Баночка с окурками

Джун Фукуи Ран встречает в четырнадцать, за полгода до исправительной колонии. Просто бредет по улицам Роппонги, особо не задумываясь, куда и зачем – и сворачивает в какой-то проулок, заканчивающийся тупиком. Впереди – глухая кирпичная стена, из углов пахнет чем-то тошнотворно-мерзким, на серой от пыли земле медленно начинают появляться капли дождя. А в конце тупика – маленький сухой островок под козырьком запасного входа. И Ран, недолго думая, направляется туда. Там он и находит Джун – тощую девчонку с ободранными коленками и разноцветными глазами. На ее лице – страх и внушительная ссадина, юбка помята и испачкана, а возле ног, обутых в потрепанные старые кроссовки, стоит баночка «ДайДо Умэ» со вкусом сливы. Она пялится на него наглыми глазами – один голубой, второй – зеленый; и первое, что испытывает Ран – глухое раздражение. Блять, он совсем не рассчитывал на компанию этим вечером. Тем более такой странной и мелкой девчонки. С минуту они буравят друг друга гневными взглядами, а потом эта пигалица срывающимся от страха голосом тонко пищит: – Чего тебе надо? – Ничего, – отвечает Ран и заходит под козырек. Дождь разгоняется – крупные капли уже с силой отскакивают от земли, пузырят небольшие лужи, в воздухе появляется прохлада и свежесть. Девчонка отодвигается от него, натягивая юбку на ободранные коленки, и смешно кривится. Чуть ниже, на щиколотке, наливается бордовым цветом огромный синяк. – Кто тебя так? – спрашивает Ран. Ему не то чтобы интересно, но он почему-то ощущает странную потребность начать разговор. В конце концов, она пришла сюда первой, а он вторгся в ее убежище. Ран пока еще не считает Роппонги своим, но уверен – так оно и будет. Ну а пока… Пока идет дождь, почему бы не поговорить со странной девчонкой? – Никто, – поспешно произносит она. – Не твое дело. – Ну, ладно. А раны надо обработать. – Обработаю. Тебе какое дело? – Никакого, так что заткнись, – слова привычно слетают с губ, и Ран даже не задумывается о том, что может ими кого-то ранить. Бей первым, бей сильнее, бей точно в цель, а не то получишь сам. Он хорошо выучил этот урок от отца; и теперь наносит удары направо-налево, не разбирая, кто враг, а кто – друг. Впрочем, друзей у него априори быть не может. Только брат – вот и все, что есть у Рана. Девчонка с разноцветными глазами вздыхает, рассматривая баночку у своих ног, и зачем-то грустно говорит: – Я сегодня котенка нашла, маленького. Хочешь, покажу? Ран, уже успевший забыть о ее присутствии, удивленно косится на светлую макушку, и только сейчас обращает внимание на то, как сидит девчонка – сгорбившись, прижимая руку к пазухе. – Ну, давай, – соглашается он. Просто так. Если хочет – пусть показывает. Девчонка, похоже, не узнала его, поэтому и говорит с ним, как с обычным парнем, а Рану, слава которого идет впереди него, редко удается перекинуться хоть парой словечек с кем-либо. Их с Риндо окружают приспешники – глупые шестерки, заглядывающие им в рот, да «крутые пацаны» из соседних банд. Разговор с такими один – кулаки и драка. Девчонка вытаскивает из-за пазухи котенка, держит его в ладонях, как величайшую ценность, и смотрит с гордостью. Типа – полюбуйся, что у меня есть. Котенок, честно говоря, кажется Рану малопривлекательным. Тощий, как и его хозяйка, грязно-серого цвета, с узкой кривой мордой, и вдобавок без одного глаза. Второй заплыл гноем, тонкий хвост изломан. Ран моргает, думая, что сказать, а котенок открывает розовую пасть и противно мяукает. – Ой, разбудили, – девчонка осторожно засовывает котенка обратно под пиджак, и зачем-то отчитывается: – Я его покормила уже, он до этого спал. Как дождь закончится, промою ему глазик. – Так это теперь твой кот? – небрежно спрашивает Ран. Девчонка облизывает потрескавшиеся губы, все в мелких ранках, и неуверенно кивает головой. – А родители тебя разрешат домой кота принести? – насмешливо фыркает Ран. – Да еще такого страшного. – Он не страшный, – девчонка вскидывает