Другой

Вечер. Я один сижу в незнакомом коридоре, в который пришёл не желая оставаться в спальне. Мне кажется, там до сих пор пахнет кровью. До меня доносятся гулкие шаги по каменному полу, кто-то приближается ко мне. Я опускаю голову, уткнувшись в колени, так удобно сидеть. Мне всё равно, что подумают люди. — Шаст? Я поднимаю глаза. Передо мной останавливается та девушка-лихачка, которая была с нами на «войнушке». Кажется, её зовут Даша. Она машет неофитам-лихачам, с которыми шла. Они переглядываются, но идут дальше. — Всё в порядке? — спрашивает она. Странно, что лихачка, практически не знакомая, интересуется моим состоянием. Возможно и правда фракция ещё не потеряна. — У меня была трудная ночь. — Да, я слышала о том парне, Макаре. — Даша смотрит вдоль коридора. Неофиты-лихачи исчезают за поворотом. Затем она чуть усмехается. — Хочешь выбраться отсюда? — Что? — переспрашиваю я. — Куда вы идёте? — На скромный ритуал инициации, — отвечает она. — Идём. Надо поторопиться. Я быстро взвешиваю варианты. Либо остаться здесь, либо выбраться из лагеря. Я рывком поднимаюсь и бегу рядом с Дашей, чтобы догнать неофитов-лихачей. — Обычно разрешают приходить только тем неофитам, у кого есть старшие братья или сёстры среди лихачей, — добавляет она. — Просто веди себя непринуждённо. Надеюсь, они не будут против. — Что именно мы делаем? — Кое-что опасное. В её глазах появляется блеск, и я заражаюсь этой манией Лихости. Тяжесть в груди сменяется возбуждением. Догнав лихачей, мы замедляем шаг. — А Сухарь что здесь делает? — спрашивает парень с металлическим кольцом в носовой перегородке. — Он недавно видел, как тому парню выкололи глаз, Глеб, — отвечает Даша. — Полегче с ним, ладно? Парень пожимает плечами и отворачивается. Больше никто ничего не говорит, хотя я ловлю на себе несколько изучающих косых взглядов. Неофиты-лихачи — как будто стая собак. Если я поведу себя неправильно, мне не позволят бежать рядом с ними. Но пока что я в безопасности. Мы заворачиваем за угол, и в конце следующего коридора стоит группа членов фракции. Их слишком много, чтобы все они были родственниками неофитов-лихачей, но в некоторых лицах я замечаю определённое сходство. — Идём, — говорит один из лихачей. Он ныряет в тёмный дверной проём, остальные следуют за ним. Я иду за Дашей, шагаю в темноту и спотыкаюсь о ступеньку. Мне удаётся удержаться на ногах, и я начинаю подниматься. — Чёрная лестница, — почти бормочет Даша. — Обычно заперта. Я машинально киваю, хотя она меня не видит, и поднимаюсь по лестнице. Лестница заканчивается открытой дверью, сквозь которую проходит свет, уже закатного солнца. Мы выходим из-под земли в нескольких сотнях метров от здания со стеклянной крышей над Ямой, возле железнодорожных рельсов. Чувство, будто я делал это уже тысячу раз. Слышу гудок поезда. Вижу фонарь на переднем вагоне. Мы бежим рядом с вагоном единой группой. Забираемся волнами в вагоны. Я подбегаю, цепляюсь за поручень и подтягиваюсь внутрь. С каждым разом всё легче. Улыбаюсь. Поезд набирает скорость. Мы с Дашей сидим у стены. Я перекрикиваю ветер: — Куда мы едем? — Кот мне не сказал, — девушка пожимает плечами. — Кот? — Мой старший брат, — отвечает девушка. Милое прозвище для лихача. Она указывает через вагон на парня, который сидит в дверном проёме, свесив ноги. Он крупный и совсем не похож на Дашу. — Вы не должны знать. Это испортит сюрприз! — кричит лихач слева и протягивает руку, где-то я его видел. — Меня