Сделай что-нибудь со мной
— Я хочу быть ярче. Эта уверенность в голосе, взгляде, движениях заставила дрогнуть сердечко Ашидо ещё тогда, когда он первый раз вошёл в парикмахерскую, где она работала. Сейчас же, когда он входит в эти двери до начала рабочего дня, а выходит только спустя несколько часов, у Ашидо дрожит не только сердце. Дрожат коленки, дрожат глаза, подрагивают руки, иногда и голос. Это было странно, ведь она никогда не теряла уверенности в себе, в этом дне и в этом мире, уверенности в своей силе. А рядом с ним она чувствовала себя такой слабой, словно не была способна даже на подъём собственной сумочки, в которой помещался только телефон и перцовый баллончик. Мина с удивительной для себя нежностью касается его волос, теперь красных, раньше черных; теперь поднятых, раньше опущенных. Это её работа, она считает это своей заслугой. Это заслуга её умения читать людей, видеть их насквозь. Можно сказать, вторая причуда, или третья, после таланта заслуживать доверие первого встречного в считанные секунды после знакомства. Она касается мочки его уха губами, улыбаясь так, чтобы он это почувствовал. Эйджиро чувствует: он напряжённо выдыхает, прикрывая глаза и чуть сползая со стула. Она всегда начинает с этого: измучает его, как кошка свою мышь, загонит в угол, заставит влезть на стенку, а потом лишь оближет, пару раз тронув лапой, и равнодушно отвернется, вернувшись к своим делам. Он сходит с ума от своего желания, от некоторого бессилия от ограниченных рамок их общения, от стен этого помещения и жёсткости этого стула. Её мягкая розовая кожа достойна того, чтобы ощущать её в такой же мягкой розовой постели или наполненной розовой пеной ванной. Чтобы он смог окунуться в неё с головой, вдохнуть и захлебнуться, заснуть и не проснуться, оставшись в тёплом омуте её объятий, в сладком эфире своих мыслей. Но Мина не говорит ни да, ни нет, ускользая от его рук, принимая лишь невесомые, совершенно незначительные поцелуи в щёку. Она играет, подпускает его ближе и убегает, потом подбирается ближе сама, манит и вновь, хихикая, отдаляется. Киришиме сложно не признать, что и это сводит его с ума, что и это ему нравится. Её руки скользят по его груди, а осторожное тихое дыхание обжигает ухо. Он замирает в томительном ожидании, отчаянной надежде на то, что она пойдет дальше, спуститься ниже. Но её губы лишь касаются изгиба его шеи, задерживаясь на пульсирующей жилке и, оставив на месте мокрый след, с глухим чмоком отдаляются, а руки, не пройдя и трети пути, возвращаются на плечи, после соскальзывая и с них. Эйджиро сглатывает. — Давай... сходим в кафе... — Ммм... — игриво тянет Мина, легко запрыгивая на стол перед ним и закидывая одну ногу на другую. — Зачем? Взгляд Киришимы бегает от неё в сторону, а щёки пылают цветом таким же красным, какими теперь были его волосы. Его губы шевелятся в чём-то бессвязном, ведь он не может ни произнести, ни даже просто признать, что уже просто хочет её. Приобрести, если бы это не звучало так эгоистично, сделать своей, если бы она была собачкой или красивой вещицей. Но она была девушкой, живым человеком, и он не может позволить себе сказать, что хочет её. Он не капризный ребёнок в магазине, он не психопат с потерей ориентиров. Он тоже обычный человек, до встречи с ней даже не яркий, не выразительный, в прямом смысле тёмный, бледный человек. — Ты что-то хочешь мне сказа-ать?.. — слащаво улыбаясь и щуря глаза, она тянет буквы так сладко, словно они были жвачкой со вкусом колы, из которой она надувала тёмно-красный шарик в их первую встречу. Тесно. Киришиме тесно в этом помещении, в собственной голове, в собственных штатах. Впервые за тот период времени, когда он знает, откуда появляются дети и что предшествует этому процессу, он понимает значение слова "пошло". Ведь перед его глазами совершенно не тот шарик жвачки в её рту. Это картинки её изнемождённо искривлённого личика, забрызганного его удовольствием. Между её губ тянутся слюни и белые пузыри. Её розовые щёчки такие притягательно, возбуждающе красные, пылающие. Киришима сглатывает. Мина спрыгивает со стола, склоняется над ним и выдыхает в румяное, растерянное лицо: — "Heart of Hearts" в восемь вечера. Киришиму передёргивает....
