***
Жил да был на Терре учёный. Он был молод, что мог бы улететь на другую человеческую колонию. Но он родился и вырос здесь. И привязанность к месту сделала своё дело. Этот учёный работал над некоторыми биотехническими проектами в сотрудничестве с различными умами этого нового мира. Странные люди — ученые. Они всегда не занимают ни одной из сторон. В мирное время. Но, как мы знаем, правительство Терры не было лучшим. Марса, Каллисто или системы Кентавра — было. А Земли — нет. Уличили учёного в казнокрадстве (не то чтобы это было важно, просто его требовалось обвинить хоть в чём-нибудь), а потому от работы он был отставлен на неопределённый срок. Вылетать за пределы Терры было запрещено. Впрочем, ему и не было куда идти — его семья оказалась в Алом списке — иногда приходилось идти на крайние меры. Это была одна из них. По сути, если новых населённых пунктов не наблюдается, бессмертных существ разбирают на части, будь то шестерни сердец механических людей или сосуды сердец людей из плоти. Все боялись оказаться в алой книжке. Половина рано или поздно попадали туда. Это был эффективный способ избавиться от проблемы перенаселения до полного освоения терраформирования, но сейчас в ней почти отпадала надобность, поскольку люди готовились совершить новый виток эволюции, объединив усилия двух видов для скачка в ближайшие галактики. Для исполнения этой цели кое-что, сказанное ранее, тоже стало таким же пережитком прошлого, как когда-то смертность. Худой мир между жизнью одной и жизнью другой. В двадцать шестом по древнему религиозному исчислению веке повсюду стало нормально дружить с человеком другого вида или любить его. Было доказано, что и те, и другие ведут себя одинаково, так же имеют различные характеры, так же могут чувствовать. Сейчас это было везде. Везде, кроме Терры. Здесь продолжали существовать пограничные стычки, стереотипы о расах и та самая опала. Несмотря на недостатки своей родины, учёный любил её (вроде как). Ему нравилась специфичность этого места, особая уютная атмосфера окружающего его мира. Он не унывал, и отправился в далёкую деревушку в глубь пустынь. Впрочем, сюда он направился именно поэтому — к тому же, он знал парочку жителей утопичной для Терры деревушки. Звали учёного Литов. Он долгое время сохранял «чистый» облик, но после обвинения и последующего увольнения он решил немного помечтать. Какая нужда в таком старом теле, когда можно без проблем изменить его исключительно для самовыражения? Его ноги стали копытами лосей, а на его голове теперь растут рога — Литову нравились эти прекрасные животные. Почему бы и не измениться именно таким образом?***
По приезду в деревню Литова встретили все жители этой деревушки — немного-немало, двадцать душ. Трое из них были совсем ещё ребятишками. Его старый знакомый, Карлин, был типичным романтиком по характеру. Как он любит присказывать — в пустыню либо сами бегут, либо самих ссылают. За свои четыре века жизни он посетил множество далёких экзопланет и отовсюду привозил сувениры в своё место рождения. На стене его дома висели несколько голограмм-карт, а сам себя он называл человеком отдыхающим. Птицеподобный мужчина и в самом деле просто залёг на дно, чтобы через несколько веков вернуться к исследованиям. За время отдыха он, конечно, ещё сильнее оброс перьями и начал чудить. — Ах, Литов, старый друг! Ты решил с нами тут отдыхать? — Вроде того. В пустыню или ты бежишь… — …Или тебя ссылают! Понял, понял. Тогда уж проходи, мы тебе и дом соорудим. У нас тут хозя-айство. Колхо-оз, — говорил он с архаичным акцентом. Литов подумал: «очередная причуда», потому что знал, что в молодости Каролина таким уже давно не пользовались. Эла была второй из знакомых Литова. Вообще, её звали не Эла, а Элпис, но добродушная женщина представлялась всем именно как Эла — нет, ей, разумеется, льстило то, что родители решили обратиться к чему-то