***
По пустынному коридору расходилось лишь эхо торопливых шагов, а темноту разрезал лунный свет, проникающий в помещение сквозь мутное стекло. В молчании двух людей слышалось тяжёлое напряжение. Ни одна душа не уделила бы им внимание, опасаясь стать частью образованной среди них натянутой неприязни. Почему их путь лежал среди безлюдных обходных путей? У одной из фигур, движущейся в полумраке, крутились мысли и опасения, касающиеся точки их назначения. Жаль, что ход её рассуждений не был достаточно конфиденциальным, в то время как вторая ледяная и хмурая тень медленно плавилась от наполняющего сладостного предвкушения. Порой, этот процесс был для него значительнее ожидаемого результата: живее и увлекательнее. Том успевал распробовать каждую секунду, позволяя себе больше, чем когда-либо. Ему не становилось приторно. Всё было в руках Тома и он мог позволить себе поиграть. Вторя его шагам, волшебница нервно задыхалась, сжимая свои кисти под мантией в кулаки. Происходящее было невозможным. От того ей тяжело было собрать хотя бы вразумительное объяснение тому, почему она добровольно следовала за зловещим силуэтом, ведущим её на эшафот. Но ни чистый страх, ни горечь или обречённость ей не удавалось в себе уловить из-за того, что все применимые к ситуации ощущения были перекрыты болезненно-мучительной тревогой. По мере их приближения спёртый воздух обретал нотки сырости и свежести, напоминая аромат леса после хлещущего проливного дождя. Их путь лежал к астрономической башне. Лунное свечение насмешливо перепрыгивало по лестничным ступеням, разоблачая личности тех, кто плыл во мраке. Покой одинокого пространства был нарушен порывами буйного ветра, приносящего за собой опаляющую прохладу, но причиной россыпи мурашек, пробежавшей по её телу, был не холодный воздух, а ворвавшиеся в сознание оставленные в прошлой жизни воспоминания. Она искренне желала не помнить, но стоило ей провести взглядом по периметру башни, непроизвольно чуть задерживаясь на перилах, как по щеке проскользнула одинокая слеза. Здесь оборвалась жизнь Дамблдора. Глубоко вдохнув бодрящий воздух, она провела ладонью по лицу, скрывая следы своей слабости, и прошла дальше по скрипучему полу. Сложив руки на груди, Гермиона облокотилась о стену, готовясь к неприятному разговору. Что же планирует разузнать у неё Волан-де-Морт? Может, они вместе поговорят о зельях и заклинаниях, несуществующих в этом времени? Или обсудят то, что система обучения за приличное количество лет так и не изменилась? Удивляясь абсурдности своих мыслей, она шумно выдохнула и, наконец, осмелилась поднять взгляд на Риддла. Он стоял у тех самых перил спиной к ней, обращая всё внимание на вид, открывающийся с головокружительной высоты. Великолепный простор — свобода прямо на ладони, — и тусклый туман вдали. Том ценил это место, находя здесь необходимый покой. В такую пасмурную погоду ему было по-особенному приятно путешествовать среди своего сознания, обобщая свои мысли и выстраивая из них ясные картинки, но сейчас его цель была в разы значительнее. Особенный интерес Тома был посвящён Гермионе Грейнджер. Пусть он слышал её беспрерывный мыслительный процесс, состоящий из осуждения его окружения и постоянного нытья, но никаких полноценных сведений он из этого не получал. Ему не нужны были факты, вырванные из контекста, — Том жаждал прямых ответов. — Гермиона, — начал он сладким тоном, оставаясь к ней спиной. — Ты знаешь, зачем мы здесь? Чего Том добивался? Лишь расположения. Ему не нужен был её никчёмный страх и паника, в которых она тонула всё сознательное время, считая его, своих сокурсников и любого, кто носил одну из ненавистных ей фамилий, кровожадными монстрами. Грейнджер сама загнала себя в угол. Теперь она вынуждена играть по неизвестным ей правилам, оставаясь ведомой в этой партии. — Всё просто, — продолжил Том, отвечая на её молчание. — Мне показалось, что между нами осталось недопонимание. Ты больше ничего не хотела бы у меня спросить? — обращаясь к ней, он развернулся и осторожно встретил её взгляд, наполненный ненавистью. Она так яростно возненавидела его, не желая понимать, что перед ней не прообраз её истеричных фантазий, а живой человек. Видя в Томе лишь альтер эго Волан-де-Морта, она упрямо не открывала глаза шире. А не помешало бы. — Нет, — решительно ответила она с напускной уверенностью, о чём говорила её поза и задранный подбородок. — Я узнала всё, что хотела. — Неверный ответ, Гермиона, — фыркнув, помотал