Лисьи повадки

— Ладно, ладно, сдаюсь. Ты меня поймал. Доволен теперь? На Лань Ванцзи, напряженного убийственной струной, из-под длинной челки смотрели сияющие надменной насмешкой глаза. Холодный лед Бичэня у самого горла совсем не пугал это… нечто. У Лань Ванцзи мысли не поворачивались назвать это тварью. Пусть даже оно ею и было, но с лицом Вэй Ина… Даже если Лань Ванцзи мог видеть девять пушистых хвостов, похожих на языки темного пламени, за спиной. Даже если прекрасно знал, что настоящий Вэй Ин считается мертвым, вне зависимости от того, что об этом думал Лань Ванцзи. Вэй Ина убил его шиди, глава клана Цзян, прямо у проклятой пещеры на могильных холмах. Все знали об этом… Он был таким же, как всегда. Голос, речь, слова, которые оно подобрало… Неужели Лань Ванцзи настолько жалок, что хранит в памяти столь детальный образ, который можно извлечь наружу и воплотить за какое-то мгновение? Неужто он, а не кто-то другой, нежно лелеет его, восстанавливая по кусочкам каждую ночь, перебирая заново, добавляя что-то свое и вычитая грубые излишества? Впрочем, от Вэй Ина нечего было ни отнять, ни прибавить. Он был недостижимым несовершенством, слишком идеальным в своем протесте против чужих идеалов. Проще говоря, трудно было придумать такое же сочетание всего, что делало Вэй Ина Вэй Ином. Оставалось только смотреть и вспоминать то, что было. Но был ли Вэй Ин при жизни таким же солнечным и мягким? Так ли ему шел легкий загар, волны волос, маленькие морщинки у глаз, — или это лишь разыгравшееся воображение безнадежного безумца, каким Лань Ванцзи представлялся себе уж который год? Он и не помнил, как это было — жизнь до Вэй Ина. Когда тот приехал в Гусу, Лань Чжань умер, погиб в неравной схватке на крыше при яркой луне. Его место занял Лань Ванцзи, взрослый, отчаянный, потерянный. В волнах волос, в вихре одежд, стремительно сбегавший от чужого взгляда, чтобы ненароком дотянуться до алой ленты, вьющейся куда-то вдаль. А Вэй Ину, если подумать, пошли бы все девять пышных хвостов. Ему шло все, чего бы ни касалась его душа, даже цветы и дисциплинарные кнуты, но лисьи уши как-то терялись на голове, и только аккуратные светлые кисточки обозначали, что они все же там есть. Что это все-таки не Вэй Ин. — Сними. Сними это, — упрямо повторил Лань Ванцзи, силясь сбросить с себя морок. Хули-цзин выглядят иначе. Как лисы, фигурой похожие на человека. А лица они меняют, словно маски. Об этом знал любой заклинатель, даже самый младший ученик. Это основы. Лань Ванцзи слишком поздно осознал, что неверно подобрал слова. Лисий оскал исказил губы, и на его глазах Вэй Ин потянул ленту пояса, оголяя грудь. Обычный, в общем-то, пояс очень простых одежд. Странно, что он представил Вэй Ина в чем-то подобном. Вэй Ин всегда выглядел опрятно, даже щеголевато, — и на могильниках Илина, когда серебра хватало только на редис. Но он никогда бы не принял никаких даров — ни от илинских крестьян, приносивших припасы и благовония к тропе, ни от Лань Ванцзи, сияющего гусуланьской белизной. На груди был след от клейма, такой же, как у Лань Ванцзи. Хотя бы это он запомнил верно. Вэй Ин был моложе и беспечнее в пещере черепахи-губительницы, когда они отчаянно цеплялись за жизнь и друг друга, желая… Чего тогда желал Лань Ванцзи? Он помнил, как руки Вэй Ина разжимали зубастую пасть, будто нет ничего важнее, чем спасти его, Лань Ванцзи, от неминуемой гибели. Помнил долгие дни, когда ему приносили воды и рассказывали юньмэнские байки, отвлекая от жгучей боли в искореженной ноге. Помнил полуобнаженное тело в разводах гниющей крови, мечущееся в горячечном бреду на грубом песке. «Сними». Тогда он смотрел, как Вэй Ин раздевается, и плевался кровью от возмущения. А надо было сказать всего одно слово. Может, они бы и не выжили, но хотя бы… Вэй Ин не умер бы так, одиноким, всеми покинутым. Только в той пещере Лань Ванцзи был достаточно сломлен, чтобы сказать правду. Пусть бы презирал, гнал