Ленка

      Окольный путь до своего дома Настя знала даже лучше, чем нормальный: через соседские дворы, аккуратно обойдя грядки, перемахнуть через забор и гуськом пройти под окнами отцовской комнаты к своей. За последние несколько лет маршрут выучен и отточен так, что девушка могла бы и с закрытыми глазами добраться до своей спальни.       Полякова спрыгнула с забора, перед этим удостоверившись, что отец с дядей не курят на крыльце или не смотрят в окна, и быстро метнулась в сторону огорода к рукомойнику. Вода внутри, как и всегда, была ледяной, неприятно щипающей кожу лица и ладоней. До скрежета сжав зубы, девушка намылила руки мылом и принялась с силой отмывать косметику с лица. Знакомым девчонкам и одноклассницам нравилось, как Настя красилась — ярко и, по сравнению с другими, даже красиво. Всё по канонам лихой молодёжной моды, которой Полякова старалась следовать. Вот только отцу такие боевые раскраски, как он это называл, не нравились. Ему вообще мало что нравилось.       Тушь отмывалась плохо, но натренированная девушка справилась с ней и плотным слоем голубых теней в рекордные сроки. Это хорошо ещё, что на дворе лето — зимой приходилось бегать смывать косметику к Мурке. Наспех обтерев лицо тряпкой, которой обычно вытирали руки, Полякова быстро добралась до окна своей комнаты. Привычным движением Настя подцепила доску под водоотливом и, не создавая лишнего шума, сунула в тёмное пространство зажигалку. Сигареты кончились пару дней назад, и Полякова всё это время перебивалась редкими подачками — то стрельнёт у подружек, то у местных алкашей, или, как сегодня, у Никиты. Вспомнив о Мартынове, девушка фыркнула и поставила доску обратно. «А я виновата, что Дед себе напридумывал, будто между нами что-то есть?!» — так и вертелось на языке. Этот вечер мог стать одним из лучших за всё лето, но нет, нужно было Тузову в моралиста поиграть! «Разберись для начала с Никитой» — мягко осадил парень Настю, когда та потянулась за поцелуем на прощание. Девушка так и замерла на месте, глупо хлопая густо накрашенными глазами и сжимая в руке бутылку с остатками «Дюшеса».       Забравшись в комнату через окно, и при этом даже не снеся цветы на подоконнике, Настя облегчённо выдохнула — дверь была всё ещё закрыта на шпингалет, а по всему дому разносились громкие мужские голоса. Узнай отец, что дочь его ослушалась и сбежала на дискотеку, то обычным домашним арестом дело бы не обошлось. Не помог бы даже дядька, безумно любящий и одаривающий подарками единственную племянницу. Единственную… Это слово неприятно кольнуло в груди, а карие глаза Поляковой машинально метнулись к полкам, где среди старых детских игрушек стояла деревянная фоторамка. За покрытым пылью стеклом улыбалась двенадцатилетняя девочка, стоящая возле ёлки в платье. Насте никогда не нравилась эта фотография — иногда по ночам казалось, что глаза сестры неотрывно следят за ней, а на белоснежном платье появляются пятна свежей крови. Подростковое воображение словно глумилось над Поляковой, подсовывая не только страшную картинку, но и тошнотворный металлический запах, перемешанный с сладким цитрусовым. Порой даже чудились копошения под окном и скрежет оконной рамы. В такие моменты девушка забиралась с головой под толстое одеяло и зажимала рот рукой, заглушая истерику и слёзы. Настя была бы рада убрать фотографию сестры, но отец запретил даже прикасаться к ней. Он считал, что снимки старшей дочери должны быть в каждой комнате, из-за чего находиться дома было неуютно и жутко — красные от вспышки глаза на фото будто неотрывно следили за каждым шагом Поляковой. Уж лучше бы он поехал головой на религии и увесил все углы иконами. Дядя Андрей видел все мучения брата и племянницы, но ничего не мог с ними поделать, лишь хмуро бурчал: «Была бы жива Надежда, не допустила бы такого».       Быстро переодевшись в домашние брюки и футболку, девушка запихала дискотечные шмотки на нижнюю полку в шкафу, где хранились скрученные зимние пуховики и остальная тёплая одежда, а бижутерия отправилась в шкатулку под кроватью. Отец не одобрял короткие юбчонки и блузки, которые так любила Настя, поэтому было безопаснее хранить их там, где они случайно не попадут на глаза.       Полякова бесшумно открыла дверь и прислушалась — мужчины всё так же разговаривали в гостиной, но слова тонули в бубнеже телевизора, по которому Дмитрий и Андрей смотрели футбол. Настя любила дни, когда дядя Андрей возвращался с вахты — отец не так сильно следил за девушкой, дядька привозил подарки, да ещё и поляну в его честь накрывали такую, что соседи завидовали. Жаль только, что возвращался он два раза в год.       Мужчины даже не обратили внимания на Полякову, когда та прошмыгнула мимо гостиной — слишком были заняты бегающими по полю людьми и пивом в трёхлитровой банке. Ванна, не обставленная детскими фотографиями, казалась девушке самым уютным уголочком в доме, а замок надёжно скрывал её от внешнего мира. Раньше именно здесь был «тайник» с сигаретами и спичками, но после того, как отец чуть не раскрыл секрет о вредной привычке дочери, Настя перепрятала их в более надёжное место.       