Красная тинктура

      Признать, что в их с Итаном отношениях существует огромная проблема было просто — в разы сложнее для Дамиано оказалось начать что-то предпринимать по этому поводу. С милым, как говорится, рай и в шалаше, и в шкафу, но факт оставался фактом: возвращаться в студию с каждым разом оказывалось все сложнее и сложнее по причине того, что в любом самом замшелом клоповнике-отеле было в разы комфортнее. Там не надо было греть три кастрюли с водой на искрящей от натуги электроплитке, чтобы потом мучительно плескаться в тазу и в этом же огромном тазу, в основном, стирать свои вещи. Им с Итаном нужно было переехать, если они хотели не тронуться умом.       Однако, от одной мысли о том, что с этим местом — студией — придется проститься, Дамиано начинало невольно подташнивать, так что он бы тянул с этим до последнего, если бы в ход вещей не вмешался случай. До ближайшей прачечной самообслуживания, куда приходилось наведывался раз в две недели с большим черным пакетом постельного белья, Дамиано обычно ходил по безлюдным средам и залипал там в мобильный, пользуясь бесплатным вай-фаем, но в этот раз он мало того, что вынужден был пойти туда в субботу, так еще и на его несчастье батарея в телефоне села. Так что единственным развлечением было вынужденное накручивание кругов по пяточку треснутого плиточного пола между рядами стиральных машин, сушилок и узких жестких лавок в ожидании, когда барабан совершит нужное количество оборотов. Дамиано слонялся из угла в угол до тех пор, пока его, успевшего достать всех находящихся в маленьком душном помещении, пожилой синьор не постучал по бедру своим позавчерашним выпуском Leggo, сложенным гармошкой.       — Сынок, чего такой нервный? — хрипловатый и как будто даже стиснутый грудной жабой голос старика был на удивление доброжелателен.       — Я? — Дамиано тяжело плюхнулся на железное сидение, запуская обе ладони в волосы, но почти брезгливо выдернул руки — пряди были сально-потными, а в одном месте, кажется даже нашлось непромытое что-то. Гель для волос? Слюна? Лубрикант? Сперма? Чем бы оно ни было — под пальцами разве что не захрустело.       — Ну не я же. Что, девчонка залетела?       Дамиано ощутил себя так, будто ему на голову вылили ведро ледяной воды. Он, кажется, совершенно позабыл, что существует нормальный мир, с нормальными проблемами, где никто не валяется на полу в притворной истерике по причине того, что прыгать по ходящей ходуном сцене равносильно пробитой о потолок макушке или переломанной ноге, не воет пятидесятидвухгерцевым китом из-за в хлам убитых тусовками до утра биологических часов и отсутствия маминой пасты, и не рыскает по ночным клубам сумасшедших, готовых поделиться кровью. Где есть нормированный рабочий день и выходные и не надо сдавать к концу июля (им дали дополнительные две недели от изначальных сроков) находящийся пока в полном раздрае альбом.       Продюсеры, когда на них вывалили три десятка относительно готовых после затворничества в Гарласко композиций, пришли в ужас — несмотря на вполне сносное качество вышедшего материала оставить они могли позволить хорошо, если две. Про все остальное было сказано вполне внятно еще Мартой: «Вы бы еще завернулись в радужный флаг посреди Ватикана!». Любой мало-мальски внимательный фанат мог решить простые силлогизмы, притаившиеся почти в каждом тексте. Так у вокалиста, ответственного за написание стихов, и у барабанщика были сделаны эти парные татуировки стрижей, «If you were a bird» была хоть и балладой, но балладой о любви и там прямым текстом упоминалась «немая клятва, выжженная на коже». Из посылок получался вполне здравый вывод, что вот эти все, по меткому выражению Вик розовые сопли для тринадцетилеток про «пусти меня к сокровищам своего океана и позволь мне потеряться в лабиринте твоих мыслей» адресовались вполне конкретному Итану. И нечто подобное можно было проделать с каждой песней. После фотографий папарации им и так пришлось приложить кучу усилий, чтобы эти кадры растворились в море контента. Кого интересует поцелуй в щеку, если тут все четверо практически свальный грех устроили? А Итан действительно стал избегать публичных проявлений привязанности, и даже при всех своих утекал песком сквозь пальцы — слушался Марту беспрекословно.       Дамиано замотал головой.       — Не, нам с Покахонтас такое счастье не светит.       — Тогда расскажи старику Джузеппе все, что стряслось, авось полегчает.       — Не полегчает, — тайна, что текла по венам, разглашению не подлежала. Уж точно не случайному даже не знакомому, а полнейшему незнакомцу, — Просто внезапно понял, что я уже стал взрослым, а человек ради которого я это сделал… не знаю, инфантилен что ли, заперт в своем мирке и выбираться из него не желает. Меня в этот мирок чудом впустили, но я до сих пор не уверен, что мне позволено двигать скелеты, что стоят в шкафах.       — Та самая Покахонтас? — с улыбкой спросил мужчина, и Дамиано не нашел в себе силы уточнить, что у этой Покахонтас имеется конский хер, а за попытку назвать ее девчонкой кто-то может лишиться глаза.       — Ага.       — Это хорошо. Значит, влюбленность выветрилась.       — А дальше что?       — Дальше остается лишь танцевать вальс на минном поле. Раз, два, три, — мужчина принялся немного неуклюже взмахивать рукой, отчего клюка, подвешенная на его запястье, громко застучала по полу, — Два, два, три. Три, два, три. Будете наступать себе на ноги, друг другу, все вокруг будет взрываться. Если партнер по танцу твой — весь мир может сгореть в огне, а вы останетесь.       «Это уже ни в какие ворота не лезет! Вселенная, перестань ржать или дай знак пояснее!» — Дамиано едва удержался чтобы не прокричать это в потолок. Только утром разбирал стопки своих тетрадей, включая школьные, где иногда на полях попадались четверостишья, про которые он совершенно запамятовал. Одно из тех, что он обнаружил, было как раз про то, что любовь — это крайне опасный для его участников танец, что совершается на битом стекле. И вот опять любовь как танец — уже из уст человека, что не искал красное словцо, а… просто говорил.       — Мы с Лаллой так и танцевали вплоть до ее смерти. Я еще юнцом был — яблоки воровал, но, когда она в первую встречу огрела меня зонтиком по голове, сразу понял или она, или никто. Шестьдесят восемь лет бок о бок, пусть земля ей будет пухом, скоро встретимся вновь.       Старик поспешно перекрестился, грохоча своей палкой, и снова начал повторять: «Раз, два, три. Два, два, три. Три, два, три». Он явно мыслями был уже где-то не здесь, а там, где-то в году так шестидесятом, должно быть, кружа по душной комнате под какую-нибудь из баллад Элвиса Пресли вместе с призраком своей возлюбленной. На секунду Дамиано позволил своему воображению сделать сначала один шаг, потом другой, и вот мысль уже, взяв стремительный разбег, унеслась в туманные дали.       Ни молодым мужчину, чье лицо сейчас напоминало скорее печеное яблоко, ни его супругу (супругу же?), он вообразить себе не мог, но зато с легкостью мог откинуть их с Итаном назад, в прошлое. Это было не сложно — нынешнего Итана от старого образца отличала лишь длина волос да россыпь шрамов от оспы. Стоило только моргнуть — и вот они уже стояли, обнявшись, среди толпы в каком-то подвальном клубе без имени, но зато с облаком табачного дыма под потолком, и совершенно не замечали, что неловко топчутся на месте, мешая своим вальсом всем соседним парам, танцующим твист.       А ведь Итан действительно жил в те времена, и за десятки лет до этого, но вот таких пугающих провалов куда-то в пучины прошлого, как сейчас продемонстрировал ему пожилой мужчина, Дамиано у него не наблюдал. Итан, наоборот, с поправкой на его настоящий возраст был на удивление жизнеспособен. И интернетом пользовался, и от машин не шарахался — говорил, правда, иногда как герой какого-то старого приключенческого романа, но не более.       Пребывая еще в этом взвинченном состоянии, Дамиано взлетел на седьмой этаж и хлопнул за своей спиной дверью с такой яростью, что с наклонного потолка посыпалась известка. Итан в ту же секунду развернулся к нему, по привычке мгновенно схватив со стола кухонный нож и готовясь обороняться от объявившихся врагов.       — Что стряслось?       Пакет с мокрым еще бельем полетел на пол. Дамиано решительной походкой двинулся к Итану, который только и успел ахнуть, когда его подтянули ближе за шлевки брюк, — Дамиано?       — Потанцуй со мной.       — Какая муха тебя укусила?       — Потанцуй. Со. Мной.       — У меня руки в рыбных потрохах!       Слабая попытка воззвать к здравому смыслу потонула в громком полувздохе — Дамиано повел носом вдоль обнаженной шеи, с придыханием шепча слова прямо в ухо.       — Итан, молю тебя…       — Ты пьян? Или клея нанюхался?       — Один тур — от тебя не убудет. Пожалуйста.       Итан все еще держа локти скрещенными на чужих плечах и стараясь не дотронуться ни до чего выпачканными в слизи и крови ладонями сделал шаг от стола. Дамиано был вынужден сделать точно такой же спиной вперед. Шаг назад. Шаг на месте. Шаг влево. Два шага на месте. Шаг вправо. Быстро, быстро, медленно, быстро, быстро, медленно. Раз, два, три-четыре, пять, шесть, семь-восемь — по комнате кружили в полнейшей тишине, на удивление плавно и точно, даже тогда, когда Итан увел их в резкий поворот у оказавшегося слишком близко кресла, усадил Дамиано в него, а сам устроился на подлокотник, чтобы коротко слизать с раскрытых губ дебильную улыбку.       — Доволен?       — Хуй знает, что это было, — фыркнул Дамиано, — но точно не вальс.       — Тебе даже венский будет слишком медленно, про бостон даже не зарекаюсь, — Итан покачал головой и поднялся, — пойду займусь рыбой, а ты развесь белье. Загниет в пакете, если забудем про него.       — Так что это было?       — Сальса.       — Ты прямо полон сюрпризов!       Подниматься Дамиано не спешил, он по дороге до дома умудрился прокрутить в голове десятки, если не сотни сценариев, и теперь все еще не мог прийти в себя от удивительно приятного сюрприза и угомонить стучащее сердце. Господи, он же сгенерировал за Итана даже оправдательную речь, где тот говорил, что он пустил его — Дамиано — в свою жизнь лишь потому, что в тот жуткий момент отчаянья из-за развода родителей тот походил на брошенного щенка. Сидел обоссанный на холоде, ну как не забрать?       — Сказал человек, с порога потащивший меня в спорный джек-н-джилл.       — А?       — Гугл в помощь. Иначе мы сегодня будем голодными сидеть. Что это вообще было?       — Я поболтал с людьми пока вещи стирались… — попытался соскочить с темы Дамиано, но Итан смотрел на него неотрывно, будто пытался вскрыть взглядом, как консервным ножом, — пожилой мужик брякнул, что, если… господи, он ляпнул такую глупость, но меня прямо замучило.       — И что же он сказал?       — Что если с девчонкой не получается танцевать, то это обреченные отношения.       — И кто из нас по-твоему девчонка?       В вопросе пряталась хорошо замаскированная ловушка, но попасться в нее было приятно. Дамиано приглашающе развёл колени.       — Как ты решишь сегодня.       — А завтра?       — А завтра я потащу тебя к риелтору… Заебало ходить по прачечным и общественным баням. Я под землю готов был провалиться, когда ко мне на прошлой неделе подвалил голый мужик за автографом. Я на лавке в раздевалке сижу, а он подходит, встает прямо передо мной, шнурующим кроссовки! И его сморщенный член вместе обвислыми яйцами прямо на меня смотрят!       — Ты же занимался баскетболом, у вас вроде общие душевые были, — последние свои слова Итан уже говорил кефали, которую старался распилить на ровные куски тупым ножом.       — И понятия! Единственный член, который может находиться так близко к моему лицу — твой. Так, — Дамиано резко поднялся, сделал стратегический прыжок к секретеру и зашуршал прищепками, хранившимися в верхнем ящике, — мой дражайший вампирешыш, не пытайся заговорить мне зубы. Мы идем к риелтору.       — Как скажешь, — пожал плечами Итан, позволяя ему развешивать постельное белье на веревки под потолком.       — Не отстиралось. Так и знал! — Дамиано ткнул пальцем в желтоватый развод на белой ткани, — Кофе в постель я тебе больше не ношу.       — Ты растолкал меня в половине четвертого утра и пихнул, стоило приоткрыть глаза, в руки кипяток. Всё могло закончиться ожогами, а не пятном на простыне. Выебать бы тебя за такие выходки.       — Вот и с планом на вечер определились, — ни на секунду не задумываясь ответил Дамиано. С Итаном было просто, легко что в танце, что по жизни, но несмотря ни на что риелтора едва не хватил сердечный приступ, когда на стандартный вопрос: «Если какие-то конкретные пожелания к квартире?» тот вытянул из заднего кармана брюк сложенный до размера сигаретной пачки тетрадный лист с абсолютно конкретными требованиями, одним из которых значилось, что окно хотя бы одной из двух спален (будь проклята Марта и ее «следите за каждой мелочью») должно выходить или на глухую стену, или на кладбище, или на пустырь.       — Здесь все что мы обсудили между собой. Подчеркнутое — обязательно. Остальное обсуждаемо в зависимости от цены аренды и насколько понравится все остальное.       Женщина удивленно моргнула, смотря на протянутый список так, будто ей предложили поцеловаться взасос с гюрзой.       — Приятно… — она прочистила горло, — приятно видеть, что молодые люди знают, что хотят.       Дамиано бросил короткий взгляд на Итана, сидевшего в соседнем наполовину продавленном икеевском кресле, они оба не обманывались лестью: на самом деле кто-то был очень разочарован, что не удастся спихнуть желторотым юнцам какого-нибудь белого слона, вроде квартиры, больше похожей на гусеницу или пентхаус, стоимость ремонта в котором никак не скомпенсируется скидкой на аренду, если не жить в ней лет десять минимум.       — Там не написано, — Дамиано невольно расплылся в гадливой улыбке, — но лучше всего, если район будет Трастевере.