Мы все умрем!

       Июнь в исландской деревушке Миккель без колебаний считал лучшим временем в своей жизни. Жить в доме фермеров и НЕ ухаживать за скотом — это же чистая роскошь! Заслуженная причем. Миккель приложил немало усилий, чтобы доставить Рейнира домой в целости и сохранности, и полагал, что теперь имеет право на бесплатный полный пансион. Во-вторых, Сигрюн опять удивила его. Она не стала ныть и жаловаться на скуку, как в затянувшемся карантине на исландском судне. Оказалось, что она любит и поболтать, и посидеть в тишине, и погулять полдня, и сходить на танцы, и примерять платья, и спать до обеда — все, что нравится любому здравомыслящему человеку (кроме платьев, конечно). И она все еще хотела, чтобы Миккель отправился с нею в Далснес — несмотря на его специфическое и неистощимое чувство юмора. Он прекрасно понимал, что никому не нравится быть предметом шутки, даже тонкой и остроумной (хотя, честно говоря, некоторые кретины, особенно на руководящих должностях, вполне заслуживали осмеяния). Но как только ему подворачивалась возможность с серьезным лицом вставить острое словцо, он не мог остановиться. Красота и изящество фразы или ситуации раз за разом оказывались превыше вежливости и даже здравого смысла. Длинный послужной список с рекордным числом увольнений за мелкое хулиганство и нарушение субординации и столь же длинная история неудач на личном фронте Миккеля не останавливали. Но вот появилась Сигрюн, яркая, смелая, непосредственная, такая живая, а самое главное — ей нравился сам Миккель, целиком, вместе с сарказмом, лишним весом и бакенбардами. В пустые сараи или на горячие источники она его волокла с энтузиазмом, и прямым текстом говорила, зачем. И Миккель мог бы списать это на норвежскую свободу нравов, но при этом Сигрюн так трогательно выдумывала совершенно детские оправдания, чтобы он поехал с ней знакомиться с родителями и вообще остался в Далснесе, что у Миккеля перехватывало дыхание от нежности, и он в кои-то веки ничего не пошутил про должность дегустатора еды. И вообще старался избавить Сигрюн от своих лучших (то есть, худших) шуток и вываливать их на кого-нибудь другого. Для этого рядом всегда есть Эмиль. Эмиль — легкая добыча, тем более сейчас, когда он обзавелся еще одним уязвимым местом в дополнение к пробелам в образовании, тщеславию, брезгливости и всем прочим своим восхитительным чертам. Сейчас к ним добавились нежные чувства к разведчику-финну. После того как двое парней на несколько дней потерялись на просторах Тихого мира, их необычная дружба резко перешла в следующую стадию. Особенно когда Рейнир отбыл в Академию Сейдур и оставил свою комнату в их полном распоряжении. Эмиль пытался скрывать этот роман, но так неуклюже, что просто смех разбирал. А Лалли даже не старался соблюдать приличия на публике. Ничто ему не мешало в любой момент повиснуть, усесться или улечься на Эмиля, и сложить локти и руки на абсолютно любую часть шведа. Эмиль краснел, но нахала не сгонял. Вот и сейчас Миккель с усмешкой смотрел в окно гостиной-столовой. Стекло неплохо служило зеркалом и отражало другие столы. Эмиль же явно думал, что его никто не видит, раз Миккель таращится в другую сторону и загораживает его от Сигрюн. В мнимой безопасности Эмиль то и дело убирал пальцами крошки с губ Лалли или заправлял его белесые вихры за ухо. В ответ Лалли откусывал очередное печенье прямо из рук друга и самого его тоже в шутку кусал за пальцы. Ну и ежеутренний ритуал обмена едой, куда без него. Лалли выгреб со своей тарелки бобы и шпинат в порцию Эмиля и взамен забрал его булочку с джемом. Миккель разглядывал эту сцену и вдруг вспомнил все многочисленные разы, когда он видел мальчишек у витрины или внутри местной бакалейной лавки, и огромный пакет лакричных булочек-улиток (в память о давно утерянной древней пряности называемых коричными), который ребята привезли из Рейкъявика, и регулярные вылазки Лалли на кухню… План неплохой такой шутки сложился в голове