В тусклом свете лампочки тени на лице девушки вытягивались особенно жутко, а кожа казалась бледной, как у мертвяка. Полякова приблизила лицо к зеркалу, покрытому разводами. «Красивая…» — всплыли в мыслях слова Никиты. С Мартыновым действительно нужно было разобраться в ближайшее время, или Тузов даже на пушечный выстрел к себе не подпустит — это Настя поняла предельно чётко. Не хочет он с другом из-за бабы ссориться! Полякова не до конца понимала весь этот любовный треугольник: ей нравился Миша, Мише нравилась она, а Дед вылез как чёрт из табакерки, разрушив все планы. И о чём с ним разговаривать?! Разве он за эти полгода ещё не понял, что его отшили? Насте не хотелось брать ответственность за мальчишеские упрямство и тупость — она же предельно ясно расставила точки в их отношениях уже давно, и это уже проблемы исключительно Мартыновские, если он их не видит. Но, несмотря на всё негодование, девушка, скрипя зубами от злости, приняла приглашение от Тузова на квартирник в субботу и пообещала ему «разобраться» с Никитой. Единственное, что оставило щекотание в желудке после разговора с парнем — это его тихое бормотание напоследок: «Если не поймёт, я ему ебало за тебя начищу…». Приятно.       Лампочка над головой моргнула, вырывая Полякову из круговорота мыслей. Давно уже пора было её поменять, да всё руки у отца не доходили. На мгновение в голове промелькнули жуткие кадры из «Кошмара на улице Вязов», который Настя смотрела с Муркой прошлым летом, а потом боялась оставаться одна дома. Тяжело вздохнув и стараясь не смотреть на собственное отражение в зеркале, девушка набрала в ладони воды и плеснула её на лицо. Сегодня можно было и не мучиться, оттирая косметику ледяной водой из рукомойника — отец всё равно не обратил внимание.       Глаза защипало от попавшего в них мыла, но Полякова упрямо их раскрыла и снова приблизилась к зеркалу, проверяя точно ли она смыла тушь до конца. Свет в комнате, казалось, стал немного тусклее, а тени на лице резче. Отражение вдруг стало злобным, с кривой хищной ухмылкой и чёрными глазами, в которых не было видно зрачков. Сердце в груди Насти забилось чаще. Привычное чувство страха поползло по пищеводу и сдавило горло невидимой ледяной рукой. Девушка в зеркале, жутко походящая на Полякову, будто неотрывно следила — лишь малейшее движение, и она выпрыгнет из зазеркалья и утащит за собой в темноту.       — Стасян! — неожиданно раздался голос дяди Андрея с другой стороны двери, из-за чего Настя оборвала игру в «гляделки» с отражением. — Ты ещё долго в туалете сидеть будешь?       Полякова поспешно закрыла кран и взглянула в зеркало, но незнакомка пропала, оставив место привычному отражению Насти. Девушка встряхнула головой, отводя одну очень простую, но пугающую до дрожи мысль: «Что-то не так. Эта хрень происходит не в первый раз» и, не оглядываясь на раковину, вышла из комнаты.       — А ну-ка стоять, — схватив за плечо, остановил мужчина племянницу. Преувеличенно-театрально обернувшись несколько раз, Андрей достал из кармана кошелёк, отсчитал несколько купюр и сунул их в руки Поляковой. — Батьке своему не говори. Это тебе на мороженное.        — Спасибо, — натянув на губы улыбку, пробормотала девушка. Перед глазами всё ещё стояла жуткая картина.       Дядя Андрей был мужчиной средних лет и, несмотря на появляющуюся плешину, казался всё ещё симпатичным, даже по завышенным Настиным меркам: ростом он был высоким, в плечах широким, с небесно-голубыми глазами. Даже россыпь морщинок в уголках глаз и между бровей не портили его внешность, а наоборот, делали его более мужественным и статным. «Ну и дура же бывшая жена дяди Андрея» — вздыхала Мурка, которой родственник лучшей подруги более, чем нравился. Он ещё и умудрялся одеваться модно! Иногда, когда дядька был в посёлке, Полякова просила его забрать её после школы — одноклассницы слюни были готовы пускать при виде мужчины.       Дядя потрепал племянницу за щёку и зашёл в освободившуюся ванную, а Настя же быстро зашагала в свою комнату, на ходу пересчитывая купюры. Андрей был даже излишне щедрым. И правда, его бывшая жена такая дура! Не зря она Поляковой никогда не нравилась. Уже в своей спальне, девушка убрала деньги в шкатулку к бижутерии.       Странное, неприятно-липкое чувство всё никак не проходило — будто фотография в пыльной рамке действительно следила за Настей. Легавая пару раз обвела комнату взглядом, убеждаясь, что никого постороннего в ней нет и включила лампу возле кровати.       — Крыша уже поехала, — нервно усмехнулась Полякова, с ногами забираясь на кровать.       Зашуршали страницы журнала «Burda». Солнце уже село, и в ночных сумерках плотная тёмная фигура под окном Насти, оставшаяся незамеченной, звонко хохотнула, подобно звону колокольчиков, и двинулась в сторону леса. Девушка в комнате поморщилась от внезапно появившегося в воздухе запаха мандаринов.