***
В предстоящей партии Том запасался тузами. Он собирался расчётливо выкладывать их на стол, постепенно приближаясь к победе. Чисты ли его рукава? Нет, нисколько. Безликой твёрдой честности Том предпочитал не ложь, а хитрость. Он вёл собственные игры, используя личные преимущества во имя выгодного искажения истины. Никто не соврал о том, что ничего не видел, если вовремя закрыл глаза, поэтому Том влиял не на обстоятельства, а на их восприятие. Людская правда всегда оставалась справедливой до тех пор, пока люди сами не прекращали в неё верить. Готов ли человек всю жизнь грести в реке из самообмана? Конечно, потому как он сам строил будущую лодку, выискивая вёсла среди чужих, выброшенных, оказавшихся лишними и не оправдывающими ожидания. Настоящим с собой быть невозможно. Гораздо проще и удобнее угодить в бесконечное течение, где есть шанс провести всё своё время в иллюзиях — более предпочтительных, чем реальность. Сейчас его козырем была Гермиона Грейнджер. Девушка, чьи глаза видели то, что не забывается в лучах самого ослепительного забвения. Её воспоминания ни искоренить, ни выловить и ни очистить от намертво прилипшей грязи, оставляющей за собой шлейф с ароматом родной крови. Привыкнуть или свыкнуться было бы возможно, если бы исчезли последствия произошедшего: справедливость восторжествовала, и воплотилось бы в жизнь желаемое возмездие — лишь в таком случае прошлое потеряло бы первенство в её мыслях. Конечно же, подобное было неосуществимо. Правосудие, что она так жаждала, теперь никогда не случится: герои не займут заслуженный пьедестал, а медали не опустятся на шеи победителей. Что стало с её миром? И как ей удалось избежать в нём гниения? Любопытно, что именно профессору Дамблдору выпала честь однажды в будущем занять директорский пост этой школы, и ему же, оказалось, суждено избавить мир от зла, ставя то на колени. И кем же был выбран обычный профессор трансфигурации для столь героических свершений? Может, подобное было его искуплением за ложную веру в Грин-де-Вальда? Ведь когда-то и Дамблдор был его верным другом, разделяющим грандиозные планы на будущее, и к тому же был одним из желающих бок о бок с сумасшедшим перевернуть весь волшебный мир с ног на голову. Подобное не делало профессора трансфигурации достойным предстоящих ему геройств. Судьба же считала иначе. Она писала историю, как угодно именно ей, явно запнувшись на девочке Грейнджер, выкидывая её из линейного повествования. Или так и должно было случиться? Она бежала так стремительно, что не уловила из густоты людских лиц его внимательных глаз, что верно провожали её до самых дверей Большого зала. Зная её мотивы и крутящиеся на неугомонном языке вопросы, ему не терпелось взглянуть на представление, готовившееся быть приторней любой еды со столов. Том считал, что причины, возведённые ей в апогей доверия профессору, не имели смысла, а значит, обоснований, чтобы разглядывать его трапезу, при этом вызывая недоумевающие взгляды проходящих мимо студентов, у неё не было.***
Греть надежды или сочинять удачные исходы для предстоящих событий всегда было удобно. Каждый раз, когда в голове складывался список из ожиданий с предугаданными решениями будущих действующих лиц — их возможные диалоги и вопросы, — именно в такие моменты, словно назло, всё складывалось совершенно иначе. Перед ней сидел чужой человек. Никакой примечательной седой бороды, никакой броской мантии — ничего, что было присуще отложившемуся в её памяти образу Дамблдора, только очки-дольки остались на переносице зрелого мужчины, восседающего на непривычном месте преподавателя трансфигурации. От завтрака теперь «профессор» Дамблдор отвлекался лишь на переговоры с рядом сидящим преподавателем, наверняка вводящим его в курс пропущенных за один учебный день их преподавательских дел, при этом его внимание ни за что больше не цеплялось, имея три точки концентрации: тарелка, кубок с напитком и человек-болтун, активно ведущий бесконечно-длинный монолог вместо обычной беседы. Заметил ли Дамблдор Гермиону? Студентка, слишком долго стоящая в дверях Большого зала, не вызывала никакого интереса у объекта её пристального внимания, чего нельзя было сказать об его говорливом собеседнике. Пожилой носатый мужчина — сутулый и внешне гораздо больше схожий с директором из будущего времени — быстро приметил её персону, точно оттого, как открыто, внимательно и непрерывно она всматривалась в недавно прибывшего профессора. Как оказалось, Гермиона была совершенно не готова к предстоящей встрече. Стоило болтливому преподавателю ткнуть палочкой в сторону выхода, наверняка указывая на неё, как не раздумывая, но прежде провожая это движение цепким внимательным взглядом, полным понимания того, что её обнаружили, она завернула за дверь, скрываясь за ней со стороны коридора. Казалось, что её только что уличили в чём-то непозволительном. Стыд смешался с негодованием от собственной неуверенности. К тому же только сейчас она обратила внимание на сбитое дыхание, громко напоминающее о том, что она до сих пор находится среди людей и её действия вряд ли возможно понять без должных обоснований. Теперь, пытаясь в короткие сроки объяснить самой себе происходящее, она не могла понять и разобрать в себе причин для несвойственной ей скрытности. Что это было? Предосторожность, сомнение или растерянность? Люди постепенно стали толпиться у прохода, но Гермиона не могла сконцентрироваться ни на чём помимо своих мыслей. Разве её неудержимая импульсивность обернулась бы сейчас чем-то хорошим? На что был расчёт? Что она успела спланировать за время, пока неслась по коридорам? Её