*** «Литтл Уингинг, Июль 1994 года.» ***
В большинство дней, когда путь его пролегал от дома Дурслей к маленькой старой лачуге — обители Арабеллы Фигг, старой леди, делящей свой дом с сотней-тысяч кошек всевозможных форм и размеров, настроение у Гарри невероятно портилось. Черноволосый мальчик ну очень не любил бывать там. Эта дамочка казалась более, чем «странной». Создавалось впечатление, будто она предпочитала компанию «своих кошечек» нормальному, «человеческому» общению. За ней всюду следовал шлейф запахов — неприятной смеси нафталина и чуть подпортившейся пищи. Добавьте к этому запах кошачьих туалетов, пропитавший все комнаты, и вы поймёте желание Гарри держаться подальше от этого дома. Но не сегодня. Последние недели прошли более, чем просто необычно. Он встретил своего крёстного, и, всего за час в его груди зародилась надежда на то, что он сможет покинуть это отвратительное место и ужасную семью тети Петуньи. В течении целого часа, Гарри надеялся на новую жизнь, жизнь с кем-то, кто будет любить его и видеть в нём Гарри, а не какого-то фрика, виноватого в смерти собственной матери. Его надежда погасла вместе с обращением Люпина в оборотня, потраченного на него времени и внимания было достаточно для Питера Петтигрю, превратившего в крысу и скрывшего в неизвестном направлении. Как бы он хотел заполучить этого предателя в свои руки и иметь возможность убивать его медленно и мучительно! Но этот «крысёныш» смылся, и никто не поверил им, никто не поверил, что Питер ещё жив, и что именно он предал Поттеров более десяти лет назад, а не Сириус Блэк. А потому Сириусу вновь пришлось скрываться, а Гарри — вернуться в Литтл Уингинг. Два дня назад он получил от него письмо. Проигнорировавший крики и вопли возмущения дяди Вернона о тупых совах Гарри «заглотил» послание с широко распахнутыми глазами. Его содержание было странным, но, как это не парадоксально, именно оно послужило причиной тому, что Гарри сейчас направлялся к миссис Фигг, а в животе у него порхали бабочки размером с голубей-переростков. «Дорогой Гарри, Надеюсь, у тебя всё хорошо. Я очень сожалею о том, что мне снова пришлось сбежать, что я не смогу дать тебе дом, который ты заслуживаешь. Я так хочу быть с тобой. Но у меня есть новости, надеюсь, хорошие. Я тут поговорил кое с кем, и этот человек хочет встретиться с тобой. Через два дня, ближе к вечеру, тебя будут ожидать в доме миссис Фигг. Да, я про ту самую кошатницу, ну, ты её знаешь. Этот некто будет ждать тебя там. Прошу, прояви немного милосердия и дай этому человеку шанс. И да, будет лучше пока никому не говорить об этом. Сириус» На лицо Гарри наползала широкая улыбка, когда он заприметил приветственную вечеринку в его честь на небольшой каменной стене у садовой калитки. Там, явно наслаждаясь солнечными лучами, прищурившись, восседал средних размеров кот черно-белого окраса. Два года назад Гарри нашёл его на дороге, сильно пострадавшим от колёс машины. Посещая слегка обезумевшую от горя Арабеллу Фигг, он услышал, как ветеринар говорил о предрешенной смерти маленького негодника и о том, что они должны избавить его от страданий. Но миссис Фигг и слышать не желала подобной чепухи, а потому начала отпаивать его собственными домашними лекарствами. Запашок был знатным, но Гарри, помогавший ей всё то время, видел, как она выцарапывала его из когтей Смерти, а через несколько недель он уже был как новенький. С тех пор Балу — его так назвали из-за очень мягкой и густой шерсти и ласкового поведения — ждал его там каждый раз, когда Дурсли «одалживали» племянника миссис Фигг для присмотра за кошечками. — Здравствуй, Балу, — Гарри почесал его за ухом. Он улыбался, но всё ещё был слегка обеспокоен определённым вопросом: «Кто будет ожидать его и почему из всех возможных мест эта персона выбрала дом миссис Фигг?» — Мой прокол. В этот раз у меня с собой нет даже малюсенького кусочка сосисочки, Дадли… Улыбка Гарри стала ещё шире, когда он уловил, как Балу скривил свою мордочку, выражая нечто, настолько близкое к отвращению, насколько впринципе его могли испытывать коты. Не оглядываясь, Гарри, знающий, что Балу последует за ним внутрь, направился к двери, которую явно не перекрашивали последние лет десять, и, чуть поколебавшись, постучал. Как только дверь отворилась пред Гарриным взором предстала нетипичная картина: напротив стояла миссис Фигг с зареванным лицом