(Альфа/Омега + Соулмейты)
Томура Шигараки
Чёрт возьми. Томура тянет носом по ветру и чувствует этот запах. Его рот уже полон слюны, ширинка давит на пах, а глаза искрят плотоядным желанием. Он знает этот запах. Так не пахнет ни одна омега, так пахнешь только ты. Это аромат травы, стрекоз, заросшего пруда и его грязных мыслей. Все эти пейзажи так чисты, но в его голове строятся только развратные картинки. Где твои бровки сведены к переносице, а из приоткрытого рта стекает то ли кровь, то ли слюна, и ты стонешь так сладко, прыгая на нём. А его руки будут безжалостны: они сожмут бедра и оставят на них след, они исследуют всё твоё тело, не упустив ни одно из прекрасных мест, они заставят тебя хныкать, цепляться за подушки и простыни, выгибать позвоночник, словно эластичный шест, когда грубо и резко будут толкаться внутрь, в твоё мокрое лоно. Его язык будет также бессовестлив, стоит ему только коснуться тебя. Он станет огибать все впадинки, все взгорья; вылижет до закатанных глаз надроченное до этого лоно; намочит затвердевшие соски и будет посасывать их под твои довольные стоны. Но пока в его голове есть только запах и фантазии. Он принюхивается ещё раз и теперь уже точно может сказать, что дурманящий аромат идёт снизу. Он подошёл к краю крыши: твой балкон первый, и в нём настежь открыта дверь. Спустя ещё один вдох у Шигараки уже не осталось сомнений, и без единой мысли (не считая мыслей отыметь тебя до звёздной эйфории) он спрыгнул вниз и проник в комнату. И сошел с ума, ведь пространство было наполнено твоим запахом до отказа его сдержанности. Его ногти в нетерпении корябали шею, а взгляд плыл по комнате в поисках тебя, как взгляд хищника в поисках жертвы. Ты лежала на кровати, раздвинув ноги и несдержанно массируя чувствительную горошину. Ты глубоко вдохнула, в очередной раз учуяв невероятно сумасшедший запах, но теперь совсем близко: он стал резким и его теперь так много, что ты закружила пальцем активнее. Ты уронила, свой томный и утяжеленный диким желанием взгляд на застывшего у балконной двери Томуру (мысленно он уже заменил твои пальчики в том самом месте своими). С протяжным звуком выдохнув, ты вытянула руку, которой мяла собственную грудь, в его сторону, словно могла дотянуться и утащить цепкими пальчиками в свою кровать. Но Томуре хватило и такого приглашения. Сдернув с себя футболку и частично расстегнув ремень штанов, он упал в постель, нависнув над тобой, и без лишних прелюдий проник внутрь мокрого и горячего лона сразу двумя пальцами. Ты вскрикнула, но почти сразу вытянула этот резкий громкий звук, в такой же громкий, но более протяжный стон. Ты посмотрела в его глаза: такие же светящиеся в хищном возбуждении, как и у тебя, и раскрыла рот, высунув наружу язык, вместе со слюнями. Томура мгновенно поймал его зубами и, одновременно, ускорил темп до ста толканий в секунду: тебе было больно, но чертовски хотелось ещё, и ты двигалась ему навстречу, пытаясь удовлетворить свои желания. К влажности твоего рта добавился забитый твоим запахом нос. Теперь от этого дурмана было не продохнуть, и Томура терял голову. Вы целовались, не оставляя друг другу и секунды на вдох, а его пальцы быстро и грубо трахали тебя, не остановившись даже после того, как ты кончила на них первый раз. Два, три, пять, десять, снизу, сверху — у тебя нет выбора. Он Альфа и он имеет тебя, пока сам не перестанет течь. Но о другом ты и думать не хочешь — в этом и закономерность, здесь замыкается круг. Горячо, беспорядочно, бессовестно. Он сжимает твою грудь четырьмя пальцами и ловит зубами соски, оттягивая и посасывая. Переходит к шее, оставляет на ней каких-то пару тысяч зудящих укусов и возвращается. Когда его пальцы окончательно намокнут, запястье сведёт от статичности движения, а ты будешь дрожать в экстазе от каждого его прикосновения, он окончательно избавится от джинс и боксёров, закинет твои широко разведённые ноги себе на бёдра и войдёт, также грубо и резко. Кровать будет скрипеть, так же отчаянно, как ты стонать, а простыни сомнутся в твоих пальцах. Его взгляд хищно ест тебя — такой голодный, такой животный, — он уткнется носом в твою шею, вдохнет и задохнется. Несдержанно укусит тебя до кровящих дырочек, а потом жадно слижет эту сладкую пахучую кровь. Томура не может устоять от твоей уязвимой жаркой доверчивости, когда ты сама пытаешься поймать и удержать его губы, льнешь разгорячённым телом к нему, обволакивая, словно растопленный воск. И от этого ты пахнешь ещё сильнее, ещё вкуснее, вытесняя всё больше и больше здравых мыслей из его головы собой. Он вожмет тебя в кровать, не сдержав мычания, и спустит на подрагивающий живот. Одной рукой сожмет изгибающиеся бедра, а пальцами второй залезет тебе в рот. Ты будешь довольно мычать и тереться губами о его фаланги, заглатывая и облизывая их до основания, отчего уставший алый блеск его глаз станет пьянее, а дыхание глубже.Шинсо Хитоши