Миккеля. Вероятность успеха не стопроцентная, но попробовать стоило. Главное — подловить Эмиля сейчас наедине, без Сигрюн или Лалли. Лалли мог разрушить всю интригу, Сигрюн — сама попасться в ловушку. Удобный момент случился сразу после завтрака, когда объект направился в уборную. Миккель проследовал за ним. — Эмиль, ты там? — произнес он задумчиво, глядя в зеркало над раковиной. От основного помещения унитаз отделяла невысокая фанерная кабинка. Сапоги, что виднелись из-под ее двери, очень походили на эмилевы, но убедиться лишний раз не помешает. Сердитого «Занято!» на шведском хватило для проверки. Так, жертва загнана в угол и волей-неволей выслушает все, что надо. К сожалению, из-за удвоенного количества бобовых и клетчатки в рационе у жертвы с пищеварением полный порядок, надолго Эмиль там не задержится, и Миккелю надо было срочно и грубо переходить к сути дела, безо всяких подводок. — Забавную штуку я сегодня вспомнил. — Тут Миккель вспомнил другую, незабавную штуку — что Эмиль неважно воспринимает датское произношение, и надо говорить четче. — А ты знал, что есть такое интересное заболевание — обитатели Старого мира называли его синдромом приобретенного иммунодефицита… — Дурацкое название, — донесся приглушенный ответ. — …Сокращенно СПИД. Смертельное, в принципе. Вирус подрывал естественный иммунитет, и человек мог умереть от любой обычной простуды. Некоторое время считалось, что этот вирус угрожает цивилизации, но потом разработали довольно эффективные лекарства, и честь послужить концом Старого мира перешла к Сыпи. Интересно вот, мог ли СПИД уничтожить иммунитет к Сыпи тоже… — Ну и зачем ты мне это рассказываешь? — отозвался Эмиль несколько натянуто. — А, я не дошел до самого примечательного. Передавался этот вирус не так легко, как Сыпь, не по воздуху, а только через обмен физиологических жидкостей — при переливании крови, например, или сексуальных контактах. Считалось, что в группе максимального риска были гомосексуалисты. Возможно, из-за большего числа сексуальных партнеров. Шелест бумаги за дверью остановился. — Понятия не имею, что в этом интересного, — ответил Эмиль, и голос его дрогнул совершенно отчетливо. — Меня это не касается. — Нет-нет, что ты, конечно. — В отличие от него, Миккель виртуозно умел скрывать улыбку и поддерживать ровный тон. — А вот Лалли… Иногда у меня создается впечатление, что его это как раз могло бы касаться. Тишина стояла секунды три. — Нет, — возразил наконец Эмиль и принялся шуршать одеждой. — А ты его спрашивал? Дверь рывком распахнулась и чуть не стукнула Миккеля по спине. — Я понял! — Эмиль практически выпал из кабинки в возмущении. — Это очередная твоя дурацкая шутка! Не, фигушки, больше я не попадусь. И с улыбкой триумфатора он шагнул к наружной двери, но тут же остановился, покраснел и протиснулся мимо к умывальнику. Миккель занял освобожденную кабинку. Чтобы перерыть шум воды из крана, ему пришлось повысить голос для финального штриха. — Уверяю тебя, в этот раз я ничего не придумываю. Сам подумай — почему исландцы промариновали нас в карантине вдвое дольше обычного, хотя почти у всех у нас подтвержденный иммунитет? — Потому что у них мозги от страха отсохли! — огрызнулся Эмиль и, чертыхаясь под нос, поспешно удалился. Отлично, наживка закинута, следующий ход за матушкой-природой. *** Эмиль, мягко говоря, нервничал. Жестко говоря — падал в пучину паники. Только вчера он избежал очередного розыгрыша Миккеля и кое-как выбросил из головы все иррациональные сомнения. А сегодня… С утра Лалли оттолкнул Эмиля вместо утреннего поцелуя и схватился за подбородок. Заурчал даже, как злой кот. После долгих уговоров Эмиль нежно отвел руку Лалли от лица и долго в ступоре смотрел на россыпь шершавых красноватых пятен на его подбородке и совсем мелких красных точек на шее. Мозг Эмиля перемкнуло. Он сразу и безоговорочно понял, что именно видит. Это конец. Для них обоих. В памяти тут же всплыли все постеры про Сыпь в кабинете естествознания в школе