и красными глазами. Не проронив ни слова, маленькая женщина заключила его в свои объятья и крепко сжала в кольце рук. — Я прошу прощения, Гарри…— она всхлипнула, — Я…я понятия не имела. Слегка отстранившись от него, она начала вытирать глаза старым выцветшим платком, после чего позволила себе смачно высморкаться. Гарри не имел ни малейшего представления о том, что она имела ввиду: Простит прощения? За что она просит прощения? Похлопав его по руке напоследок, она махнула ему в сторону гостиной, а затем, к его удивлению, покинула дом, прикрыв за собой дверь. Гарри простоял столбом пару минут. Он разрывался между тем, чтобы войти в комнату и вылететь пробкой из дома. И только вид Балу, терпеливо ожидающего его у двери, убедил в том, что ему стоит попробовать. Все это становилось страннее и страннее с каждой минутой. Стоило лишь слегка приоткрыть дверь, кот рванул внутрь. Он запрыгнул на стул, затем на стол, грациозно прошёлся к крайнему концу и все ради того, чтобы в итоге лечь на кипу бумаг перед сидевшей здесь леди. Леди Это слово было единственным, приходящим ему на ум, и достаточно подходящим, чтобы описать её: примерно лет тридцати — тридцати пяти, с длинными чёрными волосами и выразительными серыми глазами, очень красивая, с длинной шеей и изящными руками. Она сидела с очень прямой осанкой, облачённая в бледно-голубое платье. Редкие украшения удачно подчёркивали её красоту. Гарри мог поклясться, что никогда не видел её прежде, но почему-то она казалась ему смутно знакомой. Его напряжённый взгляд сменился улыбкой, когда он заметил, как леди смотрит на Балу. Мягким и удивительно тёплым тоном она обратилась к мелкому негоднику: — Прежде всего, малыш, ты должен узнать, что я — собачница. Думаешь это разумно — мять эти бумаги? Кот на подобную реплику отреагировал лишь беглым взглядом, выражающим лёгкое любопытство. Она с кратким вздохом принялась гладить его немного неуверенными движениями. — Его зовут Балу. — тихий шёпот Гарри разбил тишину. Она подняла на него глаза, и через мгновение он добавил, — А меня — Гарри Поттер. Она протянула свою руку, и как только он её пожал (её кожа была прохладной и мягкой, как он и ожидал, правда с несколькими неожиданными мозолями на внутренней стороне ладони), слегка склонила голову: — Я — Роксана Гринграсс. Невероятная радость для меня наконец с тобой познакомиться. Ещё я — мама Астории и Дафны Гринграсс. — с минуту она молча заглядывала в его глазах, словно пыталась отыскать нечто особенное в их глубине. — И твоя крёстная.***
Его мысли утопали в легкой дымке тумана, когда он три часа спустя оказался у дома Дурслей. Проигнорировав вопросы тетки и возгласы недовольства дяди, он вбежал в свою комнату и захлопнул за собой дверь. Может ли это быть реальным? Казалось сложенный в кармане куртки лист бумаги являл собой вещественное доказательство, но он все ещё не мог до конца в это поверить. Леди Гринграсс показалась ему довольно милой. Но она была чистокровной ведьмой из древней семьи, да ещё и обучалась на Слизерине, как и её дочери с мужем. Могу ли я доверять ей? Прежде ему не приходилось иметь дело с дружелюбным, заслуживающим доверия или хоть немного хорошим слизеринцем. Все его знакомства с представителями этого дома были более или менее неприятными. Но потом пришло второе письмо Сириуса: «Доверься ей. Она милая и честная. Без неё твой отец не смог бы жениться на твоей маме…» Она рассказала ему о том же: — Если бы в этом мире все сложилось немного иначе, я могла бы стать твоей матерью. Судя по всему, её родители и его бабушка с дедушкой заключили брачный контракт между Роксаной Гринграсс, урожденной Пинегрю, и Джеймсом Поттером. Обоим подросткам было по одиннадцать при заключении договоренности, и они почти не знали друг друга. Их матери обе учились на Рейвенкло и были очень близкими подругами, и их дружба сохранялась до смерти бабушки и дедушки Гарри, нагрянувшей тринадцать лет назад. Оба рода — Поттеры и Пинегрю — были древними и довольно богатыми, но не имели большого политического влияния, поскольку оба главы семейства избегали сетей политических споров и взяточничества. Поскольку Поттеры всегда склонялись к «Свету», у Джеймса Поттера не могло возникнуть проблем с выбором стороны, а Пинегрю всегда старались держаться нейтралитета, несмотря на растущее давление вокруг них. Но потом, в роковой день, Джеймс Поттер