Шинсо закрывает рот рукой, оседая на пол в чужой ванне, когда возбужденный член стреляет спермой и пустеет, пульсируя в ладони. Но он всё ещё чувствует тебя. Этот запах... несравнимый, единственный, пьянящий. Он хочет вдохнуть его глубже, хочет распробовать этот лакомый кусочек, он хочет. Просто хочет. Это вечеринка какого-то там вашего друга, и ты на танцполе в такой короткой облегающей юбке, что он не может отвести от виляющих бёдер взгляд. А когда ты ведёшь носом по душному воздуху и манишь его пальчиком к себе, вообще сходит с ума. Он приближается — ты отдаляешься. Ты играешь с ним. Заискивающе хихикаешь и вновь зазываешь. А Хитоши готов лезть на стенку. Ты чувствуешь его стояк и трешься о ширинку бедрами, поворачиваясь в танце к нему спиной. Он обхватывает твои ягодицы и резким толчком прижимает к паху, когда ты ахаешь и выворачиваешь руки, чтобы огладить его шею и вильнуть бедрами более плавно. Вверх-вниз, вправо-влево. Хитоши уже бессовестно готов отыметь тебя через штаны, но как только он предпринимает попытку залезть пальчиками под твою короткую юбку, ты вновь игриво хихикаешь и отдаляешься. Шинсо недовольно рычит в твоё ухо, вдыхая сладостный аромат, одновременно, чтобы потом впиться в шею ровными зубами и оставить на изгибе багровый засос. Ты шипишь, запрокидываешь голову, скользишь ладошкой по его телу вниз, упираешься в твердый бугорок и интенсивно сжимаешь его, натираешь пальчиками. Хитоши пьянеет. Раз уж ты переступила эту черту, он тоже может. Большие ладони сминают грудь, зажимая между пальцев твердые соски, благополучно просвечивающие сквозь футболку. Ты стонешь. Тебе плевать на всё, что окружает вас. Ты чувствуешь этот запах — его запах — и перед глазами видишь только его. Как он прижмёт тебя лицом к какой-нибудь из грязных стен этого дома, наклонит и отшлепает, упругую задницу. Как ты осядешь под ним, и его сильные руки сожмут твои волосы, и станут дергать вперёд-назад, пока ты захлебываешься без возможности сглотнуть. Глаза закатываются, голова запрокидывается. Ты звонко мычишь в экстазе этих мыслей, и Хитоши уже не может устоять. Вы толкаетесь, проходя через толпу, бесцеремонно вваливаетесь и запираетесь в тесной кабинке туалета, и несдержанно набрасываетесь друг на друга. Шинсо сомневается, что эта дверь достаточно прочная и звуконепроницаемая, чтобы выдерживать всю вашу страсть, но ему всё же плевать, ведь всего один вдох примеси приторно-сладкого, и он теряет голову. Хитоши вбивает тебя в эту хлипкую дверь, почти сняв её с петель, и целует. Беспорядочно, дико. Целует всё, до чего дотягивается, пока ты дергаешь ремень его штанов. Он поднимает твою ногу и входит резко, отчего ты стонешь. Его лоб — горячий и потный — утыкается в твой, и плотоядный взгляд поедает изнутри. Ты не можешь оторвать глаз от его фиолетовой радужки, пока жалобно хнычешь на резкие толчки. Кабинка дрожит вместе с вами, наполняясь громкими ударами мокрой плоти, помимо ваших запахов.Даби
У Даби дёргается глаз. Он пытается не дышать, но не может, да и это не поможет, ведь ты сидишь так близко, что у него набирается полный рот склизкой слюны от чего-то животного внутри. Его взгляд постоянно мечется от дороги к твоим голым коленкам и, выбирая всё же коленки, нервно бегает по вкусному телу. Ещё один вдох, и он уже не может подавить измученный отчаянием стон, заставляя себя повернуть голову к лобовому стеклу. Дорога, машины, дорога, дорога, жалобный хнык — Даби косится — твоя ладошка размеренно шевелится между чуть разведенных ног, на лице застыла блаженная полуулыбочка, а взгляд хищно поедает его. Даби в отчаянии. Он проклинает всё про себя, когда всё-таки возвращает взгляд к дороге. Но краем глаза он замечает, как твоя непослушная ладошка скользит в его сторону, и вздрагивает, когда ты касаешься коленей, а затем и напряжённого паха. — Ч-что, чёрт возьми, ты делаешь, — рычит он, стиснув зубы, когда ты чуть сползаешь на сиденье, пальчики между твоих ног движутся быстрее, а грудь тяжело вздымается, впитывая его запах. Даби шипит, когда путает педали из-за того, что твоя ладошка так бессовестно третья о его пах, а ты, не скрывая удовольствия, ублажаешь себя и стонешь по правую руку. Это вызов, чёрт возьми, и теперь, во всём, что будет происходить дальше виновата только ты. Даби сворачивает в первый же переулок и резко тормозит. Ты игриво улыбаешься, когда он надавливает на твою ладошку сверху, запрокидывает голову и шепчет: "Иди уже ко мне, извращенка". Ты усаживаешься на него и ойкаешь, когда сиденье откидывается назад, и вы падаете. Даби нагло ухмыляется и скользит вниз взглядом по твоим изгибам, сминая в руках бедра. Ты пахнешь так вульгарно, так нагло. Твой запах, словно говорит за тебя такие пошлые слова, которые ты все же шепчешь ему на ухо сама: — Возьми меня, — тихо и протяжно ловит он поцелуем с твоих губ. — Сядь мне на лицо, — легко бросает Даби, ухмыляясь настолько нагло, что даже его аромат приобретает резкие нотки. Это дурманит. На сиденье тесно. Ты ползешь выше, останавливаясь, когда его голова оказывается между твоих ног, и игриво трешься о его нос пахом. Даби останавливает тебя, сжимая ягодицы, отодвигает мокрые трусики и касается горячего лона языком. Ты проседаешь, зарывая пальцы в его волосы. Даби движется быстрее: покусывает, надавливает, старательно вылизывает так, что ты громко стонешь и не можешь не покачивать бедрами ему навстречу. Ты силишься продержаться подольше, но уже спустя паруБакуго Кацуки
