Бойся своих желаний

Привычно теплые, дарящие покой и умиротворение, руки холоднее льда и покрыты мелкими ссадинами. Коснешься их, и тело в то же мгновение покроется прозрачной мерзлой коркой, но я все равно беру тонкое запястье, осторожно переплетая пальцы, чтобы не сбить пульсоксиметр. В ушах звучит монотонное пиканье медицинской аппаратуры, и спокойствие торопливо улетучивается из организма – в груди возникает жгучее желание разнести к чертям всю палату, оставляя лишь маленький островок, где лежит она. Сердце обливается кровью и болезненно сжимается, стоит поднять глаза на лицо девушки. Синяки, жадно обхватившие все скулы в свои владения. Напрочь разбитые губы, покрывшиеся коркой запекшейся крови. Небольшой фингал под глазом и рассеченная бровь. И в завершение картины – россыпь неглубоких шрамов и сине-зеленых засосов, ускользающих по шее под больничное платье. Легкие горят, требуя никотин и отказываясь принимать в себя кислород – дышать получается через раз. Руки сводит в судороге, но как только кулаки яростно сжимаются, на побелевших от силы костяшках лопается тонкая пленка, снова пуская кровь. Если бы не Ран, я бы уже не чувствовал рук вообще – от такого количества ударов по чужой морде, а затем по мебели и стеклу костяшки обычно превращаются в тупое месиво, и медицинская помощь тогда потребовалась бы и мне. Но Ран вовремя остановил меня, нашептывая отрезвляющее «Ты нужен ей». Три слова вывели меня из удушающей ярости на свежий воздух, несмотря на то, что в затхлом подвале было совсем нечем дышать. Маленькое бледное тельце на фоне всего мусора и грязи выглядело совсем неестественно: закрытые глаза, спутанные темные волосы, синяки и кровоточащие раны везде. Еще никогда в жизни меня так не охватывало отчаяние – ни когда отец издевался в детстве, ни когда я узнал, что попаду в колонию, ни потом – когда всем было плевать. Но именно в этот момент от нахлынувших разом эмоций не было сил даже шевельнуться. Руки заходились в сумасшедшем треморе, но я не мог и не хотел прятать это – рядом только Ран, а ему можно видеть и знать все. После того, как пальцы коснулись ее ледяной кожи, весь мир погрузился в туман – машина, скорая, больница, какие-то бумаги, слезы Акиры и поддержка брата. Все смешалось в одно и разобрать что-то по-отдельности было невозможно… или невыносимо. Уже не знаю. Ни-че-го. Все делал Ран – говорил, подписывал бумажки, успокаивал Акиру и звонил Кацу. Мое сознание плясало в прострации, протаскивая через эмоциональную мясорубку. Я пришел в себя, лишь когда кулак монотонно впечатывался в нос того ублюдка. Как же хотелось убить его прямо на месте, но не дал Ран, меланхолично подметивший, что настолько легкая смерть для него будет подарком. Но кровь во мне бурлила с неистовой силой, болезненно передвигаясь по венам. Казалось, она стала патокой, только горькой и раздражающей, слишком медленно и неестественно для организма циркулируя внутри. Но здесь, в окружении едкого запаха медикаментов и бесящего пиканья аппаратуры, становится непривычно спокойно. И все из-за девушки, которая лежит на больничной кровати. Тонкие пальцы чуть подрагивают в моей ладони, и порываюсь убрать свою, чтобы не мешать, но Юко слепо тянется за ними, не давая ускользнуть. Прикосновения к девушке, как слушать биение сердца матери – ритм успокаивает нервную систему, дарит чувство защищенности и благоговения. Как младенцы тянутся к левой груди матери, так и я тянусь к Юко. Только теперь спокойствие отходит на второй план, на первое место пуская ненависть в содружестве с отвращением. К себе. Глядя на истерзанное тело девушки, хочется отвернуться – тошнота тут же дает о себе знать, поднимая противную желчь по глотке. Но я давлю все чувства, продолжая впечатывать в память каждую ранку на бледной коже. Смотри, это ты виноват, − без остановки твердит внутренний голос, ехидно описывая все, что с ней делали. Дрожь бежит по спине, когда я вспоминаю, в каком виде ее нашел, а потом, каким взглядом на меня смотрел врач. В голове вертелась только одна мысль – лишь бы успеть ей помочь. Другую, пискляво вопящую, что она может умереть прямо на моих руках, я упорно игнорировал. От нее становилось дурно, и сознание вело, а я не мог себе позволить расслабляться. Впереди дохуя нерешенных проблем, допрос уебка и лечение Юко. Как только лечащий врач забрал девушку на осмотр и прочую сопровождающую хрень, Ран предложил поехать к Кацу – тот с особым удовольствием развлекается с нашим новым другом, совершенно забывая о том, кем работает. В груди все разрывалось между тем, чтобы остаться и поехать на наши склады, но Акира обещала позвонить, как только Юко переведут в палату. И она позвонила. Но как только моя нога переступила порог больницы, все нутро умоляло не подниматься на второй этаж – место, где лежит моя девочка… потому что она уже не моя. Я не могу остаться с ней, не могу подвергнуть ее опасности еще раз, не могу снова жить с мыслью, что Юко балансирует на грани жизни и смерти… не смогу жить, если она умрет из-за меня. Ран без слов понял все, что я чувствовал. Его рука, крепко сжимающая плечо, подтолкнула вперед, направляя в палату. Ноги шли на автомате, ведомые старшим братом, но душа противилась смотреть на то, что стало. С ней. Со мной. С нами. Парень молча завел меня внутрь и усадил на стул. Гробовая тишина, нарушая писком техники, давила на уши, но никто не собирался ничего говорить. А потом Ран забрал Акиру и оставил меня наедине с Юко. С маленькой и беззащитной, хрупкой и ранимой… Еще никогда в своей жизни я так не переживал за кого-то, кроме брата, да и Ран не давал таких поводов – он проворнее, быстрее и ловчее меня, и под удары попадает крайне редко. И сейчас сердце постоянно щемило, а в голове вертелся рой мыслей: Еще секунда, и я точно уйду… лишь в последний раз посмотрю на нее… Но я не уходил – секунды превратились в минуты, а минуты в часы. И сейчас я продолжаю смотреть на нее в последний раз, отсчитывая секунды, чтобы уйти. Только вот трусливая и эгоистичная натура не хочет прощаться с Юко, пригвоздив тело к стулу. Шанс на то, чтобы освободить девушку от опасности и подарить ей спокойную жизнь, дарит врач, тихо вошедший в палату. Его глаза оббежали Юко, останавливаясь на наших переплетенных руках, а потом метнулся ко мне, и пожилой мужчина кивнул головой на выход. В грудине неприятно сдавило, но я выпустил тонкую руку из своей, игнорируя, как она потянулась вслед за моей, и вышел в коридор. Врач смотрел на меня поверх очков, сканируя нерушимым взглядом. Интересно, сколько увидел он за свою жизнь, чтобы когда-то живые глаза обрели этот скучающий, полумертвый взгляд? Мужчина складывает руки за спиной и, прочистив горло, кидает мне на шею удавку, с наслаждением затягивая петлю, как можно туже: − Кем вы приходитесь девушке? Простой вопрос мгновенно вгоняет в ступор и выбивает стул из-под ног. Хочется глотнуть воздуха, но не могу – мешает веревка, навечно впивающаяся в кожу. Кем я ей прихожусь? Уже, наверное, никем. Вряд ли сама девушка захочет меня видеть после всего, что ей пришлось пережить из-за меня. Но такой ответ не устроит врача, и я уйду ни с чем. А я должен знать, что Юко ничего не угрожает, поэтому ровным голосом отвечаю: − Я ее жених. Врач не верит. Седые усы активно шевелятся, и он что-то бубнит себе под нос, но потом плюет на все – по поникшим плечам и понурой голове видно, что день у него и так вышел тяжелым. Даже дерьмовым – это более точно определение. В больницах по-другому и не бывает. Разбираться еще со мной ему просто не хочется, поэтому врач поправляет очки на носу и спрашивает: − Вы знаете, что произошло с Вашей невестой? – отрицательно мотаю головой, но он и так знает – Ран говорил, что мы нашли ее… в таком состоянии. – На теле пострадавшей многочисленные гематомы, порезы и ссадины. Внутреннего кровотечения обнаружено не было. В крови найдены остатки легких наркотических веществ. Обезвоживание, голодание… Мужчина внимательно читал результаты по планшету, перечисляя пункты и разбивая меня на осколки с каждым новым словом. Тошнота подходила к горлу, с тяжестью давила на желудок, но я игнорировал это. Нужно дослушать… а потом что-нибудь решу. Главное, не ебнуться прямо здесь. Только, видимо, судьбе похуй на мои планы, потому что перед тем, как закончить, врач внимательно посмотрел на меня поверх очков, решая говорить или нет, и я