древнему из истории Терры, но она сама говорила, что так даже роднее. Поэтому все здесь от мала до велика звали её Элой. Ей нравились спорт и вязание, а также один мужчина-ворон. Это Литов заметил ещё при знакомстве с ними, но деликатно решил особо не реагировать на это. Дело в том, что и Карлин, и Эла считали брак по любым обычаям некой пошлостью и обошлись словом. Зато, как Литов видел, их слово было даже крепче некоторых брачных уз. Впрочем, ему всего сто двадцать один год, ещё, быть может, многое он увидит. Так или иначе, было ещё восемнадцать (ну, как окажется, семнадцать) людей, с которыми он не был знаком. А это, на секундочку, всё его окружение в ближайшие лет двадцать, если не больше. Учитывая, какие там у властей тёрки намечаются (и даже не опять, это уже снова), Литов может тут прожить даже весь свой следующий век.***
Пока его дом не был построен, спал Литов либо на гамаке под звёздами, либо вообще не спал. Впрочем, это продолжалось и после постройки, за исключением того, что к его ночному месту обитания добавилась кровать, но почти со всеми перезнакомиться и сложить первое впечатление он успел ещё до этого. Учёный по темпераменту был холериком, что хоть и неожиданно, а собой не был бы, да и на работе почти не мешало. Да и в целом общаться ему нравилось, он был экстравертом, при общении усталость у него проходила. Так что подружиться получилось со всеми жителями Ромашковой деревни. Первым делом он разговорился с лесником и огородником Хорой. Мужчина также работал над его домом, поэтому Литов разговаривал с ним как раз во время стройки. Ну, когда получалось разговорить человека. Был бы он неплохим собеседником, вот только умом, правда, не вышел. Литов не понимал, как можно прожить почти триста лет, а не знать при этом некоторых простейших законов природы. Ещё Хора был танцором диско по молодости, позже стал сниматься в телестудии «Пэтергюрг», и, наконец, сбежал от всего этого сюда (это была необычайная история, время которой — позже). А тут уже построил себе избушку, завёл огород. И каждой зимой у него просыпалась вредная привычка. Он уходил в запой. Из-за итак существующей сезонной гипотермии Хора всю зиму ходил сонный, а запой этот вообще мужчине отрубал сознание. И улетал тогда разум Лисьина далеко и надолго… Лисьин, кстати, имя его самого известного героя, вот. Ну и была у него племянница. Звали её Сяйцо. Очень гиперактивная девочка-ракета. А ещё она очень любит рисовать лотосы и цапель. Что Хора, что Сяйцо изменили себя в вид медведей. Но если первому приглянулся обычный бурый медведь (что, к слову, синхронизуется с его спячкой), то девочке приглянулась панда. Поэтому вместе с мальчиками Фехрой и Ненки они резвились по лесу и просто веселились. Кто такие Фехра и Ненки? О, это — два сапога пара. Хора нашёл Фехру в капусте — мальчонка был сытый, довольный, и спал мёртвым сном. Как он туда попал, откуда, и даже искали ли его родственники — неизвестно. А Ненки приехал сюда с Карлином в багаже. Ежонок уже оброс иголками на спине и голове, и, видимо, на таможне в городе Пэтэргюрге (тоже часть очень интересной истории) его приняли за часть очень интересного вида рыб с Европы. Он был постарше Фехры, но ребята сдружились и были сейчас не разлей вода. Уже после к ним присоединилась Сяйцо, но особо ничего не изменилось. Кстати, сама панда приехала сюда со своим родителем. Там, за тринадцать тысяч километров, происходила очередная «стычка» — своего рода, микровойна. Так вот, все дети вероятно, уже сироты… Поскольку хоть от старости умереть невозможно, да вот от стали — можно.***
