Последний день настал, я всегда мечтала сбежать из этого места, а теперь… Я полюбила это все, я изменилась, и сегодня я сделаю все, чтобы никогда больше не пожалеть о сделанном.
— Фатима, — коридор в столовую был залит светом, она повернулась на мой голос, вокруг сновали девочки и мальчики, но они были погружены в свою болтовню. Мне было страшно, но хоть и в последний день, я должна сделать все для… Я не знаю для кого я это делаю, но чувствую, что просто обязана. — Я тебя чем-то обидела? — Она смотрела на меня все так же молча, мимо прошмыгнула Желочка, глянула как-то задумчиво, но не остановилась.
— А сама-то ты как думаешь? — её лицо потемнело от злости, я отпрянула.
— Я не знаю?
— Не знаешь? Да как ты вообще можешь общаться с такой, как Лилия, она — добрая, светлая девочка, а ты ей просто пользуешься.
— Это не так.
— Думаешь, я не знаю, думаешь, я не видела.
— Я… — комок застрял в горле, я с трудом выдавила. — Я изменилась.
— Не верю, — Фатима обиженно отвернулась.
— Я желаю ей только добра.
— И поэтому ты её против нас настроила?
— Ничего подобного.
— Даже слушать не желаю, — она зашагала прочь, а я побрела за ней, в столовую все равно хотелось.
— Последние завтраки самые вкусные, — Лиля оживленно поглощала яблочный пирог
— Да, — ковыряя вилкой, я попыталась придать себе энтузиазма.
— Помнишь об обещании помочь с планом? — я помнила, и любопытство гложило меня, поэтому я тут же встрепенулась.
— Я тебя слушаю.
— Вечером, — Лиля заговорщитски мне подмигнула. — Ты будешь должна придать моей кровати вид такой, что все бы решили, что я там сплю. И еще поддерживать эту идею до обеда следующего дня.
— Зачем это тебе?
— Ты же знаешь, что я не скажу. Ты ведь попытаешься меня остановить, но, — она выхватила откуда-то самодельный конверт, и, незаметно, ни для кого сунула мне его под кофту. — Как только ты окажешься у себя, дома, в безопасности, ты распакуешь этот конверт и все прочитанное после сразу сожжешь. На Костре будешь делать вид, что всё в порядке, не смей читать пока не покинешь лагерь, и поклянёшься мне сейчас, что ни слова никому не скажешь о том, что в письме говорится.
— Клянусь, — мне было жутко страшно, и внутренне я боялась давать такие обеты, но это был единственный выход из положения.
День тянулся неумолимо приближаясь к своему завершению. Лиля была веселее обычного. Я видела, как перед самым концертом, она говорила о чем-то с Фатимой, та выглядела серьёзной. Началось выступление, мне на нем не досталось роли, но увитые в сценке бумажными цветами фата и плащ были сделаны мною, и я даже гордилась этим. Наша вожатая была в роли ведущей, а я сидела как на иголках, даже шутки, причем довольно остроумные, поступающие от ребят, меня только раздражали. После этого Лиля попросилась у вожатой к себе прилечь, и, отговорившись усталостью, но заверив, что с ней все в порядке, а также пообещав, проснувшись обязательно прийти на Костёр, побрела к себе. Девочки из комнаты в это время уже похватали все тёплое, что у них было и побежали, чтобы ещё успеть пообщаться с мальчиками из старшего отряда, которые собирались разводить огонь. Лиля в темноте за углом протянула мне что-то мягкое на ощупь.
— Спрячь, потом высунешь так, будто я сплю, — в темноте блеснул шелк ее волос.
— Лиля?
— Прощай, — она горячо обняла меня, её щеки были влажными, — Помни, тебе нельзя сейчас плакать. Я ухожу, но там, где я окажусь я буду счастлива.
— Я живу на Виртушкино 10, город…
— Знаю
— Пиши, пожалуйста.