головой Том, словно сделав необходимый вывод, после чего его губы искривились в довольной ухмылке. — Подойди ко мне. Воздух до предела заполнил лёгкие, но нарастающая паника не отступала. Подойти к нему? К тому самому краю? Округлённые глаза говорили сами за себя, твёрдо убеждая, что Гермиона Грейнждер не сдвинется с места. Вокруг стало душно. Её взгляд метался, выискивая новую точку, чтобы зацепиться, перескакивая с лица Риддла на его руки, на обувь, на перила и в итоге останавливаясь на полу, устеленном такими скрипучими досками, по которым будет невыносимо идти. Но действительно ли она сыграет в недвижимую статую? Есть ли у неё на это право? Гермиона с обречённым выдохом подняла глаза, смотря на него исподлобья, пытаясь различить в Риддле блеф, но тот так непритворно настаивал — просил молча, — достигая своей цели даже безмолвным давлением, что выбора не оставалось. Его изначально не было. Она механически сделала шаг, затем второй и третий, сопровождающийся музыкальным сопровождением половицы. Риддл отвернулся, а она храбро встала рядом, обхватывая перила ладонями. Вот и Гермиона стала свидетелем раскинувшегося бескрайнего вида, впечатляющего своими пейзажами. Но могла ли она им насладиться? Свежего воздуха для неё оказалось слишком много. Гермионе очень хотелось жадно схватить его, забрать и скрыться, но была вероятность задохнуться от нахлынувшей свободы. Плывущие перед ней тучи такие густые, что не оставалось сомнений, что прошедший дождь не был последним. Ветер завывал сильнее, но она больше не обращала внимания на холодок, бегущий по коже, ведь если бы не он, Гермиона никогда не поверила бы в реальность происходящего. До неё долетел невесомый смешок, и она обратила ему своё внимание. Перед ней действительно стоял Том Риддл и так искренне усмехался, что её это пугало: не мог будущий тиран волшебного мира казаться искренним. При свете луны его ямочки выделялись ещё резче, скулы выглядели глубже и только глаза оставались неизменными, сверкая алым цветом. — Почему тебе страшно? — не смотря на неё, серьёзно задал он вопрос. — Я в будущем сделал много ошибок? — Нет!.. — тут же отозвалась Гермиона и резко осеклась за излишнюю торопливость. — Я бы сказала, ты совершил… всего одну. Ей хотелось в этот момент быть честной с ним и с самой собой, говоря на глазах у природы, словно здесь существовал отдельный ночной мир, в котором навсегда останутся её слова. — И что же я сделал не так? — с глубоким выдохом прошептал он в тёмное затянутое небо. Ей дано было время на раздумья, вот пауза — молчи и думай, но она не собиралась ею пользоваться, давно составив свой вывод: — Ты увлёкся, — слишком тихо, шепнула она, надеясь, что он не расслышит. Гермиона действительно думала об этом, сравнивая представший перед ней образ Тома Риддла с Волан-де-Мортом, существующим в её времени. Действительно ли этот парень смог взять весь мир под свой единоличный контроль, держа людские жизни в дырявой рукавице? — И кем я стал? — без тона хотя бы одной эмоции продолжал тихо спрашивать Риддл, не переводя на неё глаз. — Гермиона, ты боишься именно меня? Без зрительного контакта ей было комфортно говорить с ним, как будто они не были собой здесь, но после его обращения расхотелось произносить даже одну букву. Они оставались Гермионой Грейнджер и Томом Риддлом. Обстановка, окружающая их двоих, располагала к тому, чтобы наблюдать и наслаждаться видами, но никак не откровенничать с тем, кого презираешь. И что ответить? Может, ей стоит солгать о том, что в будущем он работал каким-нибудь библиотекарем, разгоняющим зазевавшихся вечерами студентов, так он не решится свернуть на грязную дорожку. Однако зачем ей себя обманывать, если это уже случилось. Риддл убил свою магловскую семью, жертвуя ими для проведения ритуала. Создать крестраж он мог, лишь отняв чью-то жизнь, и выбор его пал на беззащитных маглов, родных с ним по крови. В нём уже была эта жестокость. Гермионе не хотелось на этом зацикливаться, ведь фактически прямо сейчас она стояла рядом с убийцей, рассматривая ночной вид с самой высокой башни Хогвартса, где в будущем по его же приказу будет убит директор. Паника, оставшаяся где-то за пределами этого места, вновь стала просачиваться в её стабильный изолированный мир, и Гермиона отступила назад. Протяжный скрип половицы привлёк внимание Риддла. Он оглянулся на неё через плечо, наверняка ожидая услышать ответ после затянувшейся паузы, но встретил лишь