понял, что сейчас он произнесет то, о чем я молился забыть: − Также была предпринята попытка изнасилования. Серьезных физических травм это не повлекло… Но никто не отменял психические, которые будут преследовать ее ни один день. Но Юко – сильная девочка. Она справится. Я уверен. Рядом с ней всегда любящая мать, верный Кацу, заботливая Акира и долбанутый на всю голову Ран, а еще одногруппник, вечно обтирающийся рядом. Как беззубая акула, плавает рядом и ждет, когда же она останется одна, чтобы забрать ее себе. По его щенячьим глазам видно все. И, наверное, его кандидатура в светлое будущее Юко будет лучшим вариантом, нежели я. − Спасибо за информацию, − кивнул врачу. – Как скоро она придет в себя? − Из-за пережитых травм – порезов и избиения − и сильного стресса мы вкололи ей обезболивающее. Скоро должна проснуться, но девушке все равно нужен покой и поддержка. Прошу прощения, но мне нужно идти. Всего хорошего, − мужчина склонил голову в прощании и, развернувшись на пятках, направился по коридору. Как только силуэт в белом халате скрылся за углом, на плечи упала усталость, придавливая к полу и сжимая голову металлическим обручем, посылая болезненные импульсы по всему телу. Осталось продержаться совсем чуть-чуть – решить вопрос с той сукой, и можно закрыться дома до утра, приходя в себя, хотя… надо будет позвонить Юи по поводу клуба. С завтрашнего дня начинается реставрация, и я должен присутствовать, хотя девушка может справиться самостоятельно. Но не могу – я должен показать, что все в порядке. Ничего не изменилось – я остался таким же холодным и бесстрастным Королем Роппонги. Но то, что в груди все разрывает на части, переставляет местами и разрушает привычный мир, никто не должен увидеть. Даже Ран, который медленно вышагивает по коридору в обнимку с Акирой. Я не могу показать ему, насколько мне хуево. До такой степени, что все тело потрясывает от бушующих внутри эмоций, смешивающихся друг с другом в непонятный комок, который никогда не получится распутать. Грудину сдавливает в тиски, сжимая сердце, которое и так работает на износ, а тонкие струны нервов обрываются одна за другой, нещадно оставляя меня в непривычном состоянии – предистерическом, когда из груди рвется неконтролируемый смех. Но я привык следить за всем, поэтому этот болезненный хохот умирает там же глубоко внутри, где и зародился. − Маску поправь – спадает, − Ран останавливается около меня, смиряя гневным взглядом, а потом кивает Акире. – Посиди пока с Юко. Брюнетка нервно заправляет прядь волос за ухо, кидая взгляд на меня. Черные глаза горят огнем поддержки. Только ее глаза могут быть такими – темными, как сама ночь, но горящими самим ярким пламенем. Пухлые губы дрогнули в полуулыбке, и девушка скрылась за белой дверью. Все здесь белое – стены, ширмы, оборудование, пол – и этот цвет сейчас настолько раздражает, поднимая внутри волну негодования, которая тут же угасает, стоит перевести взгляд на Рана. Его глаза тусклые, потерявшие блеск, стоило Акире исчезнуть с радаров. Интересно, у меня будет так же? Или, может, уже так? Ран молча проходит к стульям, бесшумно пускается на один из выстроенных в длинный ряд, и упирается локтями в острые коленки. Всегда идеальные уложенные волосы растрепались, но и не удивительно – он запускает в них руку каждые пять минут, нервно подергивая корни, а потом резко отпускает, словно сделал что-то противозаконное. Хотя, так оно и есть. Это выдает его состояние, а делать подобное катастрофически нельзя. − Как же я заебался, − тихо шепчет Ран, пряча лицо в ладонях и слишком активно их потирая. Как же я тебя понимаю. – Я так поседею с вами… − Ну подкрасишься еще раз, теперь тебе не привыкать, − сел рядом с ним, вытягивая ноги и слегка стукаясь головой о стену. Сконцентрировался на еле ощутимой боли, чтобы не думать о Юко, которая лежит в палате под капельницами. Стало легче, но ненадолго. − Не привыкать, − тихо повторил Ран и скопировал мою позу, прожигая взглядом стену напротив. Приятная тишина укутала нас в свое теплое одеяло уютности. Зачем нужны слова, чтобы понять друг друга? Мы с Раном ни раз оказывались в такой жопе, где каждое пророненное слово может стоить жизни, и тогда учишься общаться глазами, ощущениями, эмоциями и мимолетными движениями – всем, чем угодно, но не словами. Короткие приказы, мелкие реплики, которые стали превращаться в длинные диалоги, но на обыденные темы, не выходящие за рамки чего-то нового для нас. Поэтому сейчас, столкнувшись с запретной темой, Ран почти шепчет, но в гробовой тишине голос звучит громче рупора: – Что ты чувствовал, когда мы нашли ее? Боль. Шок. Истерию. Отрицание и непонимание. А потом безумную злость и ненависть ко всему миру, кроме одного единственного человека – моей маленькой девочки. Тело онемело, и невозможно было даже сделать крошечный шаг, чтобы прижать истерзанную девушку к себе, спрятать за широкой спиной, приткнуть к груди. Хотелось проверить – а успел ли вообще – найти пульс, молясь, чтобы ощутить хотя бы редкую пульсацию под тонкой и побледневшей кожей. Жизнь медленно утекала из нее, и моя вторила ей, покидая собственное тело. А внутренний голос противно скрежетал зубами: не успел, опоздал, профукал счастье, испортил ей жизнь своим присутствием… И весь мир рушился на глазах, земля разламывалась на куски, и я словно летел в саму Преисподнюю, обгорая задолго до того, как ощутить жар самого горячего котла – личной игрушки дьявола. Но Ран спас меня. Тремя тихими словами и немой поддержкой – всегда рядом, всегда вместе. И глядя на белую дверь палаты с самым большим сокровищем в моей жизни, впервые честно отвечаю: − Что медленно умираю там, рядом с ней. Ран понимал, о чем я говорю. То же самое и он чувствовал совсем недавно, и моя сучья натура не могла не съязвить, включая защитную реакцию: − А ты? Когда думал, что я мертв? − Да вы с Нобору совсем охуели, − с ленивой претензией протянул брат. – Что за тупые розыгрыши? − Так выстрела даже не было… − Зато в соседнем кабинете открывали ебучее шампанское, − Ран закатил глаза, дергая плечами, и я ощутил, как теперь по его венам разливается ненависть к игристому напитку. – И забыли закрыть дверь, поэтому я подумал, что стрельба была в кабинете Нобору. Нет, ты представь, − парень заметно оживился и сел ровно на стуле, чтобы смотреть прямо на меня. Эмоции сменяли друг друга со скоростью света, пока брат продолжал в открытую жаловаться. – Я думаю, что открою дверь, и увижу труп, а тут ты стоишь с пистолетом у башки и пальцем на курке! Я прямо там чуть копыта не откинул! − Да от тебя избавишься, как же, − вытянул руки над головой, прогибаясь в спине и игнорируя убивающий взгляд лиловых глаз. – Я сам с душой уже расстался, когда собрался выстрелить в себя. − Но ты же нажал на курок..? − Да, только в пистолете не оказалось пуль. Черт возьми. Это была просто проверка – охуительный способ развлечься! На старости лет Нобору, видимо, совсем нечем заняться, как проверять на стойкость молодое поколение. Интересно, мы одни удостоились такой чести или он еще кого-то испытывал? Хер его знает, но старик явно остался доволен и за какой-то жалкий час, пока я откачивал Рана и выслушивал его немые истерики в содружестве с причитаниями, нашел местоположение Юко. − Вы знали, что я выстрелю? − тихо спросил, сжимая до хруста косяк двери, перед тем как отправиться за Юко. − Я не пророк, Риндо, − снисходительно улыбнулся мужчина. – Но я думал, что ради нее ты это сделаешь. Вообще, любовь – вещь странная. Она заставляет нас совершать необдуманные поступки и лезть грудью на амбразуру. Но она и дает нам силы жить дальше, помогает найти смысл в своем существовании, − Нобору кивнул головой, стреляя серыми глазами на выход. – Мне очень нравится одна галерея на окраине Роппонги. Будет жаль, если ее владелица пострадает. − И чем ты думал? – гневно спросил Ран, вырывая меня из воспоминаний. – А если бы ты умер? Нос непроизвольно сморщился. Опять это если… уже достало. − Но я не умер, Ран. И не собираюсь, отвали, − прервал поток речи, который он хотел на меня обрушить, и встал, щелкая суставами. Блять, как же хочется наконец расправиться с той мразотой, чтобы можно было спать спокойно. – Когда на склады? − Не дождешься, пока Юко проснется? – Ран встал следом и прогнулся в спине, как кот – грациозно и по-хищному осматривая коридор. − Нет. Я не думаю, что нам стоит видеться, по