Терновый Кубок

      Когда-то у нее было два брата. Отец, мать. Ее дом.       Когда-то Корделия хотела выйти замуж за Алонсо. Она действительно искренне этого хотела. Учитывая то, кем она была — позором, парией для всей их семьи, словом, которое нельзя заставить себя произнести, но можно услышать в приглушенных разговорах, — это был единственный шанс прожить хорошую жизнь. Не чернить их имени еще сильнее.       Она хотела, чтобы ее брат был здоров и в безопасности. Она хотела, чтобы отец не кривился при виде ее лица. Она хотела едва ли многого, просто проблеска счастья, которое обещали старые библиотечные книги, но все это уже не имело значения.       Несколько недель назад уколоть палец, съесть яблоко, погрузиться в волшебную дрему, чтобы проснуться, когда все закончится, казалось мечтой. Через некоторое время стало с горечью и в очередной раз ясно, что магия из сказок существует, вероятно, только для других людей, а она никогда не сможет даже надеяться прикоснуться к ней. Тогда она смирилась. Это было вполне понятно и ожидаемо в этих обстоятельствах.       Она смирилась с днями и днями ожидания, пытаясь отвлечься на занятия, которые были уместными и подходящими для девушки ее возраста. Корделия занималась вышиванием, присматривала за тем небольшим количеством слуг, которые еще не покинули поместье, ухаживала за медленно слабеющим младшим братом и ждала новостей.       И новости пришли.       Она сидела возле кровати Франциска, когда шум снаружи дома напугал их обоих. Это был тот тревожный звук, который они надеялись никогда не услышать. Франциск схватил ее за руку. Его лицо было бледным и покрытым испариной, которая блестела на его воспаленной коже.       — Корделия, — сказал он, — ты должна уйти в покои матери.       Она покачала головой. Как она могла? Франциск был слаб и болен и едва мог держать в руках кубок. Вместо этого Корделия освободилась от его рук и подошла к окну. Ставни были закрыты, поэтому она слегка приоткрыла их и выглянула. Взгляду показались двор, фонтан в центре и изгородь из лозы.       На улице было не меньше дюжины людей. И вдруг Корделия увидела спину своего отца. Он стоял лицом к неожиданным гостям, и по выражению его тела было понятно, что он недоволен.       Ее отец никогда не славился веселостью и приятным нравом, и все же она редко видела, чтобы он терял самообладание. Однако в этот раз его обвинительный жест пальцем и скованность всей фигуры подсказали Корделии, что отец едва сдерживал охвативший его гнев. Рядом с ним стоял оруженосец, а также их конюх.       Атмосфера разговора быстро накалялась, по мере того как отец сжимал в руке палочку.       Она услышала мучительный хрип со стороны кровати и поспешила вернуться к Франциску. Пока Корделия не смотрела, ему удалось придать себе вертикальное положение.       — Дай мне мою палочку, — сказал он.       Она сделала, как он просил.       Просто кусок дерева в ее руках, в его — когда-то он был смертельно опасен. Но теперь Франциск выглядел измученным и усталым, и чувство бессилия казалось бесконечным.       — Корделия, — повторил Франциск, — отправляйся в покои матери и запри дверь. Не открывайте ее ни при каких обстоятельствах, если только вас не попросим я или отец.       Она помогла ему встать на ноги, и Франциск заключил ее в крепкие объятия. Пока они слушали гневные крики, доносившиеся снаружи, Корделия не могла избавиться от ощущения надвигающейся катастрофы. И потому не могла заставить себя расстаться с ним.       Только когда вспышка фиолетового света высветила ставни, Франциск оттолкнул ее — прочь от него и к дверям.       Когда-то у нее было два брата, думала она, пробегая по пустым коридорам. Один погиб безрассудно и напрасно, ввязавшись во вражду, которой можно было избежать. Другой — был сразу же втянут в нее следом и теперь лежал в постели, медленно умирая от болезни. Она любила их обоих, но только одному никогда не было стыдно за бесчестье, которое она навлекла на них.       Красная вспышка разнесла окно в нескольких футах на осколки, и она споткнулась.       У нее был отец, презрительный и суровый, такой безмерно разочарованный, что трудно было выдержать его взгляд. Корделия быстро глянула на улицу и увидела его, произносящего серию трескучих заклинаний. Он выглядел сосредоточенным и напряженным, не желая отступать ни на каплю. Она сразу же узнала эмблему на мантиях незваных гостей: это был семейный герб Уэстлейков.       