ЖИЗНЬ С ЧИСТОГО ЛИСТА.

Северная Атлантика. 15 апреля. Но, а, когда шикарный «Титаник» навечно скрылся в глубине Атлантического океана и постепенно стихли отчаянные душераздирающие крики несчастных пострадавших по тронутой лёгкой рябью воде поплыла шлюпка с моряками, возглавляемая кем-то из братьев легендарного османского адмирала Хайреддина Барбароссы, каким-то чудесным образом перенёсшимися из 1544 года, где они уже возвращались в солнечный тёплый Стамбул с трофеями в 1912 год на место страшной трагедии шикарного пассажирского океанского огромного лайнера, невольными свидетелями которой они случайно стали. Конечно, их взору предстали ужасающие картины её последствий, к чему невозможно было отнестись с ледяным равнодушием, ведь люди стали жертвами страшного кораблекрушения ни в военное время, к чему моряки Барбароссы уже привыкли, а в мирное, учитывая то, что несчастные жертвы выходили из различных сословий, отправившихся на борту «Титаника» на другой континент по разным, известным лишь им одним, причинам, но так и не добрались до места назначения, став безжизненными телами, плавающими на поверхности ледяной воды, подобно поплавкам, от чего шёл мороз по коже. --Осторожнее! Старайтесь не задевать их!—приказал матросам один из братьев Барбаросса, внимательно всматриваясь в ночную мглу в поисках живых, но им попадались лишь одни трупы, что привело моряков в огромное отчаяние, благодаря которому они уже вознамерились вернуться на свой корабль, пока случайно ни приблизились к обломку двери, на котором лежала, сильно измождённая и замёрзшая прекрасная юная золотоволосая девушка, укутанная в капитанский китель. Она была жива, хотя и находилась в бессознательном состоянии, из-за чего моряки крайне бережно затащили несчастную юную девушку в лодку, дав ей выпить ром из медной фляги, что помогло девушке постепенно согреться и постепенно прийти в себя, но вот душевное состояние… Оно оказалось плачевным. Девушка погрузилась в глубокую апатию, не проявляя никакой реакции на всю, окружающую её, жуткую обстановку. Не удивительно, если, учитывая весь тот кромешный ад, что ей пришлось пережить этой ночью, понеся множество потерь и идя на встречу совершенно новой для неё жизни, которая начиналась для неё с нуля. Мрачные мысли унесли юную семнадцатилетнюю девушку так далеко отсюда, что она даже не заметила того, как лодка уже достигла османского флагмана, на который девушку бережно доставили моряки, встречаемые самим Хейреддином Барбароссой, величественно стоявшим на мостике, оперевшись мужественными руками о перекладину деревянного ограждения, с интересом посматривающим на хорошенькую девушку, внешний и душевный вид которой являл собой плачевное зрелище. --Проводите Хатун к другим рабыням в трюм! Пусть там отдохнёт!—с тяжёлым вздохом приказал он своим матросам. Те всё поняли и, не говоря ни единого слова и заботливо поддерживая девушку за стройный стан, отправились выполнять приказание своего адмирала, провожаемые его, полным глубокой мрачной задумчивости, пристальным взглядом. И вот, когда очаровательная юная Великая княжна Ольга Фёдоровна Романова, наконец, оказалась в трюме с другими невольницами и, удобно устроившись на, выделенном ей, тюфяке, забылась глубоким сном, в нём она увидела свой последний душевный разговор с милым сердцу возлюбленным, состоявшимся между ними сразу после того, как управленческую рубку «Титаника» покинул её безжалостный отчим барон Джон Браэртон со своими прихвостнями, успевшими перед уходом, серьёзно ранить несчастного капитана Эдварда Смита: «Стоящие, друг напротив друга, капитан и юная Ольга потрясённо переглядывались между собой, не в силах понять, что сейчас произошло, но в эту минуту юная девушка увидела, как под его сильной рукой медленно расползается багровое пятно. Только капитан, пока не осознал, что серьёзно ранен, но это его состояние продлилось не долго. Вскоре, он ощутил непереносимую острую боль. В добрых глазах потемнело. Ноги подкосились, и он рухнул на, заливаемый ледяной водой, пол без чувств, чем и вывел любимую девушку из глубокого шока. Она мгновенно кинулась к нему и принялась, с жаром, лечить его заговорами. При этом, Ольга сосредоточенно читала над ним целебные молитвы, приложив правую руку к ране. --Сейчас тебе станет немного легче, любимый Эдвард! Прошу тебя, потерпи! Кровотечение скоро остановится!