Снежинки в его волосах

      — Че, Смирнова, совсем все плохо?       Каким бы Пятифан не был сухарем, но вид курящей Кати всегда вызывал бурю эмоций. Если дочь властной учительницы брала в руки сигарету, не боясь гнева матери, значит случилось что-то серьёзное. Девушка стояла спиной, поэтому Рома ждал, что, когда она повернётся, то он увидит зареванное лицо и дрожащие губы. И в очередной раз убедился - своей чуйке ему доверять не стоит. Смирнова, глупо, но счастливо улыбающаяся, не собиралась не то, что не плакать, а начать смеяться от переполняющих ее чувств.       — Ничего-то, ты не понимаешь, Ромка! — она затянула свою тонкую сигарету и выпустила аккуратную струйку дыма в его сторону, не убирая улыбку с лица.       Пятифан без лишних слов подошёл к девушке, потрогал ее лоб, затем получше рассмотрел в свете фонаря ее лицо и сделал вывод, что она точно не пьяная и вполне здорова.       — Все со мной в порядке, не беспокойся, — она ещё раз вдохнула дыма, а затем протянула сигарету к рту парня и отняла руку, когда он тоже затянулся.       — А че тогда с тобой? Я уж думал помер кто-то, раз ты здесь стоишь, — Пятифан достал уже свою пачку, пока ждал ответа.       — Полина! Ты представляешь! Первая обниматься полезла! Я такого даже в самых сладких снах не видела, — Катя мечтательно прикрыла глаза, видимо прокручивая сцену в голове ещё раз, — А у тебя как с Тошей?       — А, что у меня должно быть с, — он замедлился, пытаясь произнести такую форму имени друга, — Тошей?       — Ром, ты дурак или просто прикидываешься? Покусать бы тебя, может кровь циркулировать будет, начнёт в мозг поступать, — девушка выкинула сигарету на землю и притоптала ее ногой.       — Это тебя покусать надо, а то до сих пор с Полинкой троишь, — он глянул на неё с насмешкой, надеясь подколоть.       — Кто уж тут троит! Ладно, пойду я, развлекайся, — бросила она последнее слово уже вдогонку, постепенно отдаляясь все дальше.       — Ага, развлекайся, — передразнил ее Рома уже себе под нос, идя в сторону своего дома.

***

      Коридор озарился тусклым желтым светом. Парень прошёл к зеркалу, рассматривая себя. Таким он занимался, очевидно, не часто, но сейчас будто чувствовал себя псом на выставке, которому точно нужно будет выслужиться в скором времени. Антон последние два дня убеждал его, что он выздоравливает и совсем скоро выйдет в школу, так что Рома верил в скорые постоянные встречи на учебе. Мама выглянула с кухни и тоже начала рассматривать сына.       — Понравиться кому-то хочешь? Так долго собой любуешься, — она тепло улыбнулась, опираясь на дверной косяк.       — Не знаю, а надо прямо что-то делать, чтобы понравиться? — парень состроил страдальческое лицо и ждал совета матери.       — Конечно не надо, если любовь, то ты любым будешь человеку нравиться, — она заглянула на кухню, — Я вареники слепила, проходи ужинать.       Пятифан с огромным удовольствием ел то, что женщина последний раз готовила ещё в детстве. Особенно часто после того, как погиб отец, потому что это было его любимой стряпней. Он думал, что бы ему сейчас сказал папа, что бы посоветовал и куда бы направил. Мужчина всегда улыбался, когда говорил, что однажды Рома встретит того самого человека. Вот только обрадовался бы отец, если бы узнал, что тот самый человек - это парень? А с чего вообще Пятифан решил, что Антон тот самый? Они знакомы не так долго, да и Полина упорно молчит, видимо больше заинтересованная в разборках со Смирновой.       Лёжа в кровати, думать не хотелось ни о чем. Сердце захватила тоска, которая явно не собиралась отступать. Глаза слезились от неопределённости в жизни, единственным желанием было уткнуться в грудь матери и разрыдаться, чтобы та, как в ранние годы, гладила по голове и успокаивала. Никогда не было так тяжело от перемен в жизни. Впервые уличному ребёнку, почти взрослому человеку, не хватало крепкого родительского плеча рядом, чтобы подсказать в каком направлении двигаться. Антон нравился, и очень сильно, но неясность из-за такого короткого периода времени давила, как никогда. Ни одного указателя вокруг, куда свернуть и как поступить. Бросаться в омут с головой или ждать чуда? А может забить на все, закрыться в доме и не выходить в ближайший месяц?       Встав с постели, Рома поплёлся в тот самый чулан, который не так давно разбирал. Там в пыльной, старой, картонной коробке лежали старые вещи отца. Фотографии, письма и разные побрякушки близкие его сердцу. Рассматривая каждый снимок и потирая его пальцами, будто пытаясь услышать ответ от отца, парень сидел на холодном полу и тихо плакал. «Ты бы меня стыдился за такое, папа? Прости, совсем нет сил» — проговаривал сам себе Пятифан в надежде оправдаться перед родителем. На самом дне коробки лежал помятый конверт, точно подписанный погибшим мужчиной. «Ромке на восемнадцатилетие» гласила надпись и парень решил, что если нашёл сейчас, значит самое время. Он аккуратно раскрыл конверт и принялся вглядываться в строки небольшой записки.       «Сынок, если ты это читаешь, значит я не вернулся и не выкинул это послание. Поэтому вынужден давать последнее напутствие здесь. Ничего не бойся, мы с мамой всегда рядом с тобой, даже если ты этого не чувствуешь. И судьба твоя хорошо сложится, главное верь в это. Оберегай свою судьбу и не забывай, что для любви нет никаких препятствий. Люблю тебя, твой папа.»       После последних слов Рома расплакался совсем как маленький мальчик, которого обидел кто-то постарше. Не утирая слез, он сложил все обратно в коробку и вернулся в комнату. Уставший от собственного эмоционального всплеска, парень уснул, почти находу падая на кровать.

