***
— Чтобы определить вероятность события, необходимо посчитать число благоприятных исходов для него, — тараторила Гермиона, — определить их общее число и поделить первое число на второе. Вероятность лежит в пределах от нуля до единицы, — беспрерывно шагая из одного конца больничной палаты в другой. — Чтобы выразить вероятность события в процентах, необходимо умножить её на…. Это началось ровно с того момента, как Пэнси, покинув её палату, направилась на работу. А до этого её покинул колдомедик больницы Святого Мунго, разъяснивший Гермионе Грейнджер, почему она должна пробыть тут ещё сутки, а если конкретней, то до завтрашнего вечера. До завтрашнего вечера! Она, проведя здесь пару-тройку часов, уже с ума сходила, какие ещё «до завтрашнего вечера»? Спасибо и на том, что хотя бы помогли с возвращением подвижности мышц, из-за чего у неё точно скоро заболит голова, если она продолжит так же ходить кругами. Ходить вокруг скопившихся мыслей о мальчике, попрощавшемся с ней во сне; о Грее, желавшем Сенсу; Беккере или о Драко Малфое. Мысли сменяли одна другую, вызывая сильнейшую головную боль, которую она не способна будет терпеть до завтрашнего вечера в этих стенах. Правда этот завтрашний вечер уже плавно перетёк в сегодняшний, потому что на часах было уже два часа ночи. Каждая секунда в этих стенах была пыткой. Ожидание непонятно чего — ещё большей. И успокаивающий бальзам в этой ситуации не помогал, хоть и больнице Святого Мунго было для неё его не жалко, судя по многочисленным пузырькам на тумбочке. Вопросов и нерешённых дел скопилось так много, что отлёживаться здесь было всё равно что невозмутимо жевать жвачку средь полыхающего вокруг леса. Гермиона всё-таки легла в кровать, стоило только через лёгкие занавески пробиться первым лучам наступающего восхода. Положила голову на мягкую подушку, но жуткое насекомое, не дающееся ей успокоиться, настырно продолжало щекотать нервы. Прикрывая веки, она снова вернулась к проверенному методу, только уже тише, почти шёпотом: — Гены, локализованные в одной хромосоме, наследуются совместно и образуют одну группу сцепления. Частота сцепленного наследования зависит от расстояния… И, услышав сквозь свой тихий голос шаги за дверью, она мгновенно замолчала. Стала прислушиваться. Гены, хромосомы и всякие законы испарились из головы, стоило только через порог больничной палаты переступить знакомой ауре. Настолько знакомой, что при воспоминании об их последней встрече у ведьмы начали жечься губы. Те самые, что касались его несколько дней назад. Он, не стесняясь, прошёл к её кровати, словно уже успел стать постоянным посетителем этой комнаты, и, хмыкнув, осторожно положил на тумбочку что-то увесистое. Всё это время Гермиона усердно делала вид, будто глубоко спала. И даже не подумав уходить, гость удобно устроился в кресле, стоящем у окна. Он молчал, прежде чем спустя три своих глубоких вдоха Грейнджер услышала уставшее, но всё такое же язвительно-знакомое: — Ты не спишь же. Гермиона повернулась на спину в поисках желанного кислорода — того, каким она мечтала наполнить лёгкие, и ей было относительно всё равно, что одеяло сбилось где-то в ногах, а из-под длинной, задравшейся больничной сорочки прекрасно виднелись её бёдра. Это было, наверное, не самое важное, однако жар, охвативший всё её тело, принудительно заставил её пролежать так несколько бесконечных минут, выравнивая дыхание. Солнца в комнате становилось всё больше и больше. Она, согнув колени, почувствовала под стопами складки шершавой ткани, из которой была сделана простыня, и, непроизвольно выпрямив спину, сделала левой ладонью козырёк, защищавший её глаза от слепящих солнечных лучей. — Пэнси сказала, что вы с Гарри приводили в порядок мой дом после… — неловко пыталась подобрать слова девушка, наблюдая за лучами, проскальзывающими сквозь пальцы, — всего, что там произошло, — взглянув на него, Гермиона уточнила: — Ну, и как? — Всё довольно сносно, Грейнджер. Тон Малфоя не придавал ей уверенности, что его «сносно» было хоть немного похоже на «хорошо». Это был скорее удручённый выдох с посылом «могло бы быть и лучше». По дальнейшему молчанию, возникшему в комнате, Гермиона поняла, что он поставил на этом точку в их и так коротком диалоге. Говорить что-то самой у неё не было желания. Взгляд упал на тумбочку, где между пузырьками лежала книжка. Ведьма, тут же прихватив её, облокотилась на жёсткую спинку кровати и принялась рассматривать матовую обложку принесённого для неё томика Уолта Уитмана. — «Листья травы», — задумчиво озвучила название на корешке. И, осторожно проведя пальцем по нему, вспомнила времена своего первого знакомства с ней. Когда на пятом курсе, где-то в стенах Хогвартса, ей приходилось скрупулёзно выдёргивать каждую минуту между уроками и экзаменами, чтобы прочитать её. Перебежками тогда ставила заметки у понравившихся стихотворений, которые будет приятно потом перечитать. Если время позволит. Чуть успокоившись, девушка, увлекшись книгой, не сразу заметила засыпающего Малфоя, что пока тихо сидел в кресле и наблюдал за ней с рукой под подбородком. И так прошло несколько часов, в течение которых дважды с обходом заходил врач и, удостоверившись в хорошем самочувствии пациентки, тихонько покидал палату, оставляя новую порцию лекарств для Гермионы. И в последний раз Грейнджер, проводя глазами белый халат врача, стремительно ускользающего за дверь её палаты, позволила себе на несколько минут всмотреться в спящее лицо своего школьного врага. Малфой, мирно устроившийся на кресле, старался не тревожить её, вследствие чего уснул. Не тревожить её. Она кивнула сама себе, не отрывая взгляд от него, и поняла, что в последнее время это была его прямая задача, если не цель номер один. Сначала арестовывает, подозревая не пойми в чём, потом втягивает в расследование и в завершение помогает ей с легилименцией. Грейнджер всерьёз подумала, что у человека, сидящего сейчас в трёх метрах от неё, явные проблемы со списком дел на этот год… Или на всю жизнь — вполне можно предположить. А может быть, поцелуй и его воспоминания об их встрече в Косом переулке — всего лишь случайность? Может быть, и правда, что в списке его дел на первом месте было получение полной амнистии в Великобритании. Может, он хотел забрать своё имущество из-под ареста или очистить фамилию. Полностью получить свободу, для чего ему необходимо выслужиться перед высшими чинами Министерства. Звучит более логично. Учитывая, что снятие непростительного заклинания с министра — прекрасный повод для повышения или какой-нибудь награды. Или для получения доверия к своей персоне. — Инструмент! — ошарашенно прошептала Гермиона, тут же вернувшись к недочитанному стихотворению. Ведь развивать мысль, что она всего лишь инструмент Драко Малфоя для выполнения