крайн… Договорить не дала раскрытая ладонь брата, с силой прилетевшая мне в затылок. Ай, блять! Кинул один из своих убийственных взглядов на Рана, который как ни в чем не бывало поправил толстовку и сложил руки на груди: − Не строй из себя пострадавшего. Это должна решать Юко, а не ты. Спрятал ухмылку в легком кашле и перевел взгляд на дверь палаты. Может, стоит попробовать дождаться ее? Если скажет «нет» − уйду и не буду мешать строить нормальную жизнь без криминала и мафии. Если не оттолкнет… Додумать не дал голос Рана, раздавшийся над самым ухом: − Подожду в палате. По спине пробежал мороз, и я перевел взгляд в начало коридора, заведомо зная, кого там увижу. Госпожа Конно быстро вышагивала в направлении палаты, где лежит ее дочь, громко стуча каблуками. С лица сошли все краски, когда женщина увидела меня, и скорость шага заметно спала. Твою мать. Я никогда не испытывал того, что чувствую сейчас – даже, как назвать эту бомбу из эмоций, не смогу сказать, но воздействие она оказывала удивительно херовое. Ритм сердца превысил норму, когда женщина остановилась ровно передо мной. В ее светлых глазах читались беспокойство и еще неизвестное мне чувство. Наверное, так выглядит лютая ненависть или безумная злость. Только Конно ничего не делала. Она просто стояла и смотрела на меня, сжигая дотла таким пристальным взглядом. Рука, удерживающая сумку, заметно подрагивала, и я хотел… молил, чтобы женщина влепила пощечину, наорала за то, что я не уберег ее ребенка, хотя обещал. За то, что не смог спасти ее. За то, что… обманул. То, что она ничего не делала, еще больше давило и уничтожало, и чтобы окончательно не сойти с ума, тихо шепчу: − Простите. Ебанутая сущность внутри беснуется и поднимает восстание, не воспринимая такого поведения, но я осознаю все, и потому с легкостью наступаю ей на глотку, затыкая на как можно больший срок. Только вот Конно жизнь не облегчает, спокойно спрашивая: − За что? Ее игре сможет позавидовать любая актриса – я бы поверил, что она понятия не имеет, о чем идет речь, если бы не сидел рядом с Акирой, которая звонила ей и все рассказывала. И я точно уверен, что женщина знает, за что. Но она хочет, чтобы я сказал, признался в этом в слух, только язык потяжелел и зажил своей жизнью, отказываясь хоть как-то работать. У меня просто не получалось произнести ни звука. И госпожа Конно пошла мне навстречу, устало спрашивая: − Ты к этому причастен? − Да, − женщина приподняла бровь в ожидании продолжения, и я спокойно пояснил. – Из-за одной ошибки в прошлом через Юко хотели отомстить мне. − Почему? − Она для меня – самый дорогой человек, не считая брата. Он сможет постоять за себя, но Юко стала легкой мишенью. Я ожидал истерик, слез, угроз и обвинений, но вместо этого получил лишь спокойствие. И долбанное умиротворение, витающее в воздухе, давило на плечи и разжижало мозг в попытке убрать ноющее чувство внутри. Хотя, удивляться здесь нечему – вся семья Конно представляет собой верх необычности, и старшая – прирожденный дипломат. В противном случае мы бы не смоги найти общий язык. Только вот я не могу поверить, что эта женщина сейчас скажет, что ей плевать. Она должна хоть как-то проявить эмоциональность – это нормальная реакция на то, что ее дочь лежит в палате после похищения с попыткой изнасилования. Но госпожа Конно продолжает просто смотреть на меня, выискивая ответ на известный только ей вопрос в моих глазах. И это спокойствие вгоняет меня в ступор, неосознанно вытягивая из груди вопрос: − И Вы меня даже не ударите? Не накричите? − А что это изменит, Риндо? – женщина устало выдохнула и склонила голову набок. – Моя агрессия к тебе ничего не поменяет. Юко все равно останется лежать здесь, пройдя через… − ее голос дрогнул, но, быстро взяв себя в руки, Конно ровно закончила, − через весь этот ужас. В груди кольнуло, а потом еще и еще. Щемящее чувство возрастало в ебучей геометрической прогрессии, желая разорвать меня изнутри. В голове не укладывается, как эта женщина может быть… такой?! Отключив лишние эмоции, она стойко выдерживает разговор и не показывает отрицательных намерений по отношению ко мне. Внутри поднимается волна уважения, которое сейчас крайне неуместно, но я не могу убрать это чувство. Ну почему она просто не может сказать, чтобы я убирался от ее дочери, как можно дальше? Почему она вообще говорит со мной? Потому что умнее и рассудительнее, − отвечаю сам себе, но от этого легче не становится. Помимо мудрости госпожа Конно еще и честная. Поэтому ответит правду, даже не задумываясь. И я тихо спрашиваю, готовясь к положительному ответу: − Вы меня ненавидите? Но женщина снова выбивает почву из-под ног, чуть покачивая головой: − Нет, Риндо. Я тебя не ненавижу. Потому что я знаю, что ты не хотел этого для Юко – по твоим глазам видно, что тебе сейчас не намного легче, чем мне. И что я чувствую по отношению к тебе, пока не знаю, но ты пойми – Юко моя дочь. И она пострадала. И в данный момент я хочу побыть с ней. Блять. После таких слов единственно, что хочется – собственноручно сделать себе петлю и просунуть туда голову, потуже затягивая узелок, потому что смотреть в глаза этой женщины просто невозможно. Но она и не дает – внезапно делает шаг вперед и поднимает руку. Черт. По привычке закрыл глаза, ожидая получить звонкую пощечину. Точнее, я никогда их не получал – не позволял кому бы то ни было ударить себя, а особенно девушке, которую не устроило что-то во мне. Простой перехват, горькое хамство в лицо и гуляй на все четыре стороны. Но сейчас я не могу позволить себе осуществить такой привычный перехват просто потому, что заслужил. Тело рефлекторно напряглось в ожидании удара… но его не последовало. И вместо обжигания щеки ладонью ощутил мягкие касания тонких рук по голове. Тело непроизвольно вздрогнуло, и я открыл глаза, сталкиваясь с теплыми напротив. Они смотрели так… нежно, по-матерински. И осторожные поглаживания по голове не давали нормально вздохнуть. Где-то на периферии сознания всплыло воспоминание. Такое далекое и почти неосязаемое, но родное и греющее душу. Мама делала также. − Я не против тебя, Риндо, − мягко сказала женщина. – Ты наверное думаешь, что я отвратительная мать, раз так себя веду по отношению к человеку, из-за которого пострадала моя единственная дочь? – рука заправила прядь волос за ухо и осталась на щеке – аккуратная и точная, словно скульптурная, но только живая и теплая. – Но я знаю, что ты ее любишь. И она любит тебя. Я не буду устраивать сцен и говорить, чтобы ты исчезал из ее жизни. Но я очень надеюсь, что эта ситуация будет тебе уроком на будущее. И не важно с кем – с Юко или без нее. Это вы уже решите сами. Пальцы пробежали по коже, разгоняя табун мурашек, а потом внезапно стало холодно – рука задела плечо, отдавая там жаром, и вовсе исчезла. Женщина слабо улыбнулась, от усталости прикрывая глаза, и прошла мимо меня к палате. Сердце заходилось в сумасшедшем ритме, а в голове вертелась лишь одна мысль: Нужно уйти, как можно скорее. Я просто не могу задержаться здесь еще хоть на секунду. Конно права – ей нужно остаться с дочерью и побыть вдвоем. Мое присутствие может по-разному сказаться на Юко, а отрицательный его вариант для меня получить будет страшнее пули. И как только я решаю сделать шаг по коридору к лестнице, слышу тихий оклик: − Ты зайдешь к ней? Обернулся через плечо и молча покачал головой, и женщина просто кивнула в ответ. Как только дверь открылась, до уха долетели радостные голоса, и сердце пропустило пару ударов – она проснулась. С ней все хорошо. Приятное тепло разливалось внутри вместе с горечью, и я направился к лестнице. Так будет лучше для Юко. Я убеждаюсь уже в этом не первый раз – мое присутствие в ее жизни лишь создает проблем. И насколько ее чувства ни были бы сильны ко мне – они пройдут. Со временем. Мы научимся так жить. У девушки есть замечательная мать и много отличных друзей. И я надеюсь, что она будет счастлива – сможет существовать без меня с открытым сердцем и спокойно душой. Уверен, что так и будет, ведь Юко сильная. Только вот ты после встречи с ней стал до противного слабым, − напоминает внутренний голос, с удовольствием потирая когтистые лапы, пока я выхожу из больницы и направляюсь к машине. На складе у меня получится заглушить это мерзкое шипение внутри и, наконец, выпустить пар. Теперь пришла моя очередь получать удовольствие и играть.