и картинки в учебниках. И еще единственный встреченный им человек с подтвержденной инфекцией (кроме троллей, конечно)… Туури. Да, тогда, в зимних сумерках, он лишь мельком заметил пятна на ее шее, когда Миккель сдвинул ворот ее водолазки, чтобы убедиться в том, что и так все знали. Да, у Лалли иммунитет, но что вот это еще может быть? Лалли же не отличался… чистоплотностью и частенько возвращался с разведки умазанный в троллятине по макушку. Да, никаких признаков инфекции у него не было ни в Дании, ни на карантине… но кто знает, как работает этот дурацкий спид? Что если он не убивает иммунитет мгновенно, и вирус Сыпи проявится не за пару недель, а намного дольше? Миккель, блин, не сказал ничего самого важного: каковы симптомы и инкубационный период этого самого спида. Но от одной мысли, что придется идти к Миккелю и выпытывать подробности, у Эмиля подгибались колени. Он же не выдержит, если датчанин опять сообщит нечто ужасное, а тот непременно так и сделает, он же не всегда врет, часто и правду говорит, просто с подковырками, такими тонкими, что ты только через пять минут понимаешь, что над тобой посмеялись. Спросить у Лалли? Так он явно не в курсе, иначе аккуратнее бы обращался с зараженными тварями в экспедиции. Да уж, Лалли… Тут Миккель наступил на еще одну мозоль. Молчаливый, нелюдимый финн так легко и непринужденно ответил на эмилевы попытки перейти от дружбы к чему-то большему и порой, наедине, без капли смущения показывал такие неочевидные приемы, что Эмиль не мог отделаться от мысли, будто у того опыта вагон и еще тележка. Но это бы означало, что для Лалли он, Эмиль, далеко не первый и единственный, а вообще ничего особенного не значит, а это уже чересчур. Для самого Эмиля. И он убедил себя, что Лалли просто от природы одарен в любых физических занятиях, где не требуется поднимать тяжести. А сейчас подозрения приползли обратно и переросли в уверенность. По идее, надо бы спросить напрямую, но, во-первых, как? Вот просто — как?! «Сколько у тебя до меня мужиков было?» Ну неприлично же! А во-вторых, какой смысл сейчас спрашивать? Все равно им жить осталось недолго… Это было не просто ужасно, а в высшей степени несправедливо! Пережить все кошмары Тихого мира и загнуться в центре цивилизации, в расцвете юности, даже не успев потратить весь гонорар! В этой глухой деревне даже не на что тратить деньги, кроме тортов и… Стоп. Деревня. Тут же, кажется, почти все неиммунные, как Рейнир? А что если Эмиль успел на кого-нибудь надышать? Он, конечно, был не против мировой славы, но отнюдь не как злодей, который завез Сыпь в Исландию! Он застонал, как будто уже покрылся Сыпью с головы до пят. «Я-умру-Лалли-умрет-все-умрут-я-…» — Что? — Лалли выдернул свою руку из хватки Эмиля и изобразил свой фирменный негодующий взгляд «не чуди». Эмиль попробовал выбраться из заколдованного круга мыслей, но угодил в другую карусель, «что-делать-что-делать-что…» — Ты болен, — произнес он вслух, к собственному удивлению. Лалли, впрочем, не удивился и недовольно фыркнул, как он обычно делал, когда считал болтовню Эмиля ненужной. Следующая фраза вышла тоже сама собой. — Нам надо к врачу. Да, точно, они отправятся к нормальному, человеческому врачу. Эмиль, кажется, раньше мельком замечал какой-то красный крест в деревне. Доктор запустит протокол локализации эпидемии — если тут вообще есть такой протокол. В любом случае, настоящий специалист, а не заменитель вроде Миккеля, лучше знает, что делать. Уцепившись за эту чуть более оптимистичную мысль, Эмиль снова поймал ладонь Лалли и потащил его прочь из дома и зигзагами вглубь деревни. По прямой не получалось, потому что он сворачивал в переулки или хотя бы на другую сторону улицы при виде любого прохожего. Ни к чему подвергать опасности еще больше людей. Эмиль не очень хорошо помнил, где видел тот красный крест, и дорога рисковала затянуться до бесконечности, но тут Лалли встал как вкопаный и ткнул пальцем в нужный дом, который Эмиль и его паника в