подбородок, гневно щурит разноцветные глаза. – Сам ты страшный! – Получить хочешь? – недобро косится на нее Ран. Девчонка испуганно замолкает, чуть отодвигается назад и что-то тихо бубнит себе под нос. Дождь не прекращается. Уже льет как из ведра; струи с неба падают непрерывным потоком. Ран думает, что Риндо будет волноваться, что его долго нет – вышел в магазин за сигаретами, а отсутствует уже больше часа. Раздражение накатывает с новой силой. Девчонка рядом ерзает, натягивая юбку, поглубже запахивает пиджак. До Рана не доходит, что ей холодно, а она молчит, прижимая озябшие руки по очереди ко рту. – Тебе сколько лет? – нарушает девчонка молчание спустя пару минут. – Четырнадцать. А тебе? – Тоже, – признается она. Ран окидывает ее подозрительным взглядом. Что-то не больно она тянет на его ровесницу. Он бы даже сказал, что она выглядит младше Риндо. Худая до невозможности, лицо наивное, с по-детски округлыми щеками. Наступает тишина, прерываемая лишь шумным дыханием девчонки. Дождь постепенно идет на убыль; капли падают уже лениво, ветер стихает. – Ну, мне пора, – говорит Ран на прощание. – А ты идешь? – Я еще пока тут посижу, – отзывается она. – Тебе бы лучше домой. Кота покормить, да и раны нужно все-таки обработать, – вырывается у Хайтани. Он чувствует себя до ужаса неловко – какая ему, к черту, разница, что будет делать эта пигалица? Он ей ничем не обязан. Подумаешь, вместе переждали дождь, что тут такого? – Нет, я потом пойду, – девчонка вымученно улыбается. Из лопнувшей на губе ранки сочится кровь. – Ну, бывай тогда, – говорит Ран и выходит из-под козырька. Успевает пройти метра три, как девчонка вдруг кричит ему вслед: – Джун Фукуи! Он недоуменно оборачивается, находит глазами маленький силуэт – девчонка продолжила сидеть, лишь немного приподнялась, прижимая руки к груди, где спал котенок. – Это мое имя, – добавляет она чуть тише. – А, – Ран кивает. – А меня зовут Ран. Девчонка – точнее, Джун, слабо улыбается и снова приваливается спиной к стене. А Ран торопливо покидает переулок – Риндо его уже заждался, наверное. Как только Хайтани достигает своего дома, то тут же забывает о странной девчонке с разноцветными глазами – до следующего месяца. В тот день они с Риндо знатно повеселились – нагнули десяток долбоебов из соседнего района, которые почему-то решили, что братья Хайтани зарвались. Звуки сирен оглушительно ударили по ушам, Риндо, только что сломавший запястье пареньку в два раза выше себя, привычно крикнул: – Ран, копы! – Давай дворами, – командует старший Хайтани. В одном из проулков они разделяются – Риндо последует коротким безопасным путем; Ран – длинным, отвлечет внимание на себя. Они давно договорились о своих ролях; иногда Риндо возмущенно пыхтит, пытается геройствовать, но Ран мгновенно напоминает, кто тут старший брат. На нем и ответственности больше. Риндо еще не понимает этого, обижается – никак не может осознать, что Ран опекает его не потому, что считает слабым, а потому что чрезмерно дорожит им. Земля под ногами горит – Ран перемахивает через забор, пересекает еще одну улицу, ныряет в темные извилистые проулки, пока наконец не замечает, что оказывается возле того тупика. Идти туда – не самая лучшая идея, оттуда и выхода нет, но он почему-то сворачивает. Джун Фукуи сидит под тем же козырьком. На этот раз она в темных штанах, подвернутых почти до колен, тех же потрепанных кроссовках и синей кофте. Рана она замечает издалека, приветственно машет: – Привет! – Тихо, – цыкает он на нее, прислушиваясь к звукам. Вой сирен давно стих, признаков погони нет. От Риндо приходит сообщение: «я дома», и Ран быстро печатает ответ: «скоро буду». – А ты что какой? – шепчет Джун, разглядывая его разноцветными глазами. Подмечает детали – учащенное дыхание, растрепанные косы, на виске – небольшая царапина. Ахает, прикрывая ладошкой рот, и Ран невольно цепляется за идеально круглый ожог на ее руке. – Тебя побили? – с ужасом спрашивает