Ещё жили в деревушке двое подростков. О, об их любви можно было бы исписать множество ручек… Ийла и Сиш знали друг друга с детства. Сиш дарил ей конфеты, в раннем подростковом возрасте сочинял стихи и посвящал ей, а сейчас так и вовсе собирался сделать предложение. Ийла, впрочем, отвечала взаимностью, но она особенными талантами, кроме катания на коньках, не обладала, поэтому каждую зиму на ледовой арене — большому полю, когда уже наливали лёд поровнее, Сишу посвящались сложные коньковые трюки. Они даже сделали друг другу кольца, но из безделушек, поскольку возможности выбраться в люди не было. Сиш был воспитан своим дедушкой Карлином, поскольку его родители погибли в «стычке», а до этого подвергнуты опале. Ийла и вовсе родилась в соседней такой деревушке, но ушла в эту из-за механической опасности. Житьё в полузаброшенных деревнях разрушает всех. Но, по крайней мере, Литов так просто сдаваться намерен не был. История Сиша кое-что ему прояснила — он хочет побороться за свою свободу.***
Одной из самых занимательных жительниц деревни является Сайн-Ир. Некогда она была певицей, звездой эстрады. Её обожали все. Но однажды Тигрис, слишком настойчивый поклонник, начал её преследовать. Она даже не уверена, сможет ли оставаться здесь надолго — царевна эстрады вела себя здесь тише воды, ниже травы. Жай же когда-то жил очень простой и даже незаметной жизнью. Он был обычным нотариусом, оформлял передачи имущества, иногда — свидетельства о смерти. Ещё очень любил поболтать с коллегой-соседом с соседней половины. Он обожал песни «Ти». Но Жай даже не думал навязываться со своей бессмыслицей, ведь знал — у неё таких поклонников и поклонниц хоть отбавляй. Однако судьба предоставила ему шанс встретиться с ней. Однажды на концерте, на котором он присутствовал лично, произошло домогательство до известной певицы. Это был Тигрис. Ему, можно сказать, всё было нипочём — он был при деньгах и мог бы откупиться от полицейских. Можно сказать, что в сердце Жая взыграло благородство — он сбежал с Сайн, временно укрыл от незадачливого «любовника» у себя, провёл к её подруге Айлис, а после, когда они втроём нашли выход из ситуации, вместе шли пешком до этой самой деревни. Айлис тихо вернулась обратно, и больше её не видели. В этом походе тигрица-Ир влюбилась в своего проводника. Поначалу это была просто симпатия, но у кого из влюблённых пар её поначалу и не было? Сайн просто понравилось в этом человеке его скрытое за несуразной фигурой мужество. Да и в конце концов, сам дятел, как его ласково окрестила Сайн, был «бестолково» влюблён в певицу. Вот такая вот история любви вышла у них.***
В соседнем доме жили ещё четверо. Они были участниками олимпийской сборной, проводившейся в 2514 году. Через месяц один из участников был отравлен. Потом погибли другие, а за этим умирали и зрители, и тренеры. И даже те, косвенно был связан, умерли. Кто совершил такое — кто МОГ совершить такое, неясно. Точнее, предельно ясно — кто-то с силой. Но зачем — вот это и было непонятным. Быть может, внести смуту? Они, можно сказать, стали неким двигателем, надеждой деревни. Когда этот квартет только пришёл в деревню, все их приняли радушно — а что, не впервой-таки беженцев принимать. Эта команда чудом выжила, а вместе они и добежали до островка безопасности — а впрочем, даже здесь, если приглядеться, можно найти неполадки. Но это будет позже. А пока что всё хорошо. Капитан этой сборной, Рбю, был наиболее разговорчивым из них. Он родился в таёжной деревне вдалеке от крупных городов. Поначалу туда они и бежали — но это было ненастолько очевидное место, чтобы его не хотелось проверять. Конечно же кто-то из «провинившихся» спрячется в месте своего рождения… Зато пустыни были именно таким местом. Эту идею предложил Щакин. В противоположность снегирю-Рбю с его ярким оперением, фигурист, научивший Ийлу и Фехру фигурному катанию, был спокойным и неторопливым. Ещё он был немного застенчив, но это компенсировалось этим самым спокойствием. Но по-настоящему счастливым здесь был Ляег — юноша с львиными ушами и сердцем. С рождения у него был врождённый порок — глухота, и поэтому он, долгое время живший в информационно-изолированном городе, не слышал