упор не заметили. Уставившись на окрашенную в белый дверь и табличку с надписью «Yfirlæknir Gunnar Ólafsson» и чем-то вроде часов работы, Эмиль обнаружил очередной пробел своего плана (если этот комок мыслей можно было назвать планом). Исландский медик посреди Исландии вряд ли знал шведский язык. И как Эмилю объяснять столь деликатную ситуацию? Попросить кого-то помочь? Но дядя Торбьорн с тетей Сив уже уехали, и старик-норвежец тоже. Молодящаяся финская дама могла бы попереводить для Лалли, но Лалли не знал всех жутких подробностей, а объяснить ему, в чем дело, Эмилю не хватило бы ни духу, ни словарного запаса. Оставался только один выход — все-таки обратиться к Миккелю. Очередной ступор был прерван звоном колокольчика, когда дверь распахнулась, и на крыльцо вышел доктор и уставился на двух безмолвных посетителей. Эмилю пришлось задрать голову, чтобы заглянуть ему в глаза. По росту и ширине доктор не уступал Миккелю, что тоже не придавало уверенности. И произнес он что-то ехидное, мало похожее на приветствие. Эмиль поспешил сказать хоть что-нибудь, пока герр Олафссон (или как тут вообще принято обращаться к старшим?) не заскучал и не ушел. — Я, ну, это… У нас тут проблема, даже катастрофа, не знаю, как объяснить, все очень сложно. В общем… у моего друга Сыпь. Герр Олафссон сохранял раздражающее спокойствие, еще сильнее напоминая Миккеля. И вместо очередной тарабарщины он вдруг сказал: — А, сыпь. Входите внутрь, я буду смотреть. Прозвучало это не так серьезно и срочно, как Эмиль боялся или надеялся. На секунду он удивился, что понимание вообще случилось, но эта мысль была далеко не самой главной. Важнее затащить робеющего Лалли внутрь, усадить на кушетку и нервно вздрагивать от того, как беспечно, без маски, врач осматривал лицо Лалли. Ну хоть в перчатках, и то ладно. Может, у доктора и есть иммунитет, но Эмиль почувствовал, что обязан предупредить его о другой опасности. Осталось только подобрать слова. — Но у него, мне кажется, еще и другая инфекция, которая разрушает иммунитет к Сыпи. Вы бы поосторожнее… Хоть маску наденьте. — Зачем маску? — Нет, доктор явно не был шведом и чего-то недопонял. — Почему иммунитет? При чем? Vitleysa… Оу, ты хочет сказать, Refsing Guðanna, как по вашему… Нет, это не есть та сыпь. Просто сыпь. Лалли зыркнул на Эмиля. — Не Сыпь, дурак! — Не Сыпь? — Эмиль, кажется, забыл даже родной язык. Мозг его отключился с концами. А герр Олаффсон тем временем осмотрел и другие части Лалли, и в рот заглянул, потыкал металлической палочкой, отчего Лалли ойкнул. Врач кивнул сам себе и пояснил Эмилю: — Это может быть аллергия или не… непереносимость, да. Случается. Когда другая еда или вода. — Затем он снова повернулся к Лалли. — Что ты ел, сегодня, вчера, раньше? Лалли беспомощно оглянулся на Эмиля и выдал что-то длинное и жалобное на финском, из чего Эмиль разобрал только «торт» и «шведский». А, точно, он наверняка не знал, как что называется. И Эмиль стал перечислять. После многих недель антиеды Миккеля и еще целого месяца антиеды на карантинном корабле он наслаждался нормальной человеческой пищей и помнил почти все. Да и их с Лалли маленькие столовые ритуалы тоже сложно забыть. Минут через двадцать Эмиль закончил отчет за неделю и задал другой срочный вопрос. — Так это не заразно? Или мне нужно держаться от него подальше? И, надеюсь, это пройдет, не оставив следов на лице? — Нет, нет, конечно, — ответил герр Олафссон после зловещей долгой паузы и еще более зловещей гримасы, но все-таки потом сделал лицо попроще. — Вау, два торта в один день. Этот пункт меню его настолько впечатлил, что он даже присвистнул. — Ну и что? — набычился Эмиль. — В экспедиции и на карантине мы пропустили оба наших дня рождения, так что имеем право наверстать упущенное. А я в детстве мог сам съесть целый торт или даже два, безо всякого вреда для себя. — Без вреда? — Доктор оглядел его с легким аристократическим недоумением, в который раз напомнив Миккеля. — Но… Вред же есть. Ты