***
— Т/и-я, — позвал девушку Пэниль, — тебе нужно вставать, — мужчина развязал льняную верёвку на запястьях девушки и, разведя её ноги, медленно вытащил силиконовый фаллоимитатор из анального отверстия и, под тихий скулёж, начал шустро искать салфетки. Вся грудь т/и была в сперме, на запястьях красовались фиолетово-красные следы натёртостей, а тело трясло от боли и усталости. Пэниль взял девушку на руки, словно та ничего не весила, с нежностью и искренним переживанием посмотрел на её лицо, стёр размазанную помаду с острого подбородка. — Солнышко, я тебя отнесу в ванную и помою, хорошо? — Ниль несильно похлопал по щеке девушку, что начала терять сознание. Т/и лишь кивнула, доверяя себя в надёжные и безопасные руки старшего. Пэниль работал в борделе на тех же условиях, что и т/и, только пришёл по собственной воле. Когда он услышал от других кисен в комнате отдыха, что т/и выбрали в качестве «эксклюзивного заказа», мужчина сразу понял, что хорошим такой заказ не закончится. «Эксклюзивным заказом» считалось практически изнасилование, иногда с применением посторонних предметов и даже найф-плей… Практики жёсткого БДСМ были нормой в «эксклюзивном заказе». Это пугало до чёртиков. Больше Пэниля пугало то, что т/и вообще на такое согласилась. Девушка никогда не соглашалась на секс-игрушки, а здесь… Мужчина с легкостью аккуратно посадил т/и в ванну с тёплой водой, бережно смыл кровь с запястий и помог привести тело в чистоту. Ниль отнёс бессознательное тело в комнату и уложил в постель, не забыв обработать раны и ссадины специальной мазью. — С каждым днем все сложнее, да, малышка? — мужчина погладил спящую девушку по голове и повыше натянул одеяло.***
Звук выстрела разорвал, как лист бумаги, однотипный сон. Т/и подорвалась в кровати, глотая воздух небрежно, резко — грудная клетка горела пламенем. Девушка заозиралась по сторонам, ловя себя на спокойствие, ведь она в своей спальне. Значит, тот заказ был лишь сном? Глаза заслезились. Т/и ненавидела жестокость, она не позволяла никогда и никому использовать себя, как пушечное мясо для разврата. БДСМ-практики были всегда табу. Запястья горели от боли, а т/и боялась опустить на них свой взгляд, чтобы не удостовериться в предположении, что то был вовсе не сон. Но, она решается и тут-же зажимает тонкими пальцами губы, чтобы не выдать громкую истерику. В ужасе расширив глаза, она сползает с кровати. Поясницу ломит, колени дрожат, а во всём теле такая слабость, словно скелет не из костей, а из облачной ваты. Снова выстрел. Тело на автомате дрогнуло, а холодный пот скоро собрался каплями на лбу. Накинув на нагое тело шёлковый пеньюар, т/и спускается вниз по лестнице. Половица скрипит и она снова вздрагивает. В голове проносится мысль, что интерес сильнее желания жить, так что она ступает дальше. Картина маслом: в холле, прямо в центре на ковре на коленях стоит её сутенер, изрезанные руки связаны за предплечья на спине в диковинном стиле, а в лысеющую бошку упирается ствол пистолета. Девушка выходит из тени лестницы. На неё — ноль внимания. Мужчины в костюмах с пушками нацелены оружием на каждую девчонку борделя, глаза на автомате ищут Пэниля. Его девушка находит глазами на полу без сознания с окровавленной черепушкой. Губы начинают дрожать, а ноги подгибаются, сердце бешено колотится в грудной клетке. Страх. Он её пожирает… Только вот не за собственную шкуру… Кто-то врезается в девушку так пренебрежительно, словно её не существует, словно она призрак, или, ничтожество по сравнению с человеком, что это сделал. Мужчина смотрит сверху-вниз на т/и. Ноги подгибаются под этим взглядом и она падает на колени, шелковая нежность спадает с хрупкого плеча, а первая слеза скатывается с нижнего века. — Вот и тряпку искать не нужно, — холодность во взгляде и голосе, он вытирает кровь с рук о пиньюар т/и, оставляя бордовые следы пальцев и ладоней. Т/и смотрит презренно, обиженно и нагло; на дне зрачков