к раненому другу-связисту. Каналы они восстанавливают, но последний умирает от потери крови. Как он вообще оказался в такой ситуации? Казалось, только вчера Россия возился с младшими республиками, а сегодня находится на почти оккупированных фашистами территориях один, среди партизан, к которым присоединился по чистой случайности во время побега. РСФСР помнит, как неожиданно для них всех началась эта война, помнит злость отца и страх, скрывающийся под маской собранности. — Интересно, как у него сейчас дела? — вслух спрашивает парень, глядя на небо, вспоминая последнюю встречу с Союзом.

******

Они находились на одной из отправных точек Кремля. Немцы подступали к Москве, и Коммунист принял решение перевезти детей за Урал для их же безопасности. Конечно, старшие были против, но, видя тяжелое состояние Беларуси, Украины и других республик, чьи территории были захвачены неприятелями, возражений не последовало. — Россия, обещай, что будешь приглядывать за младшими, — серьёзно попросил СССР. — Пап, сказал бы что-нибудь новое. Чем я занимался раньше, как думаешь? — ответил подросток, шуточно закатывая глаза. — Ты отцу-то не дерзи, — подхватил настрой старший. — Ишь какой взрослый и самостоятельный, а пододеяльники заправлять до сих пор не научился! — Тсс, тише! — РСФСР внезапно приставил палец к губам и повертел головой в разные стороны, удостоверяясь, что никого рядом нет. — Мы договорились никогда не вспоминать об этом! А если кто-то услышит? Меня же высмеивать будут. СССР громко рассмеялся и ласково потрепал сына по голове. Россия ещё такой ребёнок. Казалось, никакие голод, потери и страх не способны были затмить огонёк в его душе, веру в солдат и своего отца. Это восхищало и очень расстраивало одновременно. Союз не заслуживал этого. Никто из его детей не должен испытывать ужасов войны, всей боли, которую терпит народ, всей разрухи, царившей на территориях. Он их подвёл, он их так подвёл... — Россия, береги себя, — прижавшись лбом ко лбу, прошептал коммунист, — прошу тебя, пожалуйста. Не знаю, что со мной будет, если с вами случится беда. РСФСР прикрыл глаза, пытаясь подавить слёзы. Предчувствие подсказывало, увидятся они явно не скоро, но волновать отца не хотелось, а потому он лишь прижался ближе и вымолвил: — Обещаю.

******

Держа маленькую Молдову на руках, парень бежал прочь от конвоя грузовых машин, с которыми они направлялись к безопасному месту, однако были атакованы фашистами. За спиной раздавались крики и выстрелы, а яркий свет и жар пламени от горящей техники и леса, казалось, опережал его на несколько шагов вперед. Цепляясь за корни деревьев, он почти падал, поскальзывался о грязь, но неизменно продолжал подниматься и бежать, не разбирая дороги в темноте лесной чащи. ГССР позади уже тяжело дышал, но упрямо переставлял ноги. — Брат! Я не могу бежать быстрее! — кричит Грузия, пытаясь не отставать от РСФСР. Старший приостанавливается и хватает его за руку, затем тянет за собой. Нужно было срочно что-нибудь придумать. Голоса и свет от фонарей неприятеля становились всё ближе, времени мало. Внезапно ладонью он чувствует углубление в корнях очередного дерева — достаточно глубокое, чтобы вместить младших. Долго думать не приходится, и Грузию помещают туда, передавая Молдавию на руки. Как хорошо, что республик отправляли по очереди небольшими группами. Старший жестами показывает сидеть тихо и наскоро прощается с ними, целуя в щёки. — Хэй, немецкие псины! — отбегая на достаточное расстояние, кричит РСФСР, привлекая внимание преследователей. — Попробуйте догнать! Ладно, о последствиях Россия подумает потом. Кажется, это станет его жизненным кредо. Ловят они его, к слову, только через пару часов благодаря плотным зарослям леса и ужасной погоде. В плену он проводит почти две недели, немцы передвигаются осторожно и очень медленно. Подросток понимает, что если не сбежит в ближайшее время, то встреча с Третьим Рейхом обеспечена; тот никого жалеть уж точно не станет. По коже прошлись мурашки от осознания собственной беспомощности. Единственная радость — младших не поймали, а значит, они уже с Красной армией. По крайней мере, он надеется на это. Как раз в этот день ему выпадает шанс на побег, когда отряды партизан нападают на лагерь. Вот так Россия и оказался в их рядах. Он поставил себе цель — вернуться к семье, но для начала надо было добраться до основных сил армии и уже оттуда — в Москву. К тому же, он не мог так просто бросить людей, которые его спасли. Пришлось отложить всё и остаться. Главная задача во время боевых действий заключалась в том, чтобы не дать захватчикам подготовить оборону, подорвать их боевой дух и нанести по тылу противника такой урон, от которого сложно оправиться. Подрыв коммуникаций – преимущественно железных дорог, мостов, убийство офицеров, лишение связи и многое другое — серьезно помогали в борьбе с врагом. Что, в общем-то, логично, ведь растерянный противник не мог оказать сопротивление, и Красная Армия побеждала.

