Баночка с окурками

Когда ты встречаешь свою любовь, появляется ощущение, будто целые поколения людей веками переплетались определенным образом лишь для того, чтобы могла произойти одна единственно значимая встреча (с) Левитан

Джун погибла. Исчезла. Ушла. Ран не помнит, как добрался домой – в срочном порядке вызвал Санзу, впихнул ему все то, что забрал для Риндо, пробурчал что-то невнятное и уехал. Домой ввалился, на ходу стаскивая галстук, пиджак следом полетел на пол. Последнее, что он сделал – выпустил Кайзоку из переноски, затем достал бутылку с виски, выбросил крышку и жадно присосался к горлышку, сползая по стене. Джун умерла. Три дня назад. Мог ли он что-то исправить? Блять, да конечно, мог. Сколько у него было шансов? Эй, Джун, ты вообще что-нибудь ешь, кроме этих леденцов и газировки? Может, тебе нужна помощь? – вот что он мог сказать. Или: Джун, я не буду вмешиваться в твои дела с отцом. Но, пожалуйста, позволь помочь тебе. Или: Джун, я люблю тебя. Это же, блять, так просто. Но он ничего из этого не сказал. И больше никогда не скажет. Виски сдавливает тупая боль, горло обжигает пряная жидкость с резким запахом. Ран сдавленно смеется – какой же он долбоеб. Если бы он одумался чуть раньше, поехал бы к ней, Джун была бы жива. Может, она бы послала его. Или оказалась замужем. Или… Да какая разница. Она была бы жива – вот что главное. Может, Джун вообще никогда не любила его. Может, он все придумал – взаимность в ее глазах, может, эти их встречи вообще ничего не значили для нее. Зато как много она значила для него. Ран практически чувствует, как умирает изнутри. Что сделать, чтобы было не так больно? Что он вообще может сделать? Джун, Джун, Джун, – стучит в висках. Телефон противно трещит уже целую вечность. Ран нащупывает мобильник в кармане пиджака, бросает в стену. Наконец-то тишина. Кайзоку жмется к противоположной стенке, глядит на него желтым глазом. Ран усмехается, делая очередной глоток. – Что? – спрашивает он, копируя взгляд кота. Кайзоку ожидаемо молчит. – Почему? – спрашивает Ран. То ли у бога, то ли у кота, то ли у себя. Может, у Джун. Фраза остается без ответа, а в воздухе разливается боль и запах виски. Ран снова смеется, и разговаривает с котом, затаившемся напротив. – Я, знаешь, в исправительной колонии иногда представлял, как говорю с ней… Ну, ночью придумывал у себя в голове, – говорит он коту. – Это помогало не свихнуться. Выжить. Она и Риндо… – А когда увидел ее с тем парнем, хотел ему ебальник снести… А потом подумал – а вдруг она его любит? А меня – нет. И что я буду?... Меня же в любой день убить могли. Но, как видишь, я еще жив. А Джун мертва, – горло схватывает от произнесенных слов. Ран делает еще глоток, второй, третий… Когда бутылка кончается, он поднимается и идет за следующей. Кайзоку сопровождает каждое его движение пристальным взглядом, будто осуждая. Ран достает из коробок две миски, наливает питьевую воду, насыпает корм. Ставит в углу. Ран вспоминает, что этот кот ему никогда не нравился. Потому что страшный, как смертный грех, и Джун вечно таскала его с собой, то за пазухой, то в кармане. Кайзоку было позволено больше, чем Рану. Кайзоку мог спать с Джун, она целовала его кривую морду с любовью, и ее глаза светились от счастья, когда это чудовище мурчало у нее на коленях. А сейчас Ран готов на руках носить этого кота, потому что его любила Джун. Потому что это все, что у него осталось. Ее кот и его воспоминания. Ран пьет до тех пор, пока не отрубается прямо на полу. Приходит в себя, тянется за бутылкой и снова пьет. В одно из пробуждений обнаруживает на своих коленях мурчащий комок шерсти и неожиданно чувствует влагу на щеках. Проводит ладонью рукой, непонимающе щурится. Слезы? Он что, плачет?... В дверь звонят уже час, но Ран успешно игнорирует посторонние звуки. Уши слышат только сопение Кайзоку и стук собственного сердца, которое еще почему-то работает. И болит так, что впору сброситься с высотки вниз. Как может болеть то, что умерло? Почему Джун у него внутри так сильно болит? За дверью слышатся шорохи и чей-то мат. – Блять, Ран, – в квартиру залетает Риндо, находит