был нужен разговор? Она хотела подать знак? Или намекнуть? А может, мечтала выдать сущность Риддла прямо здесь и сейчас вместе с той судьбой, которая ждёт волшебный мир? Нет, ничего из этого. Гермиона спешила сюда за другим. Ей не хотелось признавать этого в себе, но каждый раз, когда она закрывала глаза на проблему, та из принципа не исчезала, — знакомое имя незаметно въелось в неё, и внутреннее стремление к тому, чтобы, наконец, вылезти из-за засосавшего её болота одиночества, вернулось. Она была здесь одна. За всё прошедшее время, что она уживалась в чужом времени, ей некому было довериться, не с кем было быть искренней, а тем более никак не выходило абстрагироваться от событий будущего. Её жизнь там, не здесь. Она так упорно искала Дамблдора, надеясь увидеть в его образе что-то давно забытое. Где-то внутри Гермионы до сих пор таилась надежда на то, что он способен всё ей вернуть. Он бы понял и спас, позволил бы ощутить этот незначительный шанс вернуться обратно. Несколько раз моргнув, Гермиона прочистила горло и несильно тряхнула головой, отводя мысленное наваждение. Она торопливо переступила с ноги на ногу и сразу почувствовала, как по телу пробежались крошечные колики от того, как, оказывается, затекли её ступни. Стараясь не встречаться прямым взглядом ни с кем из невольно окруживших её любопытных зрителей-зевак, спешащих через толкучку в Большой зал, она выглянула из-за чьей-то спины. Теперь её внимание пало не на профессора Дамблдора, а на восхитительное утреннее освещение, которое до этого она так неблагоразумно упустила: осеннее солнце тянуло свои тёплые лучи к ученикам, так нежно обволакивая и зазывая на прогулку. Перед ней стояла лёгкая суета, не переходящая в хаос. Это был разгар завтрака. Гермиона же предпочитала приходить как можно раньше, чтобы не попадать в тиски толпы. А именно это с ней сейчас и произошло. Кто-то сбоку, наверное, случайно пихнул её в другую сторону, отталкивая от входа, и Гермиона решила, что ей нет смысла входить. Как ей завтракать в компании своих утренних палачей? Аппетит так и не появился, поэтому, поддаваясь этому случайному толчку, Гермиона отступила от прохода и стала пробираться ближе к стене, желая беспрепятственно покинуть переполненный коридор.***
В полном кабинете было душно. Ей казалось, что вся древняя пыль замка смешалась с воздухом, которым она дышала. В такой некомфортной с примесью раздражительности обстановке проводилось совмещённое с Когтевраном занятие по Истории магии, а, вероятно, от того, что этот предмет многие до сих пор считали обязательным, как на младших курсах — хотя на седьмом каждому предоставлялась возможность от него отказаться, — при составлении расписания большинство автоматически выбрали его — именно поэтому студентов в небольшом кабинете, совсем не рассчитанном для такого количества народу, было слишком много. За столами, где обычно умещались трое, все сидели компаниями из пяти или шести человек. В тесноте было неудобно, но как-либо разделить факультеты, расширить пространство или хотя бы добавить столов оказалось нельзя из-за особого устройства учебной комнаты. Здесь по всему периметру были расположены зачарованные книжные полки с историческими старинными справочниками, а любое постороннее магическое воздействие на них или пространство могло понести за собой неизвестное влияние в сторону древних реликвий. Делиться же, как выяснилось, нельзя из-за того, что другие свободные кабинеты не подходили для проведения этого урока, и теперь ученикам двух факультетов оставалось лишь смириться с кошмарными условиями и ждать. Профессор, добавляя к этому мучительному времяпрепровождению ещё и бессмысленность, попросил каждого отложить и не вести записи, чтобы не создавать друг другу ещё больше неудобств. Не пачкаясь чернилами, не толкаясь локтями, все сидели плечом к плечу и старались запоминать материал лекции на слух. И всё бы было не так плохо, если бы не сидящий возле Гермионы когтевранец, который повторно бубнил абсолютно всё сказанное профессором. Скорее всего, он пытался составить для себя что-то вроде устного конспекта или просто странно воспринимал информацию. Гермионе это сильно мешало, но она не стала отвлекать его, надеясь, что хоть одному из находящихся здесь не придётся повторно вычитывать сегодняшнюю тему. К другому факультету её посадили из-за того, что она явилась на минуту позже необходимого. Гермиона Грейнджер не позволяла себе опаздывать, считая это неуважением не только к тем, кто её ожидает, но и к самому времени, рамкам которого каждый должен был следовать. Пунктуальность — одна из её любимых черт в собственном характере, поэтому для неё было просто невыносимо, когда из-за кого-то она сбивалась с собственного графика. В новых для неё обстоятельствах давно всё пошло не так, но это если рассматривать её жизнь в целом. Ей же важнее были детали: вовремя проснуться или позавтракать в привычной компании. Она изо всех сил старалась исключать в повседневности спонтанность, но предугадать всё было невозможно так же, как и фильтровать собственные трезвые решения с эмоциональными. В один момент ей даже показалось, что, какую бы необъяснимую вещь она не совершила, всё могло бы быть оправдано тем, что Гермиона, как рыба на суше, в чужом времени плескалась в компании будущего Тёмного лорда и его Пожирателей смерти. Да, это достаточно весомое оправдание для неё. Утром, после того, как Гермиона, пренебрегая завтраком, направлялась на первое занятие, а именно руны, она не могла перестать думать о произошедшем на башне и в общей гостиной. В центре рассуждений стоял вопрос: «Каким образом