Мой (истинный) лучший друг

По внутренним ощущениям, Хёнджин не видел Феликса примерно целую вечность. Тот, в своей зеленой шапке с помпоном и с торчащими в разные стороны осветленными прядками волос, выглядел на все четырнадцать с половиной, но никак не на свои двадцать плюс. Единственное, что выдавало в нём реальный возраст, – банка пива, которую он сжимал покрасневшими от холода пальцами. – Ебнутый чтоль пивас в мороз хлестать, – пробурчал Хёнджин и потянулся к банке. Феликс, наученный горьким опытом, халявщиков видел издалека и руку с банкой одернул в последний момент, не дав пойлу попасть в чужие загребущие лапы. – Ебнутый чтоль без шапки в мороз сидеть на лавке, – парировал Феликс, быстрыми глотками отпивая из банки, не касаясь её губами. Ли стоял к лавке довольно близко. Лишь протянув руку, можно было коснуться его светлого пуховика, что доставал парню почти до колен. Хёнджин, в своей чёрной лёгкой кожаной куртке, ощущал себя почти раздетым в противовес укутанному с ног до головы Ликсу. – Поговорить пришёл, – сказал Феликс и слегка нахмурился, что значило, что разговор предстоял не из приятных. – Меня из хаты выперли, – мрачно констатировал Хван и, подгадав момент, перехватил пиво из пальцев Феликса. Тот нахмурился и шумно выдохнул, сжимая освободившуюся руку в кулак. – Дед вернулся? – как бы между делом уточнил он, замахиваясь и демонстрируя всю серьёзность своих намерений. – Хуже, – бросил Хёнджин и, коснувшись губами банки, сделал несколько глотков, – у меня там течный. – Омега? – удивился Феликс. Его кулак опустился, а пальцы разжались сами по себе. – У тебя на хате? – Джисон, – сказал Хёнджин и поморщился. Чужой запах до сих пор ядовитым комом сидел в горле. Холодное пиво в минусовую погоду – не самое лучшее решение. Из плюсов – рвотный привкус во рту сменился привкусом дешевого пива. – У Джисона не бывает течек, – с сомнением отметил Ли. – Теперь бывают, – пожал плечами Хван и отдал пиво другу. – Понятно, – бросил Феликс и прижался губами к краю банки. Повисла небольшая пауза, которую Ликс всеми силами заполнял заполнением себя остатками пива, не отрывая рта от ледяной жестянки. – Тебе пивас-то можно? – спросил его Хван. – Мне всё можно, – кисло улыбнулся Феликс и отправил банку в урну. Та, ударившись о бортик, отскочила и упала прямиком на землю. Ликс чертыхнулся и наклонился, чтобы поднять, но Хёнджин опередил его и отправил пустую банку в мусорку. – Кроме таблеток от течки, – хмыкнул он. – Подраться хочешь? – молниеносно огрызнулся Феликс и засунул руки в карманы. – Может и хочу, – сказал Хван и расплылся в довольной улыбке, – давно пар не выпускал, знаешь ли. Феликс смерил Хвана взглядом. Тот улыбался во все тридцать два зуба и выглядел как ребёнок, которому с первой крутки в онлайн-игре выпал желаемый персонаж. – У тебя в хате течный омега, – процедил Ли и закатил глаза, отворачиваясь от довольной морды друга. Желание съебать домой или убрать эту дурацкую улыбку старым проверенным способом (уебать с левой) соревновались внутри омеги. Второе определенно перевешивало. – А у меня на него не стоит, – весело объявил Хёнджин, раздражая Феликса с каждой секундой всё сильнее и сильнее. Ликс стиснул зубы и сжал кулаки. Сердце в груди забилось быстро-быстро, будто перед прыжком в бездну. А Хёнджин просто улыбался, так, словно чёртовой вечности в больнице не было. Так, будто он не избегал его всё это время. Так, если бы инцидента с таблетками и вовсе не было, а в его квартире не был другой, течный омега. Словно всё было, как раньше. Феликс ярко чувствовал привкус обиды. Она сушила горло. Хотелось проглотить её – и дело с концами. Ликс уже не понимал, зачем он пришёл сюда. В