испуг. Гермиона стала медленно пятиться от него, многое для себя решая. Тут же подул резкий поток ветра, налету разметав её кудрявые волосы настолько, что она непроизвольно зажмурилась и отвернулась, вдыхая холод. Происходящее казалось Гермионе нелепым. Она не должна находиться здесь, уделяя особое внимание будущему в разговоре с Риддлом. Ей вообще нельзя с ним общаться. Сглотнув, она замотала головой, продолжая увеличивать расстояние между ними. Риддл просто смотрел на неё через плечо, не произнося ни звука. Гермиону насквозь пронзали красные лучи, но не совершали попыток, чтобы остановить, давая несуществующий выбор. Именно поэтому, оступившись на неровном полу, она развернулась и быстрым шагом направилась к лестнице, покидая их уединённый несуществующий мир. Ступени были такими же ледяными и тёмными, как тот, кого она оставила наверху. Том отпустил её, ведь таково для него предвкушение: дать ей мнимую волю к выбору, когда на самом деле его у неё нет. Молчание станет бессмысленным, и совсем скоро она сама сюда вернётся.***
За ночь глаза так и не сомкнулись. То, что произошло с ней на башне, казалось воплотившимся в реальность кошмаром, вырвавшимся из плена не отпускающих мрачных сновидений. Пусть это было бессмысленно, но она сожалела о сказанном Риддлу, желая переиграть весь вечер, начиная с неудачного похода в библиотеку и заканчивая внимательным отношениям к резким поворотам среди книжных стеллажей. Была бы возможность, Гермиона переиграла бы всё с момента рождения, чтобы перекроить весь свой процесс существования, прекращая натыкаться на неприятности. Жизнь упрямо расставляла ей ловушки, а монстры прятались в засаде, подстерегая на каждом углу. За потерянную в не прекращаемых размышлениях ночь она возвела сон в абсолютный авторитет. Болезненно хотелось забыться и утонуть в картинах собственных кошмаров, хоть в бессознательном плыть было не легче, чем наяву, но там свободней и ясней. Все сновидения, так часто спускающиеся к ней, воплощали лишь настоящее — её настоящее, — где, кроме ужасов и боли, создавать нечего, ей в них было хорошо. Перьевая подушка, напоминающая о том, кто она. Положенная ей реальность ощущалась хуже, а выбор был не велик: уйти в объятия Морфея, обволакивающего воспоминаниями из её настоящей-прошлой жизни, или перерывать доступные ей факты, пытаясь извлечь ненайденные ранее решения. Избавиться от кошмаров было невозможно. Все флаконы зелья без сновидений, хранящиеся в экстренном запасе среди собранной аптечки, предназначенной для лесных странствий, она расточительно использовала ещё в первый месяц своего бесполезного пребывания в прошлом. Теперь ей ничего не осталось, как скрывать за слизеринским балдахином свою бессонницу от любопытных соседок. У сна на эту ночь были другие планы, куда её спасенье не входило. Потолок готов был осыпаться под её взглядом. С горечью, но тщательно обрабатывая мысли, она рвалась на части, дробясь непониманием, отчаяньем и горем. Ответов так и не возникало, а вопросы безостановочно пополняли копилку, давно готовую лопнуть на мелкие осколки, — сколько ещё она выдержит в состоянии непрекращающегося давления? Если следовать трезвой логике — недолго. Если и было у хаотичных мыслей направление, то заключалось оно в поиске смысла. Обобщённо и конкретно. Зачем она здесь? Почему именно здесь? И почему она? Заголовки и подпункты писались в её голове, выстраиваясь для себя будто планами для конспектов, по привычке намереваясь составить их, чтоб выяснить суть и приструнить мышление, но пред глазами книг с её историей не наблюдалось, а значит, подробно копаться ей было не в чем. Пустой лист сопоставлялся с пустотой в душе. Глухое место с царящим спокойствием. Свобода там резво плещет через край, напоминая об открытом раздолье чувств и слов, способных заполнить изнемогающий от ничего сосуд. Но все молчат, закрывая свои двери. Сами того не зная, мучают себя, не проливая свет на внутреннюю истину. Всегда будет больно, будет страшно, а иногда лукавые порывы направят взгляды в иной путь, слагая о невозможности и непосильности вывернуть себя наружу. Может, написанное окажется чуждо, а прожитое безвкусно? Никому не хотелось пробовать тонуть в неизвестности, а знаний не хватало для сотворения выводов. Но где неприятно, там обычно скрывается правда, трусливо прячась от недовольного хозяина. Гермиона в упор не замечала её. Не хотела. Но головные черви, работающие где-то на подкорке, давно определили, что