Поворачивая за угол, она натолкнулась на кого-то мягкого, и он издал звук, похожий на вздох. Запах жасмина окутал ее, и в тот же миг Корделия поняла, что это ее леди-мать.       — О, моя дорогая, — пробормотала она, — я как раз искала тебя.       Корделия почувствовала, как дрожь в руках немного утихла, когда матушка крепко ее обняла.       — Мы должны идти немедленно, — сказала она.       Но они отправились вовсе не в покои. Вместо этого мать повела ее в другую часть дома, ее шаги были как всегда собранными, но торопливыми.       — Мама? — спросила Корделия.       — Нам нельзя укрываться в спальнях. Если твой отец погибнет, в первую очередь они будут искать именно там.       — Ты не можешь, — начала она, колеблясь, — разве ты не можешь воспользоваться магией, чтобы перенести нас отсюда?       Мама нахмурилась и прибавила шагу. Конечно, Корделия знала, что просить об этом было трусостью, но если бы они смогли это сделать... почему бы всем было не отправиться в безопасное место, а потом уже думать, что делать дальше? Она услышала звук раскалывающегося на куски камня и журчание воды. Ее сердце сжалось от мысли, что Франциск остался один.       — Нет, милая. Не могу.       — Я уже пыталась. Ничего не вышло, — добавила ее мать мгновение спустя.       И вот их участь предстала перед Корделией с ужасающей ясностью. Ее отца не пощадят. Ее брата, единственного оставшегося наследника, не пощадят. Без них, продолжающих род, им действительно грозила гибель.       Мать сжала руки Корделии крепче, как будто знала ход ее мыслей.       — Поторопись.       Они спустились вниз по лестнице, прошли через богато украшенную мраморную арку, и Корделия увидела двери в родовое хранилище. Мать поспешила внутрь и следом наложила на двери заклинание.       Затем она вытащила из-под платья серебряную цепочку. Корделия никогда не видела такой замысловатой безделушки так близко: та выглядела как песочные часы, опутанные тонкими терновыми лозами, обрамленные двумя серебряными кольцами. Однако, даже не будучи знакомой с украшением, она сразу узнала его по их книгам и свиткам отца. Несомненно, это был маховик времени.       Вдалеке они услышали взрыв, донесшийся откуда-то сверху. Мать поспешно надела цепочку на шею Корделии.       — Корделия, слушай меня внимательно.       Корделия изо всех сил старалась сделать, как просила мать, но ее внимание все время перескакивало к дверям и звукам отдаленных криков. Мать сжала ее плечи и слегка встряхнула.       — Один поворот — один час, — поспешно сказала она. — Я хочу, чтобы ты повернула его ровно семьдесят два раза, не больше и не меньше. Когда окажешься в нужном дне, отправляйся прямиком ко мне и расскажи все, что произошло сегодня. Убедись, что тебя никто не увидит.       — У тебя был маховик, — Корделия не смогла сдержать обвинительный и удивленный тон своего голоса. — Все это время!       Они могли бы... Они могли бы столькое сделать по-другому. Все могло бы быть по-другому, и ничего этого не случилось бы, если бы только ее мать рассказала, что все это время у нее был маховик. Может быть, даже Персиваль остался бы жив. Корделия почувствовала давящую боль в груди.       — Даже сам Мерлин не знает последствий небрежного обращения со временем. Я не хотела случайно нанести еще более непоправимый ущерб нашей семье, — сказала ее мать, — но я отказываюсь становиться именем, которое никогда не будет упомянуто в хрониках. Речь больше не идет о нанесении ущерба; теперь это вопрос нашего выживания.       «Это даже не вошло бы в повестку дня, — подумала Корделия, — если бы только ты была откровеннее».       — Семьдесят два оборота, — сказала матушка. — Ни больше, ни меньше.       Она поднялась и повернулась к дверям. Корделия тут же схватила ее за рукав.       — Куда ты?       Она читала в книгах, что в минуты опасности время останавливается, но, видимо, это была ложь, потому что казалось, что оно только спешило и гнало их вперед. Ее мать настойчиво отстранила руку Корделии от своего платья и сказала:       — Я должна выиграть тебе время, душа моя.       И таким образом — с очередным напоминанием о том, кем Корделия была и кем она не являлась — ее мать ушла.       