Возвращение

Рихард пару раз глубоко вдохнул и медленно выдохнул перед тем, как открыть дверь. Когда выезжал из дома, казалось, что кое-как, но он сумел совладать с эмоциями, но стоило оказаться перед дверью офиса Rammstein, как внутри всё опять скрутило от нахлынувших чувств и воспоминаний. Назвав себя слюнтяем, Круспе всё-таки повернул ручку двери и решительно шагнул в комнату. За прошедший год в офисе ничего не изменилось: вся мебель стояла на своих местах, пыли вокруг видно не было, а диффенбахия на окне всё ещё была жива. Последний раз Рихард приходил сюда в день, когда они решили разойтись каждый своей дорогой: спустя пару суток после того, как на дереве в одном из кладбищенских полей под Берлином появилась символичная полуанонимная табличка. Четыре взгляда одновременно уставились на него. С другими участниками группы, кроме Тилля, Рихард не виделся уже почти год и легко смог прочесть в их глазах удивление. Сейчас он понимал, что представляет собой весьма жалкое зрелище, но что поделать, если он — нынешний — мало похож на Ричарда Зи Кея? Какой есть, такой есть; ему не хотелось ради этой вылазки из дома закрашивать седину в отросших волосах, не хотелось заморачиваться с выбором одежды: он давно привык, что к чёрным джинсам всегда можно не глядя вытащить из шкафа любую чёрную рубашку, футболку или свитер, не думая на тему того, чтобы найти утюг и привести одежду в божеский вид. — Я так понимаю, назрел серьёзный рабочий вопрос? — спросил Рихард, решив не тянуть время и сразу перейти к делу. Стараясь сохранять на лице приветливую улыбку, он уселся на диванчик у окна, поймав на себе настороженный взгляд Линдеманна. — Да, назрел. Тилль должен был тебе обрисовать всё в общих чертах, — ответил Шнайдер, расположившийся в кресле около стола. — Мы тут поговорили и решили, что можно было бы покопаться в наших черновиках и сделать что-то дельное. Материала запросто хватит на альбом. — А я сказал ему, что Rammstein — это шесть человек, а не пять, — ответил Рихард. Вышло гораздо резче, чем он предполагал. — Дослушай меня, пожалуйста, до конца, — мягко попросил Кристоф, упреждающе подняв руку. — Нас так и будет шесть, — продолжил он, настороженно глядя на Круспе. — Мы будем использовать уже имеющиеся черновики с партиями Пауля. Те, которые он записал в разное время. Их не нужно будет перезаписывать. Под них уже загоним свои партии, если будет надо — отредактируем что-то, дозапишем или перезапишем. Но материал Пауля останется таким, какой он сейчас есть. — Чёрт знает что, — отрезал Рихард, скрещивая руки на груди в оборонительном жесте. — Это цирк какой-то. Бред. Песни так не пишут. — Не бред, Дум прав, — включился в разговор вечно молчащий Олли. — У нас есть материал, который будет неправильно держать на жёстких дисках. Есть наработки к старым альбомам, которые на них не попали; есть пара песен для альбома, который мы хотели выпускать. Зажимать всё это не дело. Рихард бросил колкий взгляд на Риделя. Если уж Олли так заговорил, то надеяться, что кто-то в этой комнате думает иначе, — бессмысленно. Но то, что предлагали друзья, никак не укладывалось в голове. Как это вообще возможно? Как можно взять и выпустить альбом, когда одного из них нет? — Я против этой идеи, — решительно сказал Круспе. — Эта музыка не будет живой. Она мёртвая. — Но мы четверо — за, — тихо, но веско произнёс Кристоф. — Мы хотим сделать ещё один альбом. Мы готовы к этому. — Четверо? — Рихард с удивлением посмотрел на Тилля, пытаясь найти поддержку у давнего друга, но Линдеманн лишь неопределённо повёл плечами. — Вы «за»? — воскликнул Круспе и прищурился, поочерёдно глядя на каждого из музыкантов. — Значит, вот какие вы друзья? Вот как вы чтите память Пауля? Подождали, пока пройдёт год, — и вперёд — дальше рубить бабло? — Рихард встал со своего места и подошёл к Шнайдеру. — Я у Тилля уже спрашивал, теперь у тебя спрошу: тебе денег мало? Такой ты, значит, друг? — Не кипятись. — Кристоф предпочёл немного отклониться назад, видя, как побледнели губы Рихарда, а в глазах появился недобрый блеск. — Денег мне хватает. Дело не в них. Дело в том, что мы сидим без дела. — И что? Из-за того, что тебе скучно, нужно бежать записывать альбом? Заделай жене четвёртого ребенка! Будет тебе развлечение и дело! — рявкнул Рихард. — Свен, сбавь обороты! — подал голос Тилль и сделал пару шагов в направлении друга, готовясь при необходимости пресечь попытку нападения на Шнайдера. — А что я не так сказал? Мы тут все отцы, все знаем, что значит младенец в доме! — Рихард нервно осклабился и отошёл на почтительное расстояние, понимая, что может не совладать с собой и тогда… Тогда физиономии Шнайдера может не поздоровиться. — Додумался же: от скуки заниматься альбомом! Кристоф, у тебя с мозгами всё нормально? — Не от скуки, — снова вступил в разговор Олли. — Да, мы все сидим без дела, но решение снова собраться в студии продиктовано не этим. — Он пристально посмотрел на Рихарда. — Причина в том, что неправильно сидеть и ничего не делать. Неправильно почивать на лаврах, если хочешь. У нас ещё есть идеи, есть потенциал, и нельзя все это не использовать. Есть материал, которому нужно дать жизнь. — Дать жизнь? — переспросил Рихард, изогнув бровь. — А ты, Олли, мнения всех учёл? Ридель бросил взгляд на Флаке, но тот лишь пожал плечами и поправил очки, предпочитая пока что ничего не говорить. — Если ты хочешь сказать, что принимать решение о выпуске альбома неправильно без Пауля, то я тебя понимаю, — продолжил невозмутимый Оливер. — Мы всегда были семьёй, всегда все шесть человек решали будущее группы. Но сейчас всё сложилось так, что решаем мы впятером. — Нам всем нужно жить дальше и двигаться вперёд, — тихо произнёс Флаке, напряжённо глядя на Рихарда. — Прекращай жить прошлым. Я вижу, что ты до сих пор не можешь принять случившееся, но нужно двигаться дальше. Возьми себя в руки. Круспе молча стиснул кулаки и скрипнул зубами, стараясь подавить в себе желание высказать все нецензурные выражения, какие знал, в адрес Лоренца. Почти тут же он ощутил, как тяжёлая рука Тилля легла ему на плечо, удерживая от необдуманных слов и действий. — Самым правильным в нашей ситуации будет выпустить ещё один альбом, — всё так же спокойно продолжил Олли. — Ты бы хотел, чтобы Пауль был жив, так пусть он будет жить в песнях. В новой музыке. — Он выдержал небольшую паузу, а потом продолжил: — Рихард, подумай сам: пока музыка живёт — Пауль будет жить вместе с ней. Мы дадим жизнь его работе, его труду. Думаешь, он бы не хотел, чтобы некоторые из наших черновиков увидели свет? Рихард лишь прикусил нижнюю губу, мрачно глядя на собравшихся. — Дум же сказал тебе: мы не станем трогать партии Пауля, будем работать вокруг них. То, что он записал, останется неизменным, — мягко повторил Флаке. — Не нужно упираться, Рихард. Своим решением ты делаешь хуже всем. — А если я откажусь участвовать в этом шапито, что вы станете делать? Обойдётесь без меня? Мои партии тоже из черновиков возьмёте, словно и меня нет? — почти прошипел Рихард, глядя на напряжённого Флаке. — Свен, не пори горячку, — снова заговорил Тилль, опять сжимая его плечо. — Никто без тебя не станет ничего записывать. Мы просто хотим, чтобы ты услышал нас и понял наше желание работать. Мы — четверо — хотим вернуться. Не в полной мере, конечно, не с концертами, не с клипами, но с альбомом. — Вы сами себя слышите?! — воскликнул Рихард. — Вы о чём сейчас? Какой альбом? Это будет не Rammstein! Это будет откопанный труп! — Мы так не думаем, — ответил Шнайдер. — Что