почти незаметно плескается страх. — Ещё раз так нагло посмотришь на меня и тебе не жить, — собирая волосы в кулак на затылке, он шепчет девушке в лицо. Его взгляд — голодный, но холодный, поглощенный голубым пламенем, заставляет содрогнуться. — Не трогай моих шлюх, Пак, я все выплачу, только дай мне время! — господин Инсон дрожит, как кленовый лист, пот стекает по его лицу, он плачет и, развязанный, трясет ладонями в молитве. Холодный господин медленно переводит взгляд на сутенера, так и не ослабив хватку на волосах девушки. — Жду до завтра, мой дорогой Инсон, — он улыбается краешком губ, да так нежно, что выглядит пугающе. Нет. Опасно. Сердце сжимается от этого давления, что ощущается так сильно. Кровь бурлит в теле, кидая в жар. Будто тяжёлый камень кинули на сердце. — Я возьму пока аванс, мой дорогой? — не спрашивает. Зрачки расширяются, поглощая радужку глаза, а кулак сильнее сжимается на затылке девушки. Он тащит её, как животное, подстреленное на охоте к столу. Пэниль, не понятно в какой момент пришедший в себя, рвётся к т/и, но его быстро скручивают шестёрки Пака. — Сонхва, давай без этого! Прошу! Я выплачу аванс сейчас, у меня есть наличка! Не убивай мою прибыль! — сутенер дёргается вперёд, но тщетно. Сонхва перекидывает т/и на стол, отчего девушка больно ударяется подбородком об угол дерева, и, только сейчас она замечает в руке мафиози пистолет с глушителем на дуле. Страха нет, есть только желание ощутить эту пушку у своего виска. Т/и ждёт этого спасательного круга, расширяет глаза и задыхается, когда понимает, ощущает, как подол её пеньюара задирают до поясницы. — Дернешься и он выстрелит, малышка, — Хва шепчет прямо на ухо, пригвоздив своей спиной т/и к дереву плотнее, а позже, отстраняется. Рука заново перехватывает волосы девушки, накручивая их на кулак, пальцы проходятся между половыми губами, а т/и ловит ртом воздух, догадываясь, что последует дальше. — Нет! Не нужно, пожалуйста! — кричит Пэниль, он вырывается, но всё тщетно. Сонхва наклоняется сбоку от девушки, снова шепчет: — Расслабься, малышка, я просто трахну тебя своим стволом. И с этими словами т/и ощущает, как в её лоно медленно входит глушитель, после дуло и так до самого спускового крючка. Она выгибается в пояснице, ловит ртом воздух, а Сонхва начинает поступательно-возвратные движения своим оружием, трахая остервенело, так и не убирая указательного пальца с крючка. Т/и не двигается, лишь сильнее гнется в спине, чувствует, как по её внутренней части бедра стекает собственная смазка вперемешку с тёплой кровью, а Пак все сильнее и глубже, пока палец с крючком не исчезают во влажных стенках. Т/и вдруг стонет протяжно и сильнее гнется в спине. Пак шепчет снова: — Кончи для меня, малышка, давай же, — в конце тихий рык, что будоражит и дарит ворох мурашек до затылка. И т/и сотрясается в конвульсиях от сильнейшей волны жаркой похоти. Она получает такой яркий оргазм, что тело трясётся и напрягается добрых пять минут. Мир перед ней плывёт, она смутно ощущает сильный шлепок по правой ягодице, отчего оргазм продлевается ещё немного. — Запомни моё благословение, малышка, — обдает горячим дыханием раковину ушка т/и и исчезает.***
— Т/и!!! — Ниль бежит, одергивает подол одежды и помогает подняться. — Братик, — девушка плачет. Она бы так много хотела сказать о том, что чувствует, но не может сопоставить все в единое целое. — Он тебя порвал изнутри? Солнышко, сейчас я отнесу тебя в спальню и сбегаю к нашему врачу. Подожди совсем немного. Темнота после обессиленного кивка.***