Том Риддл узнал о ней?», из чего вытекали подозрения на то, что самая первая встреча с Джонатаном могла оказаться не случайностью точно так же, как и её перемещение сюда. Конечно, Риддл опроверг свою причастность к её путешествию сквозь время, но разве Гермиона могла по-настоящему верить ему? Тогда же к ней пришли опасения относительно его планов и целей. Зачем ему могло понадобиться выдёргивать кого-либо из будущего? Он отпустил её с астрономической башни, создавая ощущение полной свободы выбора собственных действий и желаний, но Гермиона могла объяснить это всего двумя, причём не состыковывающимися вариантами: или Риддл пытается втереться к ней в доверие, надеясь на её недальновидность, или ждёт от неё чего-то определённого помимо информации для воплощения собственных извращённых планов. Играть со временем… Он действительно вздумал играть со временем? Каким образом подобное вдруг стало ему подвластно и что повлияло на его решение? Гермиона знала, что это не петля, а Волан-де-Морт, сеющий разруху в её времени, никогда не встречался с ней в сороковых годах. Значит, раньше такие умения он не использовал, а в этот раз захотел? Ничего не складывалось, зато вопросов становилось всё больше и больше. К тому же зарождались опасения не только относительно Риддла, но и его компании, потому как они действительно обо всём знали, кроме, как оказалось, наличия в кольце осколка души. Почему именно Гермиона… возможно, они не знали, кто именно найдёт камень? Но тогда почему её не замучили в первый же день, выпытывая ответы, а играли в кошки-мышки? Учёба всегда помогала Гермионе отвлечься, поэтому даже при самых необъяснимых обстоятельствах она имела возможность сосредоточиться и погрузиться в буквы и учебные материалы. Она считала это в каком-то роде терапией. Особенно любимые руны, стоящие в этот день первым занятием. Как ни странно, из слизеринцев этот предмет выбирали немногие, потому что он считался усложнённым на последнем году обучения. Из тех, кого Гермиона планировала упорно избегать, к началу занятия пришёл лишь сам Риддл. Остальными же людьми, с которыми она делила кабинет, были любители рун с других факультетов и несколько незнакомых «змей». Гермиона из принципа даже не смотрела на Риддла, но боковым зрением во время его появления заметила, что, возможно, он занимался тем же, не бросая ни единого взгляда в её сторону. Её потенциальный враг сел не за то же место, что занимал на других предметах, а ушёл в другой конец большого класса, обозначая своим самый дальний от неё стол. Кабинет непривычно сильно был увеличен для умещения любознательных студентов со всех факультетов — их же оказалось совсем немного, отчего половина свободных мест пустовала. Все расселись подальше друг от друга, а выбор Риддла Гермиону даже не удивил. Он сел дальше, чтобы не давить своим обществом на неё? Что могло бы быть смешнее? Урок прошёл слишком хорошо, потому что за всё занятие они так и не пересеклись ни одним взглядом. Он помог ей перевести мысли из неразобранной кучи в сортировочный цех и отобрать самые важные. За последние два дня её уже привычная жизнь в этом времени перевернулась с ног на голову, а что будет дальше? Ей придёт письмо с приглашением на собственную казнь? Риддл был бы очень великодушен, если бы удосужился её оповестить. Следующими планировались занятия, совмещённые с Когтевраном. Ещё в коридоре, по пути к необходимому кабинету, где должны были проводиться Заклинания, из толпы её выловила Оливия, захватывая под руку и заражая каким-то неизмеримым напором позитива и уверенности. Разве происходило что-то особенное? — Гермиона, что это с тобой?! — очень задорно воскликнула Оливия, успев за секунду оценить её состояние и внешний вид. — А что не так? — с улыбкой спросила та, ведь от абстрактного влияния Оливии ей самой хотелось сиять. В этот раз рыжие и блестящие на солнце волосы были собраны в аккуратную причёску, но по-настоящему удивительно прекрасным в образе девушки было то, что вокруг её головы появлялся сияющий медовый ореол света из-за яркого освещения, направленного позади. Она — нежный ангел, кристально чистый и счастливый. Лишь красно-матовая помада неизменно подчёркивала её губы, добавляя пуховому образу яркий акцент. — Я из другой части замка почувствовала твой кислый вкус! — с наигранным недовольством произнесла Оливия и театрально нахмурила брови. Гермиона, несмотря ни на что, увидела в этих словах искреннее беспокойство. Было приятно разобрать в них отголоски чего-то вроде... дружеской заботы? — Да от тебя за милю веет несчастьем! — продолжала Оливия, останавливаясь прямо посреди толпы в узком коридоре. Та перехватила Гермиону за щёки и, заглядывая глубоко в глаза, потребовала: — Рассказывай, что с тобой случилось, или мы прямо сейчас поведём тебя в больничное крыло! Серьёзность этой угрозы не оставляла сомнений в искреннем беспокойстве, но и наводила на Гермиону мысль, наполненную сомнениями в собственном внешнем виде. Не могла же она выглядеть настолько плохо и болезненно? Оставаясь в тисках хватки, несильно сжимающей щёки, Гермиона с трудом пробормотала: — Оливия, что ты… Я просто плохо спала сегодня. Та, медленно прищурившись, всё-таки убрала руки, но тут же крепко надавила на плечи, желая привести Гермиону в чувства, а после выбрала свой самый строгий и, вероятно, натренированный взгляд старосты, как у родителей, знающих всё правду о шальных детях, и крепко впилась им в Гермиону, не давая и шанса соврать. — Или вообще не спала. Верно? Её слова прозвучали, как хлёсткий упрёк, напоминающий не вопрос, а скорее прямое утверждение, в котором та