***

В ушах слились какофония звуков и собственные мысли – мозг медленно плавился от скулежа и воя, как мороженое на солнце. Эх, хочу мороженое – ванильное… или нет, лучше шоколадное. Ну почему этот ублюдок не может сразу все рассказать и приходится ломать комедию? А дома, между прочим, меня ждет моя принцесса – она обещала сразу после больницы пойти домой и приготовить якисобу. Но помимо этого хочется еще чего-нибудь сладенького. Может, все-таки купить по дороге мороженку? − Суки! – гневный восклик вернул меня в реальность, и я посмотрел на сложившееся пополам тело на бетонном полу. − А ты кто? Народный мститель? – Рин вцепился мертвой хваткой в ворот рубашки, которая потеряла презентабельный вид еще в первую секунду нашей встречи в его подвале. – Нет, дорогой – ты ровно такая же сука, как и я, только в разы хуже и уже на пути в Ад. Брат, даже не глядя, нашел указательный палец этой мрази и, довольно скалившись, сломал. В привычных светлых глазах плясали черти, воспевая гимн новому клиенту в свои пучины, который вот-вот откинет коньки – нам с Риндо веселиться осталось немного. Некогда слащавое личико превратилось в кровавое месиво, и, если бы не я, Рин убил бы его еще в самом начале. Останавливать брата, конечно, не хотелось, но нужно было знать, кто это такой и что за цирк он устроил. Только вот этот клоун лишь материт нас, разбрызгивая окровавленную слюну повсюду и отключаясь раз в тридцать минут. Слабак. А я ненавижу слабость. И потому терпение стало медленно утекать из организма, возвращая желание поскорее закончить с этим ничтожеством. Дернул рукой и прозвучал ласкающий слух щелчок – телескопка мелодично раскрылась, готовясь поучаствовать в дроблении костей. Отличный способ разговорить жертву – один мой вид с любимым оружием чего стоит. − А чего это с дубинкой? – ухмыльнулось недоразумение, переведя затуманенный взгляд с Рина на меня. Разбитые губы растянулись в безумной улыбке, оголяя выбитые и окровавленные зубы. – Руками уже не можешь? − Просто не хочу марать их об такую падаль, − подошва ботинка впечатывается в плечо, с наслаждением придавливая к земле. – Расскажешь все сам, и умрешь быстро и безболезненно, идет? Имя? − Да пошел ты. Видит Бог, я хотел по-хорошему. Воздух рассек кончик телескопки, а после от разрушенных стен отразился тихий вскрик, а потом и еще один – Рин расправился с безымянным пальцем, сразу берясь за мизинец. Удар телескопической дубинкой в совокупи с методами Риндо всегда безупречно действуют на клиента. Жаль только этот попался бракованный. − Что за херню ты устроил? – голос брата просочился ядом, пуская опасные токсины в кровь этого идиота. − Вам ни о чем не говорит имя Дайки Фушиоми? Как только фамилия проползла в мозг на обработку, тело замерло, заранее зная ответы из глубин памяти. Одна ошибка – минус два года жизни и покалеченное будущее не только для себя, но и для Рина. Мороз пробежал по коже, концентрируясь на пояснице, и плечо само дернулось в попытке сбросить бесящий ступор и наваждение. − Говорит, − ехидно протянуло тело подо мной. – Так вот я его сын – Масаши Фушиоми. Блять. Кафе Акиры. Это он… Мы его не узнали, потому что Кацу не смог нарыть на этого человека ничего. Словно такого даже и не существовало – рождение, детский сад, школа, а дальше – пустота. Любые поиски приводили в тупик, но сознание не переставая подкидывало мысли, что я знаю, о ком идет речь. − Вы лишили меня всего – вскоре после смерти отца, умерла и мать. Просто не выдержала кончины мужа, и меня отдали тетке, которой было плевать с высокой колокольни на отпрыска своей сестры. И тогда из колонии вышли вы – уже Короли, − Фушиоми зашелся в кашле, окропляя кровью ботинки. Черт, наверное я перестарался, когда бил в живот. Парень прикрыл глаза и, тяжело выдохнув, продолжил. – Я решил, что стану лучше вас, величественнее, важнее… только почему-то старый хрыч Нобору негласно выбрал вас своими приемниками, − болезненный смех раздался повсюду, поселяясь в моей голове и выбивая оттуда любые мысли. – Вы лишили меня и этого. − Ты думаешь, мы преследовали такую цель? – Риндо гневно подался вперед, отталкивая меня в сторону. − Да мне плевать, Хайтани. Я просто хотел лишить вас всего. Сначала запряг твою девку, − взгляд остановился на Риндо. – Шантаж и угрозы всегда отлично справляются с любым заданием. Потом хотел сломить другую, − глаза скользнули по мне, − даже мужика ее бывшего нашел, но не получилось. И я решил действовать через ту суч… Договорить не дал кулак Рина, прилетевший прямо в солнечное сплетение. Фушиоми зашелся в кашле, переворачиваясь набок. Грудная клетка брата быстро плясала, а глаза источали безумный гнев. Еще одно слово, и его будет практически невозможно остановить − костолом вновь выйдет на сцену после долгого отсутствия, а видеть брата таким, я не очень хочу. − Знаешь, − Фушиоми прикрыл глаза, хрипя последние слова. – Я не жалею ни о чем. Потому что каким бы ни был мой исход – я частично одержал победу. Твоя Юко больше не твоя… Щелчок затвора и резкий выстрел. Звук оглушил, на несколько секунд впуская в мозг противный звон, и как только все прошло, я обернулся на Рина. Меланхоличное, ничего не выражающее лицо. Пустой взгляд, смотрящий сквозь Фушиоми. Впервые за несколько дней не дрожащая рука, спокойно удерживающая пистолет. Черный, как и наша жизнь. Но с проблесками серебряного – света в привычной гнили. Легкое движение руки, и пистолет исчез с поля зрения, а сам блондин перевел взгляд на меня. Очки чуть съехали на нос, и брат их поправил, продолжая немой диалог. И по его глазам, постепенно возвращающимся к жизни, видно два чувства – страх и усталость. Если второе скоро пройдет, как только жизнь вернется в привычное русло, то первое будет преследовать его, пока он не решит один вопрос. Смерть Фушиоми – это месть. И он ее совершил. Уверен, что парень не задумываясь поступил бы так же еще раз, как и я. Только вот нельзя забывать об одной очень маленькой проблеме – как на это посмотрит Юко, в его случае. Раньше мы были предоставлены сами себе и чужое мнение совсем не волновало ни Рина, ни меня. Мы делали, что