на её стальные плечи упало бремя «надежды всего волшебного мира». Спасти всех, убив Риддла? Заключать подобное в мыслях было проще, зная, что никогда не исполнишь задуманного. Раньше Гермиону сбивала с толку неиссякаемая вера в избранность Гарри Поттера. Люди боготворили её друга за единственный факт существования, так браво ожидая от него небывалых геройств и жертвенных подвигов, при этом робко отсиживаясь на втором плане. Ему сказали, что он должен, забыв, что перед ними просто ребёнок. Теперь всем должна она? Выброшенная, как иголка в стог сена, найденная металлоломом. Лучи раздражающего солнца не протекали привычно к её глазам. Дело было даже не в скрывающей её плотной ткани, а в унылом месте её пребывания. Наступило ли утро? За окном вместо небесной глади и чарующих пейзажей виднелись тусклые воды Чёрного озера с мелькающими неприятными обитателями, играющими своими образами в конкурс самого страшного чудища. Безрадостным казалось всё, начиная с вида из окна и заканчивая окружающей обстановкой. Великое убранство змей отличалось от родного и привычного всего лишь мозолящим глаза зелёным цветом. Но войдя внутрь, она как никогда ужаснулась подземному логову — ледяному, строгому и излишне изысканному. Подобное описание рационально было приписывать трупу, но не общежитию студентов. Гермиона долго подбирала слова, останавливаясь на самых точных, передающих её первое впечатление и постоянное ощущение. Неприятно. Нагнетающе. Страшно. Обстановка просто кричала о том, что она находится среди отпрысков авторитетных аристократов, которые никогда не поскупились бы на роскошную мебель и ткани, не то чтобы для удобства детей, а скорее для подтверждения статуса и выставления напоказ подаренных удачей способностей осыпать школьную жизнь самым лучшим. Её внимание привлёк кожаный диван в общей гостиной. Он кричал о своей цене и исключительности, акцентируя внимание на сидящих, а также, оставаясь обыкновенным мебельным декором, привлекал взгляд и дарил эстетическое наслаждение — тёмный, напоминающий глубину риддловского взора, вернее, ночное небо, цвет которого сопоставлять с глазами монстра было кощунством. Гипнотизируя диван взглядом, но ни разу не приблизившись, Гермиона умышленно обходила его стороной. Ненастоящая слизеринка никогда не сядет на змеиный трон. Прежде чем покидать безопасную постель, она внимательно прислушалась, приходя к выводу, что соседки по комнате сладко спят и не станут с самого утра докучать нравоучениями. Вчерашнее позднее возвращение в спальню не было положительно оценено ими, а поэтому две девушки, не поленившись, вылили на неё возмущения, ссылаясь на несмываемый позор факультета, который неизбежен при её неприличном поведении и легкомысленности в Хогвартсе в ночное время. В контексте, не озвучивая прямо, но имея в виду, они бросались угрозами пожаловаться старостам, а если не подействует — декану. Отличная у неё компания. Всего второй день, а её уже считают шатающейся по ночи дурочкой. Или в обществе этого времени ходили и другие характеристики? Тихо выбравшись из своей засады, Гермиона отправилась в ванну, чтобы сократить время пребывания в этой спальне. Недовольные девичьи взгляды она потерпит позже, за завтраком. Сейчас же ей хотелось остаться одной и изучить посвящённые управлению тёмной магией фолианты, к которым она так и не притронулась за время потерянной свободы, слишком увлекаясь бесполезными книгами о времени и пространстве. Редкие свёртки были последней надеждой на новую информацию. Библиотеку Хогвартса Гермиона решила посетить ближе к вечеру, чтобы исполнить ранее заготовленные планы, но пессимистическая натура с придыханием шептала не греть ложных надежд. Пока горячие струи воды оставляли красные следы на коже, ободряя лучше талого льда, из головы не вылезал вопрос: откуда Риддл узнал о том, кто она? Если остальное с натяжкой складывалось в единую картину, то эта деталь была лишней. Стоило тёплым полотенцам окутать кожу, так ей показалось несправедливым отсутствие Дамблдора в школе. Занятия начались, а его до сих пор нет. Конечно, зная, что вскоре он должен сразить Гриндевальда в дуэли, Гермиона предполагала, что он странствует с этой целью, но это категорически не вязалось с её планами: во имя избавления от потенциального психопата с амбициями ярче, чем у общего врага в период сороковых годов, Дамблдор обязан был быть здесь. Высушивая волосы заклинанием для экономии времени, она вгляделась в своё