прочь, ненавидел. Но тогда Вэй Ин бы знал, что любим и важен для него, знал бы еще до резни в Безночном Городе. Тогда правда не была бы такой давящей, вжимающей в окружающие стеной холодные острые скалы, не давая ни подняться, ни вздохнуть. — Хочешь, чтобы я это снял? — проговорили лисьи губы, а лисьи глаза загорелись, как в лихорадке. Лань Ванцзи пораженно выдохнул. Он проиграл бой самой обычной хули-цзин, проиграл, даже не скрестив с ней оружия. Предки клана Лань, должно быть, проклянут столь несдержанного, ненасытного, порочного потомка. Это предательство. Это бунт. За это еще тридцати трех ударов, и тех будет мало. Но наказание — потом. Чтобы понести всю тяжесть вины, для начала необходимо совершить проступок. И Лань Ванцзи в отчаянии приник к дразнящим губам поцелуем. Будет ли это так, как он помнил? Вэй Ин с повязкой на лице… нежная сладость… запах цветка на его груди… невыносимые, невозможные чувства. …да, так и было. *** Когда Цзян Чэн произнес: «Увижу тебя снова, убью, не задумываясь», — Вэй Усянь не знал, что будет потом. Он только и успел, что уничтожить половину Печати, он ослабел, а мертвецы вокруг, казалось, совсем не собирались ему подчиняться. Несмотря на то, что армия заклинателей шла на штурм. Несмотря на то, что Вэни надеялись на него. Они остались, чтобы его защитить… Он не смог убедить или заставить их уйти — и будет винить себя вечно. Но тогда Цзян Чэн появился из ниоткуда и приказал уходить. И это были слова главы Цзян, а не А-Чэна, цепляющегося за юбку шицзе, не Цзян Чэна, дующегося из-за проигрыша в состязании, и не того Цзян Чэна, с которым они то ли в шутку, то ли всерьез пытались убить друг друга в поединке, казалось, целую вечность назад. А Вэй Усянь устал отвечать за все и вся. Он рос учеником клана Юньмэн Цзян и когда-то собирался оставаться им до самой смерти. Он отдавал мертвецам приказы, но оставшиеся на горе Вэни были бессильны пред цветом заклинательства, явившимся, чтобы убить их. Здесь были все: Цзини, Лани, Не, какие-то безымянные кланы, о которых он слышал лишь мельком, даже Юньмэн Цзян. Даже его Юньмэн Цзян. Он посмотрел на главу Цзян и… выполнил приказ. И когда его догнала весть о том, что Цзян Ваньинь своими руками убил злокозненного Старейшину Илина, своего шисюна, Вэй Усянь мог только смеяться. Пусть это и не было шуткой. Забавным стало то, как потом повлияла на него иньская энергия. Без присмотра Вэнь Цин Старейшина Илина и впрямь начал терять остатки человечности. Ошибки прошлого преследовали его — даже после того, как он набрел на эту пещеру и поселился в глуши, вдали от людей, охотясь на лесную живность и собирая небольшой урожай у ручья. Бывший заклинатель и большой любитель ночной охоты, Вэй Усянь и сам стал нечистью. Когда на его убежище набредали путники, он отпугивал их одним своим видом. Иногда любил поиграть — хохоча в лесу по ночам, расставляя безобидные ловушки вдоль едва заметных в зарослях троп. В свободное время он делал разный хлам вроде усовершенствованного компаса зла или колокольчиков очищения и испытывал их на себе самом. Он понимал, что рано или поздно встретит какого-нибудь заклинателя, и все закончится. Но мог ли он знать, что это будет Лань Ванцзи? И что Лань Ванцзи, гуи его разорви, совсем не изменится? Так же отрешенно красив, льдисто строг, безусловно праведен. Что Бичэнь в его руке будет сиять прежним цветом? Вэй Усянь почти забыл о том, как прекрасны и сильны мечи заклинателей. И что Лань Ванцзи будет так странно смотреть на него, раскрыв самую страшную тайну на свете — о том, что Вэй Усянь жив! Ему выпала такая честь — лишить Старейшину Илина жизни собственноручно. Разве не этот самый Лань Ванцзи с ненавистью и презрением глядел на него на крыше в Безночном Городе? Разве не он требовал остановиться, выкрикивая его имя? Почему же он смотрит с болью и отчаянием? Почему не обвиняет, не спрашивает? Ему стоило бы задать главный вопрос — кто оставил Вэй Усяню