—подбадривая, приговаривала она, чувствуя, как возлюбленный постепенно приходит в себя, но продолжает лежать на полу. Наконец, он через силу открыл глаза, и, смотря на девушку печальным взглядом, измученно вздохнул и ещё слабым голосом обречённо попросил: --Оставьте меня, Ольга! Спасайтесь! Я всё равно, уже не жилец! Даже, если мне и посчастливится, остаться в живых после этой исторической ночи, общественность уничтожит меня и настоит на том, чтобы… Девушка не захотела слушать, разрывающие её нежную душу и трепетное сердце, горестных речей. Она приложила к его тёплым мягким губам свободную руку, и, плавно склонившись к нему, решительно произнесла тоном, не терпящим никаких возражений: --Нет, Эдвард! Прошу тебя, не говори больше ни слова! Я не брошу тебя! Мы: либо вместе спасёмся, либо вместе погибнем! Третьего не дано! Я слишком сильно люблю тебя и вечная разлука для меня, неприемлема! После этого, девушка осторожно накрыла его губы своими сладкими, словно ягоды спелой клубники, алыми губами, и воссоединилась с ним в долгом, очень нежном поцелуе. «Это настоящее безумие! Господи, Ольга, что Вы делаете? Вы же скоро станете матерью Наследника Российского Престола!»--мысленно исступлённо воскликнул капитан, тем самым прося её о благоразумии, но повинуясь древнему инстинкту, легонько потеребил шелковистое золото длинных волос юной девушки и нерешительно принялся отвечать на её жаркий, словно летнее солнце, поцелуй. При этом, чувствуя, как по его телу постепенно растекается приятное тепло, а на душе становится легко и свободно. Ольге удалось, помочь любимому забыться. Его захлестнули ласковые волны их огромной любви. Но, а чуть позже, когда минутка романтики, наконец-то прошла, капитан Эдвард Смит тяжело вздохнул и немедленно захотел немного взбодрить любимую девушку. --Как только откроется дверь, и в рубку хлынет ледяная вода, не паникуйте! Лучше наберите в лёгкие, как можно больше воздуха, ныряйте и выбирайтесь следом за мной, Ольга!—быстро наставлял очаровательную юную спутницу капитан, не обращая внимания на, кровоточащую рану, которую придерживал руками, прислонившись спиной к штурвалу. Он сумел справиться с невыносимой слабостью в ногах, понимая, что ещё не время сдаваться, хотя перед глазами всё плыло, а добродушное морщинистое лицо было болезненно бледным, и рана дико болела. Девушка всё поняла и кивнула в знак согласия. Её заботливый собеседник с облегчением вздохнул и принялся внимательно смотреть на тяжёлую металлическую дверь, которая уже поддалась напору офицера Лайтоллера с его товарищами и начала открываться. Вскоре Ольга услышала долгожданный приказ капитана. --Ольга, пора!—крикнул ей он, превозмогая нестерпимую боль. Великая княжна глубоко вдохнула воздух, и, затаив дыхание, погрузилась в бурлящий, бешеный ледяной поток. Только выплывать на свободу, было тяжело. Жуткий холод пронизывал насквозь и сковывал движения. Казалось ещё немного, и у девушки не хватит сил, но она не сдавалась. Минуты тянулись мучительно долго. Великая княжна всё плыла и плыла, пока ни почувствовала, что больше не может находиться без воздуха. Она выбралась на поверхность, и, внимательно осмотревшись по сторонам, увидела, что находится посреди огромного ночного океана на безопасном расстоянии от корабля. Он ещё держался на плаву и освещал всё яркими ночными огнями, из-за которых было светло, как днём.» --А-а-а!—сквозь сон прокричала юная девушка, приведя это к тому, что к ней незамедлительно подошла одна из невольниц славянской внешности со светлыми русыми волосами и голубыми глазами по имени Добромира, которой на вид было не больше 15-16 лет, очень худощавая, но пышущая крепким здоровьем и обладающая добросердечным характером. --Хатун, проснись! Тебе приснился кошмар!—осторожно тряся подругу по несчастью за плечо, звала её Добромира, благодаря чему, Ольга проснулась и, через силу открыв, полные горьких слёз, голубые глаза и с негодованием осматриваясь по сторонам, отрешённо спросила: --Где я? Куда мы все плывём? --Ты, как и мы все, находишься в трюме флагмана адмирала Хызыр Хаередина Барбароссы и держим путь в Стамбул для того, чтобы стать наложницами Султана Сулеймана, либо кого-нибудь из его сыновей.—понимающе тяжело вздыхая, душевно объяснила ошарашенной собеседнице Добромира, из-за чего та мгновенно опомнилась и, решительно вскочив со своего тюфяка, кинулась к двери, ведущей к выходу из трюма со словами: --Мне необходимо срочно увидеться с адмиралом Барбароссой!