у нас получится, ещё никто не знает. Но я могу сказать только одно: мы не должны сидеть без дела. Мы все хотим работать. Рихард смерил его насмешливым взглядом. — А если я не хочу? Мне что прикажете делать? — Он театрально развёл руки. — Сделать над собой усилие и заняться делом, — резко ответил Шнайдер. — Принцип «Все как один» больше не действует, да? — зло выплюнул Круспе, с прищуром глядя на Дума. — Я, стало быть, в угоду вам всем должен делать то, что не хочу? — Иногда нужно меняться, Рихард, — сухо ответил Шнайдер, проигнорировав выпад коллеги. — Мы все готовы к работе, и хотелось бы в обозримом будущем узнать, когда приезжать на студию. — Никогда, блять! — Круспе резко развернулся на каблуках и практически выбежал из офиса, не забыв хорошенько хлопнуть дверью. — Ну что, сделали только хуже? — со вздохом спросил Шнайдер, когда из-под окон офиса, взвизгнув покрышками, сорвалась машина Рихарда. — Нет, не думаю, — осторожно ответил Тилль, потирая подбородок. — Мы вывели его хоть на какие-то эмоции. Думаю, он несколько дней побесится, а потом образумится.

***

— Круто, чёрт возьми, — сказал Пауль, засовывая поглубже в карманы замёрзшие руки. — Согласен. Я даже не жалею, что позволил себя уговорить пойти в кино, — отозвался Рихард, морщась от порыва ноябрьского ветра и поднимая повыше воротник. Идея прогуляться от кинотеатра до дома поздним берлинским вечером больше не казалась ему такой уж удачной: он бы предпочёл не смотреть на пар от дыхания. — Ты не позволил себя уговорить; ты компенсировал мне то, что «Крещение огнём» не попала в альбом. — Ландерс хитро посмотрел на Рихарда. — Мог бы ради меня проголосовать за неё, вредина. Рихард поморщился: вот уже две недели как любимый нет-нет да припоминал ему жаркие споры по части песен для нового диска и то, что одна из них, над которой Пауль кудахтал, словно над младенцем, в него не попала. Ну кто виноват, что алгоритм отбора песен функционировал годами и никогда не менялся? Каждый из музыкантов всегда выбирал из пары-тройки десятков новых треков только одиннадцать, и потом, сложив голоса, они определяли те, что набрали наибольшее количество. Они-то и должны были стать трек-листом нового альбома. Рихард мог бы проголосовать за так понравившуюся Паулю песню, но тогда… А где была бы справедливость? В вопросе выбора песен они всегда были откровенны сами перед собой. — Включим её в следующий альбом. — Рихард состроил виноватую мину. — Только не пили меня больше из-за этого. Фильм же офигенный был, не порть настроение. Пауль хитро усмехнулся и кивнул. — Сходим ещё разок. С радостью пересмотрю. Отрицать, что Фредди был гением, может только псих, — произнёс он. — И я даже боюсь представить, что было бы, проживи он ещё лет десять или двадцать! Весь мир был бы окончательно покорён Queen. — Думаешь? Как по мне — он гений, но немалую роль в популярности сыграла его судьба. Болезнь, посмертный альбом, все эти скандалы-интриги-расследования… Да и секрет успеха не только в нём одном: остальные тоже часть этого успеха. Один Мэй чего стоит. — Гитарист не может не похвалить гитариста, да? — Пауль подмигнул. — А сам-то? — усмехнулся Рихард. Ландерс на мгновение остановился, чуть воровато осмотрелся по сторонам, после чего притянул Рихарда к себе и чувственно поцеловал в губы. — А ни одна группа не достигла бы своей популярности, если бы не гитаристы, — рассмеялся он Рихарду в губы. — Всё держится исключительно на нас. Круспе поймал на себе безразличный взгляд какой-то женщины, внезапно вывернувшей из-за угла. Не узнала! Когда он уже привыкнет к тому, что Пауль иногда может отмочить что-то на людях? Решили же не выставлять отношения на всеобщее обозрение и наслаждаться друг другом в тишине, но нет: иногда Ландерсу хотелось поиграть