******

Мощные взрывы сотрясли улицы города, и в следующий момент на «поле битвы» появилось всё больше советских солдат. Военные… неужели наконец-то помощь?.. Или это предсмертные галлюцинации? Не думал, что у воплощений они бывают... — Союз попытался открыть глаза, чтобы убедиться в правоте слуха, но веки упорно не желали разжиматься, а оставаться в сознании было уже не просто больно, но и слишком тяжело. — Что..? – послышался родной голос, полный удивления и ужаса. — Отец?! Ты меня слышишь?! Открой глаза! Отец?! Папа?! — взволнованный голос над его головой был последним, что услышал СССР, прежде чем окончательно потерять сознание.

******

Самыми ужасными пытками для человеческого разума можно по праву назвать ожидание и неизвестность. Одно изводит количеством пролетевших минут и секунд, вынуждая беспрестанно поглядывать на часы; другое — тешит надеждами, возможно, напрасными, и заставляет цепляться за любую ниточку, которая бы вывела из плена собственных мыслей и домыслов. Россия сидел на разрушенных каменных ступенях возле входа в здание госпиталя и с пустотой в глазах смотрел на руки, переплетенные между собой. Только взглянув на парня, можно было понять, насколько сильно его напряжение. — Хэй, всё с товарищем СССР будет в порядке! Денька три полежит, восстановится, а потом дальше поведёт народ в бой! — сказал командир отряда, в котором он временно находился. Михаил Петрович, один из немногих людей, что видел его метку страны, так отчаянно им скрываемую под множеством бинтов. Человек он со сложным характером: упрямый, принципиальный, местами строгий, но очень преданный своему делу, любит детей и в простом общении добродушен. Именно мужчина помог ему с созданием новой личности — Романова Руслана, что, в общем-то, иронично. Честно говоря, РСФСР с нетерпением ждал реакции родителя на эту новость. Конечно, если всё сложится хорошо. Подросток слабо кивнул, но отвечать не спешил: глаза почему-то вновь наполнились слезами, а внутри всё заклокотало. Да, он знал, что страны так просто не умирают. К тому же, не с их регенерацией, но вдруг состояние на советских территориях её замедлит? Он по себе знает, что сейчас, как никогда, им опасно получать серьезные ранения. Его сломанная рука зажила за две недели, когда при обычных обстоятельствах лечение заняло бы максимум два дня. Внезапно в здании стало шумно, медсёстры начали бегать по коридорам и о чём-то тихо и спешно переговариваться. Россия переглянулся с командиром и, получив уверенный кивок, поспешил к ближайшему санитару. РСФСР оказался прав. Регенерация действительно не работала в полную меру, и теперь отцу срочно нужно было переливание крови. Россия нервно сглотнул: Воплощению, потерявшему много крови, можно было вливать кровь только другого воплощения. Причём родственной страны. Обычный человек не мог стать донором — риск отвержения сильно велик. Придётся раскрыть личность... — думает подросток, сжимая ткань своей формы. По пути к старшей медсестре он обговаривает с Михаилом Петровичем план скорейшего отъезда. Россия не дурак, знает, что как только отец проснется, отправит его к остальным республикам, но прежде отчитает и придумает наказание. От последней мысли мальчика передергивает. Неужели так боится осуждения со стороны отца? До места назначения они добираются достаточно скоро. Благо, разговор ведёт командир. Сперва женщина не верит, но стоит ему снять верх формы и показать метку, как её лицо бледнеет, а глаза широко раскрываются. Вид у неё такой, будто бы призрака увидела. — Кажется, это весомое доказательство. Вопросы? — быстро и чётко произносит Россия, застегивая пуговицы рубашки. — РСФСР..? — удивленно спрашивает она. — Тот самый?! Ходят слухи, что Вы исчезли после нападения немцев! Невероятно! — восторженно воскликнула женщина, но, увидев серьёзный взгляд мальчика, успокоилась. — По свету ходит чудовищное количество лживых домыслов, а самое страшное, что половина из них — чистая правда, Ольга Владимировна, — подтверждает республика. — Не будем терять время, — он присел на кушетку и вытянул руку.