даже не сомневалась. Иногда под нежной периной скрываются шипы. — Да, но это же несмертельно, — робко улыбнувшись, уже увереннее произнесла Гермиона, от чего морщинка между бровей Оливии разгладилась. — Пойдём, у нас сейчас Заклинания… — Совмещённые, я знаю! — перебила и продолжила за неё та, не унимаясь. — Но, Гермиона Грейнджер, ты знаешь, как важен сон в учебное время? Им нельзя пренебрегать! Это же влияет не только на твоё здоровье, но и на лицо, которое, прошу, прости, но у тебя выглядит жутко помятым! — она сделала паузу, но тут же продолжила, требовательней сжимая плечи. — В чём дело? Ты мне только скажи! У вас в подземельях неудобные подушки? Я могла бы трансфигурировать их тебе! Или соседки шумят по ночам? А, может, не успеваешь выполнять задания?! Гермиона, ты мне только скажи!.. — Оливия! Ну, постой же! — еле остановила Гермиона набирающее обороты недовольство. — Нет же! Нет, нет, всё хорошо! Она, как Оливия, аккуратно положила ладони той на плечи и со скромной и ободряющей улыбкой продолжила: — Всё на самом деле хорошо! — Но, Гермиона, ты же… — не успокаивалась та. — Да, не спала, но на это повлияли обратные причины. Честно, со мной всё хорошо. — Гермиона Грейнджер, надеюсь, ты меня поняла! — требовательно произнесла Оливия, а после, ухмыльнувшись собственной педантичности, подтолкнула Гермиону чуть вперёд, договаривая: — Сейчас нам к кабинету. Но, дорогая моя, ты обязана всё мне рассказать, и даже не думай утаивать ваших змеиных подробностей. Дождавшись согласного кивка, они обе усмехнулись и направились в необходимую сторону. Их путь оказался на удивление неблизким, потому что, желая обсудить всё без лишних ушей, они свернули в другие коридоры и в компании друг друга прогулялись по замку. Времени было достаточно, а на первое совместное занятие они договорились прийти под самое начало. В своём объяснительном рассказе Гермиона склонялась к сложностям после переезда: непривычной обстановке, отсутствию круга знакомых, отчего, как она выражалась, и возникли проблемы со сном. С Оливией не хотелось ни о чём думать, кроме естественного счастья, так как та точно обладала собственным колдовством, заставляющим окружающих забывать о личных невзгодах в её компании. После огорчающего рассказа Гермионы та стала задаривать её наставлениями о том, как прижиться в Хогвартсе, с кем общаться, какие добавки в чай помогают улучшить качество сна и щедро насоветовала литературу, от скучного написания которой глаза закрывались автоматически. Не успеешь дочитать абзац, пропитанный авторской нудностью, как уснёшь! Гермиона в свою очередь полюбила её юмор. Внешне Оливия так же напоминала Джинни выразительными чертами лица, но внутренне совсем не склонялась к семейству Уизли. Когтевранское мышление, опирающиеся на факты и точность, никак не сопоставлялось с гриффиндорским отчаяньем и максимализмом. Бродя по коридорам, они обсуждали отстранённые темы, но на подходе к нужному кабинету Оливия спросила: — А как давно вы знакомы с Томом? Вопрос был задан ненавязчиво, как бы в контексте разговора, но Гермиона моментально похолодела. Озноб возникнул сам по себе, а трусливые мурашки пробежались по рукам от лёгкой смены темы. Конечно, прошлым вечером Риддл увёл её из-под носа Оливии и это было оправданное любопытство. Гермиона должна была ответить. Они же теперь... кто? Подруги? А любую дружбу необходимо ценить и удерживать, не доставляя никому неудобств. Хотя могла ли она не отвечать? Чтобы Оливия расстроилась? Разве можно так негативно влиять на людей? Гермиона не могла поверить в то, что раньше даже не задумывалась об ощущениях тех, с кем общалась. Это понимание теперь прибавляло глубинную ценность любой привязанности или общению, а воспоминания о людях, потерянных в потоках времени, отныне подливали масла в огонь ради более чуткого отношения к тем, кто неравнодушен к тебе. — С чего ты это взяла? — удивлённо, но сохраняя улыбку на лице спросила Гермиона, оттягивая время, чтобы собрать в голове разумный ответ. — Обычно Том не позволяет себе проявлять внимание к девушкам и… не провожает их до гостиной. Вы настолько хорошо знакомы? Что она имеет в виду? Не… о боже! — Оливия! — вскрикнула Гермиона, но сразу осеклась, оглядываясь по сторонам. Рядом проходили единицы студентов, совсем не обращающих внимание на недовольные вскрики в коридоре, но всё равно, убавив собственную громкость, Гермиона с прямым возмущением прошептала: — Что бы ты ни думала, Оливия, ты не права! Та, точно не веря, сменила позу, оставляя среди них немую паузу, как будто намекая на то, что ожидает продолжение неубедительных пояснений. — Не могла же ты… — растерянно бурчала самой себе ошеломлённая Гермиона, а после протестующе то ли спросила, то ли упрекнула: — Ну как ты могла о таком подумать?! Придерживаясь шёпота, с той же недоверчивой ухмылкой Оливия поспешила объясниться: — Мне просто стало любопытно, — и, наклонившись чуть ближе, спокойно добавила: — Я его с детства знаю, мы же старосты и он никогда ни к кому внимание не проявлял. Гермиона совсем этому не удивилась, ведь в будущем действительно не ходило никаких слухов о любовных похождениях Тёмного лорда. Да и любая именуемая мисс Риддл не сбежала бы от гневного супруга раньше, чем тот наслал бы на неё первое непростительное. Это билет в один конец, причём смертельный. Хотя мог ли Волан-де-Морт в её времени хоть что-то чувствовать? А Том Риддл здесь? — Так и ко мне он никакого внимания не проявлял! — сквозь зубы ошарашено от собственных мыслей заключила Гермиона. — Да что ты! — закатывая глаза, и, наконец, убирая ухмылку, возмутилась та. — Я всё