отражение, зацикливаясь на непослушных кудрях, с которыми её знакомые в этом времени имели удивительное мастерство умело управляться. Тот же Джонатан. Его светлые завитки каждый раз служили горьким напоминанием о том, что постичь подобный успех в укрощении гнезда, любезно расположившемся на её голове, было невозможным. Опустив внимание на отражении чуть ниже, она остановилась на глазах. Что-то блестело в её памяти, напоминая алое сияние, которым загорелся взгляд в тот роковой для воспоминаний день — первый вечер в пабе. Могло ли это быть обманом зрения или влиянием трав? Неслышно отворив дверь в спальню, Гермиона насладилась тишиной, означающей, что в эти секунды сон не протянул свои объятия только ей. Во избежание возвращения она бесшумно собралась и незаметно упорхнула. Судя по всему, до завтрака оставалось достаточно времени, поэтому она предполагала, что никого из слизеринцев не встретит на пути. Пунктом назначения Гермиона выбрала одинокое окно, подоконник которого она нередко занимала, проводя время в одиночестве. Её личное место, о котором не знали даже Гарри и Рон. Оно было любимым и по-настоящему уединённым из-за того, что туда вела единственная лестница, постоянно меняющая своё направление. Неудобный путь нисколько не пугал Гермиону, чего нельзя было сказать о редко мелькавших студентах или вовсе не встречающихся преподавателях. Планировать она могла сколько угодно, но по распоряжению влекущейся за Гермионой никогда не отстающей неудачи её мирным планам не суждено было осуществиться. Она открыла тяжёлую дверь в общую гостиную; её внимание было приковано к школьной сумке, которая не закрывалась от количества вещей, ведь помимо необходимых фолиантов и принадлежностей на учебный день Гермиона сложила внутрь задания, требующие внимания и времени на выполнение. Именно поэтому — а она упрямо не хотела винить в этом свою невнимательность, — Гермиона не заметила компанию людей, расположившуюся у того самого дивана. Она продолжала копошиться в сумке до того момента, пока где-то со стороны не раздалось вежливое покашливание, из-за чего та заметно вздрогнула, а её взгляд резко метнулся, находя того, кто привлекал внимание. Судьба была благосклонна к ней ничтожно мало, обрывая своё положительное влияние в самый худший момент. Раннее утро — именно это время было выбрано компанией Риддла, чтобы провести свои очередные дискуссии. Это ещё клуб по интересам? Или Гермиона стала свидетелем собрания неокрепших Пожирателей смерти? Сути это не меняло. То есть собираться в чьей-то комнате или уединяться в изолированных классах сейчас дурной тон, а обсуждать планы по захвату волшебного мира в общей гостиной — норма? Прямые взгляды были направлены на неё. Неудивительно, если темой их обсуждений была Гермиона Грейнджер, имеющая талант оказываться всегда в нужном месте в удачное время. С противоположной стороны расположились шестеро парней, среди которых были: Джонатан, смотрящий на неё странным взглядом, который Гермиона постаралась расшифровать как удивление, предок Малфоев с неисчезающей ухмылкой на губах, Риддл с Долоховым, стреляющие в неё недовольным взором, и ещё двое, с кем она не была лично знакома. Какая приятная встреча! Гостиная казалась куда мрачнее, и ключевую роль в подобной характеристике играло не отсутствие нормального освещения, а компания, оскверняющая это место. И даже диван. Неловкость момента поражала, а Гермиона застыла с изумлённым выражением лица, вызывая насмешливые поднятия бровей и прищуры со стороны детишек Риддла. В её голове разгорелся шум, но в комнате ни один не осмеливался издать хотя бы звук. Немая тишина ещё больше вгоняла Гермиону во внутреннюю панику. Это напоминало игру взглядов: неловких, насмехающихся и угрюмых, пока Риддл не соизволил сменить борьбу глазами на войну словами. — Грейнджер, не спится? — серьёзно спросил он, мельком оценивая её потрёпанный вид. Она для себя отметила, что его глаза не блестят, а после, вспомнив случившееся перед вчерашним побегом из башни, перевела взгляд на Джонатана, ища в нём поддержку. Тот сложно читаемый взгляд сменил на задумчивый, не отвечая ей, а обращая всё внимание на Риддла. Бегло пробежав по остальным, Гермиона столкнулась с взаимными, совершенно не скрытыми изучающими взорами. Почти каждый остановился на её правой руке, которую она несвоевременно сжала в кулак. Нельзя было больше тянуть, и она без разбора протараторила первое пришедшее в её не здравый ум так чётко и громко, словно