Другой

Захожу в спальню и вижу, что большинство неофитов, лихачей и переходников, обступили Петра. Он держит в руках пейджер. — Массовое отречение детей лидеров Альтруизма невозможно игнорировать или приписывать случайности, — читает он. — Недавний переход Анны и Антона Шастун, детей Андрея Шастуна ставит под сомнение разумность ценностей и доктрин Альтруизма. По спине бежит холодок. Надя, стоящая позади толпы, оборачивается и видит меня. Она кидает встревоженный взгляд. Я не в силах пошевелиться. Мой отец. Эрудиты набросились на моего отца. — Иначе почему дети столь высокопоставленного человека сочли, что навязанный им образ жизни недостаточно привлекателен? — продолжает Пётр. — Саня, ещё один переходник-лихач, считает, что во всём виновато извращённое, жестокое воспитание. «Однажды я слышал, как Сухарь говорил во сне, — сообщает неофит. — Он просил отца перестать что-то делать. Не знаю, что именно, но его явно посещали кошмары». Саня. Так вот как он мне отомстил. Видимо, он поговорил с журналистом-эрудитом, на которого наорал Поз. Он улыбается. У него кривые зубы. Пожалуй, выбить их значит оказать ему услугу. — Что? — рявкаю я. Все оборачиваются, а Пётр перестаёт читать. Кто-то смотрит на меня с жалостью. Но большинство ухмыляются. Пётр смотрит на меня, расплываясь в улыбке. Как же хочется подправить ему её. — Отдай. — Я протягиваю руку. Лицо горит. — Но я ещё не дочитал. — В его голосе звенит смех. Он снова обращается к статье. — Но что, если ответ скрывается не в одном аморальном типе, а в прогнивших идеалах всей фракции? Что, если мы доверили свой город кучке вербующих приверженцев тиранов, которые неспособны привести нас от нищеты к процветанию? К слову вспомним, что пару лет назад единственный сын лидера фракции Альтруизма также покинул свою фракцию. Я бросаюсь к нему и пытаюсь выхватить пейджер. Но он быстро засовывает его в карман. Я ударяю его по носу, затем бросаюсь на Саню, но меня оттаскивают. — Это мой отец! — кричу я. — Мой отец, жалкие трусы! Слава тащит меня за локоть прочь. Я учащенно дышу. Злость наполняет меня. Слава вытаскивает меня из комнаты в коридор. Захлопнув дверь, он отпускает меня, и я толкаю его со всей силы. — Что? По-твоему, я не способен противостоять этому жалкому эрудиту? — Нет. — он загораживает дверь. — Просто не хотел, чтобы ты устроил драку в спальне. Успокойся. С моих губ срывается смешок. — Успокоиться? Успокоиться?! Это о моей семье они говорили, о моей фракции! — Нет, не о твоей. — Под его глазами тёмные круги, он выглядит измождённым. — Это твоя бывшая фракция, и ты не можешь помешать им говорить, так что нужно просто не обращать внимания. — Да ты вообще слушал? — Краска схлынула с моих щек, и я дышу немного ровнее. — Твоя дурацкая бывшая фракция уже не просто оскорбляет Альтруизм. Она наговаривает и призывает сбросить всё правительство. Слава смеётся. — Ничего подобного. Эрудиты заносчивы и скучны, вот почему я от них ушел, но они не революционеры. Им просто нужно больше влияния, и они обижены на Альтруизм за то, что их не слушают. — Они не хотят, чтобы их слушали, они хотят, чтобы с ними соглашались, — возражаю я. — Нельзя выбивать согласие силой. — Я обхватываю лицо ладонями. — Поверить не могу, что моя сестра присоединилась к ним. — Полегче. Они не так уж и плохи, — резко произносит он. Я киваю, но не верю ему. Дверь снова открывается, и выходят Поз с Надей. — Хочу