сердцах он винил таблетки, от которых мозги были набекрень. Только вот обида не отступала, а с каждой секундой душила всё сильнее и сильнее. И становилось чётко ясно, что так, как раньше, никогда не будет. – Да сотри ты эту уёбанскую улыбку со своего лица! – крикнул Феликс, замахиваясь для удара. А Хёнджин, не переставая улыбаться, почти ласково произнёс: – Ударишь своего истинного, омега? Обращение отрезвило. Оцепенение, тупое и в то же время напряженное, сковало всё тело Феликса. Он так и застыл, с заведённым для удара кулаком, но растеряв весь свой запал для драки. Он вдруг почувствовал, как на него навалилась усталость, тяжёлая и изматывающая. Хёнджин больше не смотрел на него. В зубах его была зажата сигарета. Он пытался поджечь её, но палец раз за разом соскальзывал с колесика. Тихие слова проклятья вылетали из его рта. Улыбка сползла с лица, возвращая парню болезненный и измученный вид. А когда закурить всё же удалось, альфа сделал быструю затяжку и с каким-то облегчением выдохнул. – Пиздец, – констатировал Феликс и опустился на лавку рядом с другом, чувствуя, что ноги совсем перестали держать его. Феликс не был глупым парнем. В школе он был без пяти минут лучшим учеником, в университет поступил без особых проблем, да и в обычной жизни принимал здравые и взвешенные решения. Только вот когда вопрос заходил об альфе, точнее, об одном конкретном альфе, мозги напрочь выключались, а чувства брали верх над здравием и взвешенными решениями. Ситуация была из разряда «хуже и не придумаешь». В больнице, под капельницей, с регулярными доёбками врачей и приёмами лекарств было хуёво. А по возвращении домой стало ещё хуже. Феликса не отпускало. Целых два дня он отсиживался дома, приходил в себя после больничной еды и старался лишний раз не пересекаться с родителями, которые так сильно радовались, что сын на время вернулся домой. Вопрос альфы стоял как никогда остро. В первую очередь для самого Феликса. Родители молча переглядывались, пожимали плечами и не донимали и без того мрачного сына вопросами. Момент собственной слабости регулярно всплывал в памяти и каждый раз, как в первый. Острые иглы вонзались в сердце, а Феликса охватывало жгучее чувство стыда. Он вспоминал свои слёзы, полные растерянности и ужаса глаза Хёнджина, и своё идиотское, абсолютно эгоистичное и брошенное в сердцах «я больше не хочу быть омегой». И как никогда хорошо понимал выражение «сгорать от стыда». При выписке врач говорил немного: про запрет на таблетки от течки, ещё чуть-чуть про относительно стабильное состояние и как важно воздержаться от секса какое-то время, чтобы сохранить эту стабильность. И пару слов про истинного, рядом с которым процесс реабилитации стал бы проходить в разы быстрее. Последнее не выходило из головы. Хёнджин всегда был особенным для него. С самого детства и по сей день. Первый и лучший друг. Ключевое слово – друг. Феликс задавал себе вопросы и не находил на них ответов. Единственное, что он чётко осознавал – ему нужно увидеть Хёнджина. Сейчас. Немедленно. А когда увидел – все мысли вылетели из головы, а в груди словно потеплело. Тот сидел на лавке у подъезда, в легкой черной кожанке, в темных джинсах и кроссовках. Ярким пятном выделялся зелёный шарф, что был обернут вокруг шеи и который Феликс так и не смог найти у себя дома. Хёнджин прятал в него нос, потирал одну руку об другую и изредка поглядывал в телефон, будто ждал звонка или сообщения. На его лице проглядывались все признаки болезненного состояния: круги под глазами, бледные губы и чуть покрасневшие глаза. Щеки немного впали, лицо выглядело худым, а скулы острыми. Словно тот почти не спал и питался исключительно по исключительным