произносила ответ на давно заученный вопрос по неинтересной теме: — Не ожидала встретить вас в общей гостиной. Разве нет мест поуединённее? — выделяя слово особой упрекающей интонацией, Гермиона обратилась к компании, не сразу вникая в смысл озвученных ей слов. Они показались несвязными и несуразными, но оказались противоречивыми и в какой-то степени опасными, учитывая личности её слушателей. Забыв о сумке, она сложила руки на груди, сменяя позу опорой на другое бедро. Гермиона изо всех сил старалась не показывать возникшего замешательства и стыда, накрывавшего за произношение необдуманного. Если бы не их отсутствующая реакция, она сошла бы с ума, но когда ни одна ухмылка не дрогнула и не одна бровь с треском не приподнялась, надежда на выход из комнаты в частичном здравии вернулась, пусть слабая и мимолётная. — Нам нет причин уединяться, — выждав длинную паузу, продолжил Риддл, — или ты хотела бы их озвучить? — так же сухо и уверенно, ещё крепче вцепляясь в неё острым лезвием глаз. Он сидел в расслабленной позе, занимая существенную часть свободного места. Планировал ли он продолжить неоконченный разговор в присутствии своих приближённых? Гермиона всю ночь копалась в этом, в итоге придя к выводу, что ей была дана отсрочка неизбежного. Великодушная и бескорыстная. Многое ли эти люди знали о происходящем? Хотелось выяснить, но прямо спрашивать оставалось рискованным и не слишком необходимым. Это второстепенная, неважная, не играющая роль информ… Она прервала собственные мысли, так как вопрос сам вырвался из неё: — Что насчёт планов на будущее?.. — робко прозвучал голос Гермионы. Она не жаловала прорицаний, но чётко видела будущее, где необузданное любопытство доводит её до могилы, а смерть настигает её от руки того, чьи глаза резко залились кровью, очевидно, верно истолковав подтекст прозвучавшего вопроса. Эти слова разрезали безэмоциональность каждого, просвечивая отблеск эмоций, где Джонатан, отвернувшись, закатил глаза, предок Малфоев хмыкнул в кулак, Долохов увеличил недовольство и презрительность во взгляде, а незнакомцы переглянулись и приподняли брови. Эти реакции почти не выдавали их знаний и намерений, но Гермиона рассмотрела многое. Решая менять будущее, она зареклась не прибегать к радикальными действиями, не позволяя себе травить не проросшие сорняки, но те, кто сидел перед ней, оставались исключениями, брошенный взгляд на которых вызывал только маниакальное желание прошептать заветное словосочетание и направить зелёный луч прямо в цель, сохраняя равновесие в мире. И всё же брать власть над волей к жизни людей, крепко натягивая поводки, она не могла. От осознания того, что каждый из присутствующих знал что-то о будущем, её отвлёк Риддл, странным тоном восклицая: — Именно о будущем мы и говорили! — остальные осторожно кивали, возвращая спокойствие, но никто — Гермиона точно — не ожидал услышать следующие слова в произнесённом порядке таким тоном от этого человека. — Может, ты к нам присоединишься? — спросил Риддл, вновь давая надежду на возможный выбор. Это был спектакль. И какая ей заготовлена роль? Вариантов не было. Остался лишь ответ — играть. Его ходы отличались непредсказуемостью, и теперь он втягивал её в игру, в которой нет права на ошибку. Риддл встал с дивана, освобождая ей место, при этом на лицо он натянул улыбку, стараясь добиться… расположения? Кого он хочет обмануть? Гермиона хотела разобраться в его словах, что пролетели мимо, скорее, пыли, растворяясь где-то в воздухе. Он предложил ей что? На диван? Сесть? К ним? Собрав что-то вразумительное, ей захотелось провалиться под землю. Понимание пришло как не кстати поздно, а шанс слиться с начищенным полом, растворяясь и забываясь так, чтобы ни одна живая душа никогда не упоминала об её возможном существовании, исчез, не успев появиться. Никакого шанса и быть не могло. Нервно сглотнув, она пробежалась по лицам смотрящих, делая неприятный вывод, что от неё ждут действий, а не слов. В голове происходил синтез мыслей, который сама Гермиона не улавливала. Время. Ей нужно выиграть время, прежде чем упасть к слизеринским ногам. Им нужны ответы? Они их получат. С излишком. Сменившись в лице, как будто назло, Гермиона уверенно и резво прошла к свободному месту, пересекая гостиную. Она не хотела присаживаться, заведомо зная, что удостоенная ей позиция сделает её ниже стоящих, визуально подтверждая положение в этой компании. Все, кроме неё, стояли, а Джонатан сидел