зовут Серый. Я встряхиваю его руку, но держу недостаточно крепко и выпускаю слишком рано. Сомневаюсь, что мне когда-нибудь удастся улучшить свое рукопожатие. Вспоминаю этого парня с гулькой, он инструктор неофитов-лихачей. — Меня… — начинаю я. — Я знаю, кто ты, — перебивает он. — Ты — Сухарь. Граф говорил о тебе. — Да? И что он сказал? — Сказал, что ты был Сухарём. А почему ты спрашиваешь? — ухмыляется он. — Если мой инструктор говорит обо мне, — как можно твёрже отвечаю я, — хотелось бы знать, что именно. — Надеюсь, мне удалось солгать убедительно. Если один из инструкторов здесь, значит и второй? — Кстати, он здесь будет? — Нет. Он больше здесь не бывает, — отвечает Серый. — Наверное, ему неинтересно. Его трудно напугать, знаешь ли. Его не будет. Воздушный шарик внутри меня сдувается. Я не обращаю внимания и киваю. Я знаю, что Граф не трус. Но знаю и то, что он боится, по крайней мере, одного — высоты. Может, мы сейчас будем делать что-то на высоте? Поэтому он увильнул. — Ты хорошо его знаешь? — спрашиваю я. Помните, я всегда был слишком любопытен. — Все знают Графа, — улыбается Серый. — Мы вместе были неофитами. Он помогал мне и учил драться. Думаю, Серый и Граф друзья. Иначе, почему инструктор лихачей так тепло говорит о нём. — Пора! — кричит Серый. Поезд не замедляется, как обычно, но члены фракции, одетые в чёрное и покрытые пирсингом люди немногим старше меня, выпрыгивают из вагона. До этого мне не доводилось прыгать на такой скорости. Но я не могу трусить сейчас, перед членами фракции. И я прыгаю, ноги пронзает боль, но я удерживаю равновесие и пробегаю ещё несколько шагов по инерции. Мы с Дашей догоняем членов фракции, как и остальные неофиты, которые почти не обращают на меня внимания. По пути я осматриваюсь. «Втулка» за спиной, чёрный силуэт на фоне облаков, но здания вокруг тёмные и притихшие. Значит мы в пустынной части города. Подняв глаза, чтобы изучить здания, я понимаю, куда мы направляемся: в небоскрёб — чёрную колонну с перекрещенными балками, самое высокое здание на север от моста. Но что мы будем делать? Взбираться на него? Мы мчимся к зданию. Толкая друг друга локтями, лихачи протискиваются в двери у основания здания. Стекло в одной из дверей разбито, так что осталась только рама. Я прохожу сквозь неё, не открывая, и следую за членами фракции через зловещий тёмный вестибюль, хрустя битым стеклом под ногами. Мы останавливаемся у ряда лифтов. Мы грузимся внутрь: члены фракции в один лифт, неофиты — в другой. Кто-то нажимает на сотый этаж. Лифт несётся наверх так быстро, что у меня сосёт под ложечкой и закладывает уши. Я хватаюсь за поручень у стенки лифта, глядя, как растут номера этажей. Двадцатый, тридцатый, пятидесятый, шестидесятый. Девяносто восьмой, девяносто девятый, и лифт замирает на сотом этаже. Сильный порыв ветра ударяет меня. В потолке сотого этажа — зияющая дыра. Кот прислоняет к её краю алюминиевую лестницу и начинает взбираться. Лестница скрипит и шатается у него под ногами, но он спокойно поднимается, насвистывая. Выбравшись на крышу, он поворачивается и придерживает лестницу для следующего. Я на мгновение задумываюсь, не ждет ли нас верная смерть под маской игры. Подобная мысль посещает меня не впервые с Церемонии выбора. Я поднимаюсь по лестнице после Даши. Это напоминает мне, как я карабкался по перекладинам чёртова колеса, а Граф взбирался за мной. Я снова вспоминаю его пальцы на своём бедре, как он помог мне не упасть, и