—напоминая собой самую, что ни на есть обезумевшую и не обращающую никакого внимания на корабельный трюм со скудной обстановкой, заполненный невольницами, захваченными со всех уголков света. Их тут было так много, что они напоминали собой сельдей, набившихся в бочку, где им даже не протолкнуться, не говоря уже о том, что вокруг царила жуткая духота, лишь поспособствовавшая тому, что Ольге внезапно стало плохо. В глазах потемнело, и она лишилась чувств, чем ни на шутку встревожила заботливую Добромиру, принявшуюся отчаянно колотить руками по двери и громко звать на помощь: --Эй, кто-нибудь! Сюда! Одной из девушек стало плохо! Помогите! Это увенчалось успехом, ведь, в эту самую минуту, на шум пришли матросы, мгновенно открывшие дверь и, убедившись в том, что рабыня не лжёт, вывели юную Ольгу на палубу для того, чтобы девушка смогла немного подышать свежим воздухом. Он действительно пошёл ей на пользу и даже помог ей постепенно прийти в себя, благодаря чему она уже уверенно стояла у ограждения и печально смотрела на водную гладь, глубоко погружённая в мрачные мысли о, пережитой недавно, страшной трагедии, не говоря уже о том, что не понимала того, почему корабль, на котором она сейчас плывёт, оставил место кораблекрушения, ведь в ледяной океанской воде ещё остались несчастные люди, нуждающиеся в немедленной помощи, не обращая никакого внимания на лёгкий ветер, развивающий ей взлохмаченные распущенные золотистые волосы и складки одежды, которую ей дала заботливая Добромира, которая даже помогла переодеться своей новоприобретённой подруге по несчастью, за что юная Великая княжна была ей искренне благодарна. --Значит, ты всё-таки собралась утопиться, Хатун!—тяжело вздыхая, обратился к девушке Хызыр Хайредин Барбаросса, бесшумно приблизившись к ней сзади, чем заставил незамедлительно выйти из глубокой мрачной задумчивости и, с царственной грацией обернувшись, испытывающе всмотреться в его приветливое рыжебородое лицо и с нескрываемым обвинением возмутиться по-турецки, что очень сильно удивило и даже порадовало бывалого моряка: --Почему вы оставили место кораблекрушения «Титаника», адмирал?! Неужели вы не понимаете то, что в вашей помощи нуждаются несчастные люди, погибающие в жутко холодной воде?! Вы, разве не знаете о том, что в кодексе мореплавания категорически запрещено оставлять, терпящих бедствие, людей и корабль! Как вы будете, потом спать спокойно, прекрасно зная о том, что не оказали помощь утопающим людям!—чем вызвала у собеседника новый понимающий тяжёлый вздох, с которым он душевно заключил: --Мне очень жаль, Хатун! Только мои люди тщательно обследовали место кораблекрушения в поисках выживших людей. Никого, кроме тебя из живых они не нашли, к сожалению. Даже тот несчастный капитан, находящийся с тобой на обломке, тоже был мёртв.—что резануло несчастную юную девушку по самому сердцу, благодаря чему, она, снова, словно обезумевшая, лихорадочно произнесла, приобретя болезненную бледность и готовая в любую минуту, впасть в глубокую апатию вместе с обмороком: --Нет! Я не верю вам! Капитан Смит не мог погибнуть, ведь он даже пришёл в сознание. Мы успели переговорить о том, как нам жить дальше. Это гнусная ложь! Я отказываюсь в неё верить!—из-за чего Барбароссе пришлось даже слегка встряхнуть девушку для того, чтобы она пришла в чувства со словами, напоминающими отрезвляющую, очень болезненную пощёчину: --Но всё-таки, твой капитан умер героически, вероятно тогда, когда ты впала в глубокое беспамятство! Смирись, девочка! Мне искренне жаль! Между ними воцарилось долгое скорбное молчание, во время которого стройное тело юной девушки пронзила такая внезапная резкая боль, мгновенно скрутившая её, а на юбке светлого платья медленно начало расползаться кровяное пятно, натолкнувшее несчастную юную девушку на мысль о том, что у неё от всех переживаний с утратами случился выкидыш, благодаря чему, она потеряла сознание, повиснув на собеседнике, словно тонущий пудель на своём спасителе, который мгновенно передал её своему брату и приказал вернуть в трюм, но, а затем отправить судового лекаря. Тот всё понял и выполнил распоряжение своего брата-адмирала. 1544 год. Босфор. У юной Великой княжны действительно случился выкидыш, и чувствовала она себя очень плохо, благодаря чему, Хайредину Барбароссе пришлось забрать девушку к себе в адмиральскую каюту, где на протяжении этих десяти дней ухаживал за невольницей так заботливо, словно она являлась его родной дочерью до тех пор, пока она полностью ни выздоровела. Лишь только после этого, он позволил девушке вернуться в трюм, где её мгновенно окружили другие невольницы вместе с Добромирой. Девушки подружились, в ходе чего, юная Ольга выяснила о том, что Добромира является славянкой из села Рогатин, не говоря уже о том, что дочерью приходского священника Стефана, похищенная татарами во время очередного набега и проданная в гарем к крымскому Хану, где проходила обучение на протяжении этих двух лет, но, а затем оказалась щедро вознаграждена за активные старания в обучении тем, что Хан отправил её в качестве дорогого подарка в главный османский гарем турецкого Султана Сулеймана. И вот, в это тёплое весеннее утро, когда яркие золотые солнечные лучи освещали всё вокруг, юные девушки сидели в кругу своих подруг других невольниц, ведя между собой тихую беззаботную беседу, которую внезапно прервали надзиратели, принёсшие им всем завтрак и объявившие о том, что скоро они все пребывают к пристани Стамбула Золотой рог, где бросят якорь. --Вот и конец нашему невыносимому путешествию!