случаям. А потом слова про другого омегу, словно ножом по сердцу – такая на вкус оказалась ревность. Ощущение преотвратительное, будто безумие охватило его с головы до пят, а все чувства окрасились в цвет ярости. И Феликс ощутил себя обычным, ревнивым омегой. Он вдруг осознал, что альфа, которого он всегда считал своим, таковым может уже и не быть. И никакой дружбой тут уже и не пахло, в первую очередь из-за него самого. Хёнджин терпеливо ждал, давая своему омеге прийти в себя. Он неторопливо затягивался, выдыхая дым в противоположную от друга сторону. В его душе всё было спокойно: рядом был Феликс, а всё остальное значение уже не имело. – Ты знал? – после продолжительного молчания сказал Феликс. – Что мы с тобой... – он недоговорил и поморщился. Сердце в груди у его на мгновение замерло, словно перед прыжком в неизвестность. Он смотрел ровно перед собой, под ноги. Пальцами в кармане он теребил проездной билетик от автобуса, нервно разрывая его на мелкие кусочки. – Да, – ответил Хёнджин. Слова так легко слетели с его губ, словно для него уже давным-давно всё было просто и ясно. – Понятно, – выдохнул Феликс, – и что нам с этим теперь делать? – Можем ничего не делать. – Ничего? – Ага, – кивнул Хван и выдохнул. Из его рта вырвались белые клубы пара. Хотелось закурить ещё раз. Он чувствовал лёгкий запах, исходящий от Феликса. Во рту собиралась слюна, а тело реагировало однозначно – приближался гон. В легкой осенней куртке было натурально жарко. А в голове было лишь одно – природа, видимо, любит чёрный юмор, раз сделала его альфой, ведь быть бетой было бы проще в сто крат. Феликса хотелось коснуться. Обнять, прижать к себе. И дальше по списку. Хван почти ненавидел себя за эти мысли. Истинность – это дар свыше, говорили они. На деле же, большое счастье – большая ответственность. Руки под бинтами неприятно зудели, будто напоминая Хвану о его слабости. – Ты дурак? – выпалил Феликс. Он нахмурился, а между его бровей залегла упрямая неглубокая морщинка. Его губы были плотно стиснуты, а во взгляде читалось одно – кого-то сейчас будут бить. Хёнджин чувствовал свежий запах сирени в разгар зимы, а уголки его губ по-дурацки своевольно ползли вверх. – Сейчас или вообще? – сказал он. Рядом с Феликсом было тепло. Хорошо. Как когда после длительной прогулки по морозу заходишь в тёплый подъезд. – Я тебе врежу, Хван Хёнджин, просто предупреждаю. – Ударишь своего истинного? – повторил альфа и тихо засмеялся, всматриваясь в лицо Феликса. Омега немного приоткрыл рот от удивления, словно слышал об истинности впервые. Его щеки и нос раскраснелись на морозе, а во взгляде читалась растерянность. Но он быстро взял над собой контроль и обречённо выдохнул: – Вот же блядство. – Забей, сказал же, – отмахнулся Хёнджин и закурил ещё одну, отворачиваясь от Феликса. – На такое не забивают. Это не пару прогулять. Это наша с тобой реальность теперь, – быстро пробормотал Феликс и закрыл лицо ладонями, будто это был какой-то дурной сон, а омега всё никак не мог проснуться. – А может и нет, – пожал плечами Хван, выдыхая дым изо рта. – Что? – Ну, что, если природа ошибается. Ты оказался омегой, а Чан вообще, с альфами спит. Джисона истинный бросил. Кругом одни анти-примеры. Мои родители, не истинные. Твои тоже, – добавил Хван и дернул рукой, неаккуратно стряхивая пепел, так, что его часть попала на рукав. Хёнджин чертыхнулся и подтянул рукав, отряхаясь. Кусочек бинта, что начинался от запястья и уходил куда-то вниз по руке, обнажился. Альфа поспешно дернул рукой, возвращая рукав на место. – Что с рукой, Хван? – Упал, – сказал альфа и неопределенно передернул плечами. – Ты говорил, что потянул на тренировке. – Упал и потянул. – Дай