Синие горы и изумрудные реки

      Каждый удар глухо отдавался в грудной клетке, но Ванцзи не пошевелился. Выпрямившись, он уже не чувствовал боли. Если сказать точнее, он настолько привык к ней, что, пожалуй, способен был пережить и еще сотню ударов. Но внезапно глухой стук в груди остановился. Последний из трехсот. Каждая мышца была напряжена до предела. Лань Чжань чувствовал, как намокли лоскуты рубашки на его спине. Привкус крови во рту вызывал тошноту. Где-то очень далеко и размыто звучал голос Лань Цижэня. Пещера Холодного Омута? Да, кажется, он это сказал.       Еще пару минут Лань Чжань стоял по струнке, наблюдая, как тени, которыми стали люди вокруг, расходятся в разные стороны. А затем все же согнулся, уперевшись руками в землю. Тяжелое дыхание резко вырвалось из груди, изо рта на пол закапала кровь. Боль накрыла, разрывала изнутри, сковывала снаружи. Покинутый всеми, сжигаемый болью – так, наверное, чувствовал себя Вэй Ин в последние минуты своей жизни.       Перед Лань Чжанем появился человек и протянул ему руки, предлагая помочь встать. Он поднял взгляд и увидел брата. Главу своего ордена. Сейчас все казались такими чужими. Собрав остатки сил, Лань Чжань вытер кровь с губ и спокойно встал, не принимая помощи. Заклинатель медленно сделал глубокий поклон главе своего ордена, развернулся и ушел.       – Ванцзи, – Лань Сичэнь смог только на выдохе произнести вслед. Бесконечно любя младшего брата, он, однако, не смог защитить его. Потому что не умел. Потому что раньше не требовалось. Он знал природу его сердца, но не знал, на что оно способно.       Позже Лань Сичэнь долго стоял у дверей комнаты брата, ожидая, когда ее покинет лекарь. Тишина, в которой происходило лечение, пугала и настораживала. Сначала вышел юноша с окровавленной одеждой и тазиком воды кроваво-красного цвета в руках, а следом за ним – лекарь. Тот тихо закрыл дверь комнаты. Увидев главу ордена, оба сделали глубокий поклон, лекарь проговорил:       – Я перевязал раны Хангуан-цзюня и дал ему обезболивающие и залечивающие снадобья. И еще зажег успокоительные благовония, чтобы он уснул.       Лань Сичэнь чуть кивнул на поклоны адептов и прошел в комнату, тихо прикрыв за собой дверь. Ванцзи лежал на животе, кровь немного проступала сквозь бинты. Ее запах, кажется, смешивался с запахом благовоний. Сам же заклинатель отвернул голову к окну.       Не спит. Лань Сичэнь понял это наверняка.       – Ванцзи, я... – Сичэнь начал тихо и мягко, но осекся. Что он мог сказать сейчас? Извиниться? Выразить сочувствие? Соболезнование? Какое слово вообще могло сейчас хоть что-то сделать.       Сичэнь вздохнул и склонил голову. Немного постояв у кровати, не зная, что ему делать, он отошел в сторону и сел за стол в позу для медитации. Тишина давила тяжестью, обволакивала, душила. Кажется, даже звуки дыхания двоих заглушала. Неизвестно, сколько времени прошло – минута или часы, – и Лань Сичэнь услышал голос брата.       Ванцзи говорил мало. С самого детства. Но Сичэнь узнал бы его голос из тысячи. В любое время, но не сейчас. Сдавленный, с хрипотцой, холодный, жесткий, если не сказать жестокий, чужой. Казалось, все это время Лань Ванцзи собирал силы лишь для того, чтобы сказать одно единственное слово. Сказать его так, чтобы нельзя было возразить, используя и тысячу слов.       – Уходи.       Сичэнь почувствовал, как сердце его куда-то упало. Но этого слова ему было достаточно. Он тихо встал и удалился, хотя каждый шаг ему давался с большим трудом.       По докладу лекаря Лань Цижэню и Лань Сичэню, Ванцзи смог бы отправиться в Пещеру Холодного Омута не раньше, чем через месяц. Услышав это, Сичэнь сжал кулаки под длинными рукавами, и Лань Цижень жестом отпустил лекаря. Ванцзи, его любимый племянник и ученик – конечно, он тоже тяжело переживает это.       "По-своему тяжело", – подумал Сичень.       Тут же на доклад явился следующий адепт, приветствуя главу ордена и старейшину почтительным поклоном.       – Хангуан-цзюнь отправился в Пещеру Холодного Омута.       Лань Сичэнь и Лань Цижэнь переглянулись, оба по-своему встревоженно. Лань Сичэнь отправился к брату.       Лань Чжань медленно, но твердо шагал в сторону пещеры, в руках он держал правила ордена, переписанные Вэй Усянем. Он смотрел прямо перед собой, словно никого не замечая. Ванцзи облачился в траурные одежды, в сочетании со смертельной бледностью его лица они делали его похожим на привидение. Лань Сичэнь заметил, что сквозь одежды проступило несколько пятнышек крови.       Он подошел к Ванцзи, тот встретил его холодным официальным поклоном, но даже не взглянул на него.       – Ванцзи, ты рано встал. Прошу тебя, отправляйся к себе.       – …       – Ванцзи?       – …       – Скажи что-нибудь? – пожалуй, впервые за всю жизнь Лань Сичэнь так отчаянно желал услышать от брата хоть одно слово.       