Баночка с окурками

В исправительной колонии правят две вещи: страх и скука. Первое вызывают озлобленные охранники и отбитые заключенные; второе чувство появляется само. И если со страхом Ран успешно справляется – люди везде одинаковы, будь то тюрьма или опасный район в городе, то со вторым он не знает, что делать. Одна неделя уходит на осознание. Следующая влечет за собой ожесточенные бои за право нормально существовать в тюрьме. Ран и Риндо обретают новых знакомых – вернее, подельников, и неожиданного покровителя в лице Изаны Курокавы. Его побаиваются даже двинутые на голову надзиратели, у которых мозгов – кот наплакал. Третья неделя – переваривание и осмысление того, что произошло. Четвертая – борьба. Пятая – принятие. Больше всего Ран переживает за брата, но Риндо, к счастью, неплохо справляется. На шестой неделе пребывания в колонии Ран узнает о существовании в оной библиотеки, и идет туда. Среди пыльных стеллажей тихо и пусто. Заключенные здесь – редкие гости. Ран наугад вытаскивает одну из книг, листает пожелтевшие страницы и вспоминает Джун. Интересно, как она? И жива ли вообще?... Ран сожалеет о сказанных ей словах. Даже не помнит, что двигало им тогда – обида, отвращение, или гнев? Может, что-то еще? Почему Джун заступалась за такое ничтожество? Почему отвергла помощь Рана? Он невольно чувствует себя униженным. Родной отец бил и истязал ее – а она встала на его сторону, выбрала не Рана, который пытался помочь. Идиотка. Он вспоминает Джун чаще, чем хотелось бы. Иногда представляет, о чем они могли бы поговорить. Делает заметки у себя в голове. Обращает внимание на вещи, которые похожи на Джун. К слову, вон тот тощий заключенный – мелкий и худой, почти как она. А Риндо вчера задал какой-то глупый вопрос – из серии тех, что обычно задавала Джун. Ран вспоминает даже ее страшного кота, и усмехается. Время в колонии идет медленнее, чем в реальном мире. Когда они с Риндо покидают тюрьму, кажется, будто прошло лет пять, не меньше. Первые дни на воле – упоительны и скоротечны. Часы пролетают незаметно; в Роппонги появилось много новых лиц, некоторые из которых упрямо отрицали права Хайтани. Ран с удовольствием выходит на улицу, вдыхает сладковатый запах цветущих глициний, и переглядывается с братом, который также возбужден предстоящей дракой. За их спинами – годы боев без правил, избиение со смертельным исходом, изнурительные месяцы в колонии, где каждый норовит нанести удар исподтишка. Ран ощущает в руке приятную тяжесть телескопической дубинки, и губы сами растягиваются в широкой улыбке. Он скучал по ней и тому безудержному азарту, от которого кровь вскипает в венах, а мозги отключаются. Остается лишь жажда – крови, власти, денег. Жажда всего, что мог дать им Роппонги. После разборок Ран отправляет Риндо домой, а сам сворачивает в сторону заветного переулка. Сам не знает, чего хочет больше – увидеть Джун или обнаружить пустой пятачок земли? Под козырьком никого нет, и Ран чувствует разочарование. Подходит ближе и замечает баночку «ДайДо Умэ», полную окурков. У каждого на фильтре бледный отпечаток вишневой помады. Ран усмехается. Значит, Джун жива. И начала курить. Что же, это лучше, чем по возвращению обнаружить среди могил плиту с ее именем. Он возвращается домой и честно старается забыть о ней. Их ничего не связывает. У него своя жизнь, у нее – своя. Ему нет до нее никакого дела. Он безбожно врет сам себе. Ран бы сдержал обещание больше не видеться с Джун, если бы не дурацкое желание Риндо посетить одну из новых кафешек, открывшихся в центре Роппонги. Туда приходится тащиться час, потом десять минут Риндо залипает в меню, придирчиво выбирая десерт. – Да бери сразу два, – не выдерживает Ран. В отличие от сладкоежки-брата, он все приторное, воздушное и шоколадное до смерти ненавидит. – Да, так и сделаю, – ухмыляется в предвкушении Риндо, и захлопывает меню, подзывая официантку. – Мне, пожалуй… Ран скучающе пялится на прохожих, пока очередь не доходит до него. – Вы что-нибудь будете? – спрашивает мягкий, подозрительно знакомый голос. Ран медленно поворачивается и смотрит на официантку. Не сразу понимает, кто перед ним. У Джун теперь черные волосы, скрученные в тугой пучок, тонкий слой тонального крема, и губы в вишневой помаде. Она стала чуть выше и немного поправилась, но все равно осталась жутко худой. И застенчивой. Только в лице что-то изменилось – Ран пытается понять, что, и не может. Она смотрит куда-то поверх его плеча – но только не на него, и Ран догадывается, что она его тоже узнала. Худые пальцы с силой сжимают ручку с блокнотом; Джун переминается с ноги на ногу, нервно и тихо вздыхает. – Ничего. – Вы уверены? У нас варят потрясающий кофе… – Ничего, – перебивает ее Ран. Риндо с недовольством смотрит на брата – понятное дело, сейчас будет сидеть с каменным лицом и портить ему аппетит, пока Риндо расправляется с двумя десертами. Вмешивается в диалог: – Принесите ему зеленый чай. – Хорошо. Джун удаляется с видимым облегчением; заказ приносит другая официантка. Риндо набрасывается на мороженое, блаженно щуря свои