Девочка, которой снился океан

Песчинки времени, величиной в десять лет, просочились сквозь вселенские песочные часы, оставив позади себя много изменений. Минхо даже не заметил, как быстро промелькнули эти года, казалось бы, всего лишь несколько месяцев прошло с того момента, как они, выжившие с материка, впервые ступили на благодатную землю Тихой Гавани, а на деле прошёл целый десяток определенно лучших годов в его жизни. Оседлав коня, он с высоты крутого холма наблюдал за простирающимися внизу зелёными просторами Долины, уходящей в бесконечную светло-голубую гладь океана, поверхность которого сливалась с нежными оттенками неба, из-за чего случался обман зрения и казалось, что вода и небеса стали одним целым. Невдалеке Ньют, Томас и ещё несколько парней-пастухов на лошадях с помощью кнутов и собак сгоняли в стадо овец, чтобы потом погнать их вниз, в Долину и в Гавань, ведь время выпасов уже подошло к концу и им следовало возвращаться. Но пока они занимались этим шумным делом, он мог преспокойно наблюдать за прекрасным пейзажем и не обращать на них абсолютно никакого внимания. — Ты скучаешь по маме?... Вороной конь под ним фыркал и недовольно вскидывал морду, желая избавиться от неудобной узды. Минхо положил ладонь на его гладкую шею, под которой то и дело надувались мышцы, легонько похлопал, успокаивая норовистое животное, а потом обернулся к тому, кто задал ему вопрос. Мальчик, – всего семи лет от роду, – отлично держался в седле, сохраняя осанку и спокойный, но в то же время печальный взгляд красивых карих глаз. Это был сын Минхо – его родной сын, как говорится, родная плоть и кровь. А в данном случае это выражение сыграло основную роль, так как благодаря горячей крови отца у паренька получился азиатский разрез глаз и общее строение лица. Но несмотря на крепкое телосложение, он был тоньше Минхо, изящнее его – и это, конечно, досталось ему от Кэрри, как и бледная, почти матовая кожа. — Естественно, скучаю, — просто ответил Минхо, — а ты как думал? — Я никак не думал, пап, — серьёзно сказал мальчик, — потому что ты не показываешь, что чувствуешь. Да, это скрытие собственных эмоций и переживаний уже вошло у него в привычку... Ведь выговариваться он мог только Кэрри, и при этом не чувствовал себя слабым или униженным. — Есть такое, но ты не обижайся на меня за это, — извиняющимся тоном произнёс Минхо. — Я понимаю, что тебе её не хватает, я тоже очень скучаю по ней, и хочу, чтобы ты... — ЭЙ, МИНХО, ЁН, ДАВАЙТЕ СЮДА, МЫ ВЫДВИГАЕМСЯ! — перебил его Томас, призывно махнув рукой. Минхо слабо улыбнулся. Всегда же этот Томас влезает когда не время! А потом кивнул сыну, показывая этим жестом следовать за ним, развернул коня и пустил его галопом вниз по склону. Мальчик и глазом не моргнув, последовал за ним, пришпоривая свою лошадь для пущей скорости. *** Бренда, разминая усталую спину и шею после длительной работы, вышла из помещения кухни, скинула с ног сандалии и босиком спустилась по ступенькам. По небу разливались всевозможные пастельные оттенки голубого, розового, алого и лилового. Краешек солнца уже скрылся за линией горизонта, оставив позади себя на небе кровавый след. Остров начинала окутывать приятная прохлада, сменившая изнурительный дневной зной, поэтому, когда Бренда спрыгнула с последней ступеньки на остывший песок, с её губ сорвался вздох наслаждения. В её руках были два бокала с охладительным цитрусовым напитком, который она намеревалась разделить со своей подругой. Но ту ещё нужно было найти. И всё же Бренда справилась с этой задачей, отыскав Кэрри на том месте, где она проводила свою тренировку три раза в неделю для взрослых и два раза в неделю для детей. Присев немного поодаль окруживших Кэрри учеников, она слушала как подруга давала наставления, смеялась, шутила и делала всё возможное, чтобы людям вокруг неё было комфортно находиться и они не чувствовали напряжения. А тренироваться у неё хотели многие, ведь не по наслышке знали о её недюжинных способностям. Глядя на спины учеников Кэрри, Бренда изумлялась вновь и вновь. Вот же! Кто бы мог подумать, что Арис будет учиться у Кэрри боевым искусствам! Но, наверное, на этот поступок его сподвигла Соня, которая сидела рядышком и смиренно выслушивала поправки Кэрри в свою сторону и сторону своего партнёра. Бренда вдруг поняла, что у Кэрри обучается вся их семья, не только родители, но и шестилетняя неугомонная дочь. Бренда усмехнулась своим мыслям. Девочка не была похожа характером ни на своего меланхоличного отца, ни на свою просто спокойную мать. Про таких как она говорят, что у них «шило в заднице». А вот на кого она похожа внешне, так это на своего дядю – Ньюта. Ох, Боже... Сказал бы Бренде кто лет десять назад, что Соня и Ньют родные брат и сестра – да она в жизнь бы не поверила. Но, времена меняются. Погрузившись в свои философские размышления, Бренда не заметила, как тренировка завершилась, ученики разбрелись по своим делам, а Кэрри, отряхивая от песка одежду, идёт ей навстречу. — Ва-а-ай! — воскликнула подходящая к ней девушка. — Надо же, кто обо мне позаботился! Очень мило с твоей стороны, Бренда, у меня сейчас такое ощущение, что гортань потрескается от недостатка воды. Годы идут, а манера общения Кэрри не меняется. И не поменяется, наверное, до самой старости, – такова её природа. Но внешние изменения время всё же принесло. У Бренды не хватило силы воли отрастить длинные волосы, и хотя теперь эта роскошь была позволительна, они по прежнему едва ли опускались ниже плеч. Зато Кэрри пустила шикарные белокурые локоны, волнами струящиеся вниз, почти до уровня бёдер. С возрастом её фигура приобрела более зрелый вид – шире стали бёдра, пышнее грудь, тоньше шея и выразительнее ключицы, но всю эту красоту она умудрялась держать в великолепном тонусе. Она сумела сохранить изумительную талию не взирая на то, что выносила под сердцем ребёнка, а потом произвела его на свет. И речи не могло идти о складках или обвисшей коже, Кэрри старательно заботилась о своем теле, с каждым годом становясь всё более совершенной и привлекательной. А глядя на неё многие девушки из Гавани и Долины преисполнялись мотивацией, хотя, не обходилось и без зависти. Особенно спешили к ней на тренировки те, кто пережил роды и желал вернуть себе свое прежнее тело. Каждой Кэрри помогла стать лучше прежнего и они щедро благодарили её за это. Основным её занятием были тренировки, но большую часть своего свободного времени она уделяла общеполезным делам, то помогая Фрайпану на кухне, то ребятам на винограднике, то Арту в его важных делах. Уже больше пяти лет прошло с того момента, как Винс пошёл в отставку, заявив, что отныне будет только