Но Ванцзи продолжил идти, не проронив ни слова.       Спокойная, полная холодного достоинства поступь. Сичень буквально ощущал, насколько враждебно Ванцзи настроен к этому миру. Как сильно не доверяет он каждому человеку. Тот, кому он доверял более всего, умер, а вместе с ним, казалось, и все доверие Ванцзи, которое он мог кому-либо отдать. Даже он, Сичэнь, стал врагом.       Лань Сичень всегда угадывал чувства младшего брата. Однако, сейчас даже он не мог догадаться, какая ярость полыхала внутри Лань Ванцзи. И шел в Пещеру Холодного омута он уж точно не затем, чтобы в медитации пересмотреть свое отношение к Вэй Усяню. Ярость сводила его с ума. Он надеялся в медитации усмирить ее.       Лань Чжань не знал, сколько дней прошло, прежде чем ярость действительно начала понемногу отступать, а сознание - понемногу к нему возвращаться. Но первое, что он увидел, когда это произошло, – что перед ним лежит гуцинь Лань И. "Расспрос души".       Ванцзи долго не получал ответа. Он надеялся, что если будет играть дольше и упорнее, то получит ответ, но каждый день безуспешных попыток погружал его сердце во мрак, мир становился белее снега, словно все вокруг превращалось в один сплошной траур. Силы начали покидать его. Казалось, жизнь медленно утекает из тела. Однажды он просто не смог подняться с кровати.       – Я предупреждал, что Хангуан-цзюню еще рано отправляться в Пещеру Холодного Омута, – заключил лекарь в отчете перед Лань Сичэнем. – Его раны слишком серьезны. Организм ослаблен, если он будет так много двигаться, боюсь, силы к нему вернутся очень нескоро.       Лань Сичэнь кивнул. Он несколько раз навещал брата в Пещере и, приближаясь к ней и уходя от нее, слышал, как Ванцзи играет "Расспрос души". Лань Сичэнь как никто понимал, что дело не только в ранах. Душа Вэй Усяня – его родственная душа – не отзывалась.       Спустя еще несколько дней Лань Сичэнь, как и каждый день, постучав, зашел в комнату Ванцзи с завтраком. Тот все еще не мог подняться, лежа на животе, и, видимо, намеревался в очередной раз отказаться от завтрака – это было понятно по его безразличному взгляду.       – Ванцзи, доброе утро. Я сегодня не один, – Лань Сичэнь мягко устало улыбнулся. – А-Юань, не прячься, ты же помнишь Ванцзи?       Из-за спины Лань Сичэня выглянул А-Юань. Малыш держался за его одежды, явно побаиваясь незнакомых мест. На нем было клановое одеяние ордена Лань, волосы уложены в аккуратную прическу, не хватало лишь налобной ленты. В целом мальчика было почти не узнать. Он сильно похудел после болезни, но глазки горели все так же ярко. Увидев Лань Чжаня, он сразу подбежал к нему.       – Богач-гэгэ!       Лань Чжань осмотрел мальчика с ног до головы, не в силах сказать ни слова.       – А-Юань, не бегай, – Лань Сичень подошел ближе. – На самом деле это Хангуан-цзюнь.       А-Юань немного обдумал сложный для произношения титул, но, кажется, ему не сильно хотелось утруждать себя им.       – Богач-гэгэ, ты болеешь? – он коснулся ладошкой щеки Лань Чжаня, от чего тот вздрогнул и, кажется, напугал А-Юаня.       Лань Сичэнь был счастлив. Наконец его брат начал проявлять признаки жизни.       – Не бойся, А-Юань. У адептов ордена Лань, – на этих словах Лань Сичэнь как бы между прочим сделал особый акцент, отошел к столу и принялся не торопясь расставлять приборы, – нет причин бояться чего-либо, находясь в Облачных Глубинах. Хангуан-цзюнь немного приболел. Но он скоро поправится. И непременно покажет тебе здесь все. А пока давайте вместе позавтракаем?       А-Юань тут же послушно сел за стол. Хангуан–цзюнь поднялся, и, одевшись, присоединился к семье за завтраком.       – Ванцзи, я могу оставить А-Юаня на твое попечение? У меня запланировано много дел, – спросил Сичэнь. Лань Чжань же кивнул в ответ, не отрывая взгляда от А-Юаня.       – Ах да, и кое-что еще, – Сичэнь достал из одежд небольшую серебряную шкатулку и протянул Ванцзи. – Я подумал, что будет правильно, если это сделаешь ты, Ванцзи.       Лань Чжань взглянул на шкатулку и, впервые за долгое время, на брата. Приняв шкатулку из рук Сичэня, он открыл ее, уже зная, что там увидит. Налобная лента ордена Гусу Лань.       А-Юань уже уплетал завтрак, но, увидев шкатулку, инстинктивно понял, что происходит что-то по-взрослому важное.       – А-Юань, после завтрака Хангуан-цзюнь повяжет тебе налобную ленту, – мягко произнес Лань Сичэнь.       Глава ордена спокойным мягким голосом начал рассказывать малышу о значении ленты. Мальчик очень внимательно и серьезно его слушал. Лань Чжань же, сжимая шкатулку с лентой в руке, ощущал, как жизнь возвращается к нему. Вместе с осознанием того, что он чуть было не бросил А-Юаня без защиты. В конце концов, однажды он добьется того, чтобы душа Вэй Ина отозвалась ему. И он должен будет сказать, что малыш А-Юань в порядке. Однажды она отзовется.