***

      Перед глазами вновь возникла любимая поляна. Пустая, тихая и совершенно безжизненная. Она выглядела так, словно все краски потускнели, а солнце приобрело серый цвет. Ни единого шороха и даже дуновений ветра не было слышно. Видимо это и было тем знаком, о котором просил Рома. От озера, как и в реальности, несло холодом, и впервые парню было неприятно от этого. Позади раздался шум, и, обернувшись Пятифан, увидел напуганного зайца. Тот сомневался стоит ли выходить к старому знакомому или пересидеть в кустах. Парень уселся на траву и почувствовал, как предательская влага опять застилает глаза. Видно он слишком долго сдерживал натиск от резкого жизненного поворота, и поэтому сейчас слёзы вызывало все, что угодно, лишь бы чувства могли найти выход. Заметив реакцию парня, животное дернуло пару раз носом и рвануло в его направлении. Пушистая белая мордочка терлась о его лицо, стараясь успокоить. Рома дарил ответное тепло, поглаживая тело зверька, согревая своим жаром, который в этот раз опять был у него. Разомлевший, он лёг на спину, выдыхая все многообразие запахов трав. Заяц устроился на груди, создавая приятный груз, который будто вытеснял привычную до этого тревогу. Все его повадки как-то сильно напоминали Антона, хотя Рома никогда старательно блондина не изучал. Рассудив, что в жизни вываливать на парня весь груз проблем и чувств из головы на друга не стоит, Пятифан улыбнулся, глянул на зайца и прошептал:       — Ты мне нравишься, спокойный такой, ласковый, так бы и остался здесь с тобой.       Секунда, и Рома почувствовал, как тело охлаждается. Животное повернулось на спину лапками к небу и, дернув ухом, спокойно заснуло. Пятифан с прищуром разглядывал облака, когда над ним бесшумно склонилась голова оленя.       — Привет, — он протянул руку и коснулся морды животного.       В этой странной идиллии он пролежал ещё около часа. Олень ещё в самом начале прилёг рядом с ним, аккуратно устроив голову рядом с Ромой. Сон не шёл, и все обитатели просто отдыхали от своих проблем. Перед закрытыми глазами всплывало улыбающееся лицо Антона, который аккуратно гладил Пятифана по волосам. Очень хотелось лежать у блондина на коленках, слушать все то, о чем бы он рассказывал, и одаривать своим теплом. Рома наконец чувствует сонливость, потягивается, чтобы никого не задеть и не спугнуть, и засыпает в полном спокойствии.