—со вздохом огромного облегчения произнесла Добромира, помогая, погружённой в глубокую мрачную задумчивость, подруге собраться и, приведя себя в благопристойный вид, хоть немного поесть.—Мне хорошо понятна твоя душевная боль, ведь потерять любимого мужчину с ещё не родившимся ребёнком, ставшими смыслом жизни, невыносимо тяжело, Ольга. Только тебе необходимо, хоть как-то найти в себе силы для того, чтобы продолжить жить, хотя бы ради их светлой памяти. Только Ольга продолжала находиться в глубокой апатии, во время которой печально вздохнула и с полным безразличием отмахнуться: --А зачем?! Чтобы стать бесправной постельной утехой для какого-нибудь омерзительного турецкого извращенца?! Ну, нет! Никогда, хотя я итак уже умерла в тот страшный момент, когда «Титаник» скрылся навсегда в океанской пучине Северной Атлантики, унеся жизнь моего дражайшего возлюбленного милого моему сердцу Эдварда, которому я принадлежу всем сердцем, душой и телом, а это означает лишь одно, что никому больше не позволено мной владеть.—что прозвучало очень воинственно, пусть и в порыве невыносимого отчаяния, отчётливо прочитывающегося в её бездонных голубых глазах, наполненных горькими слезами, готовыми в любую минуту скатиться по бархатистым румяным щекам тонкими прозрачными ручьями, что не укрылось от внимания одного из надзирателей,, крайне бесшумно приблизившегося к двум подругам-славянкам и, желая их, хоть немного взбодрить, объявил, обращаясь непосредственно к юной вышей русской царевне: --Тебе не о чем беспокоиться, Хатун, так как ты войдёшь в гарем к Престолонаследнику Османской Империи Шехзаде Селиму в качестве подарка, лично от Хайредина-Паши, что делает тебя немного выше обычных рабынь! Это заставило Ольгу с Добромирой потрясённо переглянуться между собой, не зная, что и сказать друг другу, зато это сделал кто-то из, сидящих возле них других рабынь, по-доброму завидуя царевне: --Тебе несказанно повезло, Ольга. Говорят, Шехзаде Селим, очень хорош собой, сдержан, предусмотрителен, благовоспитан, обладает изворотливым умом и дальновидностью, не говоря уже о том, что не допускает себе мысли для того, чтобы пойти против Высочайшей воли правящих родителей, да и по отношению к своим женщинам не позволяет никакой грубости. Он очень терпелив, заботлив и добросердечен к ним. Зато, вот его Баш Хасеки Нурбану Султан—венецианка из двух знатных родов Веньеро и Баффо—полная ему противоположность. Она очень ревнива и мстительна, да и совсем не любит Шехзаде Селима, а держится за него и всеми возможными способами проталкивает его к трону, чтобы потом, путём коварных интриг, убить несчастного Шехзаде, а вместо него посадить их единственного сына Шехзаде Мурада, которому, на данный момент ещё всего лишь пять лет.—невольно приведя это к тому, что Ольга погрузилась в новую, не менее мрачную глубокую задумчивость о том, как ей совладать с коварной венецианкой Нурбану, что помогло ей, на время забыть о, терзающей трепетную душу, невыносимой утрате, постепенно наполняясь яростной воинственностью и желанием, как можно скорее низвергнуть ненавистную, уже заочно, противницу, что отразилось в голубых глазах, подобно вспыхнувшему адскому пламени, уничтожающему и обращающему в прах всё то, что попадётся на пути, а очаровательное лицо озарила загадочная пленительная улыбка, способная растопить любой, даже самый крепкий лёд. Стамбул. Очнулась юная Ольга лишь тогда, когда, буквально спустя какое-то мгновение, флотилия Барбароссы Хайреддина-паши бросила якорь на пристани Золотой рог, где моряков радушно встречали горожане Османской столицы и, сведя, доставленных невольниц, по деревянному трапу на берег, матросы повели их в главную султанскую резиденцию для того, чтобы самых лучших и красивых оставить в общем гареме. Среди них находилась и юная Ольга Хатун, смиренно идущая на встречу к своей судьбе, даже не догадываясь о том, что в череде с другими невольницами ей предстоит стоять до самого вечера, пока их всех хорошенько ни осмотрят калфы с евнухами и ни отберут себе самых достойных, на что девушке было абсолютно всё равно. И вот невольницы уже в смиренном ожидании стояли у ворот дворца Топкапы, выстроившись в одну шеренгу друг за другом, с огромным интересом посматривая на великолепное мраморное здание с колоннами и арками, что делало его похожим на невесомое облако, окружённое роскошным садом с искусственными водоёмами и фонтанами, озаряемое яркими солнечными лучами, лишь усиливающими его великолепие. --Ну и, что нам делать с таким количеством женщин?! Куда и где мы их будем размещать!