прекрасно видела. Он искал предлог, чтобы остаться наедине. Разве я не права? Действительно! Почему они вообще говорят о подобном? Может она не так поняла Оливию, и та имела в виду совсем другое? — Права! Но Оливия… постой, — Гермиона подтянула её как можно ближе и слишком тихо одними только губами произнесла: — Не здесь. Мимо них тут же прошла шумная команда гриффиндорцев, кричащих о первом матче в этом учебном году. Оливия же поняла намек и больше не возвращалась к этой теме. Так они молча дошли до нужного кабинета, где должны были пройти Заклинания. Гермиона опасалась того, что могла накрутить излишне дотошная девушка у себя в голове, но что бы там ни было, оно оказалась бы слишком далеким от истины. Несмотря на необычный вопрос Оливии, хотя, вероятно, в ней просто разыгралась пытливость, Гермиона знала, как это бывает, и не могла оставить новую подругу без ответов. Пусть это была бы ложь. Как и планировалось, обе девушки пришли в кабинет к началу занятия, которое вёл тот самый преподаватель, беседующий за завтраком с Дамблдором. Сесть вместе с Оливией они не могли оттого, что, как оказалось, в этом времени существовало негласное правило среди студентов Хогвартса на рассадку только с учениками своего факультета во время совмещённых дисциплин. Как ей объяснили, подобная условность была задумана для удобства преподавателей при высчитывании очков, но Гермионе это показалось очень странным. Отчасти из-за того, что она не могла хотя бы на таких занятиях сидеть в приятной компании. Поэтому, когда она недовольная и огорчённая осмотрела ряд слизеринцев, то понимание и осознание того, что осталось всего одно свободное место, пришло к ней не сразу. Одно свободное место рядом с Риддлом. Не понимая, как такое возможно, Гермиона попыталась найти понимание и поддержку у Оливии, но наткнулась на хитроумный, точно замышляющий нечто подлое взгляд, который так же, как и она, успел оценить обстановку. Самым неожиданным оказалось то, что Оливия вместо предложения спасти Гермиону из цепких лап тирана, наоборот, подтолкнула её в сторону того проклятого стола с сидящим за ним Риддлом, обосновывая собственный порыв намерением проводить её до самого «лучшего места». Как только они подошли к столу, Оливия с несвойственной ей высокой скоростью прошептала Гермионе на ухо: — После занятий в библиотеке, — и, хихикнув, дополнила: — Не буду вам пока мешать. Подмигивая и оставляя на губах лукавую улыбку, та мигом испарилась к своим однокурсникам, совсем не замечая сокрушительный взгляд Гермионы, готовый испепелить эту рыжеволосую ведьму на части. И Гермиона бы ушла, сбежала — она действительно сделала бы это, если бы в тот же момент не объявили о начале урока. Доля секунды была потрачена на порыв выбежать из проклятого кабинета, но её оборвал источник всех глубоких несчастий — тот, кто однажды развязал войну и пролил так много крови, что при желании имел бы возможность принимать омолодительно-кровавые ванны в преклонно-змеином возрасте. — Грейнджер, ты собираешься сбежать с занятия? — произнёс резко, холодно и настолько тихо, чтобы услышала только она. Действительно, что она собиралась сделать? Имело ли теперь это значение, если всё, что ей осталось, так это ретироваться и дожить до конца проклятого урока. В компании Риддла. Её пугал не он сам, а непредсказуемость и та вседозволенность, из-за которой грани его морали стирались до неведанной Гермионе вольности. Он был страшен на словах и пугал её в собственной голове, отчего даже произнесённые им несколько слов выбивали воздух из лёгких и оставляли невесомые следы страха, — его образ, который она сочинила сама, используя больное воображение, пугал больше, чем он сам. Гермиона бы не соврала, если бы сказала, что ей этого достаточно: пусть она грезит ложными фантазиями, нежели страшится реальности. Зарываться в бездонные пески, зная, что ничего кроме сплошной гнили там не найти, не было никакого желания. Возвращаясь за своё место, Гермиона быстро достала все приготовленные вещи и присела на самый край общей лавочки. Это ведь ничего не значит? Так распорядилась воля случая. Им пришлось сесть вместе. Урок казался бесконечным. Вслушиваясь в лекцию, Гермиона изо всех сил пыталась сосредоточиться, отвлечься и не придавать никакого значения сидящему рядом однокруснику, но куда бы она ни заводила себя в дебрях сознания, все пути вели обратно к нему. Что происходит? Что произошло на башне? Что от неё хотели утром? Зачем она понадобилась в этом времени? Прятаться было негде, а урок превратился в запертую клетку, где ей предстояло выжить бок о бок с диким зверем. За что? Может, это была инициатива Риддла? Мог ли он обставить всё таким образом, чтобы они сели вместе? Мог — он мог всё. Уходя в свои мысли, Гермиона не заметила, как болтливый профессор перевёл внимание на неё, наверное, задавая вопрос. Она просто встретилась с ожидающим взглядом мужчины, который ещё утром зацепил её внимание своим причудливым видом. Это был незнакомый ей в её времени преподаватель Заклинаний — профессор Кривикус. Гермиона могла похвастаться тем, что знала всю подноготную Хогвартса, описанную во всевозможной доступной литературе, в том числе и преподавательские составы, не так часто сменяющие друг друга, но упоминаний с именем этого профессора она нигде не встречала. Возможно, он не сыграл никакой важной роли и проработал совсем незначительный срок, и всё-таки, несмотря ни на что, он задал ей вопрос, который, отвлекаясь на бессмысленные размышления о Риддле, она не услышала. Она оставит о себе плохое впечатление на первом же занятии? Отлично! Просто