В мире Пак Сонхва существовали лишь два правила: выживай и властвуй. Его роль в мире была ничтожна, однако, имея высшее положение даже среди политиков, он смог переплюнуть статус. Начиная с низов Гетто, он поднялся и стал их властителем. Вся мелкая сошь была под его каблуком. Те, кто знал его, падали ниц на колени. Должников он никогда не прощал, по сравнению с остальными мафиози, он был холоден и кроток. Он — выше самого себя. Его личность рвала все предубеждения. Ему деньги не имели большой роли, но ему нравилась жестокость, нравилось править, ощущать себя королём всего Гетто. Его эгоцентризм с каждым днем только рос. Откуда он взялся и почему попал в криминальный мир никто сказать не может. Кто-то говорит только то, что он бессердечная мразь, жестокий эгоист, а кто-то, что он и правда король — делает все для своего народа, всегда держится горой за своих шестёрок. — Сан, — Хва кинул свой пистолет на колени своему приближенному подчиненному, — как тебе та девчонка? — его ухмылка с клыками. — Господин, — наигранно заскулил парень, — ну зачем так жестоко с ней, а? — О, Боже, — Пак закатил глаза, — так и знал, что нотации будешь читать. — Она ведь ни в чём не виновата! Это же не она должна вам деньги! — Будешь меня учить — вырежу твой язык и скормлю Бёль. Меня твоя кошка жутко раздражает. — А-а, да, девушка… Хм-м… Ну, она очень красивая, только во многих местах раненая. Хва посмотрел на Сана. — Ты тоже заметил её запястья? — Не только, — на этот ответ Пак вопросительно вздернул брови. — Ну… у неё все ноги в синяках, на ягодицах ножевые ранения — не глубокие, но всё-же. — И что ты хочешь мне этим сказать? — Ну, во-первых, на ней используют найф-плей, я в этом уверен, а ещё, я больше ни у одной девушки не видел таких увечий. Во-вторых, вы тоже её ранили, порвали… — взгляд Сана был словно пристыженный. — Да? Я и не заметил, — Сонхва усмехнулся, — я просто хотел, чтобы она кончила у всех на глазах. — Зачем? — глупость в глазах. — Чтобы все поняли, что она — мой аванс, — острый кончик языка, как у змея-искусителя, мазнул по клыкам, — я заберу её себе.***
Т/и восстанавливалась, работа ждала, клиенты требовали свою кисен. С той роковой встречи прошло около двух недель, и, уже со следующего дня т/и должна вновь вклиниться в мир похоти и развтратных фантазий клиентов, воплощая их в жизнь. Тревога глушила посторонние звуки, отбивая ритм сердца в ушах. Девушка готовилась к новому клиенту: красивое бордовое белье аккуратно сидело на молочном теле, пеньюар в крови был наброшен сверху на плечи, как просил заказчик, волосы заплетены в косу. Уже после требования о кровавом пеньюаре т/и догадалась, кто новый клиент. Её руки тряслись, когда она ждала его. Казалось, словно время остановилось, а стрелки на часах, тикая, возвращались в прежнее положение. Меряя шагами комнату, т/и кусала губы и надолго зажимала между зубов костяшку указательного пальца. Из комнаты по странной причине было запрещено выходить, а точно назначенного времени в указаниях не было. Девушка вновь бросила беглый взгляд на часы, поправила размазанную красную помаду на губах; её снедало изнутри чувство ожидания, страха и надежды. Она ждала его, хотела, чтобы он пришёл, была уверена, что в конце концов её ждёт смерть, которую она каждую ночь желала себе. Казалось, что прошла вечность, пока она была в подвешенном состоянии… — Малышка, — Пак вошёл тихо, так-же тихо и прошептал на ухо. Девушка вздрогнула, ловя себя на ощущении — мурашки по всему телу, так-же, как и волна похоти. Это возбуждающее и тихое «малышка» заставляло т/и внутри себя скулить. Как бы она ни боялась этого мужчину, готова была скулить и вымаливать, чтобы он её трахнул, сделал своей, присвоил и больше никому никогда не позволял дотрагиваться другим. — Я читаю все твои желания, малышка. Теперь, ты моя, — он ухмыльнулся, его пальцы медленно проскользили между волос девушки на затылке, — я тебя забираю. — Господин, — её малящий взгляд говорил все за себя. Их встреча была резким поворотом, который в судьбах обоих стал чем-то необъяснимым, но однозначным и значимым. — Что, моя малышка? — Сонхва накрутил косу на кулак и, оттянув голову девушки вбок, сильно прикусил нежную кожу на шее. С губ т/и сорвался громкий вздох, веки затрепетали в ожидании. — Пожалуйста, — она молила его, как Бога, как короля, как