Не прошло и часа, как на это кафе ему стало плевать. Он смотрел на Мину, ел её глазами, глотал каждое её движение, каждый взгляд. Каждый из которых будто был намеренным, а не случайным. Она словно прибавляла огонь на конфорке под ним, заставляя закипать и бурлить жидкости, которыми он заполнен. Он вновь хотел её, нет, он не переставал хотеть её и, когда провожал её до дома, просто не смог устоять. Ашидо что-то муркнула в его губы, когда они накрыли её и вдавили поцелуем в кирпичную стену какого-то дома. Было уже поздно: им не мешали люди, им не мешал никто, словно во всём городе они остались одни. Эйджиро целовал её отчаянно, спешно, мокро. Его губы были влажными и испачкались в её масляном блеске. Она изогнула спину под натиском его тяжёлой ладони, надавившей на гибкий позвонок. Его брови изогнулись, сведясь к переносице: он выглядел растерянным, будто не ожидал ответной реакции, он выглядел милым. Мина подцепила зубами его нижнюю губу, подглядев сквозь щёлочку век реакцию: его глаза оказались тоже приоткрыты и поймали её взгляд. Он смотрел тяжело, в его красных стекляшках отражались все желания. Ашидо шумно выдохнула, закрывая глаза, чтобы почувствовать, как лезвия его острых зубов полоснули по её языку, и тоже представить то, что представлял себе он....
— М-мина... М-мина, у-умоляю, М-Мина... Эйджиро стонал и извивался под её телом, активно ёрзающим на нём. Мина запрокидывала голову, тянула звуки, цеплялась руками за собственные волосы, заскальзывала пальчиками под короткий топ, незримо для Эйджиро, но чертовски явственно, сминая свою грудь. Чуть расстёгнутая ширинка давила на напряженный бугорок в паху. Ашидо прыгала на нём в своих коротких шортиках, которые хоть и из плотной джинсовой ткани, но всё равно чертовски влажные между ног. Его ладони комкали простынь и так смятую под их телами, раскачивающими кровать. Он хотел коснуться её, хотел припасть губами к сладкой розовой коже, хотел убедиться такая же она розовая и под одеждой. Но не мог. Ашидо было главная, Ашидо расставляла границы с начала их знакомства и по эту самую минуту. — О, Господи... О, Б-бож-же-е... — выл Киришима, изгибая позвоночник мостиком, в попытке оказаться ещё ближе к её мокрому паху. Мина звонко ахнула, её личико исказилось в отчаянии, её бедра стали ещё яростнее двигаться ему навстречу. Эйджиро закусил губу, зажмурил глаза, когда картинки перед ними стали плыть, и распахнул рот в немом восторге, откуда позже всё же просочился тоненький стон. Грудь Ашидо тяжело вздымалась, а взгляд был затуманен. Она спустилась ладошкой по своему телу, протиснув пальчики под ремешок шорт, чтобы огладить мягкими подушечками горячее лоно, собрав немного прозрачной жидкости и, растянув тягучий мостик между пальцев, уложить их себе в рот. Киришима сглотнул, упиваясь её блаженным выражением лица и осторожными раскачиваниями бёдер. Она по-лисьи улыбнулась и склонилась к его паху, присосавшись ртом к мокрому кусочку боксёров, выпирающему из расстёгнутой ширинки. Эйджиро отчаянно ахнул, расставив ноги шире и чувствуя, как тугой узел вновь затягивается внизу живота. Мина не отрывала от него взгляда, причмокивая между ног. Её жёлтые глазки игриво сверкали, а горячие губы на пару с шаловливым язычком вновь дразнили его. Она снова была ленивой кошкой, а он снова был её несчастной мышью. И снова сходил от этого с ума.