брата взглядом и изумленно затыкается, бросаясь к брату. – Что с тобой? Что произошло? Тебе плохо? – Мне никак, – еле ворочает языком Ран. – Никак, понимаешь? Из-за спины выглядывает Сенджу, растрепанная, со смешным пучком, из которого нелепо торчат короткие прядки. Огромные распахнутые глаза обводят комнату, видят умчавшегося в угол Кайзоку. Она аккуратно тянет Риндо за плечо: – Риндо, у Рана же раньше не было кота… Думаю, это как-то связано с его состоянием, – тихо шепчет она. Младший Хайтани смотрит на Кайзоку. – Это что за кот? Чей он? – Теперь мой. – А раньше был чей? – терпеливо спрашивает Риндо. Ран поднимает на него сухие красные глаза. – Ее. Брат понимает – глядит на него целую вечность, затем горько вздыхает, и обнимает Рана за плечи. Молча. Сенджу бесшумно удаляется из квартиры, также безмолвно попрощавшись с Риндо. Сенджу тоже все понимает. Неизвестно, сколько они так сидят вдвоем на полу – может, час, может, день, Рану откровенно похуй. Ему вообще не хочется шевелиться, разговаривать, дышать. Риндо осторожно тянет его за руку. – Вставай. Тебе надо умыться и чего-нибудь съесть. – Я не голоден, – вяло отзывается Ран. – Ты не отвечал на звонки сутки, – тихо говорит Риндо. – Прошло уже два дня с того момента, как мы разбирались с наркошами на складах. Ран, давай, я помогу тебе встать – Отъебись. Риндо вздыхает, и тянет брата сильнее. Получает тычок в грудь. – Я же сказал, – с угрозой выдыхает Ран.. – Отъебись. Я в норме. – Это не так, Ран. Я понимаю, что ты чувствуешь… – Нихуя ты не понимаешь, – Ран стискивает зубы. – Ты, блять, не на моем месте, Риндо. Просто оставь меня… Я хочу остаться один. – Нет, – упрямо заявляет брат. – Не оставлю. – Не вынуждай меня. – Бей, если хочешь, – Риндо усмехается. – Даже сопротивляться не буду. Бей, если тебе станет легче. Ран сжимает кулак, замахивается для удара и останавливает руку в десяти сантиметрах от лица Риндо. Бессильно разжимает ладонь. Разве боль его брата вернет Джун? Ничего ее не вернет, с того света не возвращаются, – приходит осознание. А после – ярость. Ран поднимается на трясущихся ногах, окидывает квартиру таким взглядом, словно не узнает, где находится. Шагает к столу, усыпанному папками, зарядкой, наушниками и прочей дребеденью, рывком переворачивает. Вещи летят на пол – Риндо сзади молча наблюдает, как брат крушит все, что попадается под руку. Испуганный Кайзоку прячется в прихожей. Когда в квартире не остается почти ни одного целого предмета, Риндо затаскивает брата в ванную, включает ледяной душ. Сам идет на кухню, заваривает кофе, заказывает еду – что-то горячее и нежирное. Вернувшийся на кухню через полчаса Ран выглядит как приведение. Риндо цокает и прикусывает губу. – Давай, пей, – кивает на чашку с крепким кофе. – Рассказывай. И Рана прорывает. Он начинает с того, как впервые встретил Джун Фукуи – тощую девчонку с разноцветными глазами и ободранными коленками, а заканчивает откровенным: – Я все проебал, Риндо. Думал, что я должен защитить Джун от себя, а на деле оставил ее одну. Понимаешь? Это я виноват. Если бы я не был таким трусом… Ран замолкает, утыкаясь взглядом в чашку, и совсем тихо говорит: – Я должен был сказать ей. Я должен был сказать, что люблю ее. А сейчас… Она уже не услышит. Риндо сжимает ладонь брата так крепко, что кости трещат. – Не вини себя, – начинает он, и прерывается, слыша трель дверного звонка – курьер приехал чуть раньше, чем было написано в приложении. – Я сейчас. Ран не обращает внимания на уход брата – все еще сидит, уставившись в чашку, и смотрит в свое едва различимое отражение на поверхности. В прихожей слышится возмущенный голос Риндо, и – чья-то гневная, быстрая, до боли знакомая речь. Ран медленно, словно во сне, поворачивает голову. У него слуховые галлюцинации? Голос Джун мерещится ему? – Я сказала, что мне нужно поговорить с Раном! – Девушка, сейчас не то время, – рычит в ответ Риндо, не пуская странную гостью дальше прихожей, а когда она смотрит на него в упор разноцветными глазами, бледнеет. – Погоди… Ты – Джун? Джун – разъяренная, хрупкая, с белыми пластырями на лице и перебинтованной рукой, кивает. – Да. Теперь