жизнь! Страх за Цзян Чэна свернулся где-то внизу живота, на месте аккуратно вырезанного умелым скальпелем Вэнь Цин золотого ядра. Может быть, стоит убить Лань Ванцзи? Убить Лань Чжаня… Вэй Усянь на пробу улыбнулся ему и вдруг услышал: «Сними». Такой странный ему попался Лань Чжань, — может быть, его захватил чей-то дух? А может быть, лихорадочно подумал Вэй Усянь, это выход? Стоит ли воспользоваться прежними уловками? В юности Лань Чжань смущался любого намека на неподобающее поведение. Если отвратить его настолько, чтобы он сбежал прочь, не смогут хвосты и уши, это может сделать сама натура Вэй Усяня. А когда тот вернется с заклинателями клана Лань для зачистки, тут и следа от лиса не останется. И все будет как прежде. Просто не здесь. Может, и стоило позволить ему убить себя, но в таком случае само его тело стало бы доказательством поступка Цзян Чэна. А этого нельзя допустить. И тут Лань Чжань склонился к нему и поцеловал. Вэй Усянь не знал, что способен влиять на людей так же, как настоящие хули-цзин. Он не был демоном-соблазнителем. Если уж начистоту, он годами не испытывал никакого влечения, а призрачные, с детства лелеемые мечты о счастливой семье с какой-нибудь юньмэнской красоткой давно оставил в прошлом. И потом, Лань Чжань же мужчина. А он — вообще не пойми кто. Да у него девять хвостов торчат пониже спины! Так ли уж все это важно? Вэй Усянь уже очень давно не встречал людей. Тех, кто бы не сбегал от него с громкими воплями. Еще до всего этого, до жизни в лесной чаще, до трагических событий, им предшествовавших. Если подумать, Лань Чжань всегда был слишком хорош для него. Второй молодой господин Лань, наблюдающий из окна библиотеки, как бы он чего не натворил. Холодный, безразличный. Осыпанный цветами на забитой людьми и повозками улице. Растерянно застывший с ребенком у ног. Интересно, выжил ли А-Юань? У дядюшек был план — они хотели спрятать его и вернуться позже. Вэй Усянь нервно выдирал клочки шерсти из хвоста, когда думал об этом. Успели ли они раньше, чем их настигли? Когда он уходил с горы, на ней не ощущалось присутствия живых, кроме армии заклинателей… Он знал, почему стал именно проклятым лисом. Лисы забиваются в норы, когда приходят охотники, и вытащить их наружу может разве что собака, вцепившись зубами в глотку. Именно так он и сделал, когда следовало умереть. Он простонал что-то в раскрытый рот, когда Лань Ванцзи укусил его за нижнюю губу. Это было неправильно. Это было… было… Возможно, лисья сущность в какой-то момент заменила его самого. Он обхватил Лань Ванцзи руками, чтобы тот не смог отстраниться. Он ощущал ладони на талии, бедрах, и от этого подкашивались колени. Лань Ванцзи был словно соткан из живительной ци. Мужчина-заклинатель его уровня мог бы досыта, даже до изнеможения накормить с десяток хули-цзин, жадных до энергии ян. Будь Лань Ванцзи каким-нибудь Цзинем, Вэй Усянь решил бы, что все это — хитрый план по его наказанию. Похвалиться всему свету, что не только убил Старейшину Илина, но и взял силой — далеко не худшая слава. В самый раз какому-нибудь Цзинь Цзысюню. Но Лань Ванцзи был Ланем. И Вэй Усянь не понимал, что происходит, чувствуя его язык в своем рту. Да и не хотел понимать. Его все еще не убили. Еще есть шанс выкрутиться, как он делал это всегда. И ему так… так… ему так хорошо. — Лань Чжань, — вынырнул он из этой загадочной, тягучей неги, задыхаясь и краснея. — Лань Чжань, Лань Чжань! — Вэй Ин, — сдавленно отозвался Лань Ванцзи. Лицо предало его, уголки глаз слезились, губы вспухли от поцелуев. *** — Вэй Ин… Лань Ванцзи и раньше думал о том, каким было жесткое ложе в пещере Фумо, согретое телом Вэй Ина, пахнущее его волосами. Эти мысли приходили с ночным покоем, будто стараясь перевернуть все вверх дном, подражая Вэй Усяню при жизни. Когда он явился на могильники вслед за разрушительной армией, он не нашел даже ленты, даже клочка одежд, а затем рухнул на вспоротые в попытках найти