прекрасно! — Грейнджер, — послышался где-то недовольный голос Риддла. — Назови лечебные заклинания. Что? Она глянула в его сторону, где он с невозмутимым лицом даже не смотрел на неё и, решив, что ей послышалось, Гермиона уже собиралась переспросить, как тот ещё недовольнее из ниоткуда продолжил: — Ты не поняла? Лечебные заклинания назови. Ещё раз испуганно переводя на него взор, она убедилась, что Риддл молчит, молчал и не собирался произносить ни слова. Это какие-то фокусы? Или он что... посмел залезть к ней в голову? — Грейнджер, прекращай позорить наш факультет! Даже в мыслях чужой голос искрился ядом, наверняка заливая им всё вокруг. Решив не испытывать судьбу, Гермиона озвучила то, что по словам недовольного соседа, возомнившего себя благородным помощником, от неё требовали: — Прошу прощения, профессор Кривикус. Лечебные заклинания делятся на категории, как по значимости, так и по эффективности… В чуть задержавшемся ответе, чтобы точно не ударить в грязь лицом, Гермиона рассказала всё — абсолютно всё, что знала о лечебных заклинаниях — и так много, что даже ей самой собственный ответ показался излишне подробным и чересчур развёрнутым. Таким образом она имела возможность дотянуть до конца занятия и быстрее сбежать без выяснения ненужных отношений с Риддлом. Он проник в её голову? Почему же она этого не почувствовала? — Мисс, ваш ответ весь без исключения превосходен! — в словах профессора было слышно и восхищение, и укор, подобный тому, который ей предъявлял профессор Снейп, клеймя «невыносимой всезнайкой». — Конечно, настолько развёрнуто отвечать вам не требуются, и я в какой-то степени теперь пребываю в замешательстве, ведь, по сути, вы вместо меня озвучили всю лекцию, подготовленную на наше занятие. Только, прошу, мисс, вы не представились… — Мисс Грейнджер, сэр. — Что ж, благодарю вас, мисс Грейнджер. Дарования, как вы, очень ценятся в нашей школе. Но в будущем, будьте чуть… сдержанней, — закончил он, исподтишка бросив на неё недовольный взгляд. После, прокашлявшись, профессор осмотрел всех присутствующих и высокомерно заявил: — Надеюсь, все остальные достаточно внимательно слушали мисс Грейнджер. К концу занятия все конспекты по теме мне на стол. Развернувшись и пройдя на собственное место, он оставил каждого в недоумении, ведь помимо ответа Гермионы в его лекции на заданную тему ничего сказано не было. Оставаясь без конкретного задания, все тревожно зашептались, пока не встрял общий спаситель-Риддл. — Прошу прощения, сэр, но вы не указали страницу, с которой следует начать изучение темы. Его вопрос, такой ненавязчивый, спокойный, не содержащий ни доли упрёка, успокоил весь класс, а получив на него поспешный ответ с номером страницы, все занялись ускоренным выполнением задания. В том числе и Гермиона. Ни на что больше не обращая внимания, она стала писать страницу за страницей, зарывая в буквы собственные переживания, — кривые, разнонаклонные и несуразные они вбирали её эмоции, пропитанные смесью из замешательства, непонимания и страха. Смесь — горькая в своих перспективах и жгучая в своих исходах: ничего положительного или оптимистичного, только её личная реальность, в которой слова «успех», «удача» и «везение» кто-то умышленно вычеркнул из повествования. Риддл действительно имел свободный доступ в сознания других людей? Или это была демонстрация его непревзойдённых владений легилименцией? Если так, то ему удалось её удивить. Гермиона никогда не сталкивалась с феноменом проникновения в собственное сознание, но, по словам Гарри, этот процесс был совсем не приятным, а скорее жутко мучительным, — он напоминал резьбу металлом по головным затворкам, где малейшее сопротивление лишь раззадоривало наступающую боль. Такое невозможно было не заметить. Или же всё зависело от проникающего? Может, именно Риддл пробирался в её голову слишком аккуратно, не выдавая своего присутствия? И часто он так делал? Это ведь противоречило всем мысленным правилам! Могла ли Гермиона хоть как-то сопротивляться его визитам, если даже не чувствовала их? Она никогда не укрепляла свои ментальные блоки, просто потому что в этом не было необходимости. Если в голове Гарри в буквальном смысле поселился Волан-де-Морт, то в её — никогда не ожидалось никаких гостей, пока всё тот же Волан-де-Морт, но в другом времени не решил нарушить порядок вещей в её жизни. Может, ему предложить там чай? Медовый, например, с печеньем или вареньем? Отсутствие завтрака сказывалось на трезвости её мыслей, причём не в лучшую сторону. Урок близился к завершению, а листы уже оказались исписанными вдоль и поперёк даже не содержащейся в предоставленных учебниках информацией, а всё потому, что в критическом положении её мозг работал особенно активно, предоставляя на обозрение всё запрятанное глубоко на подкорке памяти. Откуда всё это там, недоумевала даже она, но сам факт наличия знаний, выходящих за рамки общей программы, был приятным, пусть и нарекал её титулом заучки. Не успела Гермиона встать из-за стола, как её опередил Риддл, подскакивая на мгновение раньше. Он тут же подоспел к преподавательскому месту и самый первый сдал работу, на что профессор, мельком бросив взгляд на количество пергаментов, тут же выдал: — Том! Это превосходно! Какая наполненная работа! Я вижу здесь отличное владение темой, а примеры… Том, ваши примеры! Вижу, что вы оперировали знаниями ещё и из дополнительной литературы! Невероятно! Как же приятно наслаждаться работами ответственных учеников, которые имеют возможности удивлять не только на словах, но и на деле! Том, баллы вашему факультету будут начислены с учётом вашей работы, а сейчас