О чём поют дожди и вьюги

      Лиса кажется больной и усталой. Возможно, конечно, только кажется: не то чтобы Аято разбирался в поведении и внешнем виде лисиц, так-то он не специалист. Лиса в его сторону даже не смотрит, продолжает лежать у края дороги как лежала; удивительное поведение для дикого животного, которые чаще всего убегают сразу же, как только завидят человека. Аято склоняет голову вбок, прикладывая пальцы к подбородку, и вздыхает. Лису даже немного жаль: в таком-то состоянии она долго не протянет и ее сожрет кто-нибудь пострашнее.       Аято думает, что у него и без того полный вагон дел и лису стоит выкинуть из головы, но она вдруг поднимает голову, и Аято чуть не спотыкается на ровном месте.       – А ты у нас, однако, красавица, – не может не заметить он и все же останавливается, а после присаживается на корточки, подбирая полы одеяния, и щурится, разглядывая лису повнимательнее. – Вы только поглядите, какие глазки. Что, малышка, одарила тебя природа красой, да?       Лиса фыркает и смотрит в ответ разноцветными глазами с вытянутыми в ниточку зрачками. Аято встречал несколько людей с гетерохромией, но вот животное с ней он видит впервые. Правая радужка лисы ярко-синего цвета, а левая – рыжевато-каряя, как догорающий закат; удивительно гармоничное сочетание. Аято смотрит чуть ниже и видит на тощей шее уродливый ошейник, цепь от которого убегает куда-то под бок. Вероятно, думает он, сбежала от торговцев, причем иноземных: в Иназуме лис такого окраса отродясь не водилось. Ну и кто занимался на территории Иназумы запрещенной торговлей животными и почему никто это так и не пресек?       – Да ты у нас умная девочка, раз умудрилась обвести всех вокруг пальца, не правда ли? – воркует Аято и протягивает руку для обнюхивания, чтобы лиса поняла, что ей ничего не угрожает. Животное ведет носом и смешно чихает, а после воротит морду, но не шибко старательно. – Я просто хочу тебе помочь, красавица. Веришь, нет?       Лисьих укусов и царапин Аято не боится: это меньшая из его проблем. Лиса некоторое время смотрит на Аято, будто решает, что с ним делать, а после с некоторым недоверием кладет голову на землю и подставляет шею. Аято осматривает ошейник, прилегающий слишком плотно к свалявшемуся, грязному меху, и вздыхает; притрагиваться к нему он, разумеется, не осмеливается – не хочет навредить. Мало ли что.       – Малышка, мне придется забрать тебя с собой. Я не хочу причинить тебе боль: иногда ошейники имеют структуру куда более сложную, чем кажется на первый взгляд, – признается Аято, и лиса не особо заинтересованно поднимает голову, а после смешно фыркает. И все же природа удивительна, думает Аято, разглядывая разноцветные глаза. И как только такая красота рождается? – Пойдешь со мной, моя хорошая?       Он ловит себя на мысли, что ворковать над тощей, грязной, возможно, больной лисой, явно сбежавшей от хозяина, – что само по себе большое упущение на землях Иназумы, которого существовать не должно, – не в его стиле, и вообще-то время поджимает, но все равно продолжает уговаривать животное, чтобы то пошло с ним. Есть что-то в лисе не совсем правильное, но Аято пока не может понять, что именно, поэтому решает разобраться по ходу дела.       Лиса моргает, и Аято принимает это за согласие, поэтому протягивает руки с целью поднять. Ему все равно, что лиса побывала черт знает где и собрала черт знает сколько микробов, и Аято наверняка заслужит парочку упрекающих взглядов от домоправителя, но это последнее, что его на данный момент волнует. Лиса моргает еще раз и как бы неохотно поднимается на лапы, а после ведет носом и смешно двигает усами, и Аято, преисполнившись смелости, берет ее на руки.       Грязная, местами свалявшаяся шерсть моментально пачкает светлую одежду, но Аято задвигает эту мысль куда подальше, пытаясь понять, что конкретно чувствует по отношению к теплой легкой тушке у груди. Лиса фырчит и устраивается поудобнее, но двигается осторожно и неохотно, когда складывает морду на лапах, и доверительно прикрывает глаза. Удивительная небрежность для животного, сбежавшего от хозяина, думает Аято, но, наверное, это к лучшему: по крайней мере, лиса не будет шарахаться от людей, и, вероятно, ее можно будет приручить без особых проблем.       Пока Аято идет по направлению к поместью Камисато, он будто невзначай проводит ладонью где-то под грудью животного, пропуская сквозь пальцы жесткий мех. Лиса отзывается возмущенным тявканьем и заполошно дергается в сторону, и Аято понимает: кажется, так лучше не делать. По крайней мере, в ближайшее время.       – Прости, красавица, – искренне говорит Аято, и лиса, покачивающаяся на руках, недовольно дергает хвостом, больше похожим на паклю. Под слоем грязи и пыли остается непонятным, какого же цвета у нее шерсть; возможно, у нее даже есть блохи, или что там еще может быть у диких животных? Аято, в конце концов, не специалист по лисам, в его курс молодого наследника такое не входило.       Недалекий путь до дома проходит спокойно: Аято абстрагируется от происходящего и периодически воркует над лисой, которая замирает в объятиях, прижатая к груди, и практически не шевелится. Грешным делом Аято даже думает, что она издохла прямо на ходу, и как бы случайно встряхивает ее, но лиса недовольно тявкает в ответ, и он остается доволен.       – Господин, – охает пожилой домоправитель Матсумото, вышедший его встречать, и качает головой. В черных глазах Аято видит непонимание и легкую озадаченность, и Матсумото можно понять: не каждый день молодой глава клана притаскивает с традиционной прогулки, предназначенной для прочистки вечно загруженных мозгов, задрипанную лису на последнем издыхании.       Зачем он вообще ее подобрал? Никто не знает, даже сам Аято, который решает не углубляться в данный вопрос. В конце концов, он может позволить себе небольшую блажь, а все несогласные обязаны с этим согласиться, и никак иначе. Аято ловит взгляд проходящего мимо Томы и обменивается с ним кивками, а после обращает все внимание к Матсумото.       – Будьте добры, позаботьтесь о ней, – говорит Аято и кивает на лису, которая подбирается, будто готовится к атаке. Он бесстрашно перехватывает ее так, чтобы заглянуть в острую мордочку, и всматривается в разноцветные усталые глаза. – Девочка, никто тебя здесь не обидит, веришь? Мы хотим тебе помочь, никто не осмелится и пальцем тебя тронуть. Ты исхудала и вымоталась за время в бегах. Позволь помочь.       Лиса фыркает, и Аято принимает это за согласие, тем более, что ему кажется, будто слова, произнесенные размеренным голосом, действительно ее успокаивают, будто она понимает, о чем Аято говорит. Лиса уже не выглядит такой напряженной и даже позволяет Матсумото погладить себя между ушами, а после полноценно перебирается к нему на руки.       – Снимите с нее ошейник, только очень осторожно, возможно, он магический. Когда отмоете ее, накормите и напоите, позовите меня, ладно?       Матсумото кивает, и Аято ни на секунду не сомневается, что тот перепоручит задание Томе: вот уж кто любит возиться с животными, которые проникаются к нему неземной любовью практически с первого взгляда. Так и случается: Аято напоследок воркует лисе пару ласковых и разворачивается в сторону спальни, чтобы сменить одежду, а Тома возникает около Матсумото и принимает на руки бесценную ношу – это Аято видит краем глаза.       Остаток дня проходит за рабочим столом: Аято просматривает кипы бумаг, на каких-то ставит подписи, какие-то откладывает в сторону, если с ними возникают вопросы, и не замечая вкуса потягивает стабильно появляющийся в яноми освежающий зеленый чай. Его прямая обязанность после смерти родителей – стоять во главе некогда великого клана, ныне – переживающего кризис, и он готов вынести эту ношу с гордо поднятой головой.       Даже если он так и не закончил обучение в роли наследника, даже если он не успел усвоить все тонкости в деле управления кланом – ему, разумеется, предстоит научиться очень и очень многому, но Аято к этому готов. Ради родителей. Ради Аяки. Ради чести клана Камисато.       Ради себя, в конце концов.       Он прорабатывает последние вопросы с казначеем клана и прощается с ним короткими кивками, а после, когда за тем закрываются сёдзи, утомленно прикрывает глаза и давит на них большим и указательным пальцами правой рукой, и сцеживает зевок в ладонь. Аято сверяется со временем и обнаруживает, что за окном темно, а на часах уже почти полночь; впрочем, ему не впервой зарабатываться до потери пульса, потому что у него дел, как и проблем, невпроворот.       Аято допивает остывший чай, бестолково зачесывает челку на лоб и поднимается с кресла, чувствуя, как недовольствует затекшее тело. Голова гудит, в висках мерзко стучат молоточки, и Аято понимает, что единственное его желание, – это лечь в кровать и проспать как минимум несколько дней, но, к огромному сожалению, нельзя. Завтра у него очередной важный день из череды таких же не менее важных дней, поэтому он не имеет права расслабляться.       Он споласкивается в офуро, умывает лицо холодной водой и долго гипнотизирует в отражении каплю на переносице, а после встряхивается и направляется в сторону спальни, где его ждет-не дождется милый сердцу футон.       В спальне, помимо футона, его также ждет сюрприз: развалившийся прямо на подушке шерстяной коврик. Недолго подумав, Аято с трудом вспоминает, что он сегодня приволок лису, которую сдал Матсумото, который передал ее Томе… который, видимо, в итоге принес ее сюда. Вариант того, что лиса добралась до спальни самостоятельно, исключать также нельзя, но это Аято решает обсудить с подчиненными уже завтра.       – Хэй, красотка, подвинешься? – хрипло шепчет Аято, и лиса тут же приоткрывает синий глаз, будто ждала этого вопроса. В полумраке ее шерсть кажется практически черной с редкой, едва заметной проседью светлых волосков, и даже в мраке выглядит определенно лучше, чем в момент их первой встречи. – Ну что, накормили тебя, отмыли и освободили?       Лиса скатывается с подушки и выжидающе смотрит на Аято, и тявкает как будто с одобрением. Аято вздыхает и забирается под тяжелое одеяло, устраиваясь поудобнее, и лиса тут как тут – оказывается под рукой и сворачивается в уютный клубочек. И где только, спрашивается, таких ручных лис находят? Или воспитывали заранее? Но почему тогда она сбежала от хозяев?..       Мысли, наводняющие голову, разбегаются как тараканы, стоит только первой волне сна окутать разум. Лиса тихонько дышит – методичное сопение под боком чего-то теплого и мохнатого расслабляет Аято окончательно, и он засыпает.       Ему снятся черные лисы, играющие в театре кабуки и заставляющие Аято подписывать бесконечное множество бумаг.