толс… берешь вес быстро. И еще. Вы живете у Аурни Рагнассона, так? Близко. Но ты плохо дышал, когда прошел такой короткий путь. И, — герр Олафссон обратился к Лалли, — ты из… откуда? — Suomesta, — ответил Лалли, но тут же на миг сморщил нос и добавил, — Финляндия. — Я так думал, — продолжил доктор. — Ложная аллергическая реакция, вероятно, на сахар. В форме сыпи и маленьких язв во рту. Финляндия бедная страна, чистого сахара мало. Привычки нет. А вы едите слишком много сладкое здесь. Пусть прекращает. Пьет больше воды. Я выдам… трава, заварить, полоскать рот после еды. Или растворить соду. Я запишу для Сигридур, отдайте ей. Понятно? Через неделю заходите, я еще посмотрю. Лалли кивнул, а у Эмиля аж голова закружилась от облегчения. Он плюхнулся на кушетку рядом с товарищем. И как он забыл, что бывают и всякие другие болячки? — Фух. Просто от сладкого. Не Сыпь. Не… — он замолк. А ведь скорее всего, про Сыпь он с утра вспомнил сразу (и не смог подумать ни о чем другом) потому, что кое-кто совсем недавно, буквально вчера, упоминал ее. — Миккель! Он меня опять разыграл! И как я мог поверить в какой-то дурацкий спид! Разрушает иммунитет, ага, как же! Надо же было выдумать такую чушь… Ладно, спасибо, герр Олафссон. — Оулафссон. Но лучше Гуннар, — проворчал тот чуть менее добродушно, и Эмиль почувствовал, как жар приливает к щекам. Ну когда он научится производить хорошее первое впечатление? Он поспешно извинился и стал думать, как бы сменить тему. А, точно, можно спросить, откуда доктор знает почти-шведский язык. Произношение у него странное, но знакомое. И намного лучше, чем у датчан. — Вы из Норвегии? — озвучил Эмиль последний оставшийся вариант. — Нет. Не совсем, — ответил Гуннар Оулафссон. — Я работал в Норвегии два года. Ужасно. Они не выполняют предписания врача, никогда. Я надеюсь, вы не из Норвегии, вы сделает как я говорю. — Нет, что вы, я из Швеции. А Лалли… а, да, он уже говорил. Ну, да, никаких сладостей. Вода. Чаще полоскать рот, — отрапортовал Эмиль, вскакивая, принял записку и пакетик с травой и повел Лалли на выход, но тут ему вслед прилетела еще одна фраза на норвежском c исландским акцентом: — Но СПИД есть… существует. Эмиль застыл на месте. Медленно развернулся. Слова застряли у него в горле. — Вы же шутите, да? — кое-как выдавил он из себя. Угроза врожденному иммунитету грозила разрушить ему всю картину мира. — Почему? — доктор несколько оскорбился таким недоверием. — В медицинской академии в Рейкъявике мы учили болезни Старого мира. Для, как это говорят… — он добавил что-то невнятное и продолжил по-нормальному, по-норвежски. — Он был. В Старом мире. Не сейчас. Многие носители умерли от Сыпи, потом — от самого СПИДа, потому что, да, были лекарства, хорошие, люди с диагнозом жили долго. Но лекарства сложные, невозможно их делать после конца мира, а без лекарств… За поколение все вымерли. Так что не бойся. И он не такой заразный, как Сыпь, не через воздух, только через кровь или… — Я знаю, как! — поспешил Эмиль прервать нервирующие подробности и тут же пожалел об этом, потому что доктор приподнял одну бровь, уставился ровно на руку Эмиля, и тот внезапно понял, что, сам не заметив, держит Лалли за талию. Эмиль смутился окончательно и пулей вылетел на улицу. Так, надо успокоиться. И он, и Лалли останутся в живых, и это круто, но лучше на эту улицу больше не заглядывать до конца каникул (а когда конец, кстати?). А что до подозрительной ловкости Лалли в часы досуга наедине, то можно возвращаться к прежней, утешительной версии, что это природный талант. А еще Эмиль решил больше никогда и ни за что не доверять россказням Миккеля. Кипя от радости пополам с возмущением, он чуть не пропустил еще один норвежский голос, вернее, окрик. — Эми-и-иль! — Сигрюн махала ему шагов за двадцать по другую сторону улицы. — Ты Миккеля не видел? Мы с ним собирались на горячие источники, ваши с Щепкой любимые, только Великан потерялся! — Нет, не видел! — крикнул Эмиль в ответ, а себе