тайники одеяла и почти три дня пролежал там, где раньше спал Вэй Усянь, мучаясь от боли и скорби. Его свалила с ног не болезнь, хотя раны на спине снова кровоточили, а кости ныли до скрежета в зубах. Потом кто-то из заклинателей, вернувшихся играть Расспрос, чтобы отыскать утерянную Печать, назвал ложе Старейшины Илина проклятым — мол, оно покрылось кровью его жертв даже после смерти злодея. В каком-то смысле Лань Ванцзи можно было назвать его жертвой. Но лишь отчасти. Ведь не Вэй Усянь уложил его на одеяла. И Вэй Усянь не звал его мчаться на могильники, отгоняя непрошенные мысли о свершившемся. Вэй Усянь никогда ничего ему не обещал. А теперь его даже нет в его объятиях. Все это — обман, придуманный им самим. Сам Лань Ванцзи виновен в своем падении. И в смерти людей, которые были ему дороги. Мать, отец, шисюн и Лань Ин в Ланъи и Цишане, Лань Шэнь и его отряд в Башне Кои. И Вэй Ин. Так может быть, дядя и брат живы лишь потому, что их он любит недостаточно сильно? Если он — проклятие, если в нем скверна?.. Он видел ее в расширенных зрачках лиса. Чувствовал в напряжении между их телами. Это не вполне морок — он знал, что перед ним не Вэй Ин. И все равно хотел, хотел, так сильно хотел, что… — Лань Чжань, — призывно ухмыльнулась нечисть, — ты для того нашел меня? Скажи, ты искал меня? Искал? Пальцы Вэй Ина в его волосах — трогали уши, ласкали ленту. И когда Лань Ванцзи опустился на колени? Он окончательно дернул на себя злосчастный пояс, обнажая живот, покрытый застарелыми шрамами. Странно, это не от дисциплинарного кнута — Вэй Ина вылечила бы ци. Впрочем, раз это не Вэй Ин… Лань Ванцзи некогда было думать о том, почему на теле, заимствованном у воображаемого им Вэй Ина, есть такие шрамы. Он хотел сорвать с него все, оставить вместо чужих свои метки. Слиться с ним воедино. Чтобы отдать часть своей жизни, чтобы больше Вэй Ин не был мертв. Чтобы был с ним, здесь и сейчас. Любимец женщин и флирта, Вэй Ин, верно, посмеялся бы над ним — и пусть. Лань Ванцзи некогда было бояться за свою честь. Он больше ничего не боялся с того дня, когда спал на жестком ложе Старейшины Илина и сделал его соленым от слез и алым от крови. Он бы сделал Вэй Ина соленым от пота и алым от поцелуев, если б мог. Он бы не колебался ни на миг, будь у него еще один шанс. И когда он покрыл Вэй Ина поцелуями, спускаясь все ниже, а тот задыхался, вжимаясь в стену, едва-едва касаясь здесь и там кончиками хвостов, будто отдергивая их всякий раз, и умоляюще сводил брови, а кисточки на его ушах очаровательно подрагивали… Лань Ванцзи отказал себе в сдержанности. Нефритовый стебель нечисти мягкий и податливый, совсем не такой, как у него самого — что струна на цине, готовый к бою. Наверное, лисице не хватило энергии ян, чтобы вполне изображать мужчину. Лань Ванцзи плохо играл на флейте и больше увлекался цинем. Потому он лизнул на пробу, недовольно фыркнул и обхватил одними губами, позволив взять немного кипучей энергии, искрящейся в меридианах. Совсем ничего — у него самого ян было достаточно на целый выводок таких с запасом. А лис такой же, как Вэй Ин — только молчит, зачем-то зажав рот рукой, и дозволяет все. Лань Ванцзи ощутил восторг вперемешку с разочарованием. И стоило ему подумать об этом, как лис сам подался вперед. Его хватка крепла вместе с возбуждением. Лань Ванцзи вновь использовал язык, получив благодарный стон сквозь зубы, тихий, почти удержанный внутри, а еще пятерню в волосах и вскользь пушистым хвостом по щеке. Если бы он был достаточно силен как заклинатель, он не впустил бы нечисть в свою голову. А даже впустив и раскрыв свою слабость перед ней, не поддался бы чарам. Но Вэй Ин перед ним был из крови и плоти, краснел и звал по имени, а один из девяти пушистых хвостов все норовил пролезть между сведенных бедер. После этого Лань Ванцзи должен будет сложить меч и уйти в медитацию на долгие годы. Он недостоин носить ленту Гусу Лань и свое прозвание. Даже