— Конечно, — это была ложь, но она меня успокоила и осчастливила, на те недолгие мгновения моего пребывания в этом месте. Я уложила все в комнате так, что не заметить, что кто-то спит, было невозможно, за день я распланировала все, поэтому никто не догадался после Костра, не сделали это и за завтраком, так как девочки точно были уверены в том, что она мылась еще рано утром за своей шторкой. И точно видели, как я перекрикиваюсь с ней из окна, вернее видели лишь меня, но я прекрасно играла свою роль. Конверт я спрятала в отдел чемодана, а вернее в боковой надрез ткани, искусно зашитый самой Лилей. Обнаружили пропажу только за обедом, часть детей тогда разъехались, никто не следил за посещением столовой, но строгий этап забирания детей прослеживался всеми, и когда черный джип подъехал к лагерю, я сразу почувствовала себя не на своём месте. Оттуда вышел мужчина средних лет с черными волосами и когтистыми пальцами. Пожелтевшие острые зубы, сверкавшие в оскале на его лице, меня пугали, но более всего ужасными были его глаза, зловещие, как дыхание самой тьмы. Отец Лили, я почему-то сразу все поняла, почуяв что-то неладное, посмотрел на меня. Я тут же съежилась под его взглядом, стала словно выцветшей.
Когда спустя время Лиля не была найдена, я оказалась с соседками на все более перерастающий в конфликт меж отцом Лили и персонал — скандал. Вернее кричал и размахивал руками он, а мы лишь могли посильнее съежиться на стульях. Но тут, видимо он заметил меня и, вцепившись своими желтыми пальцами в мои волосы, жестко потянул к себе.
— Говори дрянь, — первый удар, — где, моя, дочь, — словно ритмом прохаживался он по моим щекам. Я поняла, Лиля знала, что так и будет, знала, но все равно подставила меня. Боль предательства и удары заставили мое лицо пылать, на языке я почувствовала солоноватый привкус крови. Спустя только минуту его смогли оттащить от меня и повязать.
Опрос был долгим и утомительным, однако, я сидела, как на иголках, и только недавнее обстоятельство спасало меня, ведь я, теперь была не просто подозреваемой, но уже и жертвой, а следовательно, моя неустойчивость была воспринята охраной и воспитателями иначе. Спустя час, меня отпустили, тоже самое сделали и с остальными девочками. Был выдвинут поисковой отряд, начали прочёсывать лес и окрестные территории. На меня недоверчиво поглядывали одногруппники.
— Что ты сделала с Лилей? — это был голос девочки из танцевального кружка. Я поняла, сплетни достигли своей кульминации.
— О чем ты?
— Не прикидывайся, мы все знаем, это ты во всем виновата. Это ты с ней общалась в последнее время и это ты тогда всем говорила, почему Лили нет на Костре. Признавайся лучше…
— Прекратить! — громкий голос прервал её, успевшая образоваться толпа отступила. Фатима шла уверенным шагом ко мне. — Лиля и Женя подруги, поэтому не смейте даже думать о той мерзости, что ты выдумываешь, — она ткнула пальцем в грудь девочки и шепнула, повернувшись ко мне. — Я все знаю и прости, что сомневалась.
— Спасибо, — я благодарно кивнула ей.
***
— Забирали меня тогда с боем. Отца Лили буквально воротило от гнева, поэтому он вызвал подозрение у внутренних органов, мой папа сумел, засвидетельствовав свои показания, кое-как забрать меня. Я уезжала уже поздно вечером и лагерь жутко темнел вдали, воздух стал холоднее, осень, как ни крути.
— А что же было в письме?
— А вы внимательно слушайте. Но недостаточно, чтобы помнить о клятве данной мной.
— Но быть может…
— Я понимаю, вам интересно, но если из-за меня возобновят дело и её найдут…
— Ей отдадут права наследия на дом, в котором она жила, ей же вернут имя, и она спокойно сможет жить в стране.
— Но может она хочет остаться в том же положении. Ведь она не появилась даже спустя столько лет, нельзя просто так вмешаться в личную жизнь. Я рассказываю вам о девочке, которая сбежала от отца тирана, загремевшего в психушку, и я скажу вам, она последовала за своей любовью, это всё, что я могу раскрыть вам, простите, за то, что не смогу сказать большего.
— Кажется, я понимаю, вы правы, я напишу это не просто как сенсацию, а как художественную историю. Спасибо вам, вы так подробно все рассказываете.
— Я мечтаю иногда, что, прочтя эту историю она откликнется.
— Я могу придумать псевдонимы.
— Не стоит.
— Хорошо, тогда я оставлю там номер почты, где каждый, кто что-то знает о подобном случае, сможет написать мне, и как только я получу весть, я напишу вам.
— Спасибо! — её глаза были полны благодарности.
***
Ароматный чай был разлит по кружкам, весело смеялись дети, Филипп жарил свои фирменные блинчики, а кто-то где-то далеко плакал от нахлынувших воспоминаний, улыбаясь и набирая номер почты…