Кацуки отрицает. Отрицает всё: что он Альфа, что его влечёт, что то, к чему его влечёт, находится совсем близко. Но в купе поезда он едет один. Но запах так близко — значит ты в этом вагоне. Но в этом вагоне он знаком только с собой. Значит его влечёт к незнакомой, но явно его омежке, чёрт, чёрт, чёрт! Бакуго всю ночь не может уснуть, потому что по вагону витает этот аромат: корицы, цитрусов, ванили. Эти запахи его манили... Он пытался себя отвлечь, но не переставал течь. Мелькающие деревья за окном совсем не помогали, провода считать глаза устали... Он не мог дышать без мыслей про тебя, один лишь запах твой мгновенно полюбя. И утром, выйдя умываться, не смог в ловушку не попасться: за дверью запах без сомнения твой. Он стоял неподвижно, слушал, как течет вода еле слышно, вдыхая сладкий аромат тебя, промычал про себя: — Отлично. На этой двери слишком слабый замок для тех, кому невмочь. Ты испуганно в стену вжимаешься, но убегать не собираешься. Взгляд Бакуго плотоядно скользит по вкусному телу необычайной красоты. — Боже, это ты... И твой голос тоже сладок — Кацуки стал на это падок. Уже не повернуть назад, теперь всё будет без пощад. — Омежья ты сучка, я дышал тобой, и дальше ты пойдешь со мной, — рычит он со злостью нажито'й. Бакуго вбивает тебя в стенку — ты даёшь всему оценку. Грубый нрав, черств и ржав — закоренелый мозгоправ. Он явный Альфа, явный лидер, исход событий непредвиден. Он незнаком, опасен, но красив — немного перспектив. Но разве кто тебя здесь спросит? Бакуго чересчур нервозен. Он поворачивает и наклоняет тебя, одним рывком избавив от лосин и вторым себя от шорт. Ты заглатываешь настойчиво тычащиеся тебе в рот пальцы на пару фаланг и заказываешь глаза, громко простонав, когда он входит в тебя. Бакуго безжалостно груб: он затыкает тебе рот, давая возможность проявлять чувства лишь покусывая внутреннюю сторону его ладони и отчаянно сжимая пальчики в кулачки на стене. Ты пытаешься озаботиться мыслями о том, что твоя щека трется о стену туалета поезда = что-то из десяти самых грязных вещей на планете. Но это как минимум невозможно, ведь тело уже секунду как дрожит от накатившей волны наслаждения, а по ногам текут капли эмоций Багуко. По стенке, медленно и осторожно, ты поворачиваешься к нему. Впервые за эти минуты он смотрит в твои глаза, (которые теперь туманные и наполовину спрятаны под веками). Его взгляд всего на мгновение кажется тебе одурманенным, довольным, но потом ты снова видишь злобу. — Сучка, — шипит Кацуки, раздраженный тем, что ты вытягиваешь из него похороненную слабость. Ты усмехаешься, коротко выдыхая и закрывая глаза — другого от этого Альфы ожидать и нельзя. Впрочем, это не имеет смысла, когда истина так близко: огонь желания затух, оставив только сердца стук. — Меня, кстати, Бакуго зовут... Ты улыбаешься, смеясь про себя — всё же мучает совесть, сорванца. Хлопнув дверью, он уходит, но душа покой так и не находит... Он не стервятник, но и ты не падаль. Вернуться к такой жертве скоро будет надо. Во время поездки в одном вагоне поезда надеется больше не встретить тебя было бы глупо, но Бакуго верит в это — так тупо. Должна же быть любовь, взаимные желания, а не этот быстрый секс вновь и после покаяние. Закрывая глаза, Кацуки невольно вспоминает тебя и тянет носом по ветру из окна — он снова чувствует тебя. Ты совсем рядом, так близко, что так безнадежно... Устоять невозможно. Он осторожно шагает по коридору, держась за стенку, ведь в темноте не увидит и собственную коленку. Вновь носом ведёт — тебя он найдёт. Найдёт и тогда, пропадёт его чувство стыда, без следа, навсегда, чтобы ты не забыла его никогда. Бакуго входит в купе и видит тебя. — Не спишь? — Жду тебя. Кацуки отводит глаза, зубами скрипя. Хорошо, что в купе ты одна... Момент перестает быть медленным: он подходит, надвисает над твоим дрожащим в предвкушении телом и грубо впивается в губы, когда ты стонешь в ответ так же сладко, как пахнешь.Кейго Таками
Таками сглатывает и прикрывает ладонями пылающие стыдливым румянцем щёки, когда видит как ты, зевая, потягиваешься и наклоняешься, чтобы опереться о подоконник локтями и полюбоваться на вид из окна. Взгляд Кейго мечется от бугорка в собственном паху под одеялом к твоему покачивающемуся заду в гребанной, короткой, прозрачной, чертовой ночнушке. — Блять, — отчаянно шепчет он, понимая, что ему срочно нужно...