спать, есть, рыбачить, охотиться, пить вино и наслаждаться остатком своих дней. Арта, конечно, немного подбила эта новость, но он быстро принял пост главы общины и с того момента ни разу не подвёл возложенные на него ожидания. Наклонившись к сидящей Бренде, Кэрри взяла у неё бокал и отхлебнула бодрящего напитка. — Пойдём может ко мне на веранду, — предложила она. — Да нет, к чёрту, давай садись, тут как раз никого нет, — отмахнулась Бренда, хватая подругу за руку и усаживая её возле себя. — Та ну куда на песооок! — завыла Кэрри. — Я только убрала его с одежды. — Не ной, а садись, — упрямо повторила Бренда и удовлетворённо улыбнулась, когда та бухнулась на песок рядом с ней. — Вот так-то лучше. — Издеваешься надо мной, — буркнула Кэрри, прикладываясь к бокалу. — Ой, заткнись, — поморщилась Бренда, тоже отпивая из своего бокала. — Лучше скажи, почему их так долго нет? Они обещали вернуться к сегодняшнему обеду, а уже темнеть начинает! — Это ты у меня-то спрашиваешь? — осведомилась Кэрри. — Откуда я знаю! Может какой-то форс-мажор произошел. — Ну да, — согласилась Бренда, — когда дело касается таких безмозглых животных как овцы, всё может быть. — Вот и я о том же, — ввернула Кэрри. — Но несколько бы они не задержались, я знаю, что с ними всё хорошо. — И за сыночка своего ты вообще не переживаешь? — усмехнулась Бренда. — Прекрати делать такое лицо, — огрызнулась Кэрри и бросила взгляд на береговую линию, вдоль которой раскинулись по обе стороны бунгало. Её дом стоял в отдалении, примерно в двухста шагах от того места, где сейчас она сидела с Брендой. Как все дома на острове, он был сделан из природных материалов, всего лишь одноэтажный, зато расползался вширь. Вокруг дома густо росли целые клумбы каких-то неизвестных растений, проросших там по воле великого садоводника – матушки природы. И трава зеленая, сочная, настоящая островная трава, немного напоминающая луги Глэйда, застилала все громадные наземные просторы, где не было песка. Даже среди прохладной зимы, трава никогда не бурела, а долгим ласковым летом ее зелень становилась только ярче. Дожди здесь шли тихие, спокойные, не ломали нежных ростков и побегов, снега никогда не бывало, а солнце грело как раз настолько, чтобы взлелеять, но не настолько, чтоб иссушить. За все десять лет, прожитые на острове, его жители всего несколько раз встречались с грозной непогодой, способной поломать привычный ход жизни, но все эти случаи имели счастливый исход. От бушевания океана их оберегали бухты и барьерный риф, извержение вулкана им не грозило – он потух больше пятиста лет назад. Так что это по всем параметрам была добрая, благодатная, принявшая первопоселенцев с материнской нежностью. За линией домов раскинулась чуть всхолмленная равнина, расчерченная, словно под линейку, виноградными плантациями. За волнистой линией холмов голубеет небо и на две тысячи километров вздымается гора, её очертания так правильны, так совершенны, что даже те, кто, как Кэрри, видит достаточно долго, изо дня в день, не устают ею любоваться. Юго-восточная её сторона усеяна тысячами белых пушистых комочков, и только вблизи можно разглядеть, что это овцы – те самые, за которыми отправились Минхо, Томас, Ньют, Галли и еще много других жителей острова. Их не было уже больше недели, но они ходили в такие сельхозэкспедиции уже больше пяти лет, так что никто не волновался. К тому же, сегодня вечером устраивался настоящий праздник, ведь сам Фрайпан обещал по возвращению угостить пельменями всех участников этой экспедиции. А пельмени это вам не хухры мухры! Это ручная работа, которая требует очень много сил и стараний, – настолько много, что сегодня, в общий выходной, к лепке пельменей подключились абсолютно все. Даже Арт и Хорхе, которого с возрастом мучали боли в суставах. — Слушай, Бренда, а как у тебя обстоят дела с Фрайпаном? — вдруг спросила Кэрри, отвлекаясь от своих мыслей. — А, — вырвалось у Бренды. Это "А" звучало каждый раз, когда Кэрри затрагивала подобную тему. — Ну, мы друзья. — Хватит меня этими сказочками кормить, — возмутилась Кэрри. — Я не слепая, я прекрасно вижу, что вы спите. Бренда недовольно поморщилась. — Всё-то ты подмечаешь, — сказала она. — Это все замечают, не только я, — пожала плечами Кэрри. — Брось, я же вижу как он на тебя смотрит. — В том-то и проблема! Ты видела как он на меня смотрит? Ты видела этот взгляд!? — воскликнула Бренда, а потом снизила тон, боясь, как бы её не услышали. — Он смотрит на меня так каждый раз когда я ухожу от него ночью, понимаешь? Он смотрит на меня так, словно хочет отношений! — А в чём, собственно, проблема? — изогнула правую бровь Кэрри. — Вы уже занимались сексом, так что можете смело вступать в отношения. Или ты не хочешь с ним семью? — Семью? — Бренду передёрнуло. — Я и не думаю про семью. Семья – это дети, это роды, это серьёзные отношения, это точно не для меня. — Ну так не рожай, — сказала Кэрри. — Кто тебе мешает быть в отношениях и не иметь детей? — А если Фрай хочет, чтобы я была матерью его детей? — допытывалась Бренда. — Я не Фрай, я знать не могу, — промолвила Кэрри, — но я думаю, что всё можно решить методом разговора. Говоря это, Кэрри основывалась на свой собственный опыт строения отношений с Минхо, из которого она сделала вывод, что человек познаётся в разговоре, и куда проще поговорить, чем месяцами или годами держать обиду. Она предпочитала подробно обсудить проблему и прийти к совместно приемлемому решению. Считая, что такой принцип есть единственно верным и здравым, она никогда от него не отступалась. Кэрри улыбнулась. Они с Минхо вдвоём перелопатили много литературы, чтобы преодолеть своё невежество по части физической любви. И оба благодарили небеса, что в ту пьяную ночь у них дальше телесных ласк ничто и никуда не ушло, они ведь были просто-напросто чудовищно невежественны! К счастью, всё было поправимо и уже через год они дословно знали «что», «к чему» и «зачем». Надо отдать должное Минхо, который ответственно подошёл к тому факту, что он у неё первый сексуальный партнёр, как и она у него, впринципе. Они долгое время жили вместе, хозяйничали в своём новом доме, готовили еду (Кэрри научила его готовить много вкусных блюд), общались, обнимались, целовались и, конечно же, спали в одной кровати, но это ничего не значило. Минхо старательно изучал все особенности женского организма и его реакцию на первый секс, ожидая Кэрри. И когда она почувствовала себя по-настоящему готовой к этому шагу, он тоже был ознакомлен со всем чуть ли не больше её самой, потому что в глубине души нервничал и волновался, в панической боязни причинить ей боль. Но всё прошло как нельзя лучше. Кэрри и Минхо сохранили о той ночи