—недовольно возмутился писклявым голосом один из евнухов в дорогой одежде, что выделяло его из всех младших его сослуживцев. Этим знатным агой и был кизляр-ага Сюмбюль, брезгливо всматривающийся в бледные измождённые лица молоденьких разновозрастных невольниц, которых после внимательного осмотра, проводимого главной дворцовой лекаршей с помощницами, делили на две категории: годные и не годные, последние из которых отправлялись на рынок рабов для продажи. А между тем, так незаметно, очередь, наконец-то, дошла до юной несчастной бывшей Великой русской княжны, внимательным осмотром которой, незамедлительно занялись главная дворцовая лекарша с молоденькими помощницами, вставший напротив золотоволосой невольницы, Сюмбюль-ага заинтересовано спросил, не обращая никакого внимания на её отрешённость: --Как твоё имя, Хатун? Сколько тебе лет? Откуда ты к нам прибыла? Это вырвало девушку из глубокой апатии, благодаря чему, она мгновенно опомнилась и поняла его, ведь она хорошо знала турецкий язык, на котором, ничего не скрывая, принялась рассказывать всё то, что он сейчас требует от неё: --Моё имя Ольга, ага. Мне семнадцать лет. В прошлой жизни я была русской царевной. Воцарилось длительное молчание, во время которого молодой кизляр-ага ошалело переглянулся с младшими помощниками, не в силах поверить в то, что они, наконец-то, нашли ту самую девушку, которую с нетерпением ждали все эти последние два с половиной года, из-за чего незамедлительно собрался с мыслями и, терпеливо дождавшись окончания акушерского осмотра, сию же минуту, определил невольницу в ширенгу к тем рабыням, которых отобрал для общего гарема ранее, приятно удивлённый тем, что юная Ольга Хатун разговаривает по-турецки свободно и с лёгкостью. --Немедленно идите и доложите Достопочтенной Хюррем Султан о том, что, в гарем прибыли новые наложницы!—приказал он двум подчинённым. Те его прекрасно поняли и, почтительно откланявшись, убежали во дворец, провожаемые одобрительным понимающим взглядом кизляра-аги, который, простояв так несколько минут, вернулся к выполнению своих прямых обязанностей по отбору новоприбывших невольниц, после чего подал повелительный знак о том, что отбор закончен и остальные, кого не отобрали для гаремов Шехзаде, могут отправляться на невольничий рынок и, когда все разошлись, он вернулся в гарем, где, отобранным невольницам, калфы уже давали первые наставления, настраивая их на жизнь в гаремах и на то, как себя полагается вести для того, чтобы жизнь для них стала раем. Именно, в эту самую минуту, к воротам, ведущим в ташлык, где уже своими повседневными делами занимались гаремные обитатели, царственно подошла Достопочтенная госпожа Хюррем Султан, облачённая в шикарное парчовое платье цвета морской зелени, которое было обшито золотым гипюром с крупным частым рисунком и каймой, решившая пойти ко мне в покои для того, чтобы проведать горячо любимого сына, то есть Шехзаде Селима, оставшегося в столице регентом Османской Империи в то время, как уже ровно несколько месяцев её Дражайший порфироносный муж Султан Сулейман вместе с младшими сыновьями Шехзаде Баязидом и Джихангиром находились в длительном военном походе на персов, но, обратив внимание на новеньких рабынь, вставших в почтительном поклоне перед ней, кивком головы подозвала к себе преданного кизляра-агу и, когда он подошёл, чуть слышно спросила: --Среди этих наложниц есть та, о которой я дала распоряжение Барбароссе, Сюмбюль? Тот расплылся в услужливой улыбке и, взяв Ольгу под локоток, вывел из общего ряда и, подведя к Султанше, ничего не скрывая, доложил, вновь почтительно поклонившись: --Вот эта Хатун, госпожа! Её имя Ольга, на долю которой выпала страшная морская трагедия, в ходе которой несчастная юная девушка потеряла дражайшего возлюбленного и теперь убита горем, не зная того, как ей найти в себе силы для того, чтобы начать жизнь с чистого листа. Сердечные и душевные раны её продолжают, очень сильно болеть и кровоточить, но мы обязательно ей поможем их залечить, госпожа. Довольная добросовестным выполнением её личного распоряжения, Хасеки Хюррем Султан одобрительно кивнула и приказала, подошедшей к ним в смиренном ожидании новых распоряжений, ункяр-калфе по имени Нигяр, почтительно им поклонившейся: --Немедленно отведите рабынь в хаммам, где их осмотрит главная дворцовая акушерка с помощницами, а опытные чернокожие банщицы-эфиопки помогут им смыть всю дорожную грязь, но, а после приведи ко мне в покои самых красивых и умных для того, чтобы я смогла сама выбрать из них ту гедиклис, которая сегодня разделит ложе с моим сыном-регентом! Не говоря больше ни единого слова, рыжеволосая мудрая красавица с изумрудными глазами Хюррем Султан, обладающая шикарной фигурой, а именно стройной, как ствол