мне можно войти? – шипит она, и, не видя, сопротивления, беспрепятственно идет по коридору. В это мгновение Ран выходит ей навстречу. Один взгляд, два быстрых шага – и Джун оказывается в его объятиях. Ран утыкается в ее волосы, пахнущие чем-то сладким, сжимает тонкие плечи, обхватывает ладонями лицо и – целует-целует-целует щеки, нос, лоб, глаза и все, до чего может дотянуться. – Ран, – Джун в его руках часто и взволнованно дышит. – Что ты делаешь? – Я люблю тебя, – быстро говорит он, словно боится, что не успеет, будто бы Джун сейчас возьмет – и исчезнет, бросит его одного. – Я сначала не понимал, что это любовь. Сначала злился на тебя за то, что ты такая… Невозможная. За то, что выгнала меня, когда я заступился за тебя перед отцом. И потом, в колонии… Думал, что ненавижу. А на самом деле безумно скучал. А когда вернулся, ты опять… – Я видел тебя с Мицуей, – неуверенно говорит он, боясь передумать. – И я так разозлился. Ты на него смотрела по-особенному, а на меня смотреть не хотела. Как будто боялась… А я бы тебе никогда больно не сделал, Джун. Точнее, сделал однажды, но не хотел. Но я тебя обманул, Джун. У тебя самые красивые глаза, и ты вовсе не идиотка. Это я идиот. Я, Джун. Ран хватает ее руки и прижимает к своей груди, туда, где бьется сердце. – Я следил за тобой, – признается он, – и видел тебя с тем парнем… Ты была в персиковом платье, и ты была счастлива, Джун. А со мной рядом ты только грустила. Я решил, что буду держаться подальше от тебя, что ты заслуживаешь большего, но опять не смог. Я хотел найти тебя – клянусь!, я уже и план придумал, но позавчера мне сказали… Сказали, что ты умерла. Джун с огромным удивлением рассматривает лицо Рана, и тихо отвечает: – Это был мой коллега с работы. Хороший парень, но мы никогда с ним не встречались, только дружили. А про сказанное Чифую... Умерла та девушка, что была за рулем. Мне же несказанно повезло – сломано пару ребер, ссадины и синяки, сотрясение мозга, ушиб руки. В новостях перепутали. Я из больницы сбежала, потому что волновалась за Кайзоку… Джун виновато добавляет: – Я пришла за своим котом. Чифую сказал, что его забрал ты. Я звонила, но у тебя мобильный выключен… – Я его разбил. Джун выдыхает, и робко касается ладонью его щеки. – Ран, это правда? То, что ты сказал. Ты меня любишь? – Люблю, – серьезно отвечает он, глядя ей в глаза. – Тысячу раз могу это повторить. – Не надо, – Джун счастливо смеется. – Мне и этого достаточно. И я тоже тебя люблю, Ран. Думала, что никогда это не услышу… – Я буду говорить каждый день, как сильно люблю тебя. Я буду говорить тебе это вечность. Ран осторожно подхватывает Джун на руки, боясь навредить ей – она такая хрупкая, в бинтах и больничной рубашке, заправленной в широкие штаны, и целует – на этот раз по-настоящему, не скрывая своей любви к тощей девчонке с разноцветными глазами. Джун думает, что сейчас ее сердце разорвется от счастья. Позади них слышится деликатное покашливание. – Это все очень трогательно, и я пиздец как рад за вас, но тут кот Джун справил нужду в мои ботинки, – замогильным голосом заявляет Риндо. Обделенный вниманием и оттого обиженный Кайзоку горделиво задирает хвост и проходит мимо младшего Хайтани, одаряя его презрительным взглядом. Ран сдерживает смех, чтобы не обидеть брата, и поправляет его: – Это теперь наш кот, Риндо, и я куплю тебе новую обувь. Джун виновато улыбается младшему, и присаживается на корточки, зовя Кайзоку к себе. – И мебель в квартиру еще, – вредно добавляет Риндо, оглядывая разруху вокруг. – Ага. – И телефон… – Да понял я, я понял. Давай это все отложим? У меня есть дела поважнее. Риндо прячет ухмылку в уголках губ, направляется к выходу, по пути хлопнув брата по плечу, и ехидно шепчет: – Поздравляю. Обувь жду завтра, иначе всем покажу видео, как ты тут сопливо признавался в любви, словно тринадцатилетний мальчишка. Ран негодующе смотрит на брата, собираясь ответить, но переводит взгляд на Джун, которая что-то шепчет Кайзоку, целуя его страшную морду, и выдает следующее, подмигивая Риндо: – Да и похуй, показывай. Пусть все видят, как я счастлив. Пусть завидуют.