******

Дверь скрипнула, и Россия вышел в коридор. Парень держал правую руку согнутой в локте и вид имел слегка бледноватый, сел на ближайшее свободное место и, прижавшись затылком к стене, прикрыл глаза. — Эй, а восстанавливаться кто будет? — Хмурая медсестра вышла вслед за ним, протягивая последнему плитку гематогена и стакан с водой. — Или ты хочешь в обморок свалиться? — Да ничего со мной не станется, — РСФСР принял стакан и отхлебнул пару глотков. — Вы слишком беспокоитесь, спасибо. Что с отцом? — Жить будет, но в госпитале придётся проваляться недели две — некоторые повреждения довольно серьёзные, и я не хочу рисковать, даже если регенерация идёт в очень хорошем темпе сейчас. Возможно, к утру проснется. — Отлично, я могу побыть с ним? Знаете же, что не смогу уснуть, — с мольбой в глазах произнес парень. Женщина лишь вздохнула, признавая поражение и взяла с него обещание, что тот обязательно поспит. Он спокойно прошел мимо охраны и мелькнул в одиночную палату, отведенную СССР. Вид Союза был далёк от нормального: цвет кожи слишком побелел; голова, рука и, похоже, большая часть туловища были сплошь покрыты бинтами. Ко второй руке была подведена капельница с донорской кровью, а рядом стояла ещё одна — с лекарством. Что-то внутри болезненно сжалось. — Зачем надо было лезть в самое пекло, бать? — он неуверенно подошёл к койке и присел на её краешек, желая лучше рассмотреть лицо отца, на щеке и переносице которого был наклеен пластырь. — Знаешь, как я испугался, когда нашел тебя всего в крови рядом с обломками? Не уверен, что смогу когда-либо забыть это... — РСФСР осторожно взялся за руку СССР, стараясь не задеть капельницу. Часы едва подбираются к четырём. Надо же, он сидит тут несколько часов. РСФСР съёживается, сидя на полу, опираясь головой об тоненький матрас. Свет всюду выключен, ни одного жёлтого проблеска ни под одной из дверей. Небо снаружи затянуто облаками, грозовым серо-синим цветом. Безлунная ночь, насколько республика может судить по виду из окна. Усталые глаза от сухости жжёт, но он, кажется, разучился моргать как следует. Парень неплотно кутается в одну из стареньких военных шинелей, которую одолжили ему дежурные, заглянувшие проверить обстановку. Озноб всё не желал уходить, как и крупицы волнения за состояние родителя. — Руслан, нам скоро выезжать. Будь готов, — тихо, но чётко предупредил Михаил Петрович, зайдя в комнату. — Если ты, конечно, не передумал. — Всё нормально, — подтвердил Россия и чуть погодя добавил, невинно улыбнувшись: — У ребят не найдётся бумаги и ручки? О, нет. Командир обречённо закатил глаза. Он знает этот тон голоса.