самые приятные и хорошие воспоминания, ведь это по-настоящему было прекрасно. А ещё через два года начало происходить нечто странное. За тот месяц, что Кэрри провела после недели, когда Минхо ни на час не отлучался из дому, она ни дня не чувствовала себя по-настоящему здоровой, – совсем не хотелось есть, то и дело невесть что творилось с желудком, она ходила сонная, вялая и никак не могла встряхнуться. Её тошнило не только по утрам, но целями днями. А ведь она привыкла всегда быть бодрой и свежей, и это невесть откуда взявшееся недомогание пугало её. Минхо не мог не заметить эти неприятные изменения в состоянии здоровья его любимой девушки. И тогда в голову впервые закралась та самая кошмарная мысль. А вдруг она беременна и все эти хвори лишь признак зарождения в ней нового организма? Эти мысли сводили её с ума на протяжении трёх дней, когда она наконец решилась пойти к Доку и рассказать ему о своих небезосновательных переживаниях. И тогда выяснилось: ребёнок будет. Идя обратно в Гавань после визита к Доку, который переселился в Долину подальше от морского шума, она постоянно думала. Ей ведь только двадцать, Минхо двадцать один, а ребёнок... Как он скажется на их жизни? Когда Кэрри рассказала обо всём Ньюту и Томасу (естественно им, они же её лучшие друзья), те возликовали и ничем не скрывали свой искренний восторг, до тех самых пор, пока, откинув свою радость, не увидели её озабоченное выражение лица. — Я не уверена, что смогу потянуть ребёнка сейчас... — тихо промолвила она, опускаясь на плетеное кресло. Парни переглянулись и сразу притихли. Волнения Кэрри были обоснованными, и это стоило обсудить. — Что именно ты имеешь в виду? — уточнил Ньют, присаживаясь в кресло напротив неё. — Вы с Минхо обеспечены жильем, продуктами и всем, что только может пригодиться современным людям для жизни. Материальная сторона не должна тебя волновать. — Она меня и не волнует, — сказала Кэрри, поднимая на них свои испуганные глаза. — У меня больное сердце, вдруг я передам своему ребенку это? Или ещё что похуже? Вдруг из-за своей матери он родится инвалидом и будет обречен страдать всю свою жизнь? А вдруг я сама не смогу его полюбить, даже если он родится здоровым, это же травмирует его... — Эй, эй, Кэрри! Ты себя накручиваешь! — остановил её Томас. — Мы не можем представить, что ты чувствуешь, но, пожалуйста, постарайся ради своего же блага не терять покой. — Ладно, — Кэрри выдохнула. — Я попытаюсь. — Отлично, — с улыбкой кивнул Ньют. — А теперь по порядку, Минхо в курсе? — Нет, конечно, — ответила Кэрри. — Он сегодня весь день с Винсом планирует экспедицию по обследованию северной стороны горы, поэтому я жду его к вечеру. — Получается, мы первые, кто узнал об этом? — глаза Томаса засверкали от неприкрытой гордости. Вот они – плюсы дружить с девушкой. Волей не волей становишься свидетелем самых волнующих событий в её жизни. — После Дока, да, — утвердительно кивнула Кэрри. — Что ж, это звучит как тост, — хлопнул себя по коленям Ньют, вставая с кресла и направляясь на кухню. — Тебе, Кэрри, пить алкоголь, увы, нельзя, а мы с Томми станем твоей негласной группой поддержки, поэтому принципиально сегодня будем пить только чай. — И вот всегда он так, — с поддельной горечью промолвил Томас. — Решает за меня. — Кто? Я, что ли? — отозвался Ньют с кухни, гремя на кухне посудой. Кинув на Кэрри лукавый взгляд, Томас подмигнул ей и прошептал: — Сейчас будет моё любимое... Он не ошибся, не прошло и минуты, как Ньют появился в дверном проёме с банкой, в которой были сушенные чайные травы, и возмущённым выражением лица. — Не я, вообще-то, затащил нас в Лабиринт, не я вытащил нас потом оттуда, и не я предложил идти пешком через пустыню, и, уж конечно, не я был инициатором своего заражения! Хоть его слова и были обидными, но не для Томаса, который прожил с ним бок о бок уже больше трёх лет. За это время они вместе прошли многое, в том числе и принятие собственной гомосексуальности, которое только на вид кажется простым. Конечно, было бы намного сложнее, если бы они оба не получили поддержку от своих близких, но несмотря на всеобщее одобрение, прошло немало времени прежде чем Ньют смог взять Томаса за руку и обнять, не стыдясь самого себя, а в особенности своих мыслей. Ведь, как объяснил им Старина Док, сексуальная ориентация это нечто врожденное, как цвет глаз, например, и уж точно не может быть психиатрическим отклонением. Томас полностью согласился с этим, приведя как аргумент научное исследование психиатра, доказывающее правдивость данного утверждения. А Ньют подумал, и решил, что его никогда не интересовали девушки и когда все рассуждали о том, какой должна быть их возлюбленная, он никак не мог представить себе какой-то определенный образ. Его воображение, как бы он не пытался обуздать, неизменно рисовало парня, но об этом он предпочитал молчать, боясь косых взглядов. Ньют думал, что его никто не поймёт и не примет таким. Что уж там говорить за чужих людей, когда он сам не мог принять себя таким, каким был изначально. Но Томас, тот самый Томас, который поразил Ньюта с первого его взгляда на него, помогал ему постепенно и неизменно. Они жили под одной крышей, постоянно разговаривали, узнавали друг друга лучше и тщательнее, чем у них получалось это делать в экстремальных условиях Лабиринта. Глядя на Ньюта, просыпаясь каждое утро с ним в одной постели, Томас не переставал дивиться тому, с кем наконец обрел свой извечный покой. Ему нравилось в Ньюте абсолютно всё, – его понимание, любовь, и даже обворожительный британский акцент. Ньют был для него единственным и неповторимым, и Томас был уверен, что для Ньюта он тоже всегда был на первом месте. Но всё просто чисто по-человечески не могло быть идеально. Ньют обладал нереально вспыльчивым характером, который очень часто превращал недомолвки в настоящие ссоры, и сейчас ситуация тоже начинала набирать обороты, Томас это чувствовал, поэтому собирался успокоить своего возлюбленного так, как делал это всегда. — Ты имеешь полное право злиться, радость моя, — со спокойной нежностью промолвил Томас, заключая Ньюта в объятия, — но у нас сегодня гостья, так что давай постараемся не травмировать её. — Травмировать вы меня не травмируете, но неприятно будет точно, — сказала Кэрри, вставая с кресла. — Вы ещё должны помочь мне разобраться в себе, поэтому не ссорьтесь, пожалуйста. Сказав это, Кэрри обняла их двоих и улыбнулась, нутром чувствуя исходящее от них тепло. Томас рассмеялся, обхватывая одной рукой подругу и вовлекая её в объятия, которые она своим вмешательством превратила в дружеские. — И как у вас это получается... — вздохнул Ньют, тоже приобнимая Кэрри. В тот день