самый младший ученик, и тот бы не… — Второй молодой господин Лань, — тяжело дыша, промурлыкал лис, смотря сверху вниз глазами-звездами, — ответьте, разве можно делать такое до свадьбы? Лань Ванцзи, не отрываясь от дела, глянул на него зло и обвиняюще — мол, разве не ты виноват, разве тебе винить других? А затем исступленно прижал за бедра к шершавому камню, насколько позволяли хвосты, впуская в себя до конца. Лис чуть слышно заскулил, но не от боли, задвигался в его руках, мертвой хваткой впечатавших его в стену пещеры. Здесь все звуки оглушались, а любой шорох одежд казался шелестом целого леса. Лань Ванцзи услышал сразу треск рвущейся ткани и скрежет длинных ногтей по породе, когда сглотнул и горло обожгла иньская ци. *** В юности Вэй Усянь долго обдумывал, как отомстить Лань Ванцзи за долгие бессловесные часы в библиотеке под Заклинанием Молчания. Но даже тогда и даже ему не пришло в голову ничего настолько развратного. Он смог лишь закрыть ему рот иносказательно, благодаря весеннему сборнику из запасов Не Хуайсана. Теперь оказалось, что и скучный, предсказуемый, невыразительный Лань Чжань умеет удивлять. И быть молчуном не только из вредности. В юности Вэй Усянь смотрел на него и не мог наглядеться, однако и не предполагал, что однажды сможет увидеть одного из прославленных Нефритов клана Лань в таком положении. Его покрасневшие губы… Пара прядей выбилась из-под плена гуаня, почти белого на черных волосах, хотя на самом деле серебряного. Выражение глаз — как у… обиженного ребенка. А взгляд горит изнутри подкрашенным хрусталем. И ни кровинки на точеном лице. Вэй Усянь считал себя тем еще бесстыдником, но это зрелище заставило его потерять дар речи. Еще утром он полагал, что проведет день, проверяя силки да готовя припасы на неделю. А теперь, хотя на коленях оказался Лань Ванцзи, чувствовал себя поверженным именно Вэй Усянь. Достигнув сияющего пика постыдно быстро, Вэй Усянь даже не успел ощутить сожаление. Ноги не держали его, так что, когда Лань Ванцзи ослабил хватку, он скатился по стене вниз, дрожа до кончиков хвостов и захлебываясь восторгом. Но этого мало. Вэй Усяню хотелось увидеть больше. Заполучить больше. Напитаться им, и отдать взамен столько же. От чистой горячечной ян зудели меридианы, будто в нетерпении перед пиршеством. Лань Ванцзи как зачарованный уставился на него, не выпустив изо рта ни капли, а потом, поймав затуманенный взгляд, демонстративно сглотнул, — только дернулся кадык. Вэй Усянь не без труда приподнялся, по-хозяйски положил ладони на вздымающуюся под расшитым облаками шелком грудь, прикусил губу, даже не потрудившись запахнуться в широкие темные ткани. — Лань Чжань, Лань Чжань, — повторял он, и Лань Ванцзи покорно позволял пальцам искать глухой ворот, как бы невзначай касаться оголенной шеи, гладить предплечья. Когда под расшитыми облаками оголился ожог, Вэй Усянь будто увидел давно почившего предка. Несмотря на то, что в голове все смешалось, он лихорадочно попытался вспомнить, когда это Ханьгуан-цзюнь, Лань Ванцзи, Лань Чжань мог заслужить такое же клеймо. Еще и на том же месте. Неужто во время Низвержения Солнца? Или тогда, в пещере… нет, тогда его не было и быть не могло. Он ведь точно так же распахнул его одежды, чтобы избавить от застоявшейся крови, и клейма не видел! Вместо ответов Лань Ванцзи подался вперед, схватив метущиеся по полу хвосты в охапку. Его большими ладонями, должно быть, можно было бы вычерпать лотосовый пруд за мостом, тот, где Вэй Усянь в детстве плавал голышом, целиком. — Скажи, — попросил он, опалив дыханием шею Вэй Усяня, прижавшись естеством к голому животу, ощущаясь искусным инструментом в его руках. — Что сказать? — прошептал Вэй Усянь, вконец сбитый с толку. Была только горячая тяжесть тела, и вонзившиеся в шею чуть ниже уха (обычного, человеческого) зубы, и хлещущая через край ян, вязкая, желанная. Пока недоступная, как за завесой. — Скажи то, что сказал бы Вэй