она. – Чего, блять? – возмущенно рявкает Ран. – Совсем рехнулась? – Но у тебя… Там, на виске, – она тычет указательным пальцем в его голову. – Ерунда, – небрежно отмахивается Ран. – А ты чего опять здесь? Возле ног Джун стоит та же баночка «ДайДо Умэ», оставшаяся еще с прошлого раза. Фукуи странно мнется, долго оглядывается, словно не решаясь ответить, и наконец обреченно выдает: – Да так, просто. Мне тут нравится. – Нравится сидеть в загаженном переулке на бетоне? – не верит Ран. – Ага. – А кот твой где? – Тут, – Джун задирает толстовку и демонстрирует котенка. Ран замечает, что его глаз выглядит нормальным, а шерсть, оказывается, светло-серая, как облака осенью. Но изломанный хвост все также изогнут, а морда кривовата. Словом, если он и похорошел, то ненамного. – Я назвала его Кайзоку, – сообщает Джун. – Ему подходит, верно? Ран морщится. – Ну, типа да. В этот раз он замечает больше, чем в первый – потертые рукава свитера Джун, ее болезненный вид, множество мелких ранок и царапин на открытых участках кожи, спутанные волосы и синяки под глазами. Девчонка любовно гладит кота, и снова прячет его под одеждой. Дома Рана ждет Риндо, теплый и вкусный ужин – брат обожает готовить, хоть и не признается в этом, и мягкая постель. Пусть у них нет родителей рядом, зато деньги они дают исправно, а почти все Роппонги заглядывает Хайтани в рот. Ран ощущает себя королем, и до какой-то девчонки с разноцветными глазами и страшным котом ему нет дела. Он даже немного снисходителен по отношению к ней – наверняка ее задирают одноклассники, отсюда и синяки, и, пребывая в хорошем настроении, Ран покровительственно спрашивает: – Кто тебя избил? Хочешь, я их отпизжу? – Что? Нет, не надо! – испуганно шепчет Джун. – А что так? Тебя же явно в школе прессуют. Давай я разок вмажу кому надо, тут же перестанут, – предлагает Ран. – Не надо никого бить, – твердо отвечает девчонка. – И вообще, это тебя не касается. Не касается, – мысленно соглашается Ран. Ему бы сначала со своими делами разобраться. Обстановка в Роппонги накаляется – местная банда, самая крупная, из старших, наконец обратила внимание на братьев Хайтани. Скоро будет бой. Если получится, они с Риндо будут править в Роппонги. Вдвоем. Их мечта наконец осуществится. Какое ему дело до этой девчонки? – Послушай, – тихо шепчет Джун. – Можешь прогнать вон ту птицу? Ран недоуменно моргает – что за хуйня? – Боюсь, у Кайзоку проснутся охотничьи инстинкты и он убежит, – добавляет Джун. Главный виновник – мелкая птаха с сердитыми черными глазами, деловито клюющая что-то на земле в трех метрах от них, испуганно взлетает, когда Ран подходит к ней ближе. Он, честно говоря, сам от себя охуевает. Рассказать бы Риндо – да засмеет. – Спасибо, – Джун ненадолго умолкает, застенчиво теребит рукав свитера, и, помявшись, спрашивает: – А у тебя есть мечта? – Есть. – А у меня нет, – признается она. – Но иногда я думаю, что хотела бы быть птицей. – Птицей? У Рана аж скулы сводит от такой откровенной херни. Он достает пачку сигарет, закуривает – надо чем-то отвлечь себя, иначе он сейчас пизданет что-нибудь гадкое. Девчонка, почуяв неладное, торопится исправить ошибку – сбивчиво бормочет: – Ну, знаешь, они такие свободные… Полная чушь. – Я бы свила себе маленькое гнездышко, – мечтательно шепчет она. – Выбиралась бы оттуда только за кормом. А так – спокойно сидела бы на листочках, любовалась природой. Летала бы, куда захотела. Ведь в небе столько пространства! Ты только представь, каково это – летать?... Смотреть на все с высоты… Пиздец, – думает Ран, а вслух говорит: – Если это действительно твоя мечта, то ты просто дура. С такими амбициями далеко не уедешь, идиотка. Придумай что-то получше. Джун обиженно замолкает, словно ей дали пощечину, кривит губы. И со злостью интересуется: – Ну, а твоя мечта? Что-то великое, да? Ран снисходительно усмехается. Какая же она все-таки жалкая, эта девчонка. – Мы с братом будем править Роппонги. Сначала – он, после – Токио, а следом – вся Япония. Джун разглядывает его со странной улыбкой, и молчит, будто узнала какую-то тайну. – Что? Что-то хочешь сказать? – Ран смотрит на нее, как на противника в драке. – Ничего. Я думаю, что у тебя все получится, – ободряюще говорит она, и склоняет голову набок. И бесит Рана еще больше. Идиотка, что с нее взять?... Он уходит, не попрощавшись. Просто молча выбрасывает окурок в банку «ДайДо Умэ», поворачивается и идет в сторону дома, оставляя за спиной Джун с ее страшным котом. И не понимает, почему через неделю возвращается вновь. Джун сидит на том же месте. Они разговаривают – о чем-то странном, ебанутом, как выразился бы Ран – то о погоде, то о газировке, о боевых искусствах и о том, почему нельзя придумать новый цвет. Редко – о Ране, и никогда – о Джун. Хайтани догадывается, что у нее не все гладко не только в школе, но и в семье. Но она молчит, отказываясь отвечать, а Ран больше двух раз не спрашивает. В конце концов, кто ему Джун? Никто. На их пятнадцатую встречу Ран находит Джун в слезах. Ее белая рубашка испачкана в крови; губа разбита, из носа тоже течет тонкая струйка, которую она неуклюже вытирает рукавом. – Что случилось? – спрашивает Ран, темнея лицом. Зрелище для него, в общем-то, привычное, но это, блять, Джун. Она совсем мелкая – даже отпор не сможет дать, чего ради пиздить ее каждую неделю? В этот раз, похоже, сильно постарались. Ран идет в магазин, покупает упаковку салфеток, бутылку воды, и, немного подумав, пару шоколадок. Помогает оттереть лицо, всовывает сладкое в руки – Джун смотрит удивленно-напуганно, словно боится, что он сейчас отнимет у нее батончики. А потом жадно, почти не жуя, ест. И Ран понимает, почему Джун такая худая, побитая и вечно сидит здесь со своим котом. Дело не в одноклассниках. Все гораздо хуже. Он делает вид, что уходит, а сам караулит Фукуи, спрятавшись за углом. Через час она бредет из тупика в сторону соседних домов – живет, оказывается, рядом; заходит в первый подъезд. Ран тенью проскальзывает за ней. Крики он слышит сразу – пьяный мужской голос, звон посуды, тонкий девичий крик. Мозги отшибает начисто – Хайтани толкает дверь, благо, не заперто, а даже если и так – выломал бы. И видит то, что потом ему еще долго снится в кошмарах. Джун ползает на коленях, прикрывая собой своего кота, а над ней нависает вонючий мужик в засаленной футболке, весь обросший, с отекшим лицом и горлышком от бутылки в руке. – Тварь, я тебя, как и твою мамашу, на куски порублю, – орет это подобие человека. – И эту скотину… И замахивается на Джун. «Розочка» опускается прямо на беззащитную тощую спину, а у Рана перед глазами – пелена. Спроси его сейчас – он и не вспомнит, как оказался рядом, перехватывая чужое запястье, как второй рукой ударил прямо в лицо, а потом – в солнечное сплетение, потом ногой – в живот, в бок, снова в лицо… – Не надо! Джун плачет, захлебываясь слезами, и всем телом наваливается на Рана. – Пожалуйста, не надо! Это мой отец! – Твой отец? – губы Рана еле двигаются в бессильной ярости. – Это? Ты его защищаешь? – Просто уходи, – шепчет Джун, и глядит на него разноцветными глазами. – Уходи, Ран. Пожалуйста. – Какая же ты мерзкая, – выплевывает он. Слова сами вылетают изо рта – не нужно ничего обдумывать, единственная цель – сделать как можно больнее. – Жалкая, никчемная, страшная… И глаза у тебя уродские. Ты – урод. Джун беззвучно плачет, пока ее отец хрипит на полу, выплевывая зубы вместе с кровью. А Ран повторяет: – Я жалею, что вообще с тобой познакомился. Ты не только тупая и страшная, но еще и грязная. Он брезгливо передергивает плечами. – Аж помыться хочется. Надеюсь, больше не увидимся. Когда он уходит, Джун все еще бесшумно всхлипывает, давясь слезами. А через неделю желание Рана сбывается – братья Хайтани попадают в исправительную колонию, в другой мир, полный еще большей жестокости и обмана. И этот новый мир стирает из памяти Рана образ тощей девчонки с разноцветными глазами на два с половиной года.