с Рихардом на публике. Чего только стоили некоторые его взгляды и прикосновения перед объективами камер! Он же словно ребёнок, который стремится нарушить всё, что ему запрещают. — Хотел бы такую же популярность? — спросил Рихард, плюнув на всё и беря Пауля за ледяную руку. Время было поздним, и вряд ли где-то их поджидали папарацци или фанаты. — Хотел бы, — твёрдо ответил Ландерс. — Кто бы что ни говорил, а Queen будут актуальны и через двадцать, и через тридцать лет, а вот что до нас… Тут я сомневаюсь, что Rammstein будут так же помнить. Мы, конечно, можем управлять стадионами не хуже, но вот в перспективе… Не уверен, что будет что-то подобное. Хотя кто знает, как оно сложится. Если вдруг случится что и придётся выпускать посмертный альбом — чем чёрт не шутит. Но вот чего я бы точно не хотел, так это умереть, как Фредди. Рихард вопросительно посмотрел на медленно идущего рядом с ним Пауля. — Не хочу жить и знать, как Фредди, что скоро сдохну. Не хочу ощущать, как тело слабеет, энергия уходит. Вот это вот всё… — он поёжился и напряжённо вздохнул. — Не хочу такого конца. Было бы круто умереть неожиданно. В аварии разбиться, например. Круспе поёжился от слов Пауля и хотел что-то возразить, но понял, что внутренне согласен с ним. Он и сам предпочёл бы внезапный и быстрый финал. А Пауль… Другого он и представить просто не мог. — Не хочешь жареные вонтоны на вынос? Давай отравимся вредной едой? — предложил Рихард, чтобы сменить тяжёлую тему, когда они поравнялись с дверьми китайского ресторанчика. Ландерс кивнул, соглашаясь. И вот сейчас, после очередной бессонной ночи, встречая тёплое весеннее утро и глядя на залитый лучами солнца просыпающийся Берлин, Рихард невольно вспоминал тот вечер и разговор с Паулем. Предчувствовал ли любимый свою судьбу? Знал что-то о том, как закончится его жизнь? Он ведь ещё задолго до того разговора в интервью рассказал журналисту о том, как хотел бы умереть. И вышло… Вышло почти так, как он и думал. Никакой старости, немощности. Правда, не в один миг. Рихард почувствовал, как болезненно сжимается сердце, стоит ему вспомнить о том, что он увидел на месте крушения самолёта, и подумать о том, каково было выжившим протянуть те дни и что они испытывали. Докурив сигарету в одну затяжку, Рихард невольно поднёс руку к груди. Кончиками пальцев через рубашку он мог почувствовать висящий у него на шее шнурок с кольцами. Сентиментальный и идиотский жест, достойный самых сопливых женских романов! Ходить с кольцом ушедшего партнёра у сердца. Да ладно бы просто с кольцом! С кольцом, которое Пауль так ни разу и не надел. Да и сам Рихард не стал носить своё. К чему? Чтобы вызвать лишние вопросы и кучу насмешек о чёрном пиаре? Пусть то, что было скрыто от глаз, так и будет скрыто. Нечего кому-то знать о ещё не ушедших чувствах. Когда-нибудь они утихнут, время потихоньку заставит их умолкнуть, а пока Пауль будет жить в воспоминаниях и снах Рихарда. Жить… Рихард вздохнул, вспоминая слова друзей про альбом; он не мог отрицать, что они были правы: пока музыка жива, будет жив и Пауль. О нём будут помнить, снова станут говорить. Разве это плохо? Пусть так, но общими усилиями они продлят его творческую жизнь, а вместе с ней и память о нём. Так что ж тогда он вчера так повёл себя и пробкой выскочил из офиса? Испугался. Просто испугался того, что его ждёт. Побоялся посмотреть в своё будущее и понять, как ему теперь работать над музыкой без Пауля. Хотя… Круспе покачал головой — это не отговорка. Работал же он над Emigrate один, так почему в этот раз не сможет? Сможет; весь вопрос только в том, насколько тяжело это будет сделать в моральном плане. Хотя… Рихард грустно улыбнулся самому себе: он же не должен ощущать грусть или боль. По крайней мере, не настолько