ничего. Однако впоследствии при изменении ушей выяснилось, что поменялась и структура внутреннего уха. Он слышал мир и иногда по-детски, как не мог раньше, реагировал на происходящее вокруг него. Это был рыжеволосый лучик света, заставлявший даже Агниза улыбнуться. О, а Агниз — это был вечно хмурый снежный барс. Вообще, пошучивают (когда Агниз не слышит), что эта хмурость в лице передалась ему после смерти их друга Зейса в родном селе Рбю. Литов не лез во взаимоотношения команды. Какие там отношения были у их почившего друга, которого он не знал, лишь мельком видел в передаче, и у несчастной грозовой тучи-барса — это его не особо волновало.***
А тем временем его дом достроили. На новоселье ему от Карлина кое-что передал Трич: «Не бойся желаний своих». Сам человек-крыса не понял смысл того, что хотел этим сказать Карлин. Да и Литов не особо задумался над этим. Он, вроде, и не боялся мыслить свободно. А тут такая штука. Позже пригодится? Кстати, Трич был неплохим парнем. Он, конечно, ранее в жизни много обманывал и воровал — но ещё у него было три младших сиблинга-тройняшки. Трич хотел обеспечить их по максимуму, но бедность не позволяла улететь ввысь. Сначала у него погибла сестрёнка. От голода. А потом и один из братьев — но его уже пристрелили машины, когда тот случайно забрёл на место «стычки». А последнего своего родственника — родителям они оказались не нужны, да и видел их Трич в лицо в последний раз в тринадцать лет, он отправил на корабле. Его крысиные лапы и хвост позволили незаметно пробраться и положить в каюту ребёнка. Сам он был ну слишком большим, чтобы отправиться вместе с ним. Сейчас Трич просто смотрел на звёзды и надеялся, что хотя бы Иял выжил. Сюда он приехал как раз потому что небо ночью чистое — все звёзды видно.***
Одними из наиболее интересных рассказчиков стали Мейрос и Маиаль. Это были очень старые супруги, прошедшие весь дораскольный мир, а сейчас — укрывшиеся здесь от Алого происка. Абсолютно всех, кто был записан в красный документ, убивали. Но — только если находили. А их пока что не нашли. Так что пока что и у них всё было хорошо. Их история напомнила Литову о его родителях, которые не смогли укрыться от беспощадной лапы списка. Поэтому он надеялся ещё побороться за своё отнятое место под солнцем.***
В соседнем доме, до которого надо было идти через рощицу, жила Истра. Когда-то она была Честной Журналисткой галактики. Она всегда публиковала информацию из первых уст, и почти никогда не подавала её завуалированно. Литов не ожидал встретить её здесь. Скорее потому что Истра уже брала у него интервью уже дважды и намеревалась узнать о новом проекте, о котором было объявлено тогда ещё недавно, а не потому что в эту деревушку итак уже набежало много знаменитостей. А хотя, это дело было ожидаемо. — Литов, ты-то что здесь делаешь? — Да вот, от дел отстранили. А тут у меня старые друзья живут, Карлин и Эла. Поэтому сюда и прибежал. — Ха, да у нас тут сбор знаменитостей. Одна вон Сайн чего стоит! Да и вообще, живём скрытно, как преступники какие-то. Но приходится так. — Понимаю. Я тут уже почти со всеми пообщался-познакомился. А ты почему тут? — На вопросе Истра округлила глаза и заговорила шёпотом: «Пошли домой, расскажу». Дома у женщины было даже уютно. Вот только она закрыла окна и задвинула занавески перед рассказом. Да и говорила всё тем же тревожным шёпотом. — Всё я тебе рассказывать не буду. Я узнала о том, что проект, над которым работал в том числе и… Нет, этого говорить не буду, но да, кое-кто важный. Он был частью одного крупномасштабного конфликта, затрагивавшего и нас, и машинных людей. Одной из частей конфликта были как раз тот проект и новый, твой. Тебе же подкинули идею, так? — Литов положительно кивнул головой, вспомнив разговор с коллегой. Неужто он так ненавидел роботов-сентиентов? — А ещё в этот конфликт вмешивался и геноцид олимпийцев. Ты