считали нужным. Смерть Масаши Фушиоми была необходима. Даже ему самому. Будь на нашем месте праведник, он бы остановил ту агонию, в которой метался Фушиоми… и далеко не в физическом плане. Только сколько бы мы ни участвовали в драках, сколько раз нам бы ни пришлось видеть смерть… каждый раз был как первый. После этого хочется поскорее заползти под струи кипятка, сдирая с себя кожу и чужую кровь вместе с ней. А потом сознание впадает в апатию, не давая нормально жить еще несколько часов после. То же наступает и сейчас. Тем более, что Риндо убил. И по глазам видно, что сделал он это осознанно. Брат тяжело выдохнул и направился к выходу. Ему нужно услышать, что сделал все правильно. Какими бы отморозками мы ни были, каждое убийство клеймом отпечатывается на сердце, противно скобля душу. Наблюдая за тем моментом, когда у человека потухают глаза по твоей вине, каждый раз является Адом, и потом эмоции протаскивают тебя через все его круги, чтобы показать, куда ты попадешь после смерти. Седьмой круг будет самым подходящим*. − Рин, ты… − Отвали, Ран. Мне не нужны успокоения души. Я сделал то, что считал нужным и не жалею об этом. Если бы была моя воля, я бы еще раз воскресил этого ублюдка и так же убил. За то, что он сделал с Юко, я… Парень перевел на меня взгляд, говорящий все за него. Да, я понимаю. Я бы поступил точно так же. Мы далеко не святые, но имеем свою мораль. Главное, иметь всегда рядом того, кто будет поддерживать, несмотря ни на что. У меня это Акира, а у Риндо – Юко. Только вот брат совсем выжил из ума, раз пытается проебаться по всем фронтам. Но так уж и быть, помогу ему не потерять самое дорогое, что есть в его жизни. Засунул руку в карман джинсов, выискивая тонкую, витиеватую работу. Как только пальцы коснулись холодного металла, подцепил вещь и протянул ее брату. Рин смотрел на золотое кольцо с нескрываемым непониманием, которое так и разливалось по его глазам. − Что это? − Кольцо. − Я вижу. Ты мне предложение хочешь сделать? – Риндо хохотнул и поправил очки на носу, попутно откидывая волосы с лица. – Совсем отчаялся, да? Акира отказала? Господи, вот дурак. − Это для Юко. − Мне передать ей кольцо от тебя? – в лавандовых глазах мелькнули нотки озорства. − Хватит ломать комедию, Рин. И заодно бесить меня. И, да, кстати… Сделал резкий шаг к нему и с размаху впечатал кулак в солнечное сплетение. Не так сильно, как хотелось бы, но месть совершена успешно. Риндо согнулся пополам, жадно глотая воздух ртом, и устремил на меня охуевшие глаза. Именно такие. Как я люблю. − Ты совсем с дуба рухнул? За что, блять, придурок? − За твою истерику в квартире, когда ты мне личико разукрасил. − Так с хуяли ты в солку бьешь тогда? − Не хочу тебе марафет наносить. Да и вдруг костяшки собью… Рин выпрямился и, продолжая удерживать руку на диафрагме, сощурил глаза. Он покачал головой и чуть заметно улыбнулся, пряча свободную руку в карман с сигаретами: − Значит, жалеть меня не будешь… − А должен? Да и жалость для тебя, как мертвому припарок. Тебя лишь это будет бесить. А заехать себе по морде еще раз не дам. Молча протянул к нему руку и самостоятельно сложил кольцо в ладонь. Глаза брата наотрез отказывались смотреть на маленький золотой аксессуар с крошечным бриллиантом в центре. Узор выполнен так, что кольцо похоже на цветок, а камень – его сердцевина. Если бы Риндо опустил на него взгляд, то все бы понял. − Ты купил кольцо, чтобы я подарил его Юко? Внутри столкнулись две части меня – та, которая хочет уберечь Рина ото всего, а особенно от прошлого, и та, которая понимает, что он уже взрослый. И пока одна подозрительно долго молчит, я отвечаю: − Оно мамино. Светло-лавандовые глаза – тоже мамины – метнулись к кольцу, внимательно рассматривая узор, и губы дрогнули в улыбке, вызывая детский трепет и у меня. Словно я с братом нашел клад в саду и внимательно рассматриваю его содержимое, наслаждаясь такой маленькой победой. Тонкие пальцы повертели металл между собой, а потом кольцо спряталось в ладони, крепко сжимающей его в кулаке. В груди разлилось что-то теплое, тягучее и сладкое, как мед. И по лицу Рина видно, что у него тоже. − Почему не подаришь его Акире? Потому что тебе оно нужнее. − Размер не тот, − толкнул его бедром и, закинув руку на плечо, потащил к машине. – Да и камешек, думаю, можно побольше. − Чтобы она руку не смогла поднять? − Зато самозащита на высшем уровне! – протянул свободную руку вперед, сжимая ладонь в кулак. – Знаешь, как больно получить камнем по ебалу? − Не хочу думать, откуда у тебя такой опыт, − Рин чуть сморщил нос в отвращении, но продолжил улыбаться, не скрывая себя настоящего. Моего брата. И мой брат будет не моим братом, если из его жизни исчезнет Юко – девушка, которую он любит большего всего на свете, даже если вслух об этом и не кричит на каждом углу. Только вот, судя по его обреченному на вечные муки и страдания взгляду, можно легко сказать, что Риндо не собирается делать себя и ее счастливыми. − Когда навестишь свою невесту? – сильнее сжал плечо, чтобы Рин не смог вывернуться из моего хвата и уйти от темы. Его изворотливости может позавидовать даже самая юркая и опасная змея. Парень дернулся, но не получилось отойти в сторону. Так я и думал. Проходит время, а Риндо не меняется… − Ран, я тебе уже говорил, что нам будет лучше больше не видеться, − брат притянул к губам зажженную сигарету и медленно выдохнул дым. – Ей будет спокойнее без меня, и поэтому… Договорить ему не дала моя ладонь, звонко прилетевшая по затылку. Хера себе! Такой звук смешной! У него там пусто что ли? − Ты охуел? – Риндо вывернулся из хватки и злобно посмотрел на меня. − Это для профилактики, чтобы мозги на место встали, − как ни в чем ни бывало подошел к машине и разблокировал ее – мое солнышко приветливо пиликнуло, открывая двери. – Не глупи и поговори с ней. Не хочешь сейчас, сделай это завтра. Только сделай, Рин. Брат молча уставился на меня, забывая про горящую сигарету. Ладонь, которая сжимала кольцо, напряглась еще сильнее, и парень устало побрел к машине. Все будет хорошо. Теперь точно. Осталось только не просрать момент.