Ин. Вэй Усянь так и сделал — он просто рассмеялся. Может, этот Лань Чжань, такой страстный и непонятный, лишь морок, наваждение? А он просто засиделся в лесу, и теперь инь жадно поглощает не только его тело, но и разум, насылая невозможные видения? Может, он всегда хотел этого? Как он пялился на Лань Ванцзи, что ему говорил! Закидывал подарками, звал гулять. Предлагал понести на спине. О Вэй Усянь, бедовая твоя голова! — Лань Чжань, Лань Чжань, — нежно проворковал он в красное от стыда ухо. — Хочешь узнать, откуда у лисиц растут хвосты? И конечно, оказался на спине, прижат к холодному камню нависающим над ним Лань Ванцзи, чьи глаза будто подернулись кровавой сеткой. Приподнявшись на тех же хвостах, Вэй Усянь оставил звонкий поцелуй на лбу, щеке, носу, шепча какие-то глупости. Он весь превратился в объятие, сжимая ногами, руками, притягивая взглядами, и наконец, опрокинул Лань Ванцзи, поменявшись с ним местами. Они так тесно сплелись друг с другом, что ткань нижних штанов Лань Ванцзи намокла, натянутая донельзя на том самом, опасном месте. Медленно потираясь, как ластящаяся кошка, Вэй Усянь стащил с себя последний халат, оставшись в одних только лисьих мехах. — Вэй Ин, — выдохнул Лань Ванцзи, и Вэй Усяню почудилась мольба в его словах и жестах нелепо сжимающих воздух рук — будто он боялся опустить их на обнаженные ягодицы. Сорвав с себя красную ленту, Вэй Усянь распустил и без того растрепанные волосы по плечам. Он хотел отбросить ее в сторону, но Лань Ванцзи схватил ее, беззвучно двигая губами. Должно быть, узнал — Вэй Усянь не менял ленту еще со времен их последней мирной встречи в Илине. — Будешь хорошо себя вести, я позволю тебе сделать с этой лентой что захочешь, — неожиданно для себя самого осмелел Вэй Усянь, чувствуя себя уверенным как никогда. Доказательство, что Лань Чжань все-таки хочет, упиралось в его бедро, и он отчего-то упивался этим. Нечто незримо изменилось в выражении лица Лань Ванцзи, и без того неизвестным Вэй Усяню способом сдерживающегося так долго. Все-таки, они оба были мужчинами, и хотя один из них и стал лисом, он понимал, как тяжело Лань Ванцзи не давать волю эмоциям, и по привычке намеренно пытался вывести его из себя. По обыкновению, ему это удалось. В мгновение ока Лань Ванцзи поднялся, скинул с себя верхние одежды и оказался сверху. Он даже слегка грубо повернул поверженного Вэй Усяня к себе хвостами… и остолбенел в нерешительности Вэй Усяню на радость. Во-первых, его хвосты жили каждый своей жизнью, и каждый из девяти норовил изласкать Лань Ванцзи с головы до ног, не пропуская меж ними ни цуня. Вэй Усянь хорошо ухаживал за своей шерстью, старательно мылся и вычесывался, так что любой из таких хвостов, к тому же, необычайно длинных и пушистых для простого зверя, мог бы стоить целое состояние у торговцев пушниной. К счастью, такие на его тропках пока не попадались. Во-вторых… будучи заклинателем, Вэй Усянь имел отличную физическую подготовку, пусть и не столь заметную, как у Лань Ванцзи, и она никуда не делась после потери им золотого ядра. О последнем Лань Ванцзи, конечно, ничего не знал, но чем еще объяснить такой избыток инь, верно? Вэй Усянь вильнул задом, изнемогая от желания разделить цветочное поле битвы со столь достойным противником. Правда, он не был уверен, кто из них должен стать ножнами, а кто — разить мечом. У него ведь нет иньских врат, как у девиц, и неважно, сколько в нем при этом инь… Не успев задуматься о таких тонкостях, он ощутил нечто очень необычное — как его гладят против шерсти, уверенно и властно, и как касаются влажным, шершавым языком под копчиком, у самого корня хвостов, а то и ниже, проникая прямо меж лепестками хризантемы. Собственный нефритовый жезл Вэй Усяня вновь был готов начать путь хоть в тысячу шагов, хоть в полсотни — насколько хватит терпения. Руки задрожали, и он уронил лицо на смятую темную ткань под ними. Он был так расслаблен и поглощен этими прикосновениями, что