******

СССР с трудом открыл глаза и, едва оценив обстановку, зажмурил их снова. Голова гудела, пульсировала в височной области и, казалось, готова была расколоться от любого резкого движения. Ощущение, будто бы пил беспрерывно на протяжении недели. Свет полуденного солнца действовал на нервы, раздражал и чудесным образом вызывал лёгкую тошноту. Жутко хотелось пить. Страна не помнил, каким образом он оказался в госпитале. То есть, он, конечно, не забыл про окружение, смерти солдат, взрывы. Знал, что всему виной были многочисленные ранения, но кто и как обнаружил его в этом хаосе — этого мужчина решительно не помнил. В голове неуклонно всплывали чьи-то испуганные крики и настойчивые просьбы проснуться. В комнате появилась Ольга Владимировна, которая некоторое время назад помогла снять часть уже ненужных бинтов и ввела его в краткий курс дел на фронте. Женщине на вид было лет пятьдесят, с густыми короткими волнистыми волосами, местами седыми. На лице её можно было заметить несколько морщин, но это никак не портило облик. Одета в классический белый медицинский костюм, на голове красовалась шапочка, где СССР разглядел красный крест. В руках она держала небольшой конверт. Скорее всего — для него, чему бессмысленно было удивляться. Война не будет никого ждать. Медсестра обвела его оценивающим взглядом, в котором виднелись крупицы любопытства, что понятно — не каждый же день твоим пациентом становится воплощение страны, — и передала ему бумагу. Уходить женщина не спешила: видно, хотела застать его реакцию, следовательно, догадывалась о содержимом письма. Ага, значит, что-то действительно важное. Ответив ей настороженным взглядом, он спокойно берёт конверт в руки, вытаскивает оттуда листок бумаги и пораженно замирает, видя столь знакомый неаккуратный почерк: неравномерные строки с удивительно прямым наклоном, слишком острые буквы, местами размытые чернила. Эту дурацкую манеру письма у России было не отнять. Живой. — Господи, живой! — на радостях восклицает СССР, впервые за долгое время широко улыбаясь. Столько месяцев, проведенных в страхе и переживаниях за ребёнка. А тот оказывается... — Паршивец! Ну ты у меня получишь..ух! Стоп, он только что сказал это вслух? Да ещё и упомянул Бога? Пиздец, приехали. Коммунист искренне кривится и угрожающе смотрит на Ольгу Владимировну. Та понимающе качает головой и говорит что-то про несносных временами детей. Союз мысленно соглашается и просит выйти на пару минут. Сейчас ему нужна тишина. Медсестра послушно выходит из комнаты, напоминая про ослабленный организм. Мужчина остается в палате один на один с письмом и сразу же приступает к прочтению. «Утро доброе, дорогой Товарищ Советский Союз! Надеюсь, Вы хорошо спали и успели хотя бы частично восстановиться. Прошу прощения за своё внезапное исчезновение! Несколько раз порывался написать Вам, но каждый раз меня что-то останавливало. Может, боялся Вашего осуждения. Не знаю. Спешу сообщить: со мной всё в порядке. Уже некоторое время...путешествую по нашей необъятной Родине, помогаю солдатам да и мирным гражданам, как могу. Освоил игру на гитаре, надеюсь, смогу достичь Вашего уровня! Ребята из военного оркестра сказали, что у меня прекрасно получается, обещали и голос поставить. Музыка здорово поднимает народный дух! ...» Союз удивленно вскидывает бровь и с подозрением перечитывает начало ещё раз. Странно, это не похоже на РСФСР. Он безусловно рад достижениям сына и уже с нетерпением ждёт, когда сможет услышать его исполнение, но... Уважительная форма письма? Неужели война так его поменяла? На душе стало как-то горько, одна рука невольно сжалась в кулак и коммунист вернулся к чтению. «...С оружием дела обстоят поразительно легко. Меня это пугает. В голове постоянно всплывают новые идеи боевых механизмов, тактик боя. Командир говорит, что это талант. Беларусь с Казахстаном были правы, назвав меня дураком в гуманитарных науках. Похоже, природа компенсирует это способностями к военному делу. Не будем об этом. А теперь отставим эти чертовы формальности нафиг! Ты что делал там, бать?! Знаешь, в каком я ужасе был?! А если бы меня не было рядом? Если бы не наткнулся на тебя? У кого бы брали кровь для переливания тогда? Да-да, твоя регенерация не потянула столь тяжелые раны! Ты же сам прекрасно знаешь, в какой ситуации территории и народ. Что за безответственность? Не ожидал от тебя, отец. Пойми, если с тобой что-то случится, мы проиграем! Кто потом поведет всех нас в бой? За кем пойдут союзники? Без обид, пап. Но на фронте ты бес-по-ле-зен. Народный дух можно поддерживать и в Москве.

С наилучшими пожеланиями, Твой любящий сын, Россия

Приписка: Да, признаюсь, я сбежал. В свою защиту скажу, что не хочу в безопасное место. Знаю, ты бы меня отправил к братьям и сёстрам, лишь бы защитить. Но я не могу всё бросить и ждать окончания войны. Выздоравливай.» Союз раздраженно выдохнул. В комнате по-прежнему никого не было, кроме него самого, но злости сей факт не уменьшил. Коммунист терпеть не мог, когда его в чем-то недооценивали. Рука машинально сжалась в кулак, и мужчина, смяв письмо в кулаке, злобно оскалился. — Я не бесполезен! — Конечно нет, ранения случаются со всеми, — Ольга Владимировна вошла в палату внезапно, заставив страну врасплох. СССР заметно смутился, а медсестра сделала вид, что не заметила, как лицо воплощения едва заметно покраснело от возмущения. – Но Вам, как воплощению, стоило бы находиться в столице. — Без комментариев, — быстро вернув самообладание, сказал Союз. А затем задал вопрос, к счастью, без лишних уточнений. – Когда он ушел? — На рассвете. Часа три назад. Боялся, что Вы проснетесь раньше. Должна сказать, мальчишка у Вас прелестный. Так переживал. Хах, знала бы она, какими "прелестными" словами ребёнок его мысленно покрывал, пока писал это сообщение. В этом он не сомневался. Как и в наказании за самовольничество. О, за этим пунктом СССР проследит.