***

В палате царит долгожданная тишина – оборудование отключили еще с утра, но насладиться умиротворением не дали Акира и Ран, которые пришли с самого утра. Девушка принесла целый пакет фруктов, которые я даже и съесть не успею, а Ран – букет жасмина. − Ты похожа на эти цветы, − его губ коснулась добрая улыбка, и парень осторожно провел рукой по волосам, убирая спутавшиеся пряди с лица. – Такая же нежная, и пахнешь сладко. Глядя в его темные лиловые глаза, я видела другие – светлые и родные. Только вот Риндо так ни разу и не пришел ко мне за все время. Даже Кацу заглядывал пару раз ненадолго – принес пару книжек, чтобы не скучала. А Риндо… Как только я хочу спросить о нем у ребят, все плавно переводят тему. Знаю только, что с ним все хорошо – и то со слов Рана. Но в груди медленно образуется дыра, затягивая в свой черный омут. Почему он ни разу не навестил меня? Почему не пришел поговорить? А нам точно есть, что обсудить. В голове мечутся сомнения, пробивая черепную коробку и усиливая боли, которые и так проходят совсем ненадолго. Из-за частых и сильных ударов по голове я получила легкое сотрясение, и в дополнение к нему весь спектр последствий – тошнота, головокружение, боли и легкая дезориентация. Все приходящие тактично молчат о случившемся, лишь спрашивают о самочувствии и желают скорейшего выздоровления. Вспоминать самой тоже неохота, да и некогда вовсе – каждую секунду моего бодрствования рядом находятся мама, Акира или Ран, и их изредка сменяют Кацу и Макото, отвлекая на разные беседы и затрагивая безопасные темы. Они не дают задуматься о том, что было. Вот только сны услужливо подкидывают особенно яркие моменты прошедшего, раззадоривая нервы и не давая спокойно спать. Каждый раз – как наяву. И испытывать это снова и снова нет желания и сил. − Милая, ты хорошо спала? – мама наконец нарушает образовавшуюся тишину и проводит рукой по лбу. Нет. Я не могу спать без него. Как и жить дальше, в целом. − Да, мам, − улыбнулась, потираясь щекой о мягкую ладонь, и прикрыла глаза – ледяной взгляд и дикий оскал тут же процарапали путь в мозг, парализуя тело. Нужно отвлечься. Срочно. Поэтому спрашиваю первое, что приходит в голову. – Как дела в галерее? Какая тема следующей выставки? Мама склонила голову набок, внимательно всматриваясь в меня. Да, я знаю, что она не поверила. Знаю, что она переживает. Понимаю, что она чувствует. И так же предугадываю ее следующие слова: − Тебе плохо без него, − голос опускается почти до шепота, когда ладонь находит мою и бережно сжимает. − Ты против того, чтобы мы с ним общались? − Я не могу тебе запретить этого. Да и смысл? Если вы любите друг друга… − взгляд васильковых глаз перешел на окно – солнце освещало небосвод, медленно двигаясь к горизонту. Скоро на Роппонги опустятся сумерки, и вместе с ними город проснется и пустится в привычный ночной гул. – Тема следующей выставки – любовь. И глядя на работы, я вспоминаю, насколько это чувство сильное и болезненное одновременно, но и настолько же прекрасное, что невозможно без него жить. Глаза медленно потухали, и мама ушла в свои мысли. Даже лезть в голову не нужно, чтобы понять, о ком она вспомнила – видно по ее увлажненным ресницам и грустной улыбке. Мы редко говорим о папе… точнее, вообще почти не говорим. Каждый раз тема болезненно сжимает сердце, резью отдаваясь везде. Словно из жизни нагло украли что-то важное, ценное, то, без чего немыслим день. Постепенно рутина меняется, и ты привыкаешь к тому, что человека больше нет в твоей жизни. Только вот боль все равно остается той же, как и в первые дни принятия. Мы не обсуждали наши чувства –тема была очень болезненна для нас обеих. Да, нам было тяжело. Мы потеряли основу нашей семьи, фундамент и опору, но я никогда не смотрела на эту ситуацию под другим углом. Я потеряла отца, а мама – любимого человека. И сейчас, представляя что в один момент я лишусь Риндо навсегда, вгоняет все тело в немыслимую дрожь, а внутри дыра становится все больше и больше, лишая каких-либо чувств, кроме боли. Это практически невыносимо – а я только подумала об этом. − Ты скучаешь по папе? Тонкие плечи вздрогнули, и мама перевела взгляд на меня. Светлые глаза заблестели, и мягкая рука вновь коснулась щеки. Печальная улыбка говорила все за маму, но она все равно ответила: − Очень. Порой так сильно, что, кажется, я не справлюсь без него. Думала, как я подниму тебя одна? Как буду разрываться между домом и галереей? Как смогу заменить его? – мама осторожно наклонилась и оставила легкий поцелуй на щеке. – Но потом поняла, что мы справимся. У меня есть ты – единственное сокровище. И это давало сил идти дальше и стараться. Ради нас. Слеза скатилась по моей щеке и столкнулась с мамиными пальцами. Внутри словно разгорелся пожар, сжигая все на своем пути. Только это пламя было таким приятным и желанным, что боли совсем не ощущалось – лишь долгожданное тепло. − И я очень хочу, − тонкая рука погладила мои волосы, и мама вдруг встала, − чтобы ты была счастлива. Если такое возможно только с Риндо – значит, я поддержу твой выбор и встану на твою сторону. Тем более, этот молодой человек не так прост, как кажется. Мама улыбнулась и, подмигнув, перевела взгляд на часы. Совсем скоро прием лекарств, а значит приемное время подходит к концу, и пора прощаться. Как бы тяжело ни было оставаться одной сейчас, я знаю, что через пару часов придет Ран, а сразу после – Акира. Главное продержаться это время наедине со своими мыслями, загоняющими в ловушку из собственных эмоций и страхов. − Ах, да, − мама остановилась у двери, кидая последний взгляд на меня. – Совсем забыла сказать, − секундную панику о плохих новостях вмиг развеяла радостная улыбка. – У нашей галереи появился новый спонсор. Приятный мужчина, уже в возрасте. Сейчас и иду на встречу с ним. Говорит, вы знакомы. В голове пролетают все возможные варианты богатых пожилых людей, которых я знаю, но ни один адекватный вариант не лезет в голову, а неадекватные сразу же отлетают. Внутри разыгралась битва между желанием продержать интригу как можно дольше и желанием поскорее узнать, кто это. А так как особой выдержкой я не отличаюсь, быстро спрашиваю, пока мама не скрылась за белой дверью палаты: − А как его зовут? − Господин Нобору.

***

В груди трепещет радостное чувство вперемешку с ноющими нотками – врач сказал, что я могу собираться, и уже через пару часов меня выписывают. Почти пять дней в холодных стенах казались адом, и счастье бьет ключом от мысли, что я наконец-то смогу покинуть это место. Закончится пичканье таблетками и уколами, осмотры и процедуры – впереди привычная жизнь… которая кажется чужой. Через два часа мне придется покинуть больницу и… куда идти? Домой, где почти не осталось моих вещей? Или к Хайтани, где меня уже никто не ждет? Ран позвонил и сказал, что приедет за мной к выписке. Только вот зачем? Я хочу видеть другого человека. Хотя бы просто понять, почему он так нагло игнорирует сообщения и звонки? Почему ему наплевать на меня? Сначала внутри зрела злость и обида – они пропитывали меня насквозь, пуская слезы по ночам, пока никто не мог этого видеть. Сердце болело от понимания того, что Риндо нет рядом. Все тело жгло, посылая разные галлюцинации – то мимолетом услышу его голос в коридоре, но вместо блондина в палату заходил врач; то уловлю любимые нотки сигарет и кофе от Рана, чуть ли не утыкаясь носом в его толстовку; то, сидя у окна и при виде любых светлых волос на улице, сразу же выискиваю его. И каждый раз превращается в американские горки без подстраховки – запустили на дорогу смерти, забывая пристегнуть ремни. Сердце колотится, как сумасшедшее, и на каждом опасном повороте – воспоминании о Риндо – готовишься к смерти, но чудом продолжаешь дышать. В этим моменты я понимаю, что тоже виновата во всем. Если бы рассказала раньше… если бы попросила помощи… если бы не испугалась противостоять… если бы. Но я уже сделала то, что имею сейчас – остается только пожинать плоды своего выбора. Чувство вины и несправедливости волнами захватывают меня, таща на дно. А то, что Риндо так и не вышел хоть на какую-то связь, и обижает, и вызывает негодование, и развивает вину… но его нет. И теперь вряд ли будет. Молчание говорит громче слов. Еще раз оглядела палату: цветы – белый жасмин – в вазе, которые нужно будет не забыть забрать; сумки на полу рядом с дверью; одежда на стуле, в которую я переоденусь перед выходом. Все собрала. Только потеряла где-то часть себя, оставила ее в мокрой от слез подушке и постоянных галлюцинациях… которые ловлю даже сейчас. В коридоре слышится отчетливый голос