Театр только по любви

— Ты дурак, Онегин, — краснея, бурчит Володя, пока Женя целует его в щёчки и лоб, — дурак… — Я знаю, знаю, милый, — мурлычет Женя и жмётся к Вове сильнее. — В губы теперь поцелуй, это ещё приятнее, — просится Ленский и тут же сливается с Онегиным в нерасторопном ленивом поцелуе. Блондин перебирает чёрные кудри актёра, пропускает между пальцев, почёсывая Володю, слегка нажимает на его голову, чтобы войти языком глубже, а Вова звучно мычит, обнимая Женечку за шею, и легко покусывает онегинские губы. — Люблю тебя, — выдыхает старший. — И я тебя люблю, хоть ты и идиот последний, — фырчит Володя и слегка отворачивает голову от Онегина, потому что он опять лезет с нежностями. — Ну Жень, сейчас вот зайдёт кто-нибудь, и мне стыдно будет. Ай, кусаешься?! Женя отрывается от укушенной шеи и серьёзно выдаёт: — Да, а ещё хочу засос оставить. — Говорю же, придурок, — хмурится Вова и морщится: Онегин реализует свою угрозу, оставляет красное пятно на шейке Ленского. — Вот же пристал! — Красиво смотрится… Володя уже хочет огрызнуться, но дверь распахивается, и в костюмерную входит Ставрогин, а за ним и Верховенский. — Кирсанов сейчас с Игорем Павловичем разговаривает, — оповещает Коля как-то беспокойно. — Переживаете? — спрашивает Онегин, всё ещё держа Володю за руку. Пьер качает головой: — Нет необходимости. Вы были просто великолепны, а финальный поцелуй просто взорвал зал! Такие умницы, — он потрепал актёров по волосам. — Кирсанов не устоит, зуб даю. — Теперь от нас мало что зависит, — Коля опрокидывает голову на стену и прикрывает глаза. — Он такой дотошный, ему что угодно может не понравиться. — Не нагнетай, Николь, — Петруша целует его в скулу, привстав на носочки. — А вы не видели Алёну? Она делась куда-то, я уже начинаю переживать. — Пожалуйста, перестаньте, — Печорина пытается отойти от окруживших её двух мужчин, слишком уж настойчиво просящих пойти с ними на свидание, — я уже сказала «нет». — Ладно тебе, такой шанс упускаешь, — один из них крепко взял девушку за запястья и сжал так, что Алёне показалось, будто её обожгли крапивой, а второй положил руки на её грудь, — тебе понравится, малышка. Идём. — Хватит, ну пожалуйста! — Ты ещё на колени перед нами встань, — мужчина противно загоготал и вдруг смолк: на его плечо опустилась тяжёлая рука. — Молодые люди, — послышался совершенно незнакомый Алёне голос, — уберите руки от неё. — А ты ей кто? — усмехнулся тот, что держал рыжулю за руки, и отпустил её. — Что, махаться с нами будешь? — Нет, просто вызову полицию, и вас посадят за домогательство. Всего-то. Мужчины переглянулись. — Мы пошутили, вообще-то. Идём, Серёг, оставим этих душнил. Как только двое озабоченных удалились, незнакомец тепло улыбнулся Печориной. — Вы в порядке? — Да, — пролепетала рыжуля. — Простите, пожалуйста, что Вам пришлось меня защищать. — Мне вовсе не трудно. Вы Алёна, верно? Девушка вспыхнула. — А от-ткуда Вы знаете? — Мне известен каждый член этой труппы. Я Николай Кирсанов, будем знакомы. У Алёны сердце ушло в пятки. Что он теперь подумает? А вдруг это испортило ему настроение, и он закроет к чертям театр? Что же делать? Какая же она дура! — Вы прекрасно держитесь на сцене. Буду рад видеть Вас в новых спектаклях, — Кирсанов целует ручку девушки и, подмигнув ей, удаляется. «Что?..» — Алёна! — окликает её тёплый женский голос. — Лёсь, вот ты где, — это Танечка, она, кажется, светится от счастья. Но что произошло? — Ты чего? — Печорина хлопает ресницами. — Кирсанов нас похвалил! Ты представляешь? Театр спасён, Алёночка! — на радостях Ларина хватает девушку на руки, кружит и, смеясь, целует в щёки. — Я так счастлива! Девушки замирают, глядя