сделать ещё одну татуировку, — говорит Надя. — Пойдёшь с нами? Я провожу рукой по чуть отросшей чёлке. Вздыхаю. Я не могу вернуться в спальню. Не после того, как врезал Петру. Силы всё ещё не равны. Поэтому пойти с друзьями и отвлечься, кажется отличной идеей. Я должен забыть, что происходит за стенами фракции Бесстрашия. У меня хватает проблем и без переживаний за семью. Я приобрёл несколько колец. Мне понравилось, как они смотрятся на пальцах. В альтруизме нельзя носить украшения, кроме самых простых наручных часов, так как они практичны. Возможно именно поэтому я скупаю украшения? Но мне правда нравится. Моё плечо ещё горит. Надя уговорила меня тоже сделать татуировку печати Лихости. Круг с пламенем внутри. Надя также уговорила меня купить узкие джинсы, которые мне очень идут по её мнению. Впрочем, мне тоже они понравились и я сразу их надел. Слава идёт впереди, на его плечах сидит Надя. Она визжит, когда он прорывается через толпу. Мы с Позом идём за ними. — Поверить не могу, что ты сделал ещё одну татуировку. — Он качает головой. — Почему? — спрашиваю я. — Потому что я Сухарь? — Нет. Потому что ты… благоразумный. — Он улыбается. — И чего ты боялся сегодня, Шаст? — Слишком много ворон, — отвечаю я. — А ты? — Слишком много тараканов, — он смеётся. — Просто поразительно, как всё это работает, — замечает он. Я киваю. Я вижу у пропасти Графа в окружении группы людей. Я впервые слышу, что он смеётся так сильно, что хватается за перила, чтобы не упасть. Судя по бутылке в его руке и раскрасневшемуся лицу, он хорошенько выпил. Я привык видеть Графа суровым, наподобие солдата, и забыл, что ему всего двадцать. Друзья тоже его замечают, и быстренько сваливают. Я почему-то остаюсь, замирая на месте. — Шаст! — окликает Граф, замечая меня и направляясь в мою сторону. Он оглядывает меня и говорит. — Ты изменился, выглядишь круто. — Мои уши немного краснеют. Его слова застают меня врасплох, и сердце подскакивает в груди. Напрасно, ведь, судя по тому, как блуждает его взгляд, он понятия не имеет, о чём говорит. — Ты тоже, — говорю я, имея ввиду, что он выглядит расслабленным и юным. — Чем занимаешься? — Флиртую со смертью, — хихикает он. У него такой мягкий и тёплый смех. — Пью рядом с пропастью. Наверное, не лучшая моя идея. — Угу. — Я бы предложил тебе присоединиться к нам. — он оборачивается на своих приятелей. — Но ты не должен видеть меня таким. — Но я уже вижу тебя таким, — улыбаясь. Выпивший Граф одновременно вызывает улыбку и тревогу почему-то. — Ты пьян. — Я не про это. Ты не должен видеть меня настоящим, наверное. — Хорошо. Я притворюсь, что ничего не видел. — Очень мило с твоей стороны. — Будь осторожен, держись подальше от пропасти, ладно? — Конечно. — Он подмигивает мне. Я против воли улыбаюсь. Мы расходимся. Я иду к друзьям, думая, что это вообще было. Почему он хотел, чтобы я присоединился к ним, к нему? *** На следующую симуляцию мне совершенно не хочется идти в этот кабинет моральных пыток. — Это всего лишь симуляция, Шаст, — говорит Граф. Он не прав. Предыдущая симуляция просочилась в мою жизнь, во сне и наяву. Кошмары, включающие не только ворон, но и чувства, которые я испытывал во время симуляции, — ужас и беспомощность, которые, как я подозреваю, и являются моим истинным страхом. И я не единственный, кто плохо себя чувствует, это очевидно. И всё же я закрываю глаза. Сначала меня окружает темнота. Потом