выйти, но боится, что как только ноги коснутся пола, он сменит маршрут и всё же вожмёт тебя в этот чёртов подоконник. — Сегодня такое прекрасное утро! — восторженно замечаешь ты. Таками стонет, когда голова от приятной мелодии твоего голоса наполнится картинками далеко не прекрасного утра. Кейго сжимается в комок, поворачивается к тебе спиной и закусывает кончик подушки. Не замечая, что ты снова ложишься в кровать и подползаешь к нему. Таками передёрнуло, когда твоя холодная ладошка коснулась его горячей кожи. — Всё в порядке, милый? — нежно поешь ты ему на ухо, на что пернатый снова может только отчаянно и глухо стонать. Он дрожит в экстазе от одних только касаний: твои холодные пальчики гладят его спину, в попытке утешить, но по коже бегут табуны мурашек, и дыхание становится лишь глубже, учащаясь. А Кейго становится дурно. В голове темнеет, в глазах мутнеет, но он вцепился в подушку что зубами, что пальцами и лишь дрожит, стараясь сдержать самого себя. — У-уй-д-ди... — теряя надежду, давит из себя он, поджимая коленки к груди и закрывая крыльями свою несчастную тушку. Ты дотрагиваешься губами его лопаток, откуда берут начало крылья, скользишь ладошкой со спины на живот, протискиваясь между плотно сомкнутых колен и чуть улыбаешься, касаясь поцелуем загривка. — Кейго, то, что я не готова пока терять девственность, не значит, что я не хочу доставить тебе удовольствие. На минуту Таками замирает, переставая даже ощущать давление на зубы от плотно закусивших ткань челюстей. Но низ живота скручивает только сильнее, когда он чувствует поглаживания твоей ледяной ладошки. — Тем более... — чуть приглушённо продолжаешь шептать ты. — У меня ведь тоже течка... Кейго зажмуривает глаза, оттягивая, будто чтобы разодрать, как взбесившийся пёс, край подушки. Идиот. Эгоист. Как он мог забыть. Слабак. Даже такое хрупкое и невинное создание, как ты, сдерживает животное начало внутри, а он... Слабак. Ты оставляешь ещё один поцелуй на его подрагивающем плече и спускаешься ниже, скользя ладошками по крепкому телу. Таками, немного неуверенно, ложится на спину, запрокинув голову, когда твои губы коснулись бугорка. — О Боже... Ты улыбаешься на довольные вздохи Кейго, приспускаешь красные боксеры, оглаживаешь парой пальцев напряжённый мокрый член и, нарочно, практически невесомо касаешься возбуждённой головки кончиком языка. Таками отчаянно стонет, пряча лицо в ладонях. Твои холодные пальчики будоражат каждое ощущение внутри него, а скользкое желание просто сводит с ума, сильнее в груди разжигая пылающее полымя. Резко, без предупреждения, со скандалом, без прелюдий ты влезаешь в его голову, заполняя всё пространство. Такая бессовестная. Он такой бессовестный... Кейго закрывает глаза, но всё равно видит перед собой эти развратные картинки, которые, к сожалению, не в состоянии зацензурить. Когда ты в этой прозрачной сорочке, он не может думать ни о чём другом. Твой язык скользит по длине вниз, пальцы касаются частично бритого лобка, и Кейго дрожит от ощущений внутри себя. Он привстаёт на локти, видит твою трущуюся о простынь между его ног грудь, возведенную вверх попу, широко расставленные коленки и этот похотливый взгляд. И облизывается от грешного желания. А ты, впрочем, тоже не собиралась сегодня быть ангелом. Давясь, но вбирая практически во всю длину, ты заставляешь Кейго блаженно выть, извиваться и сминать вспотевшими ладошками простынь. Его лицо давно пылает, глаза непроизвольно закатываются от каждого твоего движения: ты ускоряешь темп, предугадав, что Кейго уже на грани. Таками тяжело дышит. Его руки дрожат, как и он весь, но не в предвкушении разрядки, а в попытке сдержаться. Всего один упущенный момент, и они вцепятся в твои волосы, вынудив двигаться в том бешенстве, в каком сейчас беспорядочно скачут мысли в его голове. — Т-Т/и... Я!.. я... — стонет Кейго, но отчаянно выдыхает, когда всего секундой раньше ты останавливаешься, отстраняешься и лишь продолжаешь невесомо касаться пальчиками его пульсирующего члена. — Ч-что..?.. Он с трудом удерживает себя на локтях, только чтобы вглядеться в твою сладкую ухмылку и осознать, что ты задумала. Желание проматериться, закурить и трахнуть тебя приобретают высший статус в его мыслях. Но твой язык вновь касается его мокрой головки, и Таками лишь бессильно стонет, снова роняя себя на кровать. Ты собралась оттянуть момент, помучить его... Для девственницы и пай-девочки слишком профессионально сработано — он отдаёт тебе должное, но теперь уж точно не останется в стороне. И пусть его передёргивает от каждого чертова импульса, когда твоя ледяная ладошка обхватывает и надрачивает, контрастируя с его горячим членом. И пусть он перестанет быть хорошей птичкой. — Что ты там говорила? У тебя тоже течка?.. — давит из себя Кейго что слова, что улыбку, и маленькое, непослушное пёрышко выскальзывает из оперения и устремляется, не скрывая сильную дрожь, вниз. Ты отчаянно вскрикиваешь, вытягивая стон, когда мягкие ворсинки щекочут и надавливают, кружат и массируют, горошину между твоих ног. Кольцо губ сжимается у пульсирующей головки, и, с рыком, растянув слюнявый мостик, ты отдаляешься. — Я бы не советовала так шутить, Кейго, когда твой член в моём рту, а у меня во рту зубы. Таками ухмыльнулся, закусив внутреннюю сторону щеки, когда ты закатила глаза, прислонившись к его члену щекой. Его душу грело то, насколько ты была мокрой и это мешало смешку или, может, страху, выскочить из уст наружу. Только тяжёлые вздохи, громкие ахи и томные стоны, пока твой ротик и холодные ладошки работают между его ног, а его пёрышко между твоих.Шото Тодороки