друг другу в глаза. В Алёниных читается надежда и нежность, в Таниных — восхищение и что-то неизведанное, новое. — Ты очень красивая, — шепчет Ларина, глядя на губы подруги. «Как я этого не замечала раньше?..» — Обалдеть можно! — хохочет Петруша, стоя на сцене. — Мы смогли! Я знал, всегда знал, что мы — не пустое место. Онегин стоит в ступоре, глядя на друзей. Ему меньше всех верится, что всё закончилось, что не нужно ехать к родителям, что можно жить, как раньше. Разве такое возможно? — Женечка, — зовёт его Володя, — ты в порядке? — Да, — блондин закрывает лицо руками и тихо всхлипывает. — Лучше не бывало, солнце. — Жень, — Вова бережно обнимает актёра за плечи, — ты что? Всё же так хорошо закончилось, тебе никуда теперь не нужно ехать. — Да, я знаю, просто, — Онегин поднимает заплаканные глаза на Володю и старательно вытирает слёзы, улыбается своему солнышку, — я ужасно рад, что всё теперь будет, как прежде, что все счастливы, что мы останемся все вместе. Вы же мне как семья, я без вас уже никуда. Ленский умилённо улыбается, взяв лицо Онегина руками, притягивает его к себе. — Глупенький Женечка, — и сладко целует в губы. — А я… Я уже стал частью вашей семьи? — Давным давно, малыш, — Онегин удивлённо смотрит на парня. — Ты — неотъемлемая часть нашей труппы, и тебя никто просто так не отпустит, смирись уже, — он смеётся и тычется носом в щёчку Ленского. Кружащегося на сцене Петра ловит в объятия Ставрогин и, прижав к себе, крепко целует. — Ты такое чудо! — Коля бережно убирает волосы Пети за ушки. — Почему это? — Во-первых, ты мой любимый парень, во-вторых, ты солнце, в-третьих, ты очень помог нашему театру. А ещё я… — Тебя люблю, — нагло заканчивает Верховенский и поглаживает Колю по смоляным бакенбардам. — Спасибо, Николь. Поедем ко мне? У меня ужин очень вкусный, а на десерт я, — он смеётся, а Ставрогин согласно кивает. — Поедем. Хочу насладиться тобой, мой милый. 2 года спустя — Это будет триумф! — восклицает Верховенский, поправляя светлую карешку. — Точно вам говорю, наш театр станет ещё популярнее. Гриша усмехается и для виду закатывает глаза. — Петь, ну мы ж и так известнее некуда, это просто тур в соседнюю страну. — А я согласен с Петрушей, — Володя наклоняет голову набок, — тем более, мы знаем из практики, что такой настрой только к лучшему. Так ведь? Глазки Петра загораются счастливым огоньком, и вся труппа соглашается с ними, перенимая эту энергетику и вдохновение. — Всё, всё, можем расходиться, я думаю, — Верховенский спрыгивает со сцены. — Завтра начнём подготовку. Я только Матвею доложу. Матвей Игоревич — их новый директор, сын Игоря Павловича. Не переживайте, он не погиб, не лежит в коме в больнице, а просто вышел на пенсию. Матвей ничем не хуже, замечательный мужчина, улыбчивый и уже успел полюбиться актёрам, он обязательно одобрит постановку. Друзья расходятся, а Ленский, взяв Женечку за локоть, отводит его к краю крыльца театра. — Что случилось? — Онегин выгибает бровь, с интересом глядя на возлюбленного. — Ничего, — тихо роняет Володя и льнёт к широкой груди мужчины, держит руки на его плечах, шумно вздыхает, чувствуя тепло объятий на своей талии. — Просто хочу побыть с тобой, ты чудесный. — И дурак? — Онегин нагло усмехается и тычется носом в душистые кудри Вовы. — И дурак, — Ленский поднимает глаза на Женю, рассматривает, — но любимый. Онегин властно берётся за талию Володи, поглаживает округлые бёдра, а Вова уже не смущается, только лукаво щурится, наслаждаясь прикосновениями Женечки, и ни в коем случае им не перечит. — Давай в поездке наделаем миллион фоток, где мы целуемся на фоне заката? — шепчет Ленский, на что Онегин усмехается: — Как пожелаешь, малыш…