Риндо, но я привыкла к такому – какой-то вопрос или простое предложение, которое кажется лишь настоящим, а на деле – там никого. Сколько раз я вскакивала с кровати, игнорируя головокружение и тошноту, только бы проверить и хотя бы увидеть его? Не счесть. Но сейчас все по-другому. На его тихий, слегка хриплый от сигарет голос отвечает врач – рассудительно, медленно, но что – непонятно. Не может же мне настолько сильно казаться… или может? Быстро, но осторожно и тихо подбежала к двери, игнорируя стрельнувшую в голову боль и легкое потемнение в глазах, и юркнула в коридор. Лишь одного взгляда хватило, чтобы сердце болезненно сжалось и перестало работать, а эмоции спутанно смешаться в один комок, взрывая во мне маленькую бомбу. Лицом ко мне стоял врач, что-то монотонно рассказывая, в то время как Риндо, слушал его. Он просто не мог меня увидеть – на затылке у блондина нет глаз, но… родной вид парня пробудил в груди забытое тепло – то, которое мне дарит только он. Карамель разлилась по венам, сладко нашептывая успокоения, пока внутренний голос пытался перекричать ее со словами «он не приходил к тебе – ты ему не нужна». Даже если и так – плевать. Видеть его – своими глазами – здорового, живого и невредимого лучше любой таблетки или обезболивающего. Вся боль мигом утекает из тела, и мозг плавится, не давая нормально мыслить. − С госпожой Конно все в порядке – анализы в норме, как и физическое состояние, − врач внимательно всматривался в планшет, зачитывая результаты вчерашних анализов. – Поэтому сегодня вечером пациентку можно выписать и… Его вечно уставшие глаза поднялись, и мужчина остановил взгляд на мне. Плечи Риндо в это же мгновение напряглись, и мышцы на спине, обтянутой тонкой тканью свитера, ярко проявились, показывая четкий рельеф. Где-то там чернильный узор витиевато ползает по спине, раскрашивая бледную кожу черным цветом. Руки до сих пор помнят, как очерчивали выцветающий контур татуировки – кончики пальцев кольнуло током, пуская легкую дрожь по телу, которая стрельнула в голову. Внезапно в глазах потемнело, а в ушах раздался громкий звон. Черт. Опять… Даже любимые светло-лавандовые глаза блондина не смогли вернуть ясности сознанию – словно в замедленной съемке я наблюдала, как парень оборачивался на меня, как эмоции сменялись на тонком лице, как всегда сухие, но такие вкусные губы чуть приоткрываются. Только вот тело совсем не слушается – хочется подойти к нему и протянуть руку, чтобы убедиться в здравом уме, но получается только облокотиться на стену из-за чертового головокружения и возникшей из неоткуда слабости. И вдруг из горла по сладкой, но такой далекой привычке вылетает тихое: − Рин… Ноги совсем не держатся под тяжестью тела, и свинец разливается по венам, притягивая к белому, как свежевыпавший снег, полу. От размытости в глазах тошнота поднимается к горлу, и я закрываю их, чтобы хоть как-то успокоить неожиданно взбунтовавшийся организм. Секунда, и я упаду. Тело заранее приготовилось ощутить легкую боль от столкновения с ледяным кафелем, но вместо этого чувствую лишь тепло… и любимый аромат сигарет. Сердечный ритм неторопливо успокаивается, и дышать становится легче – нужно всего-то оказаться в холодных, как лед, но сильных руках, и за это я ненавижу свой организм. Он предательски подстраивается под Риндо – принимает удобное для всех положение, когда блондин поднимает меня на руки и несет на кровать, а еще руки сами цепляются за мягкий свитер, и нос утыкается в шею. Именно оттуда исходит аромат, который можно назвать «Риндо Хайтани» − слегка резкий и терпкий, с нотками сандалового дерева от одеколона и ярко выраженным сигаретным ароматом. Наверное, он покурил ровно перед тем, как зайти в больницу. − И хотите сказать, что с ней все в полном порядке? – гневное шипение раздалось над ухом, и я через силу открыла глаза. Пусть все еще плыло, но ощущение безопасности и защищенности именно сейчас било набатом в голове, убивая любые неверные мысли. Все казалось необходимым и правильным – бережные касания рук; чуть сбитое дыхание, опаляющее волосы над ухом; быстрый, но родной ритм сердца; его присутствие рядом. Любое прикосновение словно вылечивало страшные ожоги – там, где руки удерживали меня, крепче прижимая к сильной груди, приятно полыхала кожа. Даже больничная сорочка не помогала остановить это электричество, пробегающее между нами. Неожиданная легкость и спокойствие окунули меня, как младенца в святой воде. Дыхание приходило в норму, как и картинка перед глазами приобретала ясную четкость. − Положите ее на кровать, − холодный голос врача отрезвляет, вытягивая из светлой неги. Спина касается твердого матраца, но руки не хотят отпускать Риндо, лишь сильнее ухватываясь за ткань свитера. Тело реагирует быстрее мозга – осознание, что он может снова исчезнуть навсегда с болью режет сердце, которое впервые за столько мучительных дней приходит в норму. − Юко, − нежно зовет Риндо, и все снова успокаивается. Он рядом. Сейчас. – Я никуда не уйду. Пальцы, как бравые солдаты по команде, разжимаются и нехотя отпускают его. С окна перевожу взгляд на него, чтобы понять – жестоко обманул или сказал правду? И Риндо не лжет. Осторожно садится на стул рядом с кроватью и смотрит на меня. Любимыми лавандовыми глазами. Полными стольких чувств, что даже мне становится больно. Хочется протянуть руку к нему, взяться за ледяные пальцы и никогда их не отпускать. Только вот это будет слишком эгоистично. Перед глазами мелькает силуэт врача, а потом нос улавливает тяжелый характерный запах, полностью выбивая любимый. Фу! Голова на рефлексе отворачивается в попытке избежать этого ужаса, но после хриплого «нужно, Юко, потерпи», я, как маленький ребенок, морщу нос и глотаю противные лекарства, но в моем случае – вдыхаю ужасный запах. Сознание, как по приказу, приходит в норму, и через несколько секунд из-под носа уходит ватка, вновь возвращая привычные ароматы. Ужас! − После чего Ваше состояние ухудшилось? – требовательно спросил врач, доставая маленький фонарик. − Я резко встала, − в привычном ритуале подставила глаза для проверки реакции. – Простите, со мной все хорошо. Я уже вещи собрала для выписки. − Думаю, Вам будет лучше побыть здесь еще один день… − Нет! Вылетело быстрее, чем я успела сообразить. Белые стены до отвращения давят на мозг, и, каждый раз, как приходят врачи или медсестры, в голове всплывает, из-за чего я здесь. Тело до сих пор ощущает мерзкие прикосновения к коже, и дрожь проявляется по щелчку, стоит вспомнить, что он со мной делал. Я просто не могу здесь находиться. − Со мной все в порядке, честно. Я… я буду осторожной и… − Она будет под моим контролем, − Риндо перебил мои жалкие попытки убедить врача. – Напишите, когда нужно принимать лекарства и какие основные условия. Я устрою их. Врач, чуть сощурив глаза, перевел взгляд на Риндо. Прошло несколько секунд, и в их немом диалоге победу одержал блондин. Мужчина тяжело выдохнул и медленно направился к выходу из палаты, кивнув на прощание: − Я зайду перед выпиской и передам всю информацию, а пока, − перед тем, как закрыть дверь, он смерил нас родительским строгим взглядом, − Вы должны лежать в полном покое и без стресса. Дверь осторожно хлопнула, оставляя нас с Риндо один на один. Мнимое умиротворение вмиг улетучилось, пуская по крови очередную дозу беспокойства. Без стресса? В нашем мире это самое невыполнимое условие из всех возможных. Глаза судорожно осматривали все помещение, моля взглянуть на парня хотя бы на секунду, но я не могу – понимаю, что не смогу противиться воле, и тогда секунда превратится в минуты, а они – в часы, пока Риндо не оборвет все на корню. Когда я стала такой трусихой? Почему дыхание спирает, когда в голове лишь мелькает мысль, что прямо сейчас мы видимся с ним в последний раз, как пара… И в этом моя вина – если бы мне только хватило смелости все ему рассказать еще тот же вечер, то не было бы всех этих проблем. Мы бы сейчас сидели в квартире и болтали, или вместе готовили выставку в галерее. Но вместо этого сидим в больнице – вроде бы рядом, но на самом деле очень далеко. Чувства захватывают меня в свой плен, и, потупив взгляд, я первая нарушаю тишину: − Прости меня… И ответом мне служит тишина. Противная и звенящая. Разжижающая мозг изнутри. Риндо ждет пояснений, и я открываю рот, что оправдаться, но парень быстро перебивает: − Ты дурная? – большая ладонь хватает мою, и глаза на рефлексе находят лавандовые – злые и ничего непонимающие. – За что ты извиняешься? − За то, что не рассказала обо всем раньше и… Секунда, и мой нос вновь утыкается в шею, не давая