вы можете идти. Благодарю, за ваш труд! — Прошу вас, сэр, это всего лишь конспект. — Это выдающийся конспект! Ваша работа послужит примером для других учеников! Если даже меня вы сумели привести в глубочайшее изумление, то что говорить о студентах, явно не способных подобраться даже близко к задаваемой вами планке. — Ну что вы, сэр, не преувеличивайте. Тот театрально вскинул брови и выпучил глаза, как будто не веря прозвучавшим словам, а после, стукнув ладонью по столу, взял работу и ещё громче произнёс: — Всё мною сказанное абсолютно заслуженно вами, юный джентльмен. Не приуменьшайте собственные способности, вас это не красит. — Хорошо, благодарю вас, сэр, — наконец принял комплименты Риддл. Обменявшись ещё парочкой любезностей с неясно чем впечатлённым профессором, он направился к своему месту, а Гермиона, не дожидаясь его возвращения, поднялась следом, надеясь, не пересекаясь с ним, сдать работу и поскорее покинуть кабинет. Какое-то особое внимание на её выполненное задание профессор Кривикус не обратил, лишь одобрительно кивнув и отложив её пергаменты в дальнюю стопку. Ей он так же предложил отправиться по своим делам, не задерживаясь у его стола. Гермиона обратила внимание на то, что её сосед уже покинул кабинет и теперь смысла из кожи вон лезть и торопиться куда-либо не было, и всё же расточительно использовать подаренное время Гермиона не стала и, выцепив из толпы взгляд Оливии, кивнула ей, указывая глазами на дверь, как будто намекая на то, что собирается дождаться её у кабинета. Получив ответный понимающий кивок, она прошла к занятому ей столу и стала не торопясь собирать разбросанные в мысленном хаосе вещи. Всё было на месте, если бы не одно «но» — под небольшой чернильницей Гермиона нашла записку с уже знакомым почерком очень любопытного содержания. Если после утренних событий в Риддле проснулась ниоткуда взявшаяся доблесть, то да — его можно было понять, но вероятность подобного была равна нулю, а значит, с пониманием его действий следовало повременить, а лучше никогда в эту непроглядную чащу не лезть. «Я отвечу на твои вопросы. Ты ответишь на мои. Сейчас.» Ну да, конечно... Из-за ассоциаций, связанных с письмами, Гермиона задумалась о том, что в классе позади неё могли сидеть и подручные Риддла, поэтому, осторожно осматриваясь, она наткнулась на бесстрастный взгляд Джонатана, не отражающий ни грани эмоций. Наверняка и остальные были здесь, но выискивать их среди студентов она не стала, стараясь поскорее собрать вещи и выбраться отсюда. Выходя из кабинета, Гермиона твёрдо для себя решила, что ответы от Риддла ей не нужны, а необходимое она найдёт сама, поэтому, на эмоциях забывая об Оливии, она тут же направилась в библиотеку, чтобы подробнее узнать о возможностях ментальной магии. До следующего занятия, также совмещённого с Когтевраном, оставалось достаточно времени, а значит, она могла воспользоваться им продуктивно. В библиотеке было как никогда пусто, а поэтому, проходя за свой любимый столик, Гермиона оставила на стуле свои вещи и стала бродить между книжных стеллажей, просматривая и выбирая литературу на необходимую ей тему. Возвращаясь к столику уже со значительной стопкой книг в руках, для переноса которых она никогда не использовала магию, придерживаясь мнения, что вес книги говорит о ней больше, чем аннотация, её место оказалось занято, но кем именно, из-за книг в руках Гермиона сразу же разглядеть не смогла. И только она кинула всё на стол с характерным для этого звуком, как раздался чужой голос. — Рад, что ты так любезно воспользовалась моим предложением. Ну конечно, Риддл. — Хорошее место для нашего разговора, — продолжал абсолютно невозмутимо он, сидя в непринуждённой позе на её стуле. — Но я рассчитывал на чуть более уединённое. Гермиона боялась сказать лишнее слово или сделать резкое движение, как с диким зверем, выискивая правильный и безопасный подход, поэтому решила заходить к отступлению с противоположной стороны. Для этого она аккуратно поинтересовалась у него чем-то нейтральным и очевидным, придавая тону голоса максимальное равнодушие: — Ты теперь следишь за мной? — А ты только заметила? — усмехаясь, тут же отреагировал он. Решаясь не плыть против течения, Гермиона приняла правила игры и, продолжая в том же тоне, спросила действительно интересующий её вопрос, разглядывая в Риддле несвойственную ему расположенность к нормальному общению. Попробовать ухватиться за такой шанс нельзя было не попробовать. — И что это было? — Что именно? — Ты залез в мою голову. — Так же, как и ты можешь залезть в мою. Ты не знакома с легилименцией? Это… — Я прекрасно знакома… — машинально прервала она его, не вынося сомнение в собственных знаниях, но тут же осеклась, вспоминая, кто перед ней. — С легилименцией, Риддл. Она не проходит бесследно. — Так ты ничего не почувствовала? — В каком смысле? — А что ты хочешь узнать у меня, Грейнджер? Ты не почувствовала моего вмешательства в твоё сознание из-за моей осторожности, или тебя интересует причина? А причина в том, что ты очень глупо пялилась в стену, когда к тебе обратился профессор. Знаешь ли, на нашем факультете не приветствуется отлынивание от работы или тебе следует почаще об этом напоминать? Эту фраза уже не обошлась без надменного сарказма. Они смотрели друг на друга слишком непривычно, когда их разделял лишь стол, нагромождённый книгами, но интереснее было то, что позиция Гермионы была другой, — она, не присаживаясь на другое место, смотрела на Риддла сверху вниз, когда тот, несмотря на пронизанный горделивостью голос, оставался чуть ниже по отношению к ней. — Но это ненормально! Так