сюда руку. – Я же сказал тебе, забей, – устало выдохнул Хёнджин, затушил сигарету о лавку и бросил бычок в сугроб, – тебе пора домой, холодно. Феликс нахмурился. Хван не смотрел ему в глаза и это раздражало. Омега потянулся к его руке, но тот резко одернул её и встал с лавки, отряхивая штаны. Его плечи были напряжены, а на лице отразилась болезненная гримаса. – Тебе пора, – повторил он, – а то заболеешь. Альфа засунул руки в карманы куртки. У Хёнджина всегда были слишком длинные руки, поэтому рукава часто едва ли доходили ему до запястья. Феликс почувствовал, как по спине пробежала холодная дрожь, когда заметил бинты и на второй руке. – Покажи, – попросил Ликс, мягко касаясь локтя Хёнджина и утягивая его обратно на лавку. Альфа расслабил плечи и почти сразу сдался, позволяя Феликсу делать всё, что ему вздумается. – Это нихуя не значит, – сказал он и отвернулся, уже не мешая Феликсу разматывать бинты. Омега аккуратно закатал один рукав до середины предплечья, боясь задеть и причинить боль. Он замерзшими пальцами с трудом поддел нетугой бантик и стал разматывать некогда белые бинты. И с каждой секундой он чувствовал, так тошнота покатывает к его горлу, а ужас сковывает его, мешая нормально дышать. По всему предплечью россыпью находились глубокие укусы. Были как свежие, так и почти зажившие, а некоторые укусы накладывались один на другой. Словно Хёнджин истязал себе руку уже не первую неделю. – На второй то же самое? – с трудом выговорил Феликс, чувствуя оцепенение и холод по всему телу. – Да, – совсем тихо ответил Хван, отстраняя свои руки и пряча укусы под рукавом. – Как давно? – сказал Феликс и сморгнул выступившие слезы. Он быстро вытер их с щёк, выпрямился и посмотрел Хёнджину в глаза. Тот поморщился, словно от удара. – Феликс, пожалуйста... – попросил он и попытался взять друга за руку, но тот не дал этого сделать. – Как давно? – повторил Ли ледяным тоном, больно закусывая щеку изнутри. Он чувствовал, как у него начали трястись губы, и понимал, что это далеко не от холода. – Как ты лёг в больницу и мы перестали видеться, – сказал Хёнджин. В его взгляде было столько сожаления, что Феликс невольно отвернулся и обнял себя руками. Все мысли были только о том-самом-проявлении-слабости. О словах, которые уже не вернёшь. Которые были выжжены в памяти навсегда. За которые Феликс никогда себя не простит. – Это болезнь привязанности? – спросил Феликс, чувствуя, как слова неприятно царапали его горло. Просто дурной сон, только вот пробуждение никак не наступало. Хёнджин не ответил и выдохнул едва слышное: – Прости. Феликс тоже замолчал. В груди было слишком много всего, только вот слова для объяснения кончились. На лавке и правда было холодно. Так, что тело омеги стало легко подрагивать, а пальцы, совсем красные от мороза, почти не слушались. По щекам бежало что-то горячее. Он не хотел, чтобы Хёнджин вновь видел его таким. Взять себя в руки не получалось. Собрать себя прежнего по кусочкам уже не представлялось возможным. Мир, такой комфортный и уютный, рухнул ещё летом. А Феликс обнаружил это только сейчас, стоя в груде обломков из воспоминаний и чувств. Чужие руки, такие теплые и сильные, прижали его к себе. В нос ударил такой привычный запах свежесрубленного дерева. Виска коснулись шершавые губы, оставив там лёгкий поцелуй. Феликс закрыл глаза и уткнулся лицом в мягкий зеленый шарф, пропитанный запахом его истинного альфы. – Я так скучал по тебе, Феликс, – с каким-то отчаяньем в голосе прошептал Хёнджин не своим голосом. Его ладони дрожали. Он гладил своего омегу по спине и крепко прижимал чужое тело к своей груди. А Феликс чувствовал слишком много, чтобы что-то сказать ему в ответ.