Ты прокрутила ручку между пальцев, пожевала её кончик, ещё раз прокрутила между пальцев и всё же поднесла к своей руке. Цифры ложились черными чернилами на кожу в плавных строчках. Формулы, буквы и точка. Остаётся надеяться, что тебя не попрут за это с экзамена. "Наверное, в UA такое бы не прокатило..." — грустно предполагаешь ты, тяжело выдыхая и отворачиваясь к окну. Во дворе школы как всегда носятся первоклашки, у кого-то физ-ра, а кто-то и вовсе счастливчик — уже идёт домой. Одноклассники где-то за спиной громко рассуждают на какую-то очередную наиглупейшую тему, ведь процессор в их мозгу перегорит, стоит только загрузить в него файл с более умными речами. Впрочем, девочек и мальчиков, с которыми ты вынуждена коротать время, это никоим образом не заботит и даже больше: они тупо не хотят переключать канал. Раньше всё это бесило тебя до чёртиков, но сейчас ты давишь из себя лишь снисходительность: грех смеяться над убогими. А вот в UA наверняка не так! Печально, что беспричудных туда не берут, но мечтать никогда не было вредно. Да и, если так подумать, благодаря собственной суетливости и поддержке родителей что по физической, что по умственной подготовке ты ничуть им не уступаешь, если не превосходишь... Но без причуды всё равно дорога для тебя туда закрыта. И в городе для таких как ты не оборудованы нормальные, более престижные школы. Хочешь лучше — родись с причудой. И не важно, что твои одаренные мозги уже сила. Ты вновь тяжело вздохнула — от несовершенства этого мира, от отсутствия справедливости, от собственного бессилия и от безвыходности, — отодвинула в сторону все эти мысли и опустила взгляд на руку, чтобы повторить записанные формулы. Как внезапно, на внутренней стороне локтя, между строк цифр, стали появляться буквы, которые потом сложились в слово: "Привет". Ты немного обескураженно буравила глазами собственную руку, позже всё же просияв — это твой соулмейт. Ну хоть одна хорошая новость. Ты очень долго ждала его, искренне надеясь, что ваши взгляды на мир совпадут. Воображала какой он — наверняка красивый; что он любит кушать — вдруг горячую собу, прямо как ты? А сейчас, в этот совершенно неожиданный момент, он просто пишет тебе: "Привет" (кстати, он умеет писать — чем не плюс). Ты взяла со стола ручку, прокрутила её между пальцев и, решив обойтись без приветствия, чтобы сэкономить место, написала: "Как тебя зовут?" Шото незаметно улыбнулся, осторожно покосившись в сторону шумящих одноклассников. Они обсуждали очередную глупость — зачем? Ведь в мире слишком много того, что требует внимания уж точно большего, чем нелепая сцена из нового фильма или сломанный кран в школьном туалете. Однако брови свелись к переносице, когда взгляд упал на Тсую — бедняжка уже год состоит в переписке со своим соулмейтом, и оба никак не решатся встретиться, оставаясь несчастными. Недолго думая, Шото решил, что не хочет так же. "Я жду тебя в городском парке у киоска с мороженным сегодня в шесть." Твои бровки невольно полезли на лоб, но тебе уже начинала нравиться эта решимость и милая настойчивость. (Плюс один бал, явно симпатичный незнакомец). Придя ровно к назначенному времени, ты нарочно встала чуть поодаль киоска, чтобы понаблюдать. Конечно, ты не сомневалась в своём соулмейте и всё же... Но ни через пять, ни через десять минут к месту встречи никто так и не пришёл. Ты достала из сумки ручку, ещё раз огляделась, прокрутив её между пальцев, и нарисовала вопросительный и восклицательный знак — без лишних слов, так сказать. Ответ появился незамедлительно, такой же короткий и ясный: на внутренней стороне твоего локтя, на белоснежной коже, под твоей строчкой, нарисовалась стрелочка. Ты проморгалась, перед тем как обернуться в сторону, куда тебе указывала стрелочка. За твоей спиной стоял Шото. — Привет, — чуть улыбнувшись легко бросил он. — Приве-ет... — заторможенно ответила ты, покраснев, когда глаза очертили весь его образ и были явно довольны увиденным.Денки Каминари
Этот день отличался от всех остальных разве что спортивным фестивалем (хоть для просто зрителя, вроде тебя, это не стало чем-то особенным) и одной удивительной странностью, которая, собственно, и закрепила эти двадцать четыре часа в твоей памяти. Всё начиналось, как обычно: ты проснулась, позавтракала, спела в душе, почитала книжку, пообедала, снова спела в душе, переоделась, собрала сумку и пошла на фестиваль. По дороге тебе вслед свистели, посылали воздушные поцелуи, причмокивали или просто кидали заинтересованные взгляды. В общем, ничего необычного, ведь это происходило и происходит изо дня в день с момента твоего совершеннолетия. Сейчас тебе казались глупыми старые мечты поскорее стать взрослой и найти свою половинку. В детском мозгу это случалось так же, как и в любой детской книжке: внезапно, с первого взгляда и бесповоротно. А в реальности же никакой сказки и не намечалось. Не стоило даже стараться маячить флагом, сверхъярким маяком или алыми парусами на горизонте. Все видели только такую тебя, которую хотели видеть, а вот настоящая, кажется, скоро даже перестанет отражаться в зеркале. Мужчины, парни, мальчики — все норовили прикоснуться к твоей "осиной талии", "пухлым ножкам", "модельным ножкам", "аристократическому личику", не подозревая, что всего этого и в помине не было. Но все они были уверены, что