не понял, когда Лань Ванцзи, недовольно фыркнув, схватил алую ленту и связал ею его хвосты. Наверное, шерсть лезла и в глаза, и в рот, запоздало посетовал на себя Вэй Усянь. Но и этого оказалось мало. Лань Ванцзи взял собственную ленту, белую, заломил ослабевшие руки лиса и изобретательно соединил их с хвостами. Ни на миг при этом он не забывал двигаться, размеренно и спокойно, между бедер Вэй Усяня, который с непривычки свел ноги, только успев оказаться в таком положении. Какое-то время лишь тихие стоны Вэй Усяня, чьи яшмовые бубенцы оказались неожиданно чувствительными к такой ласке, и дыхание Лань Ванцзи наполняли пещеру, служившую Вэй Усяню домом. Там был стол, и плетеные корзины, и пеньки для сидения — и конечно, лежбище, но до него они не дошли, потому как ночная охота настигла лиса у самого входа в пещеру. «Ну конечно, — думал Вэй Усянь, не в силах пошевелиться, — он ведь всегда ненавидел меня. Войдя во вкус, теперь он не даст мне желаемого, даже если мне самому сыграть ему на флейте. Лань Чжань такой безжалостный, такой бессердечный!» — Я — безжалостный? — вдруг раздалось у него за спиной, и Вэй Усянь похолодел, понимая, что, кажется, сказал что-то из этого вслух. Возможно, все до последнего слова. — Я — бессердечный?.. — Не… ты… неправильно понял! Лань Чжа!.. Вэй Усянь не успел оправдаться — последний рубеж между ними не выдержал, и его южные врата и впрямь оказались под безжалостным натиском. К счастью для него самого, орудие Лань Ванцзи словно искупали в масле, оставалось лишь восхититься выдержкой, так долго не покидавшей прославленного Ханьгуан-цзюня. И Вэй Усянь подался назад, к волнующим прикосновениям — и пропал. Мощная ян Лань Ванцзи окутала его дорогим изысканным нарядом, проникла в каждую щель, каждую частицу его тела, как нежное покрывало на голое тело. Он не мог дотронуться до себя, потому что руки были связаны на пояснице, а девять хвостов терлись друг об друга от невозможности высвободиться. Его словно подожгли, распаляя изнутри и снаружи — в какой-то момент он и впрямь подумал, что Лань Ванцзи явился, чтобы развеять его пеплом по ветру. Чтобы ему никогда не нашлось покоя ни на земле, ни на небесах. Чтобы он думал об этом мучительном наслаждении целую вечность, скитаясь неприкаянным духом. *** Лань Ванцзи уносил поток. Он был лишь его частью, как плывущий по течению лист, — такой была энергия нечисти. Ураганной. Неистовой. Лань Ванцзи никогда не совершенствовался в паре, ведь для этого нужна партнерша с достаточным уровнем инь, а женщины не интересовали его ни до встречи с Вэй Ином, ни после его смерти. Но он отчего-то был уверен, что никакие иньские врата не сравнятся по силе с лисьей хваткой. Он вдыхал запах хвостов, хотя не мог сказать точно, чем именно они пахли — это было просто что-то очень приятное, приманивающее его ближе. Он хватался за запястья, за щиколотки, соединяя их по парам в своей ладони. Всегда считал их неприлично тонкими для юноши, всегда хотел так сделать. Он мог бы удержать Вэй Усяня на месте, просто схватив обе ноги одной ладонью и обе руки другой. И почему-то эта мысль делала его восхищение еще полнее. Даже если он не с Вэй Ином… какая разница? Будь это Вэй Ин, смог бы он сделать все это? Лань Ванцзи знал ответ. Перед Вэй Ином он терялся, становился отчаянно слабым. Он никогда не осмеливался глядеть на него дольше положенного, хотя положенное отмерял себе сам. Теперь он собирался отмерять для себя и другое. Да, эту грань не стоило переходить. Возможно, лисица высушит его до дна и бросит умирать в лесу. Но, хоть это звучало безумно, даже тогда он умрет не зря. Каждый поцелуй стоил столетия жизни. Каждое движение было благословением небес. Каждый миг рядом — драгоценность. Не Вэй Ин ли это?.. Они вознеслись к небесам вместе, Лань Ванцзи услышал сдавленный крик, увидел покрасневшие под его пальцами нефритовые бедра, и в этот миг он был готов на самом деле испустить дух безо