на подлокотнике, упрямо не отвечая на её взгляд, ищущий поддержки. Возможно, ему было стыдно? Время. Тянуть время. Может, стоит познакомиться с ними? Узнать имена… нет, ей это не нужно. Тогда что ей делать? Гермиона не могла говорить о будущем с ними, а именно этой теме было удостоено стать первой в дискуссии «плюс один» с одним новеньким изгоем, знающим слишком много и играющим слишком маленькую роль. От некомфортной тишины в ушах раздавался нервный звон. Наверное, так звучали её мысли, продолжающие в экстренных условиях выявлять пути к отступлению из засады врага с минимальными потерями. — Мисс Грейнджер, — обратился к ней парень, которого она даже не приметила, ведь в этой компании он казался лишним с растрёпанными волосами и оттянутым змеиным галстуком. — Эдуардус Лестрейндж, — представился и протянул ладонь, чтобы забыть о статусе незнакомцев. Лестрейндж. Говорящая фамилия, выливающая на протянутую ей руку огромное ведро грязи. Она пожмёт, хоть через силу, но пожмёт. Ей нужно время. По привычке потянулась правая рука, собирая на себе лучи презрения, вырывающиеся из сетчаток сверлящих палец глаз. Гермиона не успела что-то обдумать, а после не могла понять, кто был прав, а кто виноват. Из её лёгкой руки вырвалась фраза, ставшая решающей в этой игре. Нокаут. Кто-то разбит. Ошибка совершена, и последствия встречают сразу, сопровождаясь потерей сознания от летящего в самую голову проклятья. На неё наложили сонные чары, не представляя, какой подарок ей вручили. Глаза закрывались — она не разбирала слов и копошащихся теперь перед ней теней. Моментально. Оставила в голове только фразу, послужившую спасением или очередной отсрочкой её смерти: «Вы так рассматриваете кольцо, пытаясь разглядеть отблески его…», — уверенно, громко и недовольно. Она не договорила, потому что Риддл среагировал быстрее, мгновенно затыкая её болтливый рот и шальные мысли сном. Со своей утренней встречи, подстроенной для наивной гриффиндорки, они разошлись так же быстро, как и собрались, оставляя прошлые и новые вопросы открытыми.***
Каково вернуться домой? Что поселилось в путнике при виде давно потерянной родной картины? Он вспоминал, не отпускал, таил надежду снова встретиться, и вот, она предстала перед ним. Всё на своих местах, как было им оставлено, — пылинки верно ждали хозяина, чтобы исчезнуть от его руки, все те же нарисованные вещи проминали изрисованную мебель, а пустота гордо таилась по углам, — но он не был счастлив. В нём поселилась отрешённость. Нет должного волнения и всплеска чувств от долгожданной встречи, пропало всё очарование видом, выученным наизусть. Ничего не изменилось. Всё то же, а вот он уже другой, и нет ему места среди раскрашенных им стен. Слишком резко родное стало вдруг чужим. И что он столько времени таил внутри? Скучал по вещам, забытым в прошлом? Конечно, скучал и был уверен, что они вернут ему ушедшие мгновения, однажды ставшие воспоминаниями. Среди них должны были быть найдены ответы, чтобы испытать всё вновь. Но там ли он их искал? А как нашла она? Гермиона оставила позади разбитый замок, с небывалых времён открывающий двери для юных волшебников. Он приютил и её, становясь домом в незнакомом мире, но по возвращению не стены восполняли в ней пустоту, а навечно запертые здесь люди. Они прошли с ней рука об руку полжизни, встречая на пути смерть в истинном обличии. И пусть это место никогда не вернёт ей прошлое, но рядом с этими людьми ей не хотелось возвращаться. Их связала история, длинною с нескончаемую нить, крутящую узлы вокруг и около, затягивая петли на шее. Бесконечно вместе. Навсегда рядом. Никогда не оставим. Слова, незаслуженные ею. Она нарушила каждое, бросив тех, кто был ей дорог. Вокруг воцарялся траур. Перед её глазами на носочках кралась всё та же смерть, чтобы забрать несчитанную жизнь. Потери, боль и кровь смешались в одно месиво, обозначенное «войной», от которого никто не был готов отступить, превращая происходящее в мясорубку с живым лишь воздухом, без бренно несущим сквозь себя слова и крики, наполненные эмоциями и равнодушием. Всё было в плену воздуха, которого сейчас ей так не хватало. Она всегда задыхалась здесь, слыша слова о смерти Гарри. Змееподобный мужчина наслаждался победой, вынуждая падать в ноги и складывать оружие. Это был конец. Каждый с рассветом открывал дверь в ящик надежд и выскребал его, полностью освобождая место горю и отчаянью. Есть ли смысл им жить в этом мире? Они боролись, отдали всё, что у них было, не считая жизни: семья, дом, вера и надежда, — всё выброшено вместе с пустой коробкой. Не желая наполняться болью, кто-то освобождал своё место, принимая решение пилить себя, сбегая от ненужной развязки. Страх пробуждал в людях неслыханное, вынуждая на жуткие вещи. Каждый раз один сюжет и уколы в сердце, впрыскивающие яд со словами: «Гарри Поттер мёртв!». Если мёртв он, то мертва и она.***