они втроем выпили больше десяти кружек чая, вместе пытаясь разобраться в том, что на самом деле хочет Кэрри. Освободившись после работы, Минхо не нашёл Кэрри дома, поэтому пошёл справиться у друзей, где бы она могла быть. Но спрашивать не пришлось, потому что Кэрри, выглядевшая более веселой, нежели сегодня утром, сидела в гостинной у парней и спокойно пила с ними чай. Зайдя в комнату, он замер на пороге, потому что как только троица заметила его, разговоры враз прекратились. Ему такой приём очень не понравился – он словно предвещал нечто ужасное. — Кто-нибудь объяснит мне, что происходит? — настороженно спросил он, осматривая по очереди Томаса, Ньюта и Кэрри, которые выглядели так, словно их застали врасплох. Хотя, по факту, так и было. — Можна я!.. Можно мне ему всё сказать?! — взвился со своего места Томас, подскакивая к Минхо с такими горящими глазами, что тому стало не по себе. — Даже не вздумай! — закричал на него Ньют. — Молчи, Томми! — Ну пожалуйста! Умоляю!... — Томаса так и подмывало первым сообщить Минхо эту новость. — Нет, не лезь, это не наше дело!!! — пытался вразумить его Ньют. — Как это не наше? — возмутился Томас и выпалил: — А кто им будет помогать с пеленками, думаешь Хорхе? В комнате снова повисла тишина и оглушительный хлопок, которым Ньют наградил себя по лбу, прозвучал как громовой раскат. Минхо замер в недвижении, а Томас даже испугался – он никогда не думал, что у его друга могут быть такие большие глаза. Одна Кэрри в этой ситуации сохраняла спокойствие. За сегодняшний день она пропустила через свою голову слишком много мыслей, и вряд ли что-то могло выбить её из колеи после осознания беременности. Поставив на стол пустую чашку с чаем, Кэрри улыбкой поблагодарила Ньюта за угощения и подошла к оцепеневшему Минхо. — Что это значит, Кэрри?... — растерянно спрашивал он. — То и значит, — изрекла она, беря его под руку и направляясь к выходу. — Пойдём домой, по дороге расскажу тебе подробности. — Нет, постой, — не выдержал Минхо, когда она вывела его из дома. — Давай поговорим! Скажи прямо, ты беременна? — Ну логично было бы предположить, что да, — кивнула Кэрри. — По-моему, ни в каком другом случае пеленки не требуются. — Тогда почему ты в первую очередь не рассказала обо всём мне? — вопрошал пораженный до глубины души Минхо. — Ты бы запутал меня своей реакцией, а мне нужно было самой разобраться в своих чувствах и понять, чего я на самом деле хочу, — пояснила Кэрри, глядя на него снизу вверх изумительными сияющими глазами. — И чего же ты хочешь? — с замиранием сердца спросил он. — Я хочу родить этого ребёнка, — решительно произнесла она, тоже ощущая, как ускорилось от волнения её сердцебиение. — Я тоже... — с готовностью отозвал Минхо. — Что "я тоже"? — изогнула правую бровь Кэрри. — Я так тебя люблю, что хочу рожать от тебя детей, — с чувством произнес Минхо, подхватывая Кэрри на руки. — Спешу тебя огорчить, мой дорогой, это уже диагноз! — рассмеялась Кэрри, обнимая его за шею. — Да плевать уже! — тоже засмеялся Минхо, кружа её в воздухе. — У нас будет ребёнок! Кэрри... Ты можешь поверить, что у нас будет ребёнок? — Очень даже могу, — ответила она. — Но я, честно говоря, думала, что ты будешь рыдать от радости, падать передо мной на колени и говорить, что ты самый счастливый человек на свете. — Я отложу все эти страсти до нашего прихода домой, если ты не возражаешь, — промолвил он, целуя Кэрри в щёку. — Не возражаю, — улыбнулась она. И на следующей неделе Кэрри отправилась сопровождать Минхо в исследовательскую экспедицию на другую, северо-восточную сторону острова. Восхождение на вершину горы прошло без приключений, если, конечно, жуткую усталость нельзя считать приключением. Перевалив через этот хребет, путешественники остановились. По громадной, густо заросшей лесом горе их дорога, прорубленная множеством мачете, взбиралась в глубь острова. Где-то ниже по дороге ревела и грохотала полноводная набухшая река, а прямо рядом с ними она низвергалась, пересекая намеченный путь, великолепным водопадом. Они прошли мимо отвесных скал и падающим вкось потоком, под влажно мерцающей аркой, причудливым сплетением воды, света и теней. Чем ниже с горы, тем становилось прохладней и в воздухе разливалась чудесная свежесть. Джунгли клонилось над дорогой, вставали вокруг них сплошной пугающей зеленой стеной. Древесных стволов было не разглядеть под тяжелым покровом густолистых лиан, они перекидывались с кроны на крону, тянулись нескончаемо, словно на лес была наброшена исполинская зеленая паутина. А по обе стороны от идущих исследователей, мелькала то бабочка, то изумительный цветок, а то и огромный паук, выглядевший как неподвижная ось в колесе паутины. Над головами постоянно летали и кричали разноцветные нарядные попугаи, уже много сотен лет не встречавшие никаких представителей рода людского. Исследователи прекратили свой путь на плоскогорьи, ведь оттуда открывался отличный вид, на лежащие внизу просторы и тянущийся за ним, насколько хватало глаз, спокойный океан. Тот головокружительный вид, Кэрри запомнила до конца своих дней, такое он оставил сильное впечатление. Но после этого её жизнь начала потихоньку входить в спокойное, неспешное русло, которое можно было бы назвать рутиной, если бы Кэрри сама не находила его привлекательным. Её юность и молодость прошли в отчаянной борьбе за выживание, поэтому она долгие года привыкала к обычной размеренной жизни. А пока привычка взяла своё, та героическая жизнь начала блекнуть, отходить куда-то на задний план, оставляя о себе в память шрамы и, конечно же, людей, которые во время всех её испытаний были рядом. К слову, остальные друзья Кэрри и Минхо, услышав, что те ждут ребёнка, наперебой стали их поздравлять, но далеко не все были осчастливлены этой новостью. Галли больше двух месяцев не было в Гавани, его полностью поглотила работа в Долине – стройка, выпаска овец, организовка строгальни и много других общественно-полезных дел, которыми только можно было там заниматься. За день он так выматывался, что сил у него оставалось только на то, чтобы доползти до своего гамака, где он моментально проваливался в здоровый сон. Освободившись на несколько дней от работы, Галли поспешил в Гавань. Главным образом для того, чтобы увидеть Кэрри, спросить как у неё дела, да и просто насладиться её обществом. Ведь он сам для себя решил, что будет до конца дней довольствоваться малым, и ни о чём больше не просить. Ему достаточно просто видеть её. Предварительно постучав, Галли вбежал по ступенькам в дом. Он всегда наведывался к Кэрри по утрам, но только уже ближе к обеду, чтобы не попадаться Минхо на глаза и вообще не встречаться с