видят именно тебя настоящую. А твой набор "Внешность" имел довольно скудные детали: маленькая грудь, маленькие бедра, тонкие руки, короткие, тонкие ноги, зато большие глаза, зато жалкие три волосёнки; впалые скулы, маленькие губы, острый подбородок, осунувшееся лицо, да и в целом измученный словно вековым голодом вид. Всего за пару месяцев ты научилась с первых переглядок узнавать, что "твой соулмейт" вновь на самом деле не твой соулмейт. Чаще всего их выдавали именно взгляды: кто-то заинтересованно пялился в твой лиф, очевидно, разглядев там шикарнейшую грудь. Кто-то в открытую говорил, как хочет распробовать на вкус "твою сладкую, сочную задницу", которой, впрочем, как уже было сказано, тоже никогда не было. А один в первую же встречу чуть не выдернул тебе последние волосы со словами: "Твои пряди так прекрасны и шелковисты, как в рекламе!!" В общем, сплошное разочарование в личной жизни. Сама же ты на противоположный пол обращала мало внимания. Во многом потому, что не имела каких-то обязательных требований. Или просто не знала о них... Ну, допустим, высокий, хотя... тебе бы не хотелось постоянно чувствовать себя рядом с ним униженной... Тогда примерно с тебя ростом. Широкоплечий? Худощавый? Смуглый? Светлый? Длинноволосый? С короткой стрижкой? О, Боже, остановите эти мысли!! — Эй, красоточка, эта юбка и так слишком коротка, чтобы её вообще одевать! Про себя ты лишь фыркнула, не удостоив низкого, фиолетового мальчика — который уж точно не был твоим типажом — ни одним комментарием. Во многом, потому что юбка на тебе была длинная, в пол. Но прозвучавшие после слова более высокого парня рядом, внезапно заставили тебя остановиться. — Минета, ты что? На ней ведь и нет короткой юбки! Но такие ножки действительно лучше не прятать под подолом. Ты проморгалась, стиснула зубы и затопала дальше — показалось. Так тебе казалось ещё пару таких случайных встреч, а потом ты нырнула в этот водоворот с головой, вцепилась бледными пальчиками в шею Денки и вытянула его на свой берег. Каминари сглотнул, бегая взглядом по пустому коридору и понимая, что спасения ждать не стоит. А ты всего лишь силком притащила его сюда и прижала к стенке, испепелив взглядом бледно-голубых глаз. — В чём я сейчас? — вновь требовательно повторила ты, увидев, как ещё раз дрогнул кадык Денки, ведь твоя голова была на уровне его шеи. — В д-длинной ю-юбке? — Дальше. — В кор-ротком т-топике? — И. — И-и-и... И.. — Какая у меня грудь? Денки окончательно залился краской, и ты про себя сравнила цвет его лица с переспелым томатом. Его глаза ещё более быстро заметались по пространству, стараясь натыкаться хоть на что, но только не на тебя. Ты цокнула, взяла его горячее лицо в руки и повернула на себя. — Н-н-нормальная?? — Каминари думал, что скорей всего тебя лучше не оскорблять правдой... Да и она действительно казалось ему нормальной. — Большая? Маленькая? Говори правду! — Теряла терпение ты. Денки продолжал прятать взгляд и мямлил что-то неразборчивое. Ты закатила глаза и грозно рявкнула: — Ну?! — М-мал-ленькая!!! — со страху выпалил несчастный, после поспешив мямлить извинения, пока тебя буквально клинило. Что это, чёрт возьми, значит?! А где же комплименты, восхищения в сторону твоих несуществующих охерительных грудей?? Ножек? "Сочной задницы"?? То есть он... не видел всех этих вымыслов... то есть он видел правду?! — Быть не может... — внезапно осознав, что руки продолжают вжимать его в стенку, ты отпрянула, так же неожиданно став робкой и стеснительной, какой в принципе и была. Возможно, шок вытеснил из тебя наносную наглость и сейчас позволил бледным щекам пылать так же отчаянно, как и чужим. Каминари опомнился, затараторив: "Извини-извини-извини", но ты его уже не слушала, пустыми глазами смотря куда-то в другой мир. Он твой соулмейт... Вот чёрт.Айзава Шота
"Полная безвкусица", — брезгливо произносит тонкий женский голос. Айзава замирает, смотря на себя в зеркало. Взгляд медленно очерчивает квадрат примерочной — вокруг ожидаемо пусто. Тогда он осторожно выглядывает за шторку, но и в нише он один. Глаза вновь возвращаются к собственному отражению, подчёркивая, что эта рубашка действительно не сказать, что прям хороша, и руки принимаются расстёгивать пуговицы. "В женском отделе была такая сумочка! Тебе стоило задержаться там!" — Что за чёрт, — шипит Шота, думая, тупой ли это розыгрыш или просто он начинает сходить с ума. "Да снимай ты этот ужас скорее! Не дай бог, кто увидит, позору не оберешься! Про-герой и в такой безвкусице!" Пальцы невольно, но продолжили более спешно клацать по пуговицам. Взгляд также неосознанно заметался по сторонам, но рядом вновь никого не было. И в какой-то момент, между твоими причитаниями о том, что Шота не посещает отделы с косметикой и бижутерией, и сменой рубашки, он решил, что не может игнорировать этот голос. — Кто ты? — осторожно спросил Шота. "Шизофрения, очевидно. Разве ты не так меня уже окрестил?" — Что за ехидство? Отвечай на вопрос серьёзно и прямо. "Как можно на вопросы, которые звучат у тебя в голове чужим голосом отвечать серьезно?" Айзава поджал губы, про себя отметив, что в чем-то ты