Она казалась настолько готовой отказаться от своих принципов не вмешиваться в законы времени и отправиться к тому, что ее ждало, что Корделия знала: Франциск, вероятно, был уже мертв. Как и отец. Они все были мертвы, неподвижно лежа на дорогом мраморе их дома.       И ее мать ожидала та же участь. Корделия была зла на нее: ведь это по ее вине они так поздно обратились к такому последнему прибежищу, как магия времени. Маховик времени был у них под носом, и никто даже не догадывался об этом.       А еще Корделии казалось, что ее сердце разбивается на кусочки.       Она тяжело вздохнула и начала крутить песочные часы.       Она считала, прислушиваясь к собственному голосу, вовсе не к звукам ожесточенной схватки, в которой участвовала ее мать. Корделия не перестала считать, даже когда все внезапно стихло, слишком напуганная тем, что могло случиться, потерпи она неудачу.       Пятьдесят один, пятьдесят два...       Ее пальцы соскользнули, но она быстро возобновила счет, прежде чем магия успела сделать то, для чего была предназначена. Щит, наложенный ее матерью, начал трескаться, медленно, но безвозвратно, пока Корделия нервно оглядывалась на двери.       Шестьдесят три, шестьдесят четыре...       А затем, вот так просто, он взорвался на сотни и сотни крошечных магических частиц. Корделию отбросило силой удара, но ей удалось вернуть себе равновесие.       Вошедшие в хранилище люди — она никогда не видела их раньше — смотрели на нее с такой решимостью, словно она была самим исчадием ада.       У нее ничего не вышло, в отчаянии думала Корделия, она пыталась, но все равно ничего не вышло, когда мужчина впереди группы направил на нее палочку и крикнул:       — Expulso!       Корделия выставила руку, как будто это простое движение могло защитить, и заклинание обрушилось на нее. Но боли не было. Нет. Вместо этого она смотрела в ужасе, как луч голубого света врезался в маховик времени в ее бесполезно протянутой руке и крошечные песочные часы остановились. Они остановились на долгих три секунды, а затем начали вращаться вперед, все быстрее и быстрее, неумолимо набирая скорость.       — Нет, нет, нет! — судорожно воскликнула она.       Она не знала, что должно было произойти, да ей и не нужно было знать.       Ничего, ничего даже отдаленно хорошего из этого не могло получиться.       Мужчины, спотыкаясь, отпрянули от нее.       Корделия попыталась сорвать со своей шеи цепочку, но ее конечности тяжелели все больше и больше с каждым поворотом маховика — а потом земля вдруг расступилась, и все вокруг превратилось в одну размытую кляксу, и она провалилась сквозь нее.       Она падала, не касаясь дна, казалось, целую вечность. Возможно, для того, чтобы затем очутиться в самых глубоких и темных уголках Аида, потому что только этим можно было объяснить ее бесконечное падение.       У Корделии было достаточно времени и чтобы вспомнить свой душераздирающий провал, и чтобы вдоволь его посмаковать, а затем — она приземлилась.       Нет, она упала на голую землю, болезненно растянув предплечье и морщась от силы удара.       Голова кружилась, во рту было сухо и пусто, а все болело так сильно... Она взглянула на свои руки и вздрогнула от шока. Они не были похожи на руки восемнадцатилетней девушки.       Это были руки старой женщины.       Там, где она оказалась, быстро темнело; мельком Корделия увидела заходящее солнце, а затем оно скрылось. Но и этого было достаточно, чтобы понять, что ее дома, их двора и всего, что она помнила, нигде не было видно. Корделия задрожала: ее тонкая ночная рубашка и халат не могли защитить от подкрадывающегося холода. Она поднялась на ноги, чувствуя, как мелкие камешки и веточки изредка колют ее ступни. Движения давались ей с видимым трудом. Ее тело словно готово было рассыпаться в прах.       Она не погибла. По всем правилам, по воле всех святых и самого Мерлина, она должна была быть мертва. Но она не была.       Корделия шагнула вперед, внезапно осознавая, насколько слабым и немощным было ее тело, хотя ей и трудно было назвать его своим. Как это было возможно? Она была девушкой, пусть и старой, по мнению многих высокородных мужчин, которое они не скрывали. И тем не менее, даже если ее считали незамужней на протяжении слишком долгого времени, чтобы это оставалось приличным и не вызывало слухов, Корделия была девушкой.       