встретил Лили Эванс, и уже через несколько месяцев стало понятно, как минимум ему самому, что вот она — девушка, на которой он хочет жениться. Более шести лет она отвергала его, прежде чем, наконец, уступила постоянным ухаживаниям. Поскольку его родители были недовольны подобным развитием событий, Роксана, к облегчению Джеймса, не только отказалась от контракта, но фактически помогла ему убедить его родителей разрешить брак по любви с магглорожденной. В конечном итоге, соглашение было расторгнуто и заменено другим, содержащим пункты о дружбе и помощи между семьями и, что наиболее важно, о том, что они будут крестными родителями детей друг друга. Таким образом, Джеймс Поттер стал крестным отцом Дафны Гринграсс, а Роксана Гринграсс — крестной матерью Гарри Поттера. О своём муже она говорила немного, и у Гарри сложилось впечатление, что между парой не было особой любви. И у него также закралось подозрение, что условий в контракте было гораздо больше, чем она ему рассказала сегодня. — Вначале мы часто виделись: Джеймс, Лили, ты, я и Дафна. Но война всё разгоралась и разгоралась, и мои родители опасались за наши жизни. Твои бабушка и дедушка были убиты, а мой муж Сайрус… он никогда не вступал в ряды Пожирателей Смерти, но он старый друг… Малфоев. Это было слишком опасно для обеих семей и так далее… — на миг она запнулась, в её глазах блеснули слёзы, — Когда я узнала о смерти твоих родителей и о предательстве Сириуса… кажется, даже Дамблдор поверил тогда, что он… предал твоего отца. Меньше чем неделю назад я услышала полную правдивую версию событий, о ситуации с Петтигрю— он никогда мне не нравился, но в то же время подобного от него я никак не ожидала. — Почему вы никогда не пытались связаться со мной раньше? — спросил Гарри, больше сподвижимый любопытством, нежели злостью, и всё ещё потрясенный данной новостью. Роксана вздохнула: — Я хотела принять тебя в свою семью, воспитать тебя, как брата Дафны — мы с Джеймсом говорили об этом на случай, если Сириус окажется… вне досягаемости. Но директор Дамблдор — он сказал, что это было бы слишком опасно, отчасти из-за моего мужа. Он сказал, что ты будешь в безопасности со своей тётей, что там у тебя будет любящая семья. — она мелко вздрогнула, когда Гарри скривился, — Я не знала, где ты живешь до твоего поступления в Хогвартс, а потом… — она на мгновение заколебалась, —Дафна рассказала мне о тебе. Что тебя распределили на Гриффиндор, как и твоего отца, что ты нашёл там друзей и… что у тебя была парочка склок со слизеринцами…— Роксана слабо улыбнулась, — И я решила, что не нужна тебе и, что, возможно, ты не захочешь со мной знакомиться. Гарри молча сидел в гостиной миссис Фигг, размышляя над тем, какой ответ дать Роксане Гринграсс. В чём-то она была права. Между факультетами Гриффиндора и Слизерина не было особой любви. Без писем Сириуса ей было бы гораздо сложнее заполучить его расположение. И это не её вина, что в Хогвартсе он старательно носил маску «у—меня—дома—все—очень—хорошо». Даже Рон и Гермиона не знали всей правды касаемо того, что происходит у Дурслей. В красках эту уродливую историю своей жизни он поведал лишь Сириусу в момент слезливого прощания. — Для чего мы встретились здесь? И почему именно сейчас? Она терпеливо объяснила: — Миссис Фигг — сквиб. Директор Дамблдор рассказал Сириусу о ней и о её миссии наблюдать за тобой. Очевидно, она не замечала того, что происходило в доме твоей тёти. Сириус рассказал мне о тебе и Дурслях. Ты там несчастен, не так ли? Гарри сидел практически неподвижно, изредка моргая, его мысли метались по черепной коробке: Дамблдор рассказал ей о любящем доме? У миссис Фигг была миссия наблюдать за ним, и она не понимала, что происходило там? Её сожаления казались вполне искренними, и он поверил старушке. Но должен ли он рассказать леди Гринграсс, своей крестной? — он не без конфуза отметил— о жизни у Дурслей. Он заколебался, опасаясь, что его начнут жалеть, увидят его слабым и не сопротивляющимся надежде на… И на что же он надеется? На освобождение? — Гарри? В её глазах он не увидел ни жалости, ни отвращения, лишь дружеское участие и щепотку сожаления. Проснувшийся страх попытался на корню придушить любое слово, но в глубине души он всё для себя уже решил: Если он откажется от этого предложения, если он сейчас промолчит, то будет сожалеть об этом всю жизнь. Так что он ответил ей…