молодой сосны, талией и пышными упругими формами, продолжила свой путь к главным покоям, где уже ровно, как три месяца временно проживал Шехзаде Селим, который, в данную минуту, душевно беседовал с адмиралом Хайередином Пашой о морском военном походе, плавно перейдя к страшной морской катастрофе, во время которой едва ни погибла, спасённая Пашой, юная девушка, которую он доставил в гарем в качестве личного подарка для юного двадцатилетнего Шехзаде, чрезвычайно обеспокоенный душевным равновесием несчастной, благодаря чему душевно попросил юношу проявить к юной Великой русской княжне Ольге Романовой снисхождение с терпением и с заботой. Селим пообещал Паше это. Они расстались. Мужчины даже не догадывались о том, что весь их душевный разговор о страшной морской трагедии слышит Михримах Султан, красивая белокурая двадцатидвухлетняя девушка с выразительными серыми, обрамлёнными густыми ресницами, глазами с изящным носиком и чувственными губами, обладающая стройной фигурой и пробивным неукротимым характером, но при этом, справедливая и жизнерадостная. И вот, терпеливо дождавшись момента, когда за Барбароссой закрылись створки широкой двери, а её дражайший брат, светловолосый голубоглазый красавец вышел на балкон и, оперевшись сильными мужественными руками о мраморную перекладину ограждения, глубоко потрясённый недавним разговором, погрузился в глубокую мрачную задумчивость о незавидной судьбе, подобранной Барбароссой из жутко холодной океанической воды, несчастной юной девушки, потерявшей всё то и тех, что и кого любила с пламенным трепетом, по воле жестокой судьбы став из племянницы Императора и гражданской возлюбленной жены героически погибшего капитана шикарного лайнера бесправной рабыней, удивлённый тем, что девушка не лишилась рассудка после той кошмарной ночи, когда всё пошло ко дну вместе с «Титаником». --Конечно, поверить в случайное перемещение во времени, очень сложно, но в жизни случаются всякие метаморфозы и жестокие сюрпризы, Селим.—наконец, постепенно собравшись с мыслями и немного успокоившись, вышла к брату из тени Михримах Султан, чем мгновенно вывела его из глубокой мрачной задумчивости, что стало для него полнейшей неожиданностью, благодаря чему, он печально вздохнул и поделился с дражайшей сестрой своими мрачными мыслями: --Мы не должны оставлять без заботы с вниманием Ольгу Хатун, Михримах, ведь в том печальном состоянии, в котором она находится все эти последние десять дней, девушка может сотворить с собой всё, что угодно для того, чтобы, вновь воссоединиться со своим отважным капитаном. Возле неё постоянно должен находиться кто-нибудь, да и рабыней её сложно назвать по той лишь простой причине, что она вовсе не была захвачена в плен во время набега, либо продана на рынке. Барбаросса спас её, подобрав полумёртвую, измождённую морально и физически, не говоря уже о том, что замёрзшую из жутко холодной океанской воды с обломка, на котором несчастная девушка находилась сразу после того, как её корабль пошёл ко дну. --И, что же ты предлагаешь, лев мой?—осторожно поинтересовалась у сына, вышедшая к нему на балкон, Хюррем Султан, чем мгновенно привлекла к себе внимание детей и заставила их почтительно ей поклониться, а Шехзаде Селима поцеловать ей руки. --Поселите Ольгу Хатун в одну из комнат на этаже для фавориток и выделите верных служанок с калфой и агами для того, чтобы возле неё постоянно кто-то был и не позволял оставаться в одиночестве, валиде, так как несчастная находится в таком подавленном состоянии, что может попытаться свести счёты с жизнью.—чрезвычайно серьёзным тоном распорядился Шехзаде Селим, решив стать для девушки другом, что поможет ему постепенно начать исцелять её истерзанное сердце вместе с душой. Хюррем с Михримах Султан прекрасно поняли Шехзаде Селима и, с мрачной глубокой задумчивостью переглянувшись между собой, согласились с его разумным решением, успев сделать для себя вывод о том, что юная несчастная Хатун, вовсе не рабыня и требует к себе совершенно иного отношения. А между тем, новоприбывшие рабыни, среди которых находилась Ольга Хатун, сопровождаемые калфами, возглавляемыми крымчанкой Нигяр, пришли в просторное мраморное, хорошо отопленное и занесённое густыми клубами пара, помещение дворцового хамама, где наложницами, мгновенно занялись опытные банщицы-негритянки, которые принялись тщательно отмывать их невинные стройные тела, втирая в них, размягчающие и увлажняющие кожу, ароматные масла и избавляя их от не нужной растительности, придавая им нежность, благодаря чему, девушки так сильно разомлели, что уже начали дремать, вальяжно лёжа на тёплых мраморных плитах, что продлилось ровно до тех пор, пока в хамам ни пришла главная дворцовая акушерка с помощницами, немедленно