Тягостное пробуждение, ломающее всю веру на собственное счастье, каждый раз поджидало, чтобы наполнить новым видом боли. Отягощало и пленяло. Содержание снов забывалось, но чувство крупной вырванной части из её души беспрерывно преследовало, намекая на то, что именно рисовало её сознание. Открывать глаза было тяжело, а головная боль свинцом приковывала её к земле. С каждым разом пробуждение становилось невыносимее, заключая попытки наслаждаться мягкостью спального места в кокон из мучений и попыток хоть немного оторваться от кровати. Гермиона сидела, но упрямо не осознавала этот факт, продолжая не помнить и не понимать происходящее. Центром её восприятия оставались резцы, кромсающие голову на мелкие кусочки. Её ждало успокаивающее зелье, оставленное где-то среди её вещей. Слепо потянувшись в пустоту, надеясь на ощупь найти своё спасение, она ни на что не наткнулась, а в голову забредали мысли, что она до сих пор парит в пограничном состоянии между реальностью и смыслом её жизни. Где подушка? Где палочка? Тряхнув всем телом, она резво разлепила глаза, подпитанная возникшим страхом. В безлюдном пространстве Гермиона признала общую гостиную. Воспоминания постепенно приобретали ясность, объясняя её положение, а в тяжёлое тело возвращались силы к небольшим движениям. Её усыпили не по собственной воле. Риддл указал этим тему, поднимать которую и было ошибкой — ни о кольце, ни о крестраже говорить было нельзя. Кто она тогда для его приятелей? Воровка из будущего? Ей было неизвестно время, поэтому, вспомнив о занятиях, которые могли быть ею нагло пропущены, Гермиона, сняв приоритет с зелья, поплелась к выходу. Чуть позже осознание своего падения в пропасть Морфея перед всеми слизеринцами её не на шутку напрягало, а ведь пугал не сам факт того, что она находилась в беззащитном состоянии в логове монстров, а то, что никто её не потревожил ни громким шумом, ни прямым обращением. Это забота или равнодушие? Спросонья она решила, что змеи имеют представление о заботе… Придумается же такое! В коридорах было не многолюдно, но, прибежав к кабинету ЗОТИ, где сегодня должно было проходить их первое занятие, судя по расписанию, ни рядом, ни внутри никого не оказалось. Только сейчас она задумалась — сколько же она спала? По ощущениям, определённо, точно век, на деле, возможно, всего десятки минут. Пульсирующая боль в висках просила вернуться и принять напрочь оставленное зелье, чьей помощью этим утром неоправданно пренебрегли. Уже всё для себя решив и планируя пропустить завтрак в силу отсутствия хотя бы намёка на аппетит, Гермиона почти двинулась в сторону подземелий, если бы не стала невольной свидетельницей чьего-то не особо приватного разговора. Студентки в гриффиндорской форме, проходящие мимо, громко обсуждали возвращение своего декана в школу. Его имя звучало невообразимо громко, вдребезги разбивая её перепонки и оставшиеся нервные клетки. Могла ли это быть улыбка удачи? Хотелось остановить кричащих младшекурсниц, чьи голоса отражались от стен её сознания, неприятно укалывая, и выпытать необходимые ей ответы. Где Дамблдор? Когда прибудет? Но, словно читая её мысли, прозвучали уже отдаляющиеся радостные возгласы о приближающейся долгожданной встречи уже на завтраке. По-настоящему долгожданной. Уже на завтраке. Метнувшись в направлении Большого зала, она неслась, не разбирая дороги и встречных лиц, нисколько не интересующих и не волнующих в этот самый момент, ведь где-то впереди её ждал тот, кто в силах предоставить помощь. Она неосознанно возлагала небывалые надежду на их встречу, как будто лишь по пересечённым взглядам оба могли понять друг друга без слов, заведомо принимая правильные решения. Безнадёжно ослеплённая прорицаемым будущим она не заметила рубиновые огни, следящие за её стремительным передвижением. Боль в голове притупилась или всё внимание переключилось на надежду, так крепко теплящуюся в душе. Он будет там? Ответ пришёл к ней сам, когда она застыла в дверях Большого зала, где под её горьким взором завтракал Дамблдор. Живой и молодой.