ним. Естественно, такое поведение можно было счесть низким и недостойным, но Галли никогда не переступал порога своих моральных принципов и даже в мысли не допускал чего-то подобного. В кухне Галли застал Кэрри за работой, она стояла около раковины и чистила помытые фрукты, лежащие в аккуратно сплетенной корзинке. — Кэрри, это я! — весело окликнул он её. Она круто обернулся, и после двух месяцев, что они не виделись, Галли сразу заметил её живот. — О, Господи!... — вырвалось у него. Радость в его глазах погасла, а лицо побагровело от нахлынувшей злости. У него хватало самообладания мириться с тем, что Минхо живет с Кэрри, обнимает её, просыпается с ней вместе по утрам, но, чёрт возьми... ребёнок! Она носит в себе его ребёнка! Раньше он приходил к Кэрри и эти визиты были чем-то, вроде глотка свежего воздуха, но сейчас, когда у неё с Минхо будет настоящая семья, ему в этом доме точно будут не рады. — Что случилось, Галли, тебе плохо? — взволновано спросила Кэрри, пробиваясь сквозь глухую пелену его горя. — Нет... Нет, нормально всё... — еле выдавил он из себя, и взглядом указал на то, что уже никак не могла скрыть одежда. — Ты... беременна? Как давно? — А-а-а, — уголки её губ дрогнули в улыбке, она нежно прикоснулась рукой к своему животу, — ты живота что ли так испугался? Галли промолчал. — По вычислениям Дока, ребёнку уже около пяти месяцев. Я очень поздно обратила внимание на такие явные признаки беременности, но, к счастью, это ни на что не повлияло, — объяснила Кэрри. — Понятно, — с трудом вымолвил Галли и быстро сообразил весьма неправдоподобную отмазку. — Слушай, я забыл кое о чём... Мне срочно надо спешить обратно. Сказав это, он пулей вылетел из дома, оставив Кэрри стоять на кухне в полнейшем недоумении. — Что это с ним? — вслух спросила она, саму себя. И, возможно, нашла бы ответ, если бы Галли занимал более почетное место в её мыслях. Но ей было невдомёк и она решила, что, быть может, действительно стряслось что-то срочное. Привычный почтительный страх въедается прочно, и это понимаешь только тогда, когда впервые пытаешься разорвать его многолетние путы. Оказалось, Галли просто не в силах ударить Минхо, да ещё и на глазах у рядом стоящего Арта. Поэтому, когда тот позвал его разделить с ними перекус, он лишь криво улыбнулся. — Извините, у меня другие планы. — Какой-то странный он, не находишь? — спросил Арт у Минхо, поглощая бутерброд. Минхо пристально следил за удаляющимся в неизвестном направлении Галли. Он сразу понял, почему тот так подавлен, но тему эту решил не развивать и просто замолчать. — Может магнитные бури? — отшутился он в тот раз. Вплоть до самого рождения ребёнка Кэрри и Минхо не могли определиться с именем. Поэтому во время ночных пиханий из-за которых Кэрри мучилась и не могла уснуть, Минхо клал руку на её значительно округлившийся живот и приговаривал: — Ну же, совёнок... Не делай маме больно, ладно? Маме нужно поспать, чтобы и ты, и она чувствовали себя хорошо... Совёнок мой, тебе не кажется, что пора отдохнуть? Когда Кэрри в первый раз поинтересовалась, почему именно "совёнок", Минхо только загадочно улыбнулся. Но на следующий день он показал Кэрри целый десяток фотографий с лупоглазыми совятами и она поняла, что для него это верх умильности. И тогда Кэрри удивленно смотрела на Минхо моргающими, опухшими от слез глазами. — Почему... твои слова действуют... Он успокоился. — Он всё-всё чувствует и понимает, — с улыбкой отвечал Минхо, нежно целуя жену в лоб. — И если ты будешь с ним побольше общаться, он станет отвечать, вот увидишь. — Отвечать? — непонимающе переспросила Кэрри, уставившись на свой живот. — Конечно, — кивнул Минхо. — Вот смотри. Он ласково погладил Кэрри по животу и сказал: — Эй, совёнок... А ну, отзовись! Маме кажется, будто ты так не умеешь... Удивишь её? И словно уразумев смысл сказанных Минхо слов, ребёнок пошевельнулся и легонько толкнул ножкой как раз там, где лежала его рука. — Да как ты это делаешь?... — изумленно воскликнула Кэрри, переводя взгляд с мужа на свой живот, и обратно. — Это не я, — улыбнулся Минхо. — Это всё наш совёнок. Вообщем, беременность Кэрри за исключением лёгкого токсикоза и недолгой болезни протекала мирно и тихо. Девушка большую часть времени проводила на свежем морском воздухе, питалась вкусными и полезными продуктами и проживала жизнь в своё удовольствие. А потом ей трудно стало ездить верхом. Старина Док был просто неоценим в данной ситуации. Он превосходно шил и вышивал, — ни тому, ни другому Кэрри не имела никакого желания обучаться до появления ребёнка, — и вот он мозолистыми искусными руками, колдует над крохотной иголочкой и тонкой, нежной тканью. Он обучил её мастерству вязания, поэтому она днями сидела дома или на веранде, мастеря вещички для того, кто вот-вот должен был родится. Вечера она проводила в шумной компании друзей. Но бывали дни когда компании разделялись, и парни шли бродить по берегу шумной гурьбой, а девушки устраивали себе тихий, приятный вечер, сопровождаемый задушевными разговорами и вкуснейшей едой. И если раньше между ними существовали какие-то свои недомолвки, то они непременно стерлись в первый год поселения в Тихой Гавани. Теперь Соня с Брендой, сидя рядышком, обсуждали с каким мясом лучше лепить пельмени, а красавица Харриет жаловалась Кэрри на то, как трудно в наше время найти себе хорошую девушку. — Ты понимаешь, — всхлипывала она, похлебывая крепкий алкогольный напиток, — я познакомилась с одной девушкой, имя её называть не буду, мы с ней общались, общались... И я подумала, вот она, женщина моей мечты!... Но нет. Вскоре она сообщила мне, что всё-таки любит мужчин... — Понять я тебя, Харри, прости, не могу, но вот вообразить твоё потрясение сумею, — отвечала Кэрри, поглаживая свой упругий живот. Харриет увидела этот её жест и заныла на новый лад. — Я может тоже ребёнка хочу, как и ты!... Но, чёрт возьми, связываться с этими мерзкими мужчинами... Б-р-р-р.... Не дай Бог. Кстати... Вопрос к Богу... Зачем он их вообще создал, етить твою налево! ... — Харри! — прикрикнула на неё Кэрри. — Кто вбил тебе в голову, что абсолютно все мужчины не достойны уважения? По крайней мере, в моем близком окружении таких никогда не было. А вот девушка была. — Ну и кто же? — с недоверием спросила Харриет, прикладываясь к банке с алкоголем. — Тереза! — торжествующе улыбнулась Кэрри. — А вот про эту даму изволь не вспоминать, — попросила Бренда. — Меня до сих пор воспоминания о ней в кошмарах мучают. — Ой, да не прибедняйся ты! — рассмеялась Соня, по-дружески хлопая Бренду по плечу. — Прибедняюсь я, конечно, — хмыкнула Бренда. И по-любому идиллию этого сугубо женского вечера как всегда нарушал