права. Но вот твой голос снова вмешался в его мысли, которым, спустя пару минут твоего монолога, он перестал доверять. — Ты мой соулмейт, — подытожил Шота глубину сей жопы. — Что такое соулмейт? "Вторая половинка, человечек на всю жииизнь, любовь навеки, до гробовой дос-" — Достаточно. Айзава потёр виски, плавно перейдя к переносице. Вот только этого ему не хватало. Завал на работе, чёртовы злодеи, на носу экзамены и очередные горы тетрадок до шести утра. В его жизни не хватает только кофе, а вот проблем достаточно. Он вышел из примерочной, наплевал на всё и, словно сумасшедший, разговаривал "сам с собой". — То есть ты сейчас тоже вслух говоришь? Ну, в смысле, у себя... там. "Агусики, ну или почти, но в общем.. ХА! СТОЙ! — Шота замер в полушаге. — Это блузочка из новой коллекции! Я видела её в свежем выпуске! Хватай!!" Шота устало вздохнул и стал медленно поворачиваться вокруг своей оси, стараясь обводить глазами все футболки, майки и кофты, ведь что из этого "блузочка", а в частности именно та блузочка, не знал. Сиреной в голове завизжал твой голос — Айзава нашел блузочку — и одна тысяча "ура" после оплаты. Он сложил её вместе со своей рубашкой в пакет и направился на выход, но дошёл до него только после ещё пяти подходов к кассе. Выйдя из магазина наполовину глухим, он погрузил все двадцать пакетов с одеждой (где всего одним мятым комочков на самом дне прибилась его рубашка) в багажник, сел в машину и постарался как можно скорее отъехать. — Ну, хорошо, ты видишь моими глазами, но почему тогда я не вижу твоими? — втиснулся в твой беспрерывный монолог Шота, продолжая ваш разговор. В его голове повисло молчание, от которого он уже успел отвыкнуть, но потом, очень быстро так, будто ты хотела, чтобы эти слова пробежали за кулисы и их никто не заметил, ты сказала: "Мои глаза закрыты" Айзава чуть не нажал на тормоз, пытаясь остановить эту жизнь. — В смысле? Сейчас двенадцать часов дня, ты появилась в десять — хочешь сказать, что за всё это время ещё ни разу не открыла глаза? После очередного, но в этот раз не такого долгого молчания, ты просто отмахнулась от этого, очевидно, долгого разговора, сказав: "Давай обсудим подробности позже" И потом его мозг вновь рассекли слова: "АХ, ТОРМОЗИ!" (К подобным сочетаниям он начинал привыкать). Но в этот раз у него не было возможности просто взять и остановиться (посреди дороги), поэтому он лишь молчал на твои визги, пока искал парковочное место. — Куда? — устало поинтересовался он, захлопнув дверцу машины и сощурившись от лучей яркого солнца. — Ты серьезно? — затем слетело с губ, когда, следуя твоим указаниям, Шота оказался перед зоомагазином. — Это уже слишком, не думаешь? Губы скривились, когда по ушам резанул твой вдох. "И это после всего, что между нами было, Шота!?!!" — Между нами и было и есть только расстояние. А кормить своих животных самостоятельно, я уверен, ты в состоянии. Он скрестил руки и, не обращая внимания на озирающихся прохожих и толкающихся покупателей, застыл перед дверьми, в ожидании твоего осознания. Но было лишь молчание. Айзава вздохнул. Стоило ему переступить порог магазина, как эхом в голове вновь отдал твой радостный писк. "Моя бескрылая канарейка будет тебе благодарна, Шо-кун!!" Айзава изогнул брови на "бескрылая", но не стал уточнять, оплатил птичий корм и вышел вон. — Когда ты собираешься забирать все эти покупки? Можем встретиться сегодня. Сейчас. Скажи адрес. Шота не скрывает, что ему уже очень интересно взглянуть на загадочную обладательницу странной канарейки, тоненького голоса и, благодаря ему, ещё двадцати пакетов одежды. Но совершенно внезапно ты вскрикнула: "НЕТ!" Айзава затормозил на светофоре, чему невольно был рад, ведь оправданием такого резкого нажатия на тормоз на проезжей части может быть только это. А твой голос продолжал заикаться в его голове. "Я... эм... я н-не могу... п-пока не могу..." — А когда сможешь? "Не сегодня! И не завтра... Я... Я пока... Совсем никак..." Внезапно, Шота подумал, что догадался. — Тебя нет в городе? Надеюсь, у тебя не такой же плотный график, как у меня, и мы сможем состыковаться. Ты поспешила согласиться с этим. "Да!... Меня н-нет в городе... график, да..." — Давно? "Я не знаю, н-но где-то дня три, наверное..." "Ты не знаешь, как давно уехала?" — Шота задержал этот вопрос в себе. Весь оставшийся путь между вами висело не только далёкое расстояние, но и напряжённое молчание. С твоей стороны. Это странно, но Айзава почти не следил за дорогой. Он пытался представить тебя. И сейчас перед его глазами строился образ робко прячущей глаза (за прядками волос или в пол) девушки. Судя по той одежде, на которую ты мысленно кидалась, заставляя кидаться физически его, он даже примерно приодел тебя... Пусть это будет обязательно не слишком длинное, где-то до колен, платье с прорезями по ногам, глубоким вырезом, футболочного типа широкими три четверти рукавами, с которых словно ломпасы скромно струятся атласные ленточки. Цвет не яркий, допустим, тёмно-синий с бледно-голубыми цветами по подолу. Хм, отдаленно напоминает кимоно. Шоте нравится твой стиль. Совсем замечтавшись, Айзава не заметил, как