же уже знаешь историю нашего квартета, да? — Ответив «да», ученый-лось продолжил слушать. — Это было нужно, чтобы началась война, понимаешь? Я об этом узнала. И, кажется, об том знает кто-то, кто в силах уничтожить меня. Поэтому я сбежала сюда. — Уверяю, никто не узнает об этом разговоре, — сказал Литов и замолчал лишь на пару секунд. Как же страшно жить в этом мире. Ну почему Литов не улетел с Терры ещё до этого? — Ита, я понимаю твой страх. Но пока что у нас в этой деревне всё хорошо. — Эту присказку Литов начал использовать часто, что ему не очень нравилось. Но если этим можно было успокоить журналистку-лошадь, то он скажет это ещё раз. Хоть с Истрой они и общались три раза, два из которых по работе.***
Ещё двух жительниц деревни можно было описать, как людей обычных. Дели, девушка-змея с очками, просто жила и наслаждалась спокойной и ничем не примечательной жизнью. За её всего-навсего тридцать лет, все — проведённые здесь, в этом тихом местечке, ничего примечательного не происходило. Она любила читать книги, слушать музыку и иногда также заниматься другим абсолютно никому не вредящим занятием — курением. В сегодняшние дни лёгкие или язык можно спокойно заменить даже живя в такой глубинке, так что риску никто не поддавался. К тому же, курила Дели редко и не при самых младших членах этого общества. Тем, кто постарше, примерно её возраста, уже было объяснено, что так делать на самом деле не стоит. Вторая непримечательная жительница по имени Юуркин любила рисовать и была меланхоличной сама по себе. Если Дели слушала жизнерадостную музыку, то летучая мышь, которой этот вид в принципе подходил очень даже, слушала что-то печальное, дарившее безнадёгу и ощущение серой скатерти. Вот такая вот последняя малообщительная жительница. Она, тем не менее, присутствовала с детьми, когда Литов занимал их перед сном научным рассказом и не стеснялась задавать вопросы по теме.***
Именно такой круг общения будет окружать нашего учёного достаточно долгое время, чтобы считать семьёй. Скорее всего.***
А тем временем на территории, когда-то бывшей Германией, жил механический человек. Он мечтал много чего сделать своими руками. Создать себе сына, наконец. Звали этого человека Эгöф. Он был в некоторой степени гениален, но ещё он мог мечтать, чего не понимали его сожители. Однажды на свалке он нашел чертёж древнего самолёта, времён примерно дораскольных. Эгöф перечертил рисунок на чистую бумагу и начал искать запчасти для собираемой им машины. Пусть он понимал, что на ней нельзя будет взлететь выше Терры, но… Мечтать не вредно. Вредно не мечтать. Вот Эгöф собирает её. Это был самый обычный когда-то самолёт. В самые давние, дораскольные времена. Да и некоторое время после тоже был. А сейчас… А сейчас эта машина ушла в область преданий и баек, рассказываемых в этом райончике гаражей и ангаров. Здесь, где его собрали, он и вырос. Он был ребёнком почти всех, кто здесь жил. Лицензию на сбор человека дожидались тут долго. В итоге всё оформили задним числом, и вообще Эгöф был полулегальным жителем здесь. Документы были, а вроде и несколько липовые. Да и «не патриотом» своей родины он был. Да, в детстве, может быть, но уж не сейчас (и уж точно не после одной интересной истории, приключившейся с ним). Здесь такому уму не было места. И наверное даже не на Терре ему место было. А пока он собирал самый обычный для вас самолёт-«кукурузник», иногда прерывался на черчение чего-то ещё, а иногда выходил отдохнуть, правда, ненадолго. А ещё Эгöф мечтал собрать себе ребёнка. Чтобы тот помогал и просто чтоб когда-нибудь была душа родная. Уже там, на звёздах. Когда с этого старого шара в космосе он улетит. Или хотя бы из этого старого городка-ангара. Но это будет потом, а сейчас самолёт уже почти закончен. Осталось лишь проверить пару деталек и закрепить пару гаек, и тогда можно будет проверить его. Пока что всё хорошо.