всеобъемлющие. Работая над ещё одним альбомом, он в какой-то мере сделает это для Пауля. «Крещение огнём» увидит свет, как и другой материал, который был особенно дорог любимому. — Ты в порядке? — из раздумий Рихарда вывел настороженный голос Киры. — Ничего не болит? Дочь подошла к перилам террасы и нахмурила тонкие брови, глядя на то, как отец прижимает руку к груди. — Да, всё нормально. — Рихард улыбнулся. — Не бойся, до инфаркта или чего-то в этом роде мне далеко. Я ведь был не так давно у врача. — Он понял, как со стороны могла выглядеть его прижатая к груди рука. Кира, очевидно удовлетворившись ответом, кивнула, после чего вытащила из кармана телефон. — Тилль звонил. Он заволновался: ты ему на десяток звонков не ответил. Рихард на мгновение нахмурился: погрузившись в размышления, он немного выпал из реальности и только сейчас сообразил, что за мелодия время от времени раздавалась где-то в недрах дома. — Я сам ему позвоню, а то ещё приедет, — ответил с улыбкой Круспе. — Поздно. Я уже приехал, — прозвучал рядом спокойный голос Тилля. — Мерлин меня впустил. Рихард окинул друга оценивающим взглядом: было видно, что не выспался и сильно напряжён, но при этом старался улыбаться. — Дай нам поговорить, — сказал Линдеманн, обращаясь к Кире и щурясь на солнце, словно большой кот. — Чего тебе не спится в такую рань? — поинтересовался Рихард, надеясь выгадать пару минут перед непростым разговором. — Через час встреча с редактором по поводу нового сборника стихов. Вот решил по пути к тебе заглянуть. — А мои дети привыкли пускать тебя в мой дом в любое время… — Тебя что-то не устраивает? — спросил Тилль, вопросительно изогнув бровь. Круспе закурил ещё одну сигарету, хотя и чувствовал, что и так уже выкурил слишком много на голодный желудок. Вопрос Тилля не был таким уж однозначным. И, если подумать, понятно, о чём на самом деле спрашивал Линдеманн. — Я уже сказал, что меня не устраивает в этой истории, Тилль. — Рихард вздохнул. — Я не могу даже мысли допустить, чтобы что-то продолжилось без Пауля… — Но… — Линдеманн внимательно посмотрел на друга, читая в его взгляде сомнение. — Но я понимаю, что для его памяти будет лучше, если о нас ещё какое-то время будут говорить. И я знаю, что он действительно хотел бы выпустить некоторые песни, — продолжил Рихард. — Стало быть, ты… — осторожно начал Линдеманн, ещё не веря, что друг сам так быстро пришёл к этим мыслям и, похоже, не собирается сильно сопротивляться. — У меня выхода нет, Тилльхен, — тихо сказал Рихард. — Деваться некуда. Мало ли что я чувствую… Кого это волнует. Я знаю, что мне придётся работать над альбомом. Вы уже всё решили. — Не говори так, будто бы это какая-то пытка. Круспе криво усмехнулся и, недолго думая, отправил окурок в свободный полёт с террасы. — Это не будет пыткой, Рихи. Студию арендуем в Берлине, уже есть готовая сотрудничать. Нам нужно назвать только дату начала работы. — Не нужна мне студия в Берлине. Раз мы пишем альбом Rammstein, значит, поедем туда, где всегда записываемся, — во Францию. Не нужно отступать от наших привычек и правил. Свяжись с La Fabrique. Линдеманн настороженно посмотрел на Рихарда. — Я не хочу что-то менять в привычной схеме, — продолжил Круспе. — Можешь не волноваться: запись я не стану срывать и саботировать, если ты опасаешься, что я могу что-то выкинуть… — Он облокотился на перила и задумчиво уставился на верхушки деревьев, росших под домом. — За меня не бойся. Если уж не сдох в первые месяцы, то не сдохну и сейчас. Тилль посмотрел на нахохлившегося Рихарда, брови которого сошлись на переносице. Ему показалось, что тот буквально каждой клеточкой тела ощущает боль, которая сейчас была в давнем друге. Но что тут сделаешь? Приходилось мучить его, чтобы попытаться спасти.