***
Тишина давила, её нарушал лишь привычный тихий шорох светлой ткани и собственные шаги. Но в ограниченном пространстве барьера далеко не уйдёшь. Стены тюрьмы всё ещё были крепки, как в тот день когда его установили. Женщина легла на татами и вроде как бездумно посмотрела в потолок. Вот только её не зря называли богиней и невозможность покинуть свою тюрьму не мешала женщине наблюдать за тем, что происходит в мире. Сколько прошло лет, понять было проблематично, но пленница видела как сцепились во внутренней борьбе потомки одного её сына, ставшего тюремщиком. А внизу потомки второго сына тоже вели бесконечную войну друг с другом. Та техника, что она успела применить в последний момент, воплотила её волю. Получившееся существо играло с людьми как хотело, подталкивало к её освобождению. – Хагоромо... Хамура… – женщина словно попробовала имена сыновей на вкус. – Потомки исказили ваши цели, вы оба теперь проиграли. Вся чакра принадлежит мне. Когда-нибудь она снова станет единым целым! В беседке вновь воцарилась тишина. Где-то далеко зажигались и гасли миллионы жизней, пленница видела это как россыпь звёзд. Одни исчезали едва появившись, другие светили чуть дольше, а то и срывались, летя навстречу другим мирам. Подобное вызывало лёгкую тревогу. – Когда-нибудь моя семья вернется в этот мир за новым урожаем и окончательно погубит планету... Взгляд наблюдательницы зацепился за крохотный огонёк. Он не стоял на месте, а летал как светлячок из стороны в сторону, но в отличие от странников, всегда возвращался на прежнее место. Пленница села на татами и протянула руку к звездочке. Та теперь дрожала так, словно должна была вот-вот погаснуть. В один момент женщине показалось, что это действительно произошло, но нет, огонёк упрямо горел, вспыхивал из малейшей искры и продолжал путешествовать и возвращаться на место. Это вызывало любопытство. Даже преграды между измерениями не могли убить то существо, оно заглядывало за грань, в другие миры, но каждый раз возвращалось. Это вызывало определенное уважение. – Твоё время уже вышло, – прошептала женщина и принялась складывать печати. Она знала как вспыхивают звездочки прежде чем погаснуть навсегда, времени оставалось мало, – даже удивительно, что ты до сих пор горишь. Барьер не выпускал тело и почти полностью блокировал чакру, но женщине было достаточно создать тоненький мостик, подтянуть поближе вновь отправившуюся путешествовать звездочку. Неожиданно та полыхнула огнём, втянула в себя всю оказавшуюся поблизости чакру и сорвалась, покатилась по небу, становясь всё больше. На миг стал виден женский силуэт, но тут же скрылся, охваченный пламенем. – Как интересно, – пленница убрала с лица светлую прядь и вновь улеглась на татами. – Та женщина придёт в мир как и я когда-то, но не имея за собой такой силы и станет орудием. Эта земля взрастила меня... Я не позволю людям разрушать её и дальше.***
Свернувшийся клубочком Изуна тихонько всхлипывал на постели, а у самого Мадары слёз не было. Только перед глазами стояло то, как нии-сан собирался на миссию. Смеялся, лохматил им с Изуной волосы. Мадара резко выдохнул и прикусил губу. При мысли о том, что он может потерять ещё одного брата, внутри всё леденело. – Вдруг появились какие-то новости, – пробормотал Мадара и выскочил из комнаты. Остановился он только у дверей за которыми ирьёнины пытались спасти его брата. Мадара протянул руку, чтобы сдвинуть сёдзи, но замер в нерешительности. Потоптался, прошёлся по коридору. И вновь вернулся к створке. Мадара как никогда жалел, что так мало времени уделял тренировкам своих сенсорных способностей. Сейчас ему оставалось лишь сидеть и прислушиваться, в надежде уловить хоть что-то. Внутри что-то зашуршало, сёдзи сдвинулось и Мадара отпрянул — в него едва не врезалась Момо-чан, выбежавшая из комнаты. В её руках был тазик с плещущейся алой водой. Со дна поднялся кусок ткани, но Мадаре в первый момент показалось что это ошмëток какого-то органа. Ученица ирьёнинов поспешила по коридору, а Мадара, собравшись духом, шагнул в приоткрытую дверь. Нос забил запах крови, лекарств и ещё чего-то непонятного, отчего к горлу подкатила тошнота. Старшего брата увидеть не удалось – все закрывали собой ирьёнины. – Мадара-кун, иди к отото! – распорядился стоявший у стены отец. Мадара сглотнул подступивший к горлу ком. Ослушаться приказа мальчик не смел, но пошёл очень медленно. – Нии-сан... Что с ним? – спросил он у порога. – Сын. Произнесено это было с такой интонацией, что Мадара мышкой выскочил из комнаты. "Момо-чан наверняка будет сговорчивее... " – вот только понимание, что именно может сказать девочка, придавливало как гора. Оставалось лишь выполнить распоряжение отца.***
Добаловалась. Я разглядывала незнакомый потолок и понимала: проснуться-то не вышло. Более того, даже нет ощущения, что происходящее вокруг – сон. Что же у меня получилось? Перенос сознания? Посмеялась бы, но сил нет. То, о чем неоднократно писала, неожиданно воплотилось в реальности. С трудом поднесла к лицу свои ладони – непривычно маленькие и ногти без маникюра. Если учесть, что с моим заболеванием долго не живут и я осознавала, что из больницы скорее всего не выйду, то… А ведь только лишь надеялась развлечься напоследок! Попытка подняться отозвалась болью во всём теле, с подкатившей тошнотой едва удалось справиться. Перед глазами всё поплыло. – Мамору-доно, – теплая ладонь легла на лоб, как по волшебству притупляя неприятные ощущения. Удалось выдохнуть и расслабиться. – Мамору-доно, вы меня слышите? – Да, – короткий ответ едва смогла прохрипеть. Вот, значит, как меня теперь зовут. Мамору, но могло быть и хуже. Япония, похоже. Интересно, пониманию речи помогло то что я более-менее знала японский, или такой выверт памяти доставшегося тела? А именной суффикс – устаревший, странно. Над головой кто-то всхлипнул. – Амая-чан, что случилось? – увидеть вбежавшую женщину я не смогла, но отчётливо появилась ассоциация с пламенем костра. – Благоволение ками, очнулся! Голова! Вспышка боли просто ослепила, но удалось почувствовать сильные руки. Я не груша! Возмутиться не было сил, а ещё пробивалась мысль, что меня не трясут, а аккуратно осматривают, просто ощущения такие. Когда пытка закончилась, хотелось лишь одного – сдохнуть. Кажется, меня всё же вывернуло желчью. Наконец удалось немного отдышаться. Открыть глаза не было сил. Губ коснулся керамический край посудины, а затем и теплая жидкость. Бульон. После нескольких глотков вернулась тошнота, но сиделка была понятливой и не стала упорствовать, так, что выпитое не вырвалось наружу. Накрывшая темнота показалась высшим благом.