возможности закончить предложение, а сильные руки прижимают меня к себе как можно ближе. Слух ласкает глубокое, чуть сбитое дыхание, а плечо ощущает быстрый-быстрый сердечный ритм. Такой родной и любимый. Успокаивающий. − Не смей извиняться, слышишь? – тонкие длинные пальцы зарылись в волосы на затылке, медленно перебирая и поглаживая пряди. Тело окутывало тепло, и захотелось спать – впервые за все время в больнице. – Ты не виновата в моих ошибках. Это я должен просить прощение, что ты оказалась в это вмешана. И снова я вернулась в тот злополучный подвал. Вновь ощутила все – могильный холод, страх и ужасы, происходящие вокруг. И в голове всплыла история – далекая, неприятная и… словно лживая. Все внутри противится принимать, что Риндо в одиннадцать лет убил человека. Без сожаления и осознания жестокости своего поступка. Не верю, что все было именно так, как рассказывало это чудовище. Возможно, я слишком ослеплена парнем и не могу здраво оценивать ситуацию, но часть меня умоляет спросить его об этом, и потому губы сами тихо просят, опаляя дыханием кожу, которая тут же покрылась мурашкам: − Расскажи, как ты попал в колонию. Плечи, которые я обнимала в ответ, напряглись еще сильнее, и парень нехотя отстранился, заглядывая в глаза. В них пылало столько чувств – боль, растерянность, отрицание и… страх. Чего он может бояться? Да и знакомо ли это чувство такому человеку, как Риндо Хайтани? − Когда мне исполнилось одиннадцать, мы с Раном вступили в нашу первую группировку, − внезапно начал блондин, и я затаила дыхание в страхе спугнуть. Эта тема очень сложная и болезненная, в особенности то, что было в самой колонии, потому воспоминания давались ему с трудом. И в груди теплеет от того, что парень согласился поделиться этим со мной и рассказать его правду: − Ничего криминального – простые драки, желание быть самыми важными и сильными, да и просто выброс адреналина. Дом, где ты полное ничтожество, не сравнится с улицей, где ты правишь, − голос приобрел металлические нотки, и по спине пробежал холод. – Ран учил меня драться и правильно стоять в стойках – вдвоем мы были непобедимы. Он – искусно владеющий телескопкой, и я – знающий, как сломать кости одним легким движением. Руки пустились в тихий пляс, и я сжала простыни, чтобы скрыть это – то, с какой обыденностью Риндо говорит о переломах костей, вгоняет в дрожь. Но я сама захотела услышать всю правду. И я приму ее любой. − Спустя полгода была очередная стычка – мы тоже пошли на нее. Дома перед этим поругались с отцом, и не хотелось оставаться с ним, − тусклый взгляд безжизненных лавандовых глаз коснулся меня. – Драка – выброс сумасшедшей дозы адреналина, и в этот момент ты мало о чем думаешь. Тело само реагирует на любой раздражитель, и мозг запоздало обрабатывают информацию. Тогда именно так и случилось. Дайки Фушиоми поздно возвращался с работы, и решил пройти по короткому пути, где как раз и была сходка. Мы с Раном неосознанно били всех подряд, но не убивали – в голове всегда щелкает сигнал «Стоп», и мы прекращаем. То ли тогда этот сигнал заглючил, то ли мы его не услышали… я не знаю. Но все произошло слишком быстро – два удара, и все. Быстро и безжизненно, а после тишина опустилась между нами. Риндо смотрел прямо на меня, пытаясь понять мои чувства… ко всему – к ситуации, к его поступку, к нему самому. Только я совсем не знаю, что должна чувствовать. Отвращение? Ненависть? Злобу? Нет, нет и нет. − Я не буду оправдываться, Юко. Что произошло – то произошло. Единственное, о чем я сожалею, − холодные пальцы неторопливо нашли мои – теплые – и накрыли их, бережно сжимая, − так это о том, что из-за моего прошлого пострадала ты. Но и это изменить я уже не смогу и буду жить с мыслью об этом до самого конца, − и опустив тон голоса до тихого шепота, Риндо закончил. − Поэтому просить прощения нужно не тебе, а мне. Виню ли я его? Нет. Глупо ли это? Возможно. Но сейчас, когда его руки осторожно цепляются за мои, а глаза в страхе выискивают отторжение на моем лице, я не могу не податься вперед, обнимая парня настолько сильно, чтобы он понял, как мне его не хватало. Любимый аромат, укутывающий в теплый кокон. Мягкие волосы, пряди которых проскальзывают сквозь пальцы, стоит запустить в них руку. Гулко бьющее сердце, доказывающее, что он живой и настоящий, а не эфемерная иллюзия моего воображения. Рядом. А прошлое… на то оно и прошлое – нужно жить здесь и сейчас, цепляясь всеми силами за крохотные приятные моменты жизни. Только вот всю неделю я буквально умирала без него, и осталось узнать – почему. − Почему ты не приходил ко мне? В груди из всех оставшихся чувств осталась лишь обида. Как у маленького ребенка, которому не купили любимую и желанную игрушку, хотя возможность была. Так и у меня – он мог прийти ко мне, но не сделал этого ни разу. И это последнее, что я хочу понять. − Без меня тебе будет лучше, Юко. Это не первый раз, когда ты страдаешь по моей вине. Боль стрельнула в груди, и рука сама сильнее сжала светлые пряди на затылке, вызывая гневное шипение над ухом. Как… как он мог?! − Ты эгоист, Риндо! – разорвала объятия и, игнорируя окутавший меня холод, ткнула в его плечо пальцем. – Опять все решил за нас, даже не спросив меня! Тебе плевать на то, что мы вместе преодолели?! На то, что я умирала без тебя?! На то, что я люблю тебя больше всего на этом свете?! Секундная тишина, и красивая улыбка озаряет его лицо: − Да, Юко. Я эгоист. Чистой воды. И потому больше никогда тебя не отпущу. В глазах напротив загорелся огонь, взрывая внутри меня волну предвкушения, которая тут же возрастает, стоит парню мягко улыбнуться и вновь притянуть меня к себе. Прямой нос проползает по щеке, и Риндо тихо-тихо шепчет мне в самое ушко: − Я так люблю тебя, моя маленькая невинная девочка. Сердце пропускает удар, и прежде чем я успела понять, что произошло, и ответить взаимностью, привычно сухие губы осторожно накрывают мои. Он не ждет, что я его оттолкну – Риндо просто не хочет спешить. И в этом весь он. Под каждым легким движением губ я растекаюсь карамелью по его красивым пальцам, плавлюсь, словно шоколад на самом жарком огне. А когда язык чуть толкается вперед, размыкая мои губы и проникая в рот, в голове взрывается фейеверк, раззадоривая рецепторы и обостряя восприятие всего. Большая теплая ладонь бережно накрыла щеку, притягивая к себе и чуть углубляя поцелуй, но он оставался все таким же неторопливым и внимательным, пропитанным всеми чувствами, что мы испытывали, пока были так далеко: злость, отчаяние, боль, страх, вера и любовь. Наша любовь друг к другу, которая прошла через страшные дебри, но осталась верна сама себе. Чистая и настоящая. Рин перевел губы на щеку, плавно поднимаясь к скуле и осторожно касаясь синяка – словно бабочка порхает на поляне цветов. Его обрывистое дыхание скакало по чувствительной коже, пуская мурашки по всему телу. − Девочка моя, − поцелуй в кончик носа, − маленькая, − в другую щеку, − сильная, − вновь в губы, − любимая. Слезка быстро скатилась по щеке, но соленая влага тут же перехватилась припухшими от поцелуев губами. Сердце щемило, но я была лишь рада этому чувству – впервые за долгое время это происходило от счастья. Рин вдруг отстранился и облизнул влажные губы. Лавандовые глаза за стеклами очков бегали по моему лицу, ведя борьбу в голове. Грудная клетка быстро поднималась и опускалась, а потом парень встал. Нет. Мысль, что он уйдет, с грохотом ударилась о черепную коробку и отскочила в сердце, зрея очередной страх. Только вот Риндо совсем не собирался уходить – рука спряталась в кармане джинсов и вновь вернулась в поле моего зрения, только сжатая в кулак. Что он там прячет? Мир растворился в пространстве, когда блондин встал перед кроватью на одно колено и улыбнулся – искренне и счастливо, как ребенок. В светлых лавандовых глазах плавала лишь любовь с легким привкусом переживаний. И как бы я ни понимала, что произойдет, мозг до последнего отказывался в это верить. Только вот я верю. Верила всегда и буду потом. − Юко Конно, − Рин осторожно взял мою левую руку, удерживая пальцами ладонь. Улыбка стала еще шире и нервознее, но голос остался ровным и спокойным. – Согласишься ли ты стать моей женой? Секунда, и перед глазами мелькает кольцо – золотое в виде цветка. Тонкое переплетение и украшение в виде листьев, а в центре – маленький белый камешек. Красиво и аккуратно. Нежно. Перевела взгляд на Риндо – кажется, что парень даже не дышит в ожидании моего ответа, и я быстро шепчу, тут же обнимая за шею и мягко целуя в щеку: − Да. Тысячи раз да. Вместе. Я и Риндо. Рука об руку. Вдвоем. Навсегда.