травянисто-болотные глаза, облизывает ложечку. Ран аккуратно отпивает свой чай. Джун мелькает в зале; он краешком улавливает ее силуэт, тонкие худые ноги в туфлях на низком каблуке, неестественно ровную спину. Иногда слышит тихий и мягкий голос, и против воли ныряет в облако воспоминаний. – Я бы хотела открыть приют для животных… Представляешь, как здорово? Джун гладит пушистый комок шерсти, свернувшийся у нее на коленках, и мечтательно смотрит в небо. Страшный, как грех, Кайзоку щурит свой желтый глаз и внимательно слушает хозяйку. – Я бы наняла одного врача, двух помощников, ну, и еще немного персонала. Сделала бы портфолио для каждого беспризорного кота или собаки, провела бы день открытых дверей… Можно было бы оборудовать отдельную комнату, чтобы родители с детьми могли познакомиться с животными, и выбрать себе кого-нибудь. – Ты представляешь, сколько денег на это надо? – перебивает ее Ран. Им по четырнадцать, они сидят в том самом переулке, скрытые от чужих глаз. Джун гладит своего кота, Ран курит одну за другой, выбрасывая окурки в баночку из-под газировки. От исправительной колонии Хайтани отделяет месяц и одна драка, но он об этом еще не знает. – Ну, я бы привлекла инвесторов. Наверняка есть много богатых людей, неравнодушных к страданиям животных… – Они через такие организации только бабки отмывают, – грубо говорит Ран, и затягивается посильнее. – Не будь дурой, Джун. Лучше мечтай о чем-нибудь другом. Сейчас им восемнадцать – Ран управляет Роппонги вместе с братом, а Джун работает официанткой в кафе. Он не знает, мечтает ли она еще открыть приют для животных, что стало с ее отцом, изменилась ли сама Джун или осталась такой же наивно-романтичной идиоткой?... Ран бросает деньги на столик – в два раза больше, чем требуется, и под удивленным взглядом брата встает. – Пошли. Нас Изана ждет. Опаздывать на встречу с Курокавой не рекомендуется никому, поэтому Риндо, едва заметно скривившись, быстро проглатывает последнюю ложку сладкого и идет вслед за братом. На улице жаркий полдень; вокруг снуют толпы беззаботных туристов, а Хайтани сжимает в кармане телескопическую дубинку. Они уже добираются до места встречи, когда Риндо вдруг чертыхается и бьет себя ладонью по лбу. – Блять, очки в том кафе забыл. – Растяпа, – фыркает Ран. Зрение у брата идеальное – Риндо таскает эти очки, потому что они ему нравятся; а еще Риндо до смерти нравится вводить противника в заблуждение своим примерным видом. Парни, не знакомые с Хайтани, обычно начинают болтать что-то типа «эй, очкарик, а уроки ты сделать не забыл?», и сами же ржут со своих шуток, дебилы конченые. Зато как весело потом наблюдать за их потерянными и испуганными лицами, когда Риндо деловито поправляет очки, сломав кому-нибудь очередную конечность. – Вернемся? – Изана, – терпеливо напоминает Ран. – После встречи заскочим. Разговор затягивается на четыре часа – потому что сначала Курокава о чем-то долго думает, потом они ждут Шиона, затем Изана советуется с Кисаки. Ран с Риндо скучают неподалеку, с высоты крыши осматривая окрестности Шибуи. Скука. Когда Изана, наконец, приходит к какому-то выводу, их распускают, предварительно обговорив план нападения на «Токийскую свастику». До закрытия кафе остается полчаса – Риндо бурчит, уже заранее прощаясь с очками, Ран беззлобно напоминает ему, что он все равно скоро сломает их в какой-нибудь драке. Они успевают как раз к закрытию. Риндо исчезает за стеклянными дверьми, отправившись на поиски администратора, а Ран сворачивает за угол, чтобы покурить. Горьковатый дым наполняет легкие; дышать, вопреки всему, становится легче. – Спасибо, что помог, Мицуя. Я бы и сама добралась, только аптека на этой улице уже закрыта… Ран поворачивается на звук – чуть дальше, возле запасного выхода на скамейке сидит Джун. У ее ног валяются черные туфли, худыми пальцами она отрывает защитный слой с лейкопластыря и приклеивает куда-то в область щиколотки. – Да ладно тебе, я все равно мимо шел. Заодно витаминов купил для Маны с Луной, – парень рядом с Джун стоит к Рану спиной, но он все равно его узнает. Один из «Токийской Свастики». Командир какого-то там ебучего отряда сосунков. Завтрашняя цель. Ебнуть бы его прямо сейчас – да дело с концом. Джун – незнакомая ему, усталая Джун, поднимает голову и неуверенно улыбается Мицуе. Прямо как Рану в четырнадцать. Внутри что-то больно схватывает; дым застревает в глотке. Ран еле сдерживается, чтобы не закашляться, бросает окурок наземь и поспешно уходит. Риндо встречает его на углу, взволнованно обшаривая взглядом. – Ты где был? Сказал же, что у входа будешь. – Курить захотелось. – Ну, прямо там бы и покурил. В чем проблема? – удивляется Риндо, поправляя очки. – Да нет никаких проблем, – медленно отвечает Ран, пытаясь выжечь из памяти благодарный взгляд Джун. Взгляд, посвященный не ему. – Нет. Кроме одной, но Ран честно старается об этом не думать. И только под утро, лежа без сна в своей комнате, он понимает, почему лицо Джун показалось ему странным там, в кафе. Ее глаза больше не были разноцветными. Они были голубыми.