зажигается свет голубоватых ламп. Я нахожусь в какой-то стеклянной коробке на дне Ямы, а вокруг собрались все неофиты, включая друзей и Графа. Они смотрели на меня ухмыляясь. Я в аквариуме, серьёзно? Граф смотрит на меня холодным смеющимся взглядом, от которого становится неуютно. Это не он, это симуляция. А затем он указывает мне в ноги. Аквариум начинает наполняться водой. Я в ловушке. Моё сердце начинает биться сильнее. Я приседаю, чтобы посмотреть откуда появляется вода, но ничего не нахожу. Вода как будто прибывает из неоткуда. Она уже полностью покрыла мои ступни. Я смотрю на Графа, но он пожимает плечами и отходит к неофитам. Поз переговаривается с Петром, и они смеются. От этого больно, но я вспоминаю — это не реально. Вода поднимается быстро, доходит до коленей. Я молочу руками по стеклу, призывая помочь. Но всем, конечно, всё равно. Ударяю кулаком по стенке, в надежде разбить её. Сначала колочу кулаками. Ничего. Потом отхожу и бьюсь плечом, лишь отбивая его. Продолжаю. Плечо неимоверно болит. Вода уже по пояс, а результата никакого. По грудь. Ну же, думай. Я прекращаю стучать по стеклу. Дышать тяжело, но я должен попытаться. Надо набрать побольше воздуха, сколько удастся за несколько секунд. Моё тело всплывает, невесомое в воде. Я подплываю к потолку и откидываю голову назад, а вода тем временем покрывает подбородок. Задыхаясь, я прижимаю лицо к стеклу, втягивая как можно больше воздуха. Затем вода покрывает меня, замуровывая в аквариуме. Не паникуй. Что толку — сердце колотится, мысли путаются. Я барахтаюсь в воде, ударяясь о стенки. Пинаю стекло со всей силы, но вода замедляет удар. Симуляция происходит исключительно в голове. Я могу контролировать это. Стараюсь успокоиться. Бью ещё раз ладонью по стеклу. Треск. Появилась трещина. Бью ещё раз, пуская трещины по всему аквариуму. Воздух заканчивается. Грудь печёт. Вода жжёт глаза. Ударяю ногой. Слышен долгий низкий стон. Стекло разбивается, разлетаясь вдребезги. Вода выносит меня наружу. На воздух. Задыхаясь, я сажусь в кресле. Я глотаю воздух и трясу руками. Граф стоит справа, но не помогает мне встать, а только глядит на меня. — Что? — спрашиваю я. — Как ты это сделал? — Что сделал? — Разбил стекло. — Я не знаю. Граф наконец протягивает мне руку. Я спускаю ноги с кресла и уверенно встаю. Спокойно. Он вздыхает, хватает меня под руку и наполовину выводит, наполовину вытаскивает из комнаты. Мы быстро идём по коридору, и я останавливаюсь, выдергивая руку. Он молча смотрит на меня. Если я не спрошу, он так ничего и не скажет. — Что? — спрашиваю я. — Ты дивергент, — отвечает он. Я гляжу на него, и страх пульсирует во мне электричеством. Он знает. Откуда он знает? Наверное, я совершил ошибку. Проговорился. Надо вести себя непринужденно. Я прислоняюсь к стене и спрашиваю: — Какой ещё дивергент? — Не притворяйся идиотом! — рявкает он. — Я заподозрил это ещё в прошлый раз, но сейчас сомнений нет. Ты управлял симуляцией. Ты дивергент. Я удалю запись, но если ты не хочешь лежать мертвым на дне пропасти, изволь придумать, как скрыть это во время симуляций! А теперь прошу меня извинить. Он возвращается в симуляционную комнату и хлопает дверью. Сердце поднимается к горлу. Я управлял симуляцией, я разбил стекло. Я не знал, что это признак Дивергенции. Откуда он знает? Я отлепляю ладони от стены и иду по коридору. Мне нужны ответы, и я знаю, у кого они есть.