У нее были мягкие молоденькие руки, в волосах еще не появился серебристый блеск, а эта кожа, похожая на пергамент, не могла принадлежать ей. И все-таки, она двигалась вместе с ней, эти старческие ноги и руки подчинялись ее воле, когда Корделия хотела сделать очередной шаг.       Она прошла около двух десятков шагов и достигла водной глади. Озера, темного и неприветливого. Корделия осторожно подошла к нему и остановилась в нескольких футах, остерегаясь его обсидиановых вод, которые отражали всякий свет.       Ее голова была переполнена мыслями и в то же время странно пуста. Воспоминания о матери, отце, Франциске, ее неожиданном перемещении и обо всем, что за этим последовало, не умолкали ни на секунду. Но когда она попыталась подумать о том, что делать дальше, куда идти, Корделию ждала тишина.       На другом берегу озера возвышался замок. Величественный, его высокие башни упирались в небо, а некоторые окна все еще были освещены, несмотря на наступающую ночь. Корделия не имела ни малейшего представления о том, кто мог населять территорию замка, какие люди там жили. Появление девушки ее возраста на пороге в темное время суток, в спальной одежде и без сопровождения было в высшей степени скандально. Сердце Корделии ухнуло вниз.       Она даже не хотела думать о том, что могло произойти, окажись люди в замке хотя бы отдаленно похожи на общество ее города. Без семейного имени, защищающего ее, она была всего лишь оборванцем, безликой нищенкой. А всем хорошо было известно, что случалось с женщинами неопределенного происхождения на улицах.       И все же... это был ее единственный выбор. Оставаться в лесу было нельзя, на ее беду это могло оказаться еще опаснее, чем отправиться в неизвестность.       Ничего на свете она не желала сильнее, чем вернуть все обратно, или хотя бы оплакать своих родителей и братьев, и она почти последовала этому желанию, если бы не тихий всплеск, донесшийся со стороны озера.       Корделия обернулась, но никого не увидела.       Она прижала ладонь к груди, чтобы успокоиться, и с удивлением увидела, что на ее шее по-прежнему висел маховик времени. При ближайшем рассмотрении Корделия заметила, что вещица треснула прямо посередине и одна из ее серебряных лоз отвалилась. Она покрутила его в обратную сторону раз, два — ничего не произошло.       Вздохнув, Корделия спрятала его под ткань ночной рубашки и направилась к замку. Она питала слабую надежду, что случившееся еще можно было исправить, нужно было лишь найти подходящего человека. Поэтому она шла вперед, не отрывая взгляда от освещенных окон.       Идти быстро Корделия не могла, так как одышка, которой она не знала до этого времени, заставляла ее то и дело останавливаться на отдых.       Когда она увидела вдалеке тусклый свет фонаря, ее настроение слегка приподнялось. Однако Корделия не спешила приближаться к источнику света, испытывая противоречивые чувства облегчения и страха.        — Стой! — услышала она. — Кто идет?       Человек впереди обратился к ней в странной, причудливой манере. Несмотря на то, что он говорил коротко, она никогда не слышала такой речи и такого неуместного акцента. Понять, что именно он сказал, было затруднительно, и все же Корделии удалось уловить общий смысл.       — Я, — сказала, нет, прокаркала она, не узнавая своего голоса. Он прозвучал так ржаво и незнакомо. — Я леди Корделия Блэквелл.       Мужчина замолчал. В свете фонаря она видела, что он уставился на нее так, словно у нее вдруг выросла вторая голова. Даже проблеск узнавания не мелькнул на его лице.        — Не будете ли вы так великодушны проводить меня в тот замок?       Снова тишина. Корделия почувствовала нарастающее беспокойство и неуверенно отступила назад.       — Я понимаю вашу нерешительность, но все же буду безгранично благодарна за любую помощь. Клянусь, я не... — попыталась она снова.       На этот раз мужчина даже не удостоил ее взглядом, наполненным замешательством. Внезапно в его руке появилась палочка, направленная прямо на нее.       — Incarcerous!       Корделия почувствовала, как толстая веревка опутала ее руки и ноги, ограничивая любые движения, пока она пыталась освободиться. Чем больше она сопротивлялась, тем туже затягивалась веревка, пока она окончательно не затихла, лежа на земле, прерывисто и тяжело дыша. Она больше не предпринимала попыток освободиться, беспомощная и побежденная. Ведь так оно и было.       — Прошу вас, — тихо сказала она, — пожалуйста, не причиняйте мне вреда, сэр.       Никакого ответа. Мужчина еще раз взмахнул палочкой, и Корделия закрыла глаза, готовясь к худшему, но худшего не последовало. Вместо этого она увидела, как из конца его волшебной палочки выпорхнул серебряный воробей. Незнакомец сказал ему что-то, но она не смогла разобрать, что именно, поскольку речь его изобиловала странными словами, значения которых Корделия не знала: «диппет», «хогватс», «гриндевард».       Не прошло и четверти часа, как она услышала торопливые шаги: все это время ее пленитель не предпринимал никаких попыток завязать разговор, да и Корделия была слишком измотана, чтобы пытаться сделать то же самое.       Она подняла вспотевшую голову от земли и увидела двух приближающихся людей в мантиях, чем-то похожих на мантии ее родителей: один был с длинной белой бородой и в шляпе, больше подходящей для сна, чем для прогулок на свежем воздухе; другой выглядел значительно моложе, и его веселые пурпурные одежды озадачили ее. Возможно, он был менестрелем или каким-нибудь актером? Она не могла представить, как кто-то мог так одеваться, не опасаясь общественного порицания, если только на то не было особой причины. У второго мужчины были рыжие волосы и очень пристальный взгляд. Казалось, что он проникал в самую суть ее существа. Корделия задрожала от холода и отвела взгляд.        — Как странно, — сказал второй мужчина. — Как любопытно!       Он взмахнул палочкой, и Корделия почувствовала, как веревка немного ослабла. Еще один взмах — и она перестала мерзнуть.       — А теперь, мадам, расскажите нам, кто вы и что делаете на территории Хогвартса? И что еще важнее: как вам удалось преодолеть магический барьер?       Мадам? Что ж, Корделия предполагала, что, возможно, она и казалась им «мадам» в силу своего статуса и возраста.       — Я леди Корделия Блэквелл, — повторила она. — И я не знаю, что такое «Хогвартс», сэр. Боюсь, я слабо понимаю, о чем вы говорите.       Корделию уже почти не удивляла их манера говорить, странные ударения в словах и пропуск окончаний. Она приняла это как должное. Возможно... возможно, она приземлилась в отдаленной провинции или в совершенно другом графстве. Мужчины обменялись взглядами.       — Не могли бы вы, пожалуйста, развязать меня? Я устала и голодна и хочу немного отдохнуть. Я никоим образом не представляю для вас угрозы.       Выражение лиц незнакомцев стало немного более сочувственным, но затем младший из них покачал головой:       — Мы не можем этого сделать, боюсь, пока не можем.       Первый мужчина, который пришел с ним, но все это время молчал, сказал:       — Ваша речь странно архаична, мадам.       Это ее-то речь была странно архаична? Корделия фыркнула бы, будь у нее силы.       — Прежде чем мы сможем предложить вам какую-либо помощь, нам нужно знать правду о причинах вашего появления здесь, — сказал незнакомец помоложе. — Не могли бы вы посмотреть на меня, леди Корделия?       Она сделала то, что он просил, не совсем понимая, зачем это было нужно. Кем она могла быть, кроме обычной девушки, попавшей в затруднительное положение?       Как только их взгляды встретились, Корделия почувствовала что-то странное, как будто маленький жучок осторожно переворачивал содержимое ее головы. Это щекочущее ощущение длилось пару минут и затем исчезло, а рыжеволосый мужчина отступил назад и прошептал:       — Невероятно!       — Вы должны увидеть это сами, — сказал он и повернулся к своим спутникам.       Они стояли в молчании несколько минут, а затем мужчина в странной шляпе обратился к Корделии:       — Меня зовут Армандо Диппет, — сказал он. — Я директор Хогвартса, школы чародейства и волшебства. А это мои коллеги: профессор Альбус Дамблдор и Огг, лесничий.       Он направил свою палочку, пробормотал заклинание, и веревки на Корделии исчезли. Вдвоем они помогли ей подняться на ноги.       — Боюсь, то, что я сейчас скажу, станет для вас большим шоком, мисс.       Корделия смотрела ему в глаза, не в силах вымолвить ни слова.       — Когда вы использовали маховик времени, был 1538 год, верно?       Она кивнула.       — Что ж, — лицо Диппета стало серьезным, — боюсь, что сейчас 1944-й. Леди Корделия, вас перенесло на четыре столетия вперед.