не должно быть! — Ненормально что? — Всё! Риддл, что происходит. — Боюсь спросить, о чём ты. — Обо всём. — Грейнджер, ты играешь не по правилам. Честно, не ожидал от тебя подобной своевольности. Ты забыла текст на записке? Тебе напомнить? — Не забыла. — Так значит, ты понимаешь, что должна ответить мне, если желаешь получить ответ на свой вопрос. — Да, но… — Без «но», Грейнджер. Назови точную дату и время дня, из которого тебя выкинуло сюда. — Зачем? — Это мой вопрос. Не выдавая растерянности или сомнений, Гермиона собралась и назвала то, что от неё требовалось: — Второе мая, тысяча девятьсот девяносто восьмой. Была ночь. Был ли смысл скрывать от него хоть что-то? — Отлично, теперь спрашивай ты. Не успела Гермиона озвучить крутящийся на языке вопрос, как, зайдя в библиотеку, ее окликнула Оливия, на что Риддл с довольной улыбкой ласково и с каким-то ужасающим умилением её неудачливости проговорил: — Если захочешь что-то узнать, то ты знаешь, где меня найти. И не задерживаясь на месте, тут же покинул библиотеку, вновь оставляя Гермиону ни с чем. — Гермиона Грейнджер, если твой говорящий взгляд обозначал то, что ты побежишь прятаться от меня в библиотеку, то могла на меня не смотреть! Подойдя, Оливия что-то бормотала, но Гермиона её не слышала. Она была обречена — просто и безвозвратно. Куда заведёт хлипкая ложь, не содержащая в себе твёрдого фундамента из выдумки? Никуда — такая конструкция была бесполезна своей ненадёжностью, потому что имела тенденцию обваливаться прямо на пути, а осознание этого же предпочитало приходить лишь в тот момент, когда, выпуская пол из под ног, человек улетал в бездну глубокого провала. Вот и она, не дотянув свою небылицу о Риддле до приемлемого в своём логическом обороте варианта, отчаянно провалилась в яму глупости, зарабатывая заслуженный титул обыкновенного неудачника, который вместо разъяснений постоянно кормил окружающих бредом невменяемого. Что Гермиона могла сказать ей? Ничего. А зачем ей что-то рассказывать? Кто такая Оливия, чтобы знать это? Если происходящее её не касается, то для чего её во что-либо посвящать? Какой в этом смысл? — Я правильно понимаю, что ты не расскажешь мне то, что у вас происходит? — как-то виновато спросила Оливия, на что Гермиона, не веря собственной удаче, решила не терять удобную ниточку. — Я… знаешь… Оливия. Я хотела бы с тобой поделиться происходящим тогда, когда сама хоть что-то пойму. Прошу, прости… — Гермиона Грейнджер! Не придавай столько значения сущим мелочам, — посмеиваясь, как-то возмущённо остановила её Оливия. — Если ты сейчас же не избавишь меня от твоих никчёмных извинений, я предпочту нашим светским беседам чтение Тонкова! — Тон… Тонкова? Это тот самый? — Сто баллов Слизерину! Необыкновенная проницательность! Ну конечно он! — Ой как же грубо! Такое и врагу не пожелаешь. Смеясь, они припомнили недавний рассказ Оливии о книгах, которые характеризовались категорией тягомотина. — Так, значит, идём на Историю магии? — Да, значит, на Историю магии! — поддержала Гермиона. По пути заговариваясь и в дополнение к болтовне забегая в совятню за письмом для Оливии, они опоздали на занятие. Из-за этого Гермиону посадили на третьем самом невыносимом занятии вместе с другим факультетом, что никак её не расстраивало, несмотря на жутко маленький класс, тесноту, отсутствие конспектов и бубнящего соседа. Самым важным было то, что воплощённый в этом пыльном кабинете её сущий кошмар не сработал, и теперь она сидела не в компании риддловской шайки, а держала приличную дистанцию, оставаясь лишь под прицелом хищных глаз. На безопасном расстоянии от них Гермиона всё равно старалась не обозначать своё волнение и не подавать страха, который плескался в ней ярче любого другого чувства. Что её ждёт на этот раз? Очередное письмо или записка? А может, продолжение личного разговора? Пережив историю магии, Гермиона в компании Оливии почти покинула кабинет, как их окликнул кто-то позади: — Оливия, постой. Это был Малфой, вернее Малфоевский отпрыск, сражающий своими платиновыми волосами мимо проходящих студентов, — они у него сияли, привлекая взгляд и во многом завораживали, но его интерес не в роли её мучителя казался странным, не имея объяснений. — Девушки, могу ли я иметь честь проводить вас на обед? Что? — Малфой, если ты ещё хоть раз ляпнешь нечто подобное, то проводить будешь все свои дни в глубоком одиночестве. Мы где — на чопорном балу или в питомнике аристократов? — Понял вас, мисс Пруэтт, — нагло ухмыляясь, кивнул он Оливии, после чего перевёл взгляд на Гермиону и на тот же манер продолжил: — Прошу вас, мисс Грейнджер, может, хоть вы не откажете мне? Не давая Гермионе ни слова, Оливия продолжала: — Конечно, откажет! Иди мимо, Малфой. — Зря вы, дамы, отвергаете мой порыв доблести. Если вы не заметили, я не каждый день бываю таким щедрым. — Упаси Мерлин, ещё хоть раз попасться тебе на глаза. Тот недовольно сверкнул глазами в сторону Оливии, развернулся и оставил обеих в покое. Они обе расценили произошедшее, как юморной спектакль, где Абракас Малфой — единственный клоун, но что-то не давало Гермионе покоя. Так теперь её сознание открыто для гостей? И давно это так? Вероятно, её ментальные стены всё это время были тоньше рисовой бумаги. Хотя были ли они вообще? Нельзя было оставлять произошедшее просто так, а поэтому, возвращаясь к идее изучить литературу о ментальной магии, они с Оливией под выдуманным и нелепым предлогом направились в библиотеку, где Гермиона надеялась, что ей больше не посчастливится столкнуться с нежелательным собеседником. Или, идя в логово льва, она хотела этой встречи?