всяких сожалений. В голове потемнело, и Лань Ванцзи рухнул на лиса, по пути дернув за сплетение лент, освобождая затекшие руки и взъерошенные хвосты… *** Вэй Усянь не горел — он таял. Движения Лань Ванцзи в нем, движения Лань Ванцзи на коже, липкие от пота шлепки, безумный, неодолимый темп. Странно, что он обратился не в скакуна, а всего лишь в лиса, потому что объездить его мог лишь один наездник. Сейчас он слышал в два раза больше, вернее, полнее, объемнее — и мог представить себе все за своей спиной в мельчайших деталях. Смелое воображение тоже подсказывало немало. Как в самом несдержанном сне, ему не понадобилось себя касаться — янское орудие Лань Ванцзи будто посылало искры по телу, отнимая всякую сдержанность, и бесчувственность, и инь. Казалось, даже уши на макушке, и те полнятся истомой до светлых кисточек. Казалось, если Лань Ванцзи не довершит начатого, Вэй Усяню придется обратиться злым духом и преследовать его до конца этой жизни и в нескольких последующих. Даже если бы Лань Ванцзи и впрямь проткнул его мечом на пике наслаждения, Вэй Усянь ничуть не был бы против. Жизнь — вполне справедливая плата, подумал он, падая в бездну ощущений. *** …А когда Лань Ванцзи очнулся, сознание стало пустым и кристально чистым, словно морозный воздух. Он будто понял что-то важное, хоть и должен быть сбитым с толку. Они лежали на одеялах — значит, лис перетащил его на свою постель. Довольно сильное создание, неожиданно. Притворяясь спящим, Лань Ванцзи решил оценить обстановку. Его накрывало чужое горячее тело, он слышал мерное сопение в такт биению своего сердца. Но вопреки ожиданиям, приоткрыв глаза, Лань Ванцзи увидел… Вэй Ина. Снова. Почему? Если лисица получила желаемое, к чему этот маскарад, тем более, во сне? Или его решили оставить при себе надолго, как дойную корову, кормиться, когда только пожелают? А образ — чтобы ни на миг не терять привлекательности в глазах жертвы, полной вкусной желанной ян? Лань Ванцзи бросило в жар, когда он подумал: «Ну и пусть». Его жизнь не ценнее жизни лисицы, много старше и опытнее его. Чтобы досовершенствоваться до хули-цзин подобной мощи, обычная лиса должна долгие годы собирать в себе иньскую ци, проживая около кладбищ или подобных им мест, и видеть множество жизней — или смертей. А затем он замер, когда понял, что у этого Вэй Ина нет лисьих ушей на голове. И то, что он поначалу принял за девять хвостов — лишь старая шкура, используемая как одеяло. Вэй Ин, который лежал на нем и, безо всякого сомнения, крепко спал, не имел ни малейшего признака хули-цзин на своем теле. Он выглядел как обычный человек, хоть и весь в синяках и заляпанный… чем-то весьма неприличным. Лань Ванцзи не осмеливался дышать, чтобы не потревожить его сон, но этим и разбудил спящего. — …Лань Чжань? — растерянно спросил Вэй Ин, приподняв растрепанную спросонья голову. Взгляд Лань Ванцзи упал на его запястья — на них остались следы от врезавшейся в плоть ленты. Это тот самый лис, у него не было сомнений. Он так же выглядел, пах, хотя иньской ци от него больше не несло. Он выглядел и пах как Вэй Ин. И лента на полу, в ворохе темных и белых одежд, горела алым. — Ты — Вэй Ин? — прошептал Лань Ванцзи, не веря в то, что проснулся. Вэй Ин, разумеется, засмеялся. — А кто же еще, по-твоему? Или ты с каждым незнакомцем, встреченным тобой в лесу, творишь такое? — И он без зазрения совести повилял «хвостом», рукой коснувшись местечка, которого сейчас касаться вовсе не следовало. И конечно, тут же оказался на шкуре, снова повержен, распластан, прижат и обнят. Благодаря несравненной щедрости Лань Ванцзи, баланс инь и ян в его теле восстановился за несколько часов. Он вновь в полной мере мог почувствовать себя человеком. Или даже… в следующий раз выступить в роли «старшего брата». Сообщив об этом все еще взволнованному Лань Ванцзи, Вэй Ин не скрывал счастливой улыбки. В свою очередь, Лань Ванцзи решил, что объяснения с его стороны подождут.