под нос добавил. — И видеть не хочу. Но Сигрюн уже подбежала достаточно близко, чтобы расслышать его бурчание. — Что, опять он тебя обдурил? — ухмыльнулась она безо всякого сочувствия. Эмиль заурчал недовольно на манер Лалли. Но хорошее настроение от того, что все благополучно разрешилось, не прошло, и удивительные новые истории булькали в голове и просили поделиться ими. Без некоторых мелких подробностей, конечно. — Еще чего! Но он старался. И знаешь что он рассказал на этот раз? Поклялся, что не врет… *** Миккель заметил, как с утра Эмиль выбежал из дома без завтрака, зато со смятенным видом и с Лалли на буксире. Итак, рыбка клюнула. Сигрюн все еще спала, и Миккель решил выследить жертву у местного врачебного кабинета и оказать помощь в общении с доктором, как только Эмиль осознает свою неспособность объясняться с местным населением. Но на то, чтобы преодолеть расстояние меньше километра (пусть и не по прямой), у Эмиля ушло подозрительно много времени. Наконец он прибыл, все еще волоча Лалли за собой. Миккель спрятался за ближайшим углом и понадеялся, что Лалли не станет сообщать Эмилю о слежке; остаться незамеченным он и не рассчитывал. И правда, в один момент Лалли очень недобро сощурился в сторону миккелева убежища, но тут дверь открылась, и языковой барьер непостижимым образом рассосался сам. Миккель не предусмотрел, что врач может знать какой-либо континентальный язык. Парней впустили, а минут через двадцать-тридцать выпустили, и они исчезли в направлении дома Аурни Рагнассона, а Миккель решил все же зайти к почти-коллеге и узнать результаты своей шутки хотя бы из третьих рук. — Вы Миккель, да? — с ходу спросил главврач Гуннар Оулафссон, как только Миккель по-исландски поинтересовался жалобами предыдущих пациентов. Что ж, даже возразить нечего. — Я прекрасно понимаю вас, — продолжил речь тот, явно с облегчением, что больше не нужно напрягать иностранный язык. — Сегодня я чуть было не допустил нарушение врачебной этики. Слишком велик был соблазн сказать вашему юному другу, что некая болезнь до сих пор встречается в популяции. Или что у его друга свинка, и для профилактики передачи инфекции через, хм, близкий контакт, следует наносить на лицо бриллиантовый зеленый или фукорцин. Или и то, и другое полосами. Но я поборол искушение и, вероятно, буду сожалеть об этом до конца недели. — Да уж. Это было бы очень неэтично. Для медика, — заметил Миккель со скромной улыбкой. — А вы?.. — А я не врач. Ничто не стоит между мной и искушениями. Гуннар Оулафссон вздохнул от зависти. Миккель не вздохнул, но тоже немного позавидовал его выдержке. Вот так люди и сохраняют рабочее место за собой годами. Закончив с мелкими сожалениями, он поклонился, пообещал зайти поболтать еще и отправился обратно к Сигрюн. Долгое ожидание ее не порадует. Сигрюн встретила его на полпути к дому, и отнюдь не в радостном расположении духа, но скорее в напуганном спектре, чем в сердитом. — Эй, увалень, почему я узнаю все самое важное от Эмиля? Почему ты мне не рассказывал про вирус, который убивает иммунитет к Сыпи? Эмиль говорил, он передается, когда трахаешься направо и налево! А это ж у нас в Норвегии самый простой способ выпустить пар и расслабиться после охоты! Так что ни на какие горячие источники мы не идем! Миккель вздохнул. В который раз шутка рикошетом вернулась к нему. Вместо приятной прогулки и еще более приятного купания придется посвятить день тому, чтобы разубедить Сигрюн во всем, что ей, недопоняв и криво запомнив, наплел Эмиль. На секунду Миккель подумал, что Эмиль распространял дезинформацию намеренно с целью отомстить, но по здравом размышлении отмел эту мысль. Конечно, он был бы горд, если бы от него Эмиль научился устраивать столь элегантные розыгрыши, но… Крайне маловероятно. Для этого все же нужен интеллект и некоторая злопамятность. Но все равно, пожалуй, в дальнейшем следует отказаться от злоупотребления доверчивостью Эмиля. А то вдруг это Лалли научился устраивать розыгрыши?