чуть не промахиваюсь мимо ступеньки. Глупо. Прикусив губу, я добираюсь до верха и встаю на крыше небоскрёба. Здесь сильный ветер, из-за которого почти ничего не слышно. Подхожу к самому краю, вид открывается потрясающий. Видно болото, обширное, бесконечное, простирающееся до горизонта, совершенно без жизненное. Прям перед нами пустующие полуразрушенные тёмные здания. А чуть в стороне наоборот подсвеченный огнями живой город. И тёмное небо над головой. От высоты кружится голова, а от захватываюшего вида поджимается живот. А ведь если бы я выбрал любую другую фракцию, никогда бы, наверное, не увидел этой красоты. Я вдыхаю ночной воздух и пытаюсь запечатлеть эту картину в памяти. Даша куда-то указывает. И я наконец замечаю, что к одному из столбов на крыше приделан трос. Рядом лежит груда чёрных перевязей, достаточно больших, чтобы вместить человека. Пока я любовался видом, лихачи, не теряя времени, становятся в очередь, запрыгивают в страховочные перевязи и летят по тросу, сначала превращаясь в маленькие точки, затем вовсе исчезая в темноте вечера. Мы собираемся скользить в чёрной перевязи вниз по стальному тросу с высоты тысяча футов. — О боже, — произносит Даша. Я наблюдаю, как в перевязь забирается очередная лихачка. Она ползёт вперёд на животе, пока большая часть её тела не оказывается в чёрной ткани. Потом Кот закрепляется ремнём её плечи, поясницу и бёдра. Он подтягивает её страховку к краю здания и начинает обратный отсчёт. Девушка показывает большой палец и Кот толкает её вперёд. Члены фракции гикают, потрясают кулаками и выстраиваются в очередь, порой отпихивая друг друга, чтобы занять лучшее место. Почему-то я оказываюсь первым неофитом в очереди, сразу перед Дашей. Между мной и скоростным спуском всего семь человек. И всё же в глубине души раздается голосок: «Мне что, нужно ждать целых семь человек?» Я испытываю странную смесь ужаса и нетерпения, незнакомую до сих пор. Следующий член фракции, совсем молоденький парнишка, когда Кот толкает его вниз по стальному канату, он широко раскидывает руки. Похоже, члены фракции совсем не боятся. Они ведут себя, как будто проделывали это уже тысячи раз, и, возможно, так и есть. Но, оглядываясь через плечо, я вижу, что большинство неофитов бледны или встревожены, даже если оживлённо болтают друг с другом. Задаюсь вопросом: что происходит между инициацией и вступлением в фракцию, что превращает панику в восторг? Или люди просто учатся прятать свой страх? Передо мной три человека. Очередная перевязь; лихачка ныряет в неё ногами вперёд и скрещивает руки на груди. Два человека. Высокий крупный парень подпрыгивает вверх и вниз, как ребенок, прежде чем забраться в перевязь и унестись с пронзительным визгом, отчего девушка передо мной смеётся. Один человек. Она запрыгивает в перевязь головой вперёд и вытягивает руки, пока Кот закрепляет ремни. — Твоя очередь, — говорит Кот. Я дрожу, пока Кот подвешивает мою перевязь на трос. Я забираюсь на перевязь лицом вниз. — Давай, сделай это! — кричит Даша. — Расслабься, это такой кайф! — кричит толпа. — Не волнуйся, всё будет путёво! Ремень обнимает мою поясницу, и Кот толкает меня вперёд, к краю крыши. Я скольжу взглядом по стальным балкам и чёрным окнам здания, до самого потрескавшегося тротуара. Как глупо, что я на это пошёл! И как глупо, что мне нравится, как сердце бьётся о грудину и пот собирается на ладонях! — Готов, Сухарь? — ухмыляется Кот. Я киваю. Парень тянет за