на автомате доехал до дома в абсолютной тишине. Вообще, обычно он так и ездил: поездки в машине были для него спасением и временем для раздумий. Но сегодня всё было не как обычно и факт, что этим утром нашелся его такой разговорчивый соулмейт, интриговал, радовал и напрягал Шоту одновременно. И стоило всего одной мыслишке об этом закрасться в его голову, как рядышком, по соседству, зазвучал и твой голосок. Но сейчас так тихо, осторожно и будто даже стеснительно... "А... ты можешь сегодня заехать ко мне и... покормить мою канарейку?.." Шота скрывает, что это его немного обрадовало. — Прямо сейчас? Или я могу поехать к тебе позже? Просто хотел в душ заскочить и пообедать... "Конечно, сначала покушай, как тебе удобно. Птица не должна быть сытее того, кто её кормит..." Айзава чуть посмеялся, оценив это, как шутку, но ты не смеялась. Странно. За несколько часов Шота привык к твоей эмоциональности и сейчас начинал по ней скучать. Но, пожалуй, он задумается об этом позже.Эйджиро Киришима
Киришима проснулся утром с характерным привкусом железа во рту. Сотню раз осмотрев полость рта в зеркале, он так и не смог понять, откуда появился вкус крови на языке. От завтрака и вовсе пришлось отказаться, ведь рот наполнился слюной от солёных чипсов. Живот скручивало от голода и смеси уличной еды во рту. Он ворочался на диване в гостиной, пытаясь снова уснуть и проснуться уже не чувствуя всего этого. — Красножопый, ты чего?! В ответ Бакуго услышал лишь сдавленное мычание. Эйджиро приподнялся, оперевшись спиной о спинку дивана, чтобы Кацуки тоже мог сесть. (Когда Бакуго плюхнулся на место, Киришиму сотрясло, но он, словно желе, только больше растекся по поверхности). — Весь день не могу ничего есть: во рту привкус — жееесть... — Привкус? — Бакуго округлил глаза. — Ага... — лениво протянул Эйджиро. — Утром был вкус крови, потом чипсы, фастфуд (кажется, бургер и картошка фри), а сейчас вообще земля какая-то. Может, к Лечащей девочке сходить? С минуту Кацуки молчал, перебрасывая взгляд с невидимой точки на полу на Киришиму, но потом лишь разразился громким хохотом, с в своей манере агрессивными комментариями. — К Лечащей девочке?! Ха-ха! Ну ты и тюнтель! Киришиме стало даже как-то неловко: он выпрямился, сев ровно, чуть покраснел и робко переводил взгляд с той же невидимой точки на полу к хохотавшему Кацуки. Пока в какой-то момент слова между взрывами хохота не придали ясности его ситуации, что позволило ему стать ещё более пунцовым. — Это твоя соулмейтша, придурошный! К Лечащей девочке он собрался, заболел, блин, ой не могу... Привкус у него с самого утра, А-ХА-ХАЗВ. Когда Киришима, стыдливо краснея, ушёл, смех Бакуго продолжал сотрясать стены общежития. Но Эйджиро это уже не столь заботило: он задумался, почему именно такие странные привкусы? Кровь, фастфуд, земля, а сейчас, кажется, ледяная вода... Он попытался представить себе твоё утро. В голове строились красочные и такие странные картинки... Кровь — наверное, ты не засыпала ночью, а потеряла сознание. Фастфуд — в это время все кафе ещё закрыты и навряд ли это покупная еда. Земля... вот тут возникли трудности. Ты дралась? Возможно, да, ведь Эйджиро тоже знаком этот привкус: когда пашешь землю лицом легко наглотаться комьями грязи. Ледяная вода — скорей всего, родниковая. Значит, "позавтракав" ты оказалась в лесу? И явно не по своей воле, иначе причём тут привкус земли. Все эти, вполне логичные выводы, дали повод Киришиме думать, что тебя — несчастную, беззащитную, скорей всего, беспричудную девушку в гражданском, нужно спасать. (Ведь в его голову и не собрались закрадываться сомнения того, что это может быть намеренным выбором пути...) Но для начала ему захотелось как-то поднять тебе такой несчастной настроение: он спустился на кухню, взял из холодильника кусочек вчерашнего торта с дня рождения и принялся смаковать его так, будто ел его первый раз в жизни. Утопая в холодной воде, когда кровь смешалась с землёй и выбитыми зубами во рту, когда разодранная одежда облепила тело, когда в ушах нарастал звон и кожу будто кололи тысячи иголок, ты улыбнулась, почувствовав сладкий привкус на языке.Тамаки Амаджики
Тамаки понял, что младенцем слушал колыбельные, которые пели не ему, а тебе, когда мама округлила глаза на напетые им, такие знакомые с детства, слова старой песни. Тамаки понял, что те мелодии, под которые он проводит весь день, на самом деле не плод его фантазии, а твои мелодии. Тамаки понял, что сходит с ума, когда в театральном зале вместо "Времён года" Вивальди был оглушен попсой. Вскоре, Тамаки понял, что хочет найти тебя. Это было не легко — это было просто невозможно. Ведь как можно найти того, чья музыка лишь мысли гложет? Однако надежда, неожиданно, но не собиралась его покидать, и переполненный воодушевлением Тамаки продолжал тебя искать. Он обошёл все концерты, все кастинги на новых звёзд эстрады, но везде была лишь фальшь, чего ему не было надо. Тамаки думал "бесполезно", когда брёл по улице неспешно. Но в царившей вокруг тишине вдруг услышал, как звучит музыка в распахнутом окне. Он подошёл, закрыл глаза... Тамаки понял, что нашёл тебя.