приступившая к тщательному осмотру невольниц, что временами девушкам было, крайне не приятно, даже болезненно и унизительно, из-за чего многие чувствовали себя скованно, и даже пытались оказывать отчаянное активное сопротивление, не говоря уже о том, что плакали, в связи с чем, калфам приходилось применять силу. --Все вы здесь являетесь рабынями Султана Сулеймана, а это означает лишь одно, что вашу судьбу решает он и его достопочтенная главная Хасеки Хюррем Султан! Да и, каждый сам создаёт себе здесь ад или рай! Всё зависит от вас самих! Если будете вести себя смирно и благоразумно, не провоцируя ссор, драк и склок, дворец Топкапы, где вы все, сейчас находитесь, превратится для вас раем на земле, поэтому ведите себя прилежно, хорошо учитесь и проявляйте почтительное уважение ко всем представителям Правящей Династии!—призывая наложниц к благоразумию, громким голосом произнесла Нигяр-калфа, уже успевшая, заприметить то, как благоразумно ведёт себя Ольга Хатун, внимательно выслушивая все советы с рекомендациями акушерок, что пришлось по душе, стоявшей неподалёку, старшей калфе, заставив ту, бесшумно подойти к наложнице и, взяв её под локоток, отвела в сторонку и, одарив доброжелательной улыбкой с одобрительными словами, напоминающими, наставленческий совет, произнесла: --Мне искренне жаль, что на твою долю выпало судьбой пережить страшное кораблекрушение, в котором ты потеряла всех кого любила, но ты не сломилась и избрала для себя самую правильную тактику, Хатун. Вот только, пусть ты, сейчас и проявляешь покорность, но будь предельно внимательна ко всему и ко всем. Помни о том, что здесь в гареме никому нельзя доверять, кроме себя, ведь все, находящиеся здесь, рабыни, являются себе соперницами, способными беспощадно попереубивать друг друга, да и, что касается твоих утрат, оставь их глубоко в душе, не позволяя им, помешать тебе в борьбе за сердце Шехзаде Селима!—чем и ввела Ольгу в глубокую мрачную задумчивость о её, хотя и мудрых, но пугающих словах, от чего девушке стало не по себе, но, сохраняя прежнюю доброжелательность с покорностью, она почтительно кивнула калфе, обещая, хорошо подумать над мудрым советом, что заставило Нигяр-калфу одобрительно кивнуть и, не говоря больше ни единого слова, вернуться к другим наложницам, что позволило юной Цесаревне Ольге продолжить своё омовение. Когда же всеобщий осмотр с омовением были завершены, а наложницы переоделись во всё чистое, вернее сказать в простенькое форменное облачение, калфы с агами отвели их общую просторную комнату, где новеньких рабынь определили каждую на своё место, одетую в шёлковое яркое оранжевое платье с парчовыми вставками и шифоновыми рукавами, Ольгу Хатун вместе с другими отобранными невольницами, среди которых была и Добромира Хатун, старший евнух по имени Гюль-ага вместе с ункяр-калфой Нигяр сопроводили в просторные, выполненные в зелёных и бирюзовых тонах с разбавлением золотой многочисленной лепниной, покои Хюррем Султан, которая, в данную минуту царственно восседала на парчовой тёмной тахте, залитая в ярких золотисто-медных лучах, заходящего за линию горизонта, апрельского солнца. Там девушек выстроили в шеренгу в почтительном поклоне и в смиренном ожидании благодатного момента, когда достопочтенная Султанша, наконец, соизволит обратить на них своё Высочайшее внимание. Оно продлилось не долго. И вот, Хюррем Султан, почувствовав, что в покоях находится не одна, наконец, с царственной грацией встала с тахты и, приблизившись к наложницам, принялась вдумчиво всматриваться в хорошенькое личико каждой из них, пока ни встретилась взглядом с, погружённой в глубокую мрачную задумчивость, Ольгой Хатун и, одарив её доброжелательной улыбкой, произнесла по-русски: --Расслабься, Хатун. Тебе не придётся больше убиваться от горя. Отныне, ты становишься моей помощницей и жить будешь в покоях для фавориток. Тебе будут прислуживать рабыни, личная калфа и евнухи. Такого решение моего дражайшего сына Шехзаде Селима.—чем ввела юную золотоволосую девушку в состояние лёгкого ошеломления, во время которого она мгновенно вышла из мрака глубокой скорбной печали и, устремив потрясённый бирюзовый взор на Султаншу, с огромным негодованием поспешила осведомиться: --Госпожа, Вы уж меня великодушно простите, но я не понимаю. Как я могу жить в покоях для фавориток, вовсе не являясь таковой? Я обычная гедиклис. --Ты правильно всё поняла, Хатун, но ошиблась в одном, а именно в том, что ты совсем не рабыня, а подарок моему Шехзаде. Это совсем другое дело, не говоря уже о том, что, автоматически стала гёзде—фаворитка. Ложе с моим сыном ты разделишь тогда, когда морально и духовно сама будешь к этому готова.