шкив, прикреплённый к стальному тросу. Шкив выдерживает — слава богу, ведь если он сломается, мне не миновать мгновенной и верной смерти. Кот смотрит на меня и произносит. — На старт, внимание, м… Он отпускает перевязь, и я забываю о нём, забываю о Даше, о семье и обо всём, что может сломаться и повлечь мою смерть. Я слышу, как металл скользит по металлу, и чувствую ветер, такой яростный, что слёзы наворачиваются на глаза, когда я мчусь к земле. Воздух настолько холодный и быстрый, что лицу больно. Я набираю скорость, и из груди рвётся радостный крик. Сначала я прижимаю руки к груди, но чувство полёта и свободы заставляет раскинуть руки. В надёжном коконе ремней я раскидываю руки в стороны и представляю, что лечу. Я мчусь к улице, потрескавшейся, пятнистой улице, которая безупречно повторяет каждый изгиб болота. Здесь, наверху, наконец получается вообразить, каким было болото, когда было озером, — в нём отражалось небо, превращая воду в расплавленную сталь. Я лечу над крышами невысоких зданий, мимо стеклянных высоток. Пролетая возле стеклянной высотки в метре от неё, вижу своё отражение. Я как-то дико улыбаюсь. Моё сердце бьётся так сильно, что больно, и я не могу кричать, не могу дышать, но зато чувствую всё, каждую жилку и каждую мышцу, каждую кость и каждый нерв; всё ожило и гудит в моём теле, как будто заряжено электричеством. Я — чистый адреналин. Я смотрю вниз, и земля расплывается под мной, сплошь серое, белое и чёрное, стекло, асфальт и сталь. Чем ближе к земле, тем сильнее ветер прижимает мои руки назад. Я пытаюсь снова прижать руки к груди, но мне не хватает сил. Земля становится всё больше и ближе. Я не снижаю скорость ещё по меньшей мере минуту, а лечу параллельно земле, будто птица. Когда скорость падает. Я вишу метрах в восьми над землёй, но теперь эта высота кажется ничтожной. Я тянусь за спину и пытаюсь расстегнуть ремни, которые удерживают меня на месте. Пальцы дрожат, но мне все равно удается ослабить ремни. Толпа членов фракции стоит внизу. Они держат друг друга за руки, образуя подо мной сеть. Чтобы спуститься, я должен им довериться. Я ползу вперёд и падаю. Кости запястий и предплечий впиваются мне в спину, а ладони обхватывают плечи и помогают встать. Не знаю, чьи руки держат меня, а чьи — нет; я вижу улыбки и слышу смех. — Ну как? — Серый хлопает меня по плечу, он один из первых рванул вниз. — Мм… Члены фракции глядят на меня. Они так же как и я потрёпаны ветром. В их глазах — адреналиновая лихорадка. Я знаю, почему мой отец называл лихачей кучкой сумасшедших. Теперь я один из них, и мне это определённо нравится. — А когда можно будет повторить? — спрашиваю я. Мои губы расплываются в улыбке. Окружающие смеются, и я смеюсь вместе с ними. Вспоминаю, как поднимался по лестнице с альтруистами, как наши ноги топотали в унисон, как мы были одинаковыми. Сейчас всё иначе. Мы не одинаковы. И всё же мы едины. Вдалеке уже видна следующая точка, которая приближаясь, оказывается Дашей. Когда Даша наконец замирает, я вместе с членами фракции иду её встречать. Мы выстраиваемся внизу и заполняем пустое пространство руками. Серый хватает меня за локоть. Я цепляюсь за чью-то руку. Слишком много переплетённых рук. — Будь уверен, мы больше не станем звать тебя Сухарём, — кивает Серый. — Шаст. В этом галдеже, этой сплочённости, этом ритуале «посвящения» мне впервые по-настоящему хочется стать одним из них. А значит, я должен преодолеть следующую ступень инициации.