владыку; в глазах т/и плескалось это желание, а на дне все так-же оставался страх. Как загнанная в угол лань, её глаза воплощали тоже. На мужчине идеально сидел строгий костюм. Без галстука. Темно-синий, явно сшитый на заказ. Волосы уложены гелем в небрежности. Так и задумано. Запонки блестели серебром и Лунным камнем. Глаза же были бесстрастны, но жестоки. Всегда он смотрел только так. На всех. Даже на т/и. — Ты ведь меня просишь не о том, малышка, — продолжил Пак и собственнечески притянул т/и за талию, провел кончиком языка по её нижней губе и прикусил. — Пожалуйста, господин, — как последняя надежда, она глотала не воздух, а всего его. Ей хотелось в нем утонуть, там и найти свой конец. — О, нет, милая, ты — мой аванс, и, увы, я не могу противиться собственному желанию владеть тобой. Живой, малышка, — Сонхва осыпал шею девушки легкими поцелуями, изредка сильно прикусывая и зализывая кровоточащие от клыков ранки. Добравшись до ушка, он взял в рот мочку уха и оттянул ту зубами, ловя больше шумных вздохов девушки. — Тогда, господин, возьмите меня и убейте! Я молю вас! — Нет, моя малышка. Ты станешь моей собственностью, и, поверь, никто больше тебя и пальцем не тронет, клянусь своей жизнью. И он целует под тихий плачь девушки: перехватывая своими губами поочерёдно чужие, а после врываясь языком и вылизывая весь рот т/и, она теперь не отстаёт и посасывает его язык, отчего ноги сводит, Хва вторит, перехватывая главенство. Весь его образ: строгий, но дикий — заставляет все низменное желание гореть адовым огнем. Руки цепляются за дорогой пиджак, утягивая назад, позволяя пасть на мягкие подушки кровати. — Я смогу убедить тебя остаться со мной, малышка, — удерживая косу в захвате, мужчина спускался поцелуями от шеи вниз, снимая с плеч окровленный пиньюар, — ты станешь моей королевой, будешь подле меня. Всегда. Он смотрел в глаза открыто, но не изменяя собственного постоянства жестокости. Эта благочестивая честность так и струилась из его натуры. Его убеждение было настолько громким, словно он уже все решил сам для себя. Девушка роняет последнюю слезу, которую сразу ловит губами Сонхва, и медленно кивает. Согласие даётся легко, чего нельзя сказать о судорожном дыхании от неизвестности. Его властность во взгляде, аристократическая гармоничность движений и томность голоса кружили голову. Т/и однозначно вело. Сонхва кусал плечи, душил тонкую шею и шептал пошлости на ушко. Исступление было очевидным исходом. Жадность крепких рук и терпкий запах тела дурманил сознание. Т/и горела в объятиях мужчины. Сонхва перевернул под собой нагое тело девушки, крепкая хватка с косы пропала, перехватывая кисти рук над головой т/и. Возвышаясь над девушкой, Пак со звоном оставил отпечаток ладони на ягодице девушки и вошёл в лоно без предупреждения и задержки. Медленность в наступлении была не по-нему, поэтому он сразу начал вбиваться по основание. Влажные шлепки двух тел и хлюпающие звуки природной смазки смешались в сплошную постоянную мелодию, а всхлипы и полустоны, выбегаемые наплывами из лёгких, добавляли особую изюминку этой песне. Пальцы сильнее сдавливали кисти рук т/и, оставляя, однозначно, после себя синяки. Рык изредка проявлялся, сбегая с малиновых искривленных губ. Т/и только позже узнает, что Пак строг в своём постоянстве в постели. Всегда одни и те-же действия. — Г-господин, — т/и хныкала, — я сейчас кончу. — Так, кончай, моя малышка, — рыча утробно молвил он на ухо и сменил темп на короткие сильные рывки. Пот каплями стекал по мощной груди и капал вниз на ямочки на пояснице девушки. Прикусив плечо т/и клыками, Хва излился в девушку, пока та беззвучно сотрясалась от накатившего оргазма, закатывая глаза и давясь хлопковыми простынями. — Скажи спасибо, моя малышка, — Пак, шипя из-за сверхъчувствительности, вышел из т/и. Сперма медленно вытекала из девушки прямо на постель, пока она пыталась придти в себя. — С-спасибо, мой господин.