—согласилась с подопечной мудрая Хасеки Хюррем Султан, слегка поправив её и объяснив, сложившуюся ситуацию, что девушка хорошо поняла и, глубоко тронутая, проявленной заботой к её чувствам с душевным равновесием, одобрительно кивнула и, вновь замолчала. Это позволило мудрой Хюррем Султан продолжить внимательно всматриваться в лица других наложниц, мысленно решая то, кого бы отправить к сыну в покои на хальвет этим вечером, пока ни остановилась на против Добромиры Хатун и участливо спросила: --Как твоё имя, Хатун? Откуда ты прибыла к нам? --Добромира, госпожа. Меня прислал к вам крымский Хан, где я проходила обучение эти последние два года. Родом я из села Рогатин.—застенчиво улыбаясь, откровенно ответила юная славянка, не смея поднять на рыжеволосую Султаншу взгляд, что глубоко потрясло Хюррем Султан, уже не уверенную встретить здесь, в стенах величественного дворца Топкапы кого-нибудь из земляков, чем оказалась приятно удивлена, благодаря чему, тяжело вздохнув и продолжая доброжелательно улыбаться, распорядилась, обращаясь к ункяр-калфе со старшим евнухом: --Готовьте Добромиру Хатун, Нигяр! Сегодня она разделит ложе с Шехзаде селимом. Те поняли госпожу и, почтительно откланявшись, увели, выбранную госпожой, наложницу вместе с другими Хатун, оставляя Султаншу в обществе Ольги Хатун. И вот обе молодые женщины, наконец-то, оставшись одни, что позволило им удобно расположиться на пуфике и тахте, сконцентрировавшись на вышивании, во время которого они душевно заговорили друг с другом. --Так странно, госпожа, ведь ещё десять дней тому назад я была счастливой невестой моего дражайшего возлюбленного, собираясь выйти за него замуж в июле и благополучно родить ему сына, а теперь всё пошло ко дну вместе с «Титаником», превратив меня в наложницу Шехзаде Селима!—печально вздыхая и с горькой усмешкой поделилась с Хюррем Султан Ольга, смирившись с утратой и, прекрасно понимая, что горько рыдать и пытаться свести счёты с жизнью, никого и ничего не вернёшь, а значит, необходимо найти в себе силы для того, чтобы продолжить жить дальше. --Ничего, Хатун! Постепенно ты исцелишься и найдёшь в себе силы для того, чтобы, вновь полюбить, как это смогла сделать я много лет тому назад, думая, что все мои родные и близкие погибли во время очередного татарского набега, но, как я сегодня узнала у моего бывшего жениха Степана жизнь сложилась очень хорошо. Даже дочь родилась—Добромира. Теперь она в гареме моего дражайшего сына и, возможно утром станет его фавориткой.—понимающе тяжело вздыхая, с доброжелательной улыбкой морально поддержала очаровательную юную подопечную Достопочтенная Хюррем Султан, прекрасно зная о том, что Ольге нет до этого никакого дела. Зато до этого было дело до дражайшей Баш Хасеки Шехзаде Селима Нурбану Султан—черноволосой хладнокровной красавице с выразительными большими изумрудными глазами, обрамлёнными густыми шелковистыми ресницами, белоснежной атласной кожей, чувственными алыми губами и стройной фигурой, облачённой в тёмно-зелёный бархат с парчой. Девятнадцатилетняя Султанша излучающая свет пришла в великолепные покои к мудрой свекрови для того, чтобы серьёзно с ней поговорить и настоятельно попросить о том, чтобы та не лезла в их с Шехзаде Селимом семейную жизнь, но, застав в покоях новоприбывшую рабыню, приказала раздражительным тоном: --Пошла вот, Хатун! Ольга всё поняла и, с плавной грацией поднявшись с тёмного синего парчового пуфика и, сделав почтительный реверанс Валиде Хюррем Султан с Баш Хасеки Нурбану Султан, пожелала им доброго вечера и с их молчаливого одобрения ушла из великолепных покоев, провожаемая благодарственным взглядом обеих Султанш, что позволило им, наконец-то, перейти к тому деловому разговору, для чего дерзкая венецианка пришла сюда без приглашения, из-за чего Хюррем Султан не стала молчать и высказала невестке всё то, что о ней думала: -- Да, как ты смеешь, Хатун, врываться ко мне в покои так бесцеремонно?! Совсем стыд потеряла?! Пошла вон с глаз моих! Только Нурбану даже и не собиралась идти на поводу у свекрови, вместо чего, она, вновь с наигранным почтением поклонилась свекрови и, продолжая любезно улыбаться, произнесла: --Это, как я смею, Валиде?! А, что мне ещё остаётся делать кроме, как ни бороться за моё с Шехзаде Селимом семейное счастье, которое Вы всячески разрушаете, подбирая и подкладывая в постель к нему новых наложниц, даже не интересуясь тем, желает ли Селим этого!—что заставило Хюррем Султан презрительно фыркнуть: --Ещё тебя я спрашивать буду о том, как мне управлять гаремом и личной жизнью собственного сына, Хатун! Между Султаншами воцарилось длительное, очень мрачное молчание, во время которого они с воинственной враждебностью смотрели друг на друга, не зная того, что ещё сказать, благодаря чему погрузились в глубокую задумчивость.