***
Дикон чувствует себя дураком, лёжа в собственной постели, и придумывая выразительные описания для глаз своего эра. Они получаются вполне себе достойными Дидериха. Если бы северный мальчишка хоть раз увидел бы кэналийское море, он немедля сравнил бы глаза Рокэ с ним. Но в Надоре нет моря и солнца, там есть только ветер и скалы, твёрдые и незыблемые. Потом на ум Ричарду приходит летнее олларианское небо, но даже оно не сравнится синевой с глазами Алвы. После ему вспоминается единственное шелковое платье младшенькой сестры, голубое, переливающееся белыми отсветами на солнце. Вспоминается и Айри, которая выкрашивала стеклышки в краску цвета кобальта для ожерелий. ( О кобальте Ричарду известно от сестры, рисующей море по описаниям из книжки) Дик даже вспоминает старую сказку про синий взгляд Смерти. А в итоге, проворочавшись в своей постели три часа подряд, приходит к тому, что глаза его эра похожи в равной степени на все, что может прийти в его уставшую голову.***
Дикон чувствует неприятную горечь в грудине, как от касеры, выпитой залпом, когда смотрит на Эмиля Савиньяка, который панибратски закинул руку на плечо Алвы. Они уже третий месяц находятся в Варасте, бедный Оскар застрелен, даром, что генерал, а Эмиль, которого Рокэ по-домашнему зовёт Милем, все время маячит рядом с Первым Маршалом. Он там, когда Алва составляет планы в их с Диком палатке, когда они устраивают солдатские попойки, когда на конях мчатся в бой и даже когда Алва распекает Дика за неосторожность. Эмиль Савиньяк, Леворукий его побери, везде, где есть Первый Маршал Талига. Дик сжимает кулаки и терпит насмешливые синие глаза, ехидную усмешку, провокационные прикосновения к бёдрам (плечам, рукам, шее, спине) Савиньяка, снисхождение на лице Эмиля, его понимание, переходящее в унизительное сочувствие. Герцог Окделл ощущает полное отсутсвие серьезного отношения к себе, и во время редких поцелуев мстительно кусает чужие губы, оставляет как можно больше следов на шее, груди, плечах, бёдрах, везде, где только успевает до того, как его переворачивают на живот и берут прямо на полу. Чтобы кошкин Эмиль после смотрел на шею Алвы и чувствовал себя так же, как Дик.***
Рокэ Алва — мужчина, перед которым мало кто сможет устоять, если он вознамерится того соблазнить. Тот, которого хотят в свою постель все, кто видел его хоть раз. Эту самоуверенную усмешку, это лицо с правильными, заострёнными чертами, тёмные волосы, лукавые глаза. Слышал этот чарующий голос, эти мягкие смешки и хриплое дыхание. Рокэ Алва умеет быть идеальным от пальцев, унизанных сапфирами и серебром, до кончиков завитых волос. А ещё Рокэ Алва, к огромному удивлению Дика, умеет быть домашним, тёплым и родным. Петь песни на кэналийском, перебирая струны любимицы-гитары, убаюкивать, лёжа в одной с Диком постели, пропускать ричардовы волосы сквозь пальцы и неизменно просить кухарку Кончиту готовить своему оруженосцу на завтрак блины. Умеет помнить, что сладкоежка-Дикон добавляет три ложки сахара в утренний чай, любит старые книжки, перезвон гитары в чужих пальцах, читать трагедии Дидериха вслух и боится грозы. Дикон чувствует себя тепло и признательно каждый раз, когда замечает у себя на столе новый сборник рассказов или слышит тихое «идите сюда, юноша», когда за окном сгущаются тучи.***
Ричард чувствует жаркий узел в низу живота и сухость во рту, когда чужие пальцы гладят его грудь через рубашку. Рокэ что-то шепчет на ухо, обдавая винным дыханием, что-то кэналийское и горячее, заставляющее откинуть голову назад, в ожидании поцелуя в шею. Дикон пьян, разморен лаской, вниманием и чужими губами на своей коже. Она отчего-то враз становится чувствительной и словно намагниченной. Дикон счастлив, и его сердце заходится в груди уже аллюром, ему тепло, приятно и нежно. Ричард оказывается без одежды довольно быстро и откидывается на ворсистый ковёр кабинета Алвы. Рокэ склоняется над ним, ведёт носом вдоль чужой скулы и целует в губы, влажно, напористо, заставляя Дика выгибаться в своих руках. — Не зажимайся, мой хороший,— Рокэ нежен, но, как и всегда, с тенью легкой насмешки. Он выцеловывает ричардовы бёдра, сжимает их сильными пальцами до белых пятен, и Дику делается неистово приятно и хорошо. Рокэ горячий, гибкий и сильный, несмотря на обманчивую тонкость, пристраивается к Ричарду, предварительно растянутому пальцами, и входит в него одним слитным движением. Дикон, кажется, забывает все слова мира, на всех языках, какие он когда-либо знал. Он обхватывает ногами чужие бёдра, тянет Рокэ на себя в инстинктивном желании получить сильнее, больше, глубже. Дикон выстанывает имя своего эра ему же на ухо, порой срываясь в стоны и громкие, гортанные выдохи. Он чувствует заполненность внизу, трение под правильным углом ровно в том месте, где нужно, чужие руки на своих бёдрах и кончики чёрных волос на своей груди. Из Рокэ во время близости обычно не вытянешь лишнего звука, понять, что тому хорошо возможно лишь глядя в его глаза. Синие, жаркие, бурлящие, как кэналийское море, которое надорский герцог никогда не видел. Глаза всегда выдают истинное положение вещей в душе Первого Маршала. И Дик старается не отводить взгляд от чужих глаз и жгучее, истинно южное желание в них, делают надорскому герцогу много лучше и приятней члена в собственной заднице. Дикон кончает с именем своего эра на губах, Алва, который следует примеру Дика секундой позже, размеренно вбивается в чужое расслабленное тело, пока не обмякает совсем. — Рокэ... У Дикона нет сил на что-либо другое, кроме как закрыть глаза и расслабленно проводить пальцами по шрамам на чужой спине. Алва после оргазма навалился на Ричарда, сопя тому в шею. — Засыпай, Дик, и не думай ни о чем. Прежде чем окончательно провалиться в сон, разомлевший Ричард чувствует, как его подхватывают на руки и куда-то несут.***
Дикон все ещё временами чувствует себя дураком. Не знает порой, куда деть руки, уместно ли подойти прямо сейчас и поцеловать, и можно ли ему звать герцога по имени не только в постели. Но когда Рокэ смотрит своими невозможно синими глазами, отчего-то нежными и смешливыми, а не насмешливыми, как раньше думал Дик, то на душе становится тепло. А в Надоре, как и прежде, снегопад. В Кэналлоа снова льют дожди.