Минхо своим появлением. Видите ли, он не мог спокойно гулять, когда не знал, в порядке ли его девушка, не нужно ли ей чего-нибудь. В такие минуты Харриет брала ситуацию в свои крепкие женские руки и спровадживала Минхо обратно со словами: — Отставить панику, папаша! Дама в комфорте и безопасности, а если уж ей что-то понадобится, мы своими силами как-нибудь ей угодим... Ну чего встал, иди давай! Шагом марш! Минхо бросал беспомощный взгляд на Кэрри, а та лишь улыбалась и, приподнимая бокал апельсинового фреша, говорила: — Тебе представилась прекрасная возможность отдохнуть от меня, дорогой мой! Не упусти её, ладно? — Как скажешь, — пожимал плечами Минхо, и разворачивался было уходить, но потом снова возвращался, говоря: — Но если вдруг ты захочешь спать или... — Я сказала, брысь отсюда! — вскричала Харриет, порядком раздраженная тем, что какая-то наглая особь мужского пола отвлекает её от времяпровождения с замечательными девушками. А потом наступил тот момент, которого Кэрри страшилась больше всего на свете – роды. Она начиталась в медицинских пособниках о последствиях родов и они долгое время приходили к ней в кошмарах, но дела это не изменило. А оно было так. Одним прекрасным апрельским утром Минхо, Томас и Ньют, разложив карты на кухне в доме Кэрри и Минхо, чертили новые расположения лесов, гор, равнин и озёр. Ньют заварил всем троим вкуснейший чай из сушеных трав и они вместе, тихонько переговариваясь и посмеивались, как в прежние времена, приступили к работе, готовый результат которой Винс попросил предоставить их на следующей неделе. В хорошей компании всегда работается легко и весело, а если к хорошей компании прибавляется хороший чай, то можно считать, что жизнь удалась. Но это утро должно было стать самым переломным моментом в жизни всех троих и они поняли это, когда на пороге кухни появилась испуганная расстрепаная Кэрри с безумными глазами. — Что такое? — сразу спросил Минхо, в миг откладывая карандаш и линейку. — Кажется, началось!.. — порывисто выдохнула Кэрри и скривилась от боли, хватаясь за живот. — Как началось?! — запаниковал Ньют. — Док же сказал, что день родов примерно на начало мая запланирован! — А сейчас уже середина апреля, — сказал Томас. — Либо он просчитался, либо роды сместились. — Что делать-то теперь будем? — вопрошал Ньют таким тоном, как будто это из него младенец наружу проситься. — Надо нести Кэрри в долину, к Доку, — решительно сказал Минхо. — Ну уж нет, до туда я не дотерплю! — покачала головой Кэрри, сжимаясь в клубок. — Если ты, конечно, не хочешь принять своего ребенка где-нибудь под пальмой, то я настаиваю на том, чтобы остаться дома! Минхо устремил просительный взгляд на Томаса и Ньюта. И хотя эти двое выглядели так, словно готовы были в один момент рвануть с места куда подальше, в ответ на взгляд Минхо они лишь согласно кивнули. Оба усмотрели в широко раскрытых глазах Кэрри безмерный испуг. — Командуй, кэп, — обреченно вздохнул Ньют, который понял, что из этой ситуации его психика выйдет разбитой вдребезги. Одарив друзей благодарным взглядом, Минхо указал на стол: — Расчистите его, надо положить туда Кэрри. Пока Ньют составлял на столешницу чашки и аккуратно складывал карты, Минхо отдавал поручения Томасу: — Там в кладовке лежит мягкий ватный матрац, положи его на стол, ей должно быть мягко и не больно. — Больно мне будет в любом случае, независимо от матраца, я уже это чувствую... — протянула Кэрри, скручиваясь от боли. — Держись, моя умница, только держись, — ласково приговаривал Минхо, поддерживая Кэрри и в следующее мгновение кричал замешкавшемуся в кладовой Томасу: — ГДЕ ТЕБЯ ЧЕРТИ НОСЯТ, А?! Томас вывалился из кладовой со скрученным в трубочку тяжелым матрацом, споткнулся об него, чуть не разбил нос о деревянный порог, но тут ему на помощь пришел Ньют. Он быстро вынял матрац из рук своего парня и разложил его на столе. Потом Ньют с Минхо общими усилиями уложили девушку на стол, но при этом ненарочно задели какое-то чрезвычайно больное место. — А-а-а!! — закричала она, зажмурившись от резкой боли в пояснице. — А-А-А!! — заорал Ньют, для которого главным страхом было причинить подруге боль. — А-АА-АА!!! — вторил Ньюту ещё не поднявшийся с пола Томас просто за компанию. — Отставить ор! — крикнул Минхо, тщетно пытаясь сохранять спокойствие. Ему в голову пришла мысль, что роды только начались, а они все уже сошли с ума от одного страха. — Вот именно, я вообще-то тут рожаю! — присоединилась к мужу Кэрри. У Томаса наконец-то получилось встать с пола и теперь он стоял рядом с Ньютом у стола, напротив Минхо. — Рассказывай мне, что нужно делать, — потребовал Минхо, обращаясь к Томасу. — Думаешь, я знаю?! — изумился тот. — А у кого из нас медицинское образование? — в лоб зарядил Минхо. — Медицинское образование тут не причём, в ПОРОК'е нас не обучали принимать роды, но я помню как до того работал на ферме и там мне рассказывали, что следует делать с коровами и лошадьми, — вдруг сказал Томас. — Ты хочешь сказать, что между мной и коровой нет разницы?? — яростно вопрошала Кэрри. — Когда дело касается родов, разница действительно небольшая, поэтому я прошу Минхо довериться мне и сделать всё самому, — отважился сказать Томас. — Подожди, Томми, ты в этом уверен? Это же громадная ответственность! — пытался вразумить парня Ньют. Слова Ньюта перебил резкий крик Кэрри. Она изогнулась в спине, её лицо скривила боль от сокращения внутренних мышц. — Если не я, то кто, — ответил Томас. — У меня в этом деле есть хоть какая-то база, в отличие от вас двоих. — Да, я согласна! — выдавила Кэрри, справляясь с схватками. — Пусть Томми поможет мне, только поскорее, пожалуйста, поскорее!! — Так тому и быть, — кивнул Минхо. — Томас, делай, что нужное, а мы с Ньютом будем на подстраховке. Кэрри повезло, роды у неё были интенсивными и не продолжительными. Хватило тридцати минут, – две-три сильнейших схватки, разом отошли воды, и не успел Старина Док прибежать из Долины в Гавань по просьбе соседей, услышавших крики, как Томас сам принял новорожденного младенца. Кэрри даже оглянуться не успела, так быстро закончилось это испытание. Она четко помнила, как её с двух сторон держали за руки Ньют и Минхо и как искривлялись лица, когда она впивалась острыми ногтями в их ладони во время схваток. Она помнила, как Томас кричал ей глубоко вдохнуть и давить воздух не внутрь живота, а вниз. А потом Минхо кричал на Томаса, потому что видел как сильно старается Кэрри следовать инструкциям своего акушера. А потом Томас кричал Минхо, что не хотел кричать на Кэрри, просто ему надо её перекричать, чтобы она его услышала. Она помнила, как Ньют гладил её по голове, как приговаривал что-то ласковое и успокоительное для облегчения её страданий. А потом всё вдруг закончилось и она услышала детский визг. Фрайпан принёс вёдра тёплой воды, чтобы обмыть ребёнка. После всех завершающих процедур, включая роды плаценты и отрезание пуповины, Минхо отнёс уставшую Кэрри в спальню и устроил её поудобнее на подушках, а сам вернулся на кухню, где Ньют растирал младенца. — Материнское чутьё всё-таки прочнее стали, — промолвил Минхо с бесконечной нежностью и осторожностью беря ребенка на руки. — Ты про что? — спросил у него Ньют. — Кэрри сразу сказала мне, что будет мальчик и она не ошиблась, — ответил Минхо, покачивая сына на руках и направляясь в спальню, чтобы передать его матери. Ньют и Томас, переглянувшись, поплелись следом. — Ты уже решила, как назовёшь его? — спросил Ньют, казалось, малыш сразу его очаровал. Кэрри смотрела, как он стоит с её сыном на руках пока Минхо помогает ей лечь поудобнее, и в душе радовалась. — Мы хотели назвать его Ён, — сказала она. — Странное имя, — честно прокомментировал Томас. — Что вам вздумалось? Или это связно с чем-то важным, а я не в курсе? — Никаких скрытых смыслов в этом имени нет, просто это имя будет только его имя и ничье больше, — объяснил Минхо, подтыкая Кэрри одеяло. — Вот-вот, я терпеть не могу, когда дедов и внуков зовут одинаково, — присоединилась Кэрри. — И Ёна мы назовём Ёном просто потому что нам понравилось это имя. — Ну что ж, славное имя, — в конце концов согласился Томас. — Да, очень... И он сам славный, — присоединился Ньют. — Похож на тебя, Кэрри. — Особенно разрезом глаз, — хохотнул из-за его спины Томас. — Слышь, ты меня сегодня уже достал, — зашипел на него Ньют. — Изыди! А-ну, кыш, я тебе сказал! — Ладно, всё, всё, — быстро ретировался Томас. Пришедшему Старине Доку, чтобы засвидетельствовать, что и мать, и ребёнок находятся в полном порядке, пришлось переступить через лежащее на входе в дом тело Ариса. Дело было в том, что он, как и все остальные пришёл вместе с Фрайпаном на крики Кэрри, но зайдя внутрь и узрев чтó там происходит своими глазами, он не выдержал и упал в обморок. А когда пришёл в сознание, то увидел Томаса у рукомойника, смывающего остатки крови с рук и говорившего Минхо: — Я перевязывал Кэрри в ту ночь, с тобой в Лабиринте, но никогда не думал, что буду помогать ей родить вашего ребенка. — А я в ту ночь не мог даже представить, что у нас будет ребёнок, — усмехнулся Минхо. — Я думал, что там проведу остаток своей жизни. — Эй, вы!.. — слабо позвал Арис, приподнимаясь на локтях. — Всё?... Уже всё закончилось? — Безусловно, — слащаво улыбнулся Минхо. — Тогда что это там красное... На полу лежит? — осведомился Арис. — Ах, это... — театрально вздохнул Минхо. — Так это пуповина. — Пуповина? — переспросил Арис. — Да, пуповина, она самая, — подтвердил Минхо, не снимая с лица улыбки. — Понятно, — сказал Арис и бухнулся обратно в обморок. Минхо специально закрыл дверь в их спальню, чтобы она могла отдохнуть. Кэрри медленно перевернулась на бок и взглянула на лежащего рядом младенца. Каким же очаровательным он всё-таки родился! Длиненнький, но складный, безупречной формы голова с хохолком тёмных волос и тёмные, почти черные глаза. Кэрри знала, что цвет его глаз никогда не изменится, да и к чему бы им меняться, ведь это глаза Минхо – от оттенка до практически идентичного разреза. Малыш крепко спал, укрытый мягким пушистым одеялом, а Кэрри смотрела на его сомкнутые веки в черных ресницах, на пушистые брови, на крохотные щёки и чувствовала, что любит его сильной, пронзительной до боли любовью. Сын – этого довольно, больше у неё детей не будет. Она не сможет расточать свою любовь на кого-то ещё, и будет всецело отдавать её ему. В комнату тихо вошёл Минхо и прилег на другую сторону кровати, покрывая своей ладонью руку Кэрри. — Они все ушли? — шёпотом спросила она. — Да, — кивнул Минхо, и сказал, тоже шёпотом, — я убрался в кухне, и выпроводил всех. Ты чего-нибудь хочешь? — Нет, ничего... Кэрри подвинулась на подушке, уложила ребёнка на руке поудобнее и ей стало лучше видно его точеное личико. — Маленький мой... — прошептала она, наклоняясь к нему, и нежно, почти невесомо, целуя его в лоб. Они никому его не отдадут! Их сын не останется без родительской любви и внимания, он будет помнить их, любить в ответ, ведь родитель – позиция дающая, а ребёнок – получающая. И никакой ПОРОК не сможет отнять его у них для своих зверский опытов. Чудесно, правда? С появлением нового члена семьи, в спальне Кэрри и Минхо появилась также красивая деревянная колыбельная, которая негласно стала сосредоточением всех ночных подъемов. Сон Кэрри такой крепкий, что хоть гарматой гати, – не услышит. Но Минхо просыпается от каждого шороха. Однажды ночью он, услышав, что ребёнок только начинает хныкать, вскочил на ноги и выбежал с ним на улицу, думая укачать его и успокоить, пока Кэрри не встала. Но малыш только сильнее расплакался, не ощутив рядом с собой маму, и успокоился только когда она проснулась и накормила его. В их семье с самого начала все домашние обязанности делились пополам. Если Кэрри готовит, то Минхо моет посуду. Если он стирает, то она потом развешивает белье сушиться. Также было и с ребёнком, но если у Кэрри не сразу получалось кормить его, то Минхо со своей задачей справлялся на отлично. — И где же ты так пеленать научился? — спрашивала она, отдавая сына в руки Минхо после утренней кормежки. — Лучшая школа – это Глэйд, сама знаешь, — ответил он. — Не слышала, чтобы в Глэйде были младенцы, — лукаво зыркнула на мужа Кэрри, поправляя на груди халат. — Там было пять десятков парней, которые ничего не помнили и ничего не умели. Плюс, они были мне чужими, — пояснил Минхо, ловко управляясь с пеленками. — А с нашим самураем я как-нибудь справлюсь. Кэрри усмехнулась. Она знала, что слово "самурай", также, как и его значение, Минхо подглядел в книгах по боевым искусствам, которые она читала и перечитывала на досуге. Минхо льстило, что эти храбрые и смелые воины средневековья были с ним одной крови. Но ещё больше ему нравилось то, что когда он сообщил об этом Кэрри, она без всякой усмешки сказала: "За твои поступки тебя бы непременно посвятили в самураи". После её слов он целый вечер ходил, держа горделивую осанку. Руки Кэрри вернулись к груди и девушка болезненно поморщилась. — Наш самурай слишком быстро насыщается... У меня полным полно молока, а он почти не бывает голоден, — пожаловалась Кэрри, косясь взглядом на свои тяжелые груди. — Тогда завтра вечером придется отцеживать, — бесстрастно произнес Минхо, перенося сладко спящего малыша в его уютную кроватку. — Снова? — плаксиво скривилась Кэрри. — Я думала мне больше не нужно будет терпеть эту жуткую боль. — Дорогая, у тебя в грудях слишком много молока и если его не сцедить оно застоится, поднимется высокая температура, а потом у тебя может начаться мастопатия, — терпеливо объяснил Минхо. За всё время существования ребёнка, включая все девять месяцев беременности, Минхо научился воистину ангельскому терпению. Несмотря на свой пылкий нрав он безропотно сносил все капризы Кэрри, даже когда они переходили грань. Он осознавал, что на неё ложится главная боль и главное испытание – выносить, а потом родить ребёнка. И он отлично понимал, что его обязанность – поддерживать свою жену в любых обстоятельствах. Даже когда она очень злая и готова убить его за молочно-банановый коктейль. А потом ему стало ясно, что чем спокойнее он был во время её срывов, тем быстрее успокаивалась она сама. Минхо всегда жалел и сочувствовал Кэрри когда её тошнило из-за токсикоза. Благодаря его заботе под их кроватью на несколько месяцев поселился медный таз и если Кэрри становилось плохо, ей даже не приходилось вставать с кровати. Когда сильные рвотные позывы выворачивали Кэрри наизнанку, Минхо всегда был рядом и отлучался за сорбентом только когда её попускало. Свою жену Минхо ставил выше всего на свете, поэтому когда ей было плохо или просто тревожно он оставался дома и не отходил от неё не на шаг. Кэрри никогда не была ему в тягость. Естественно, случались моменты когда Минхо жизненно необходимо было уйти вдаль к собственным мыслям, но делал он это с предупреждением и Кэрри не препятствовала этому. Она понимала, что Минхо и без того уделяет ей всё своё свободное время, а ведь ему тоже иногда хочется побыть одному. Кэрри ничего не ответила. Минхо отвёл взгляд от спящего сына и взглянул на жену. Та стремительно развернулась к нему спиной. Минхо сразу понял в чем дело. Кэрри всегда делала так, когда вот-вот собиралась заплакать. Он отошёл от кроватки ребёнка и, подойдя к ней сзади, наклонился и нежно обнял её. — Ну чего ты так расстроилась, радость моя? — ласково спросил он, убирая волосы в сторону и целуя её шею. — Не тебе опять испытывать эту боль, — выдержанно проговорила Кэрри, нервно сжимая пальцами верхнюю губу. — Я понимаю, принцесса ты моя. Но куда больнее тебе будет когда молоко начнет сгорать изнутри и тогда, увы, я помочь ничем не смогу. А завтра сделаю всё, что будет в моих силах, уж поверь. Кэрри повернулась к нему и выжидающе посмотрела снизу вверх, в надежде, что Минхо сам догадается, что её срочно нужно поцеловать. Минхо улыбнулся в ответ на её требовательный взгляд и сжав теплыми руками щеки, по-детски чмокнул в лоб. Но Кэрри это не устроило, ибо расчитывала она отнюдь не на такой невинный поцелуй. Когда Минхо с прежней улыбкой выровнялся, Кэрри схватила его за воротник и с силой опустила на уровень своего лица. — Ты, небось, забыл, что я и так делать умею, — ухмыльнулась она, крепко целуя Минхо в губы. В первые мгновения он растерялся, как всегда в таких ситуациях, а потом на его лице расцвело предовольное выражение. Минхо нравилось когда Кэрри так с ним обращалась и чаще всего он без сожаления отдавался в её абсолютную власть, но бывали случаи, когда исход был совсем иным... После таких случаев им обоим крайне удовлетворенным удавалось уснуть только под утро. Но в этот раз Минхо совладал с собой и с трудом отстранился от своей до жути соблазнительной принцессы. — Ён только-только уснул, не думаю, что сейчас стоит... — Эй, забудь! — одернула его Кэрри, не больно хлопая по губам ладонью. — Я просто хочу тебя раздразнить до предела, чтобы ты весь день думал только обо мне. — Так нельзя делать, — осуждающе покачал головой Минхо. Он и вправду чувствовал, как неприятно топорщатся штаны в ширинке. Кэрри самодовольно усмехнулась и ещё раз притянула мужа к себе, чтобы поцеловать прежде, чем он отправится в экспедицию на два дня. — Это тебе напоследок, — прошептала она, зная, что его возбуждает одно звучание её шепота в промежутке между длительными глубокими поцелуями... *** — Ну, короче говоря, ваши отношения только в ваших руках, — подытожила Кэрри, допивая до дна цитрусовую воду. — Тебе легко говорить, — фыркнула Бренда. — Ты без проблем проявляешь свою любовь, а я даже не знаю как описать её словами, потому что мне в детстве никогда не показывали как это делается. — Никто же не говорит тебе, что твой язык любви должен быть таким же очевидным, как у всех остальных людей! — сказала Кэрри. — Если ты сама ещё не научилась говорить на нём, то может всё же спросишь у Фрайпана? Я почему-то уверена, что за десять лет он изучил тебя лучше тебя самой, и если тебе интересно, то ты можешь поговорить с ним об этом. — Но только не сегодня! Сегодня только я, пельмени и прекрасный вечер! — сказав это, Бренда откинулась на песок с блаженным лицом. — Понимаю! — выдохнула Кэрри и упала на песок рядом с подругой. На остров опускалась ночная прохлада и Кэрри начала зябнуть, поэтому встала с песка, и, предупредив Бренду, что скоро вернется, направилась к своему дому, чтобы взять там какой-нибудь кардиган на вечер. Выходя из дома, она услышала ржание коней где-то вдалеке. Это возвращаются домой её муж и сын, два человека, которым навеки принадлежит её сердце. Конечно, если не брать в расчёт того, кто неустанно наблюдает за ней с небес. Да, того самого носителя фамилии, которая вобрала в себя чрезвычайно сложно сочетаемые звуки. Кэрри подняла глаза на тускнеющее, бледно-голубое небо, в котором уже зажигались первые звезды. Много же воды утекло с тех пор, когда она – босая шестнадцатилетняя девчонка бежала полями Глэйда... И всё же, это место навсегда останется с ней. С ними всеми. Да, с ними всеми. Пока будут живы глэйдеры, будет жив Глэйд, а потом, после того, как они уйдут в другой мир, о них будут складывать рассказы, которые по истечению времени превратятся в легенды. А легенды, как всем известно, существует вне веков, так что вечная жизнь обеспечена им даже на Земле. Идя к своему дому, Кэрри приостановилась около мемориального камня, по прежнему занимающего своё почетное место в середине пляжа. Однажды эти имена, высеченные разными руками сотрутся совсем под действием воды, ветра и песка. Не станет и нас, людей, которые скорбят по давно ушедшим мертвым. Меня тоже не станет. Кто тогда будет о нас помнить? Она улыбнулась. Найдутся люди. Обязательно найдутся те, кто вспомнят о последних людях, пробивших себе путь для более менее нормальной стабильной жизни. А также будут те, кто не забудет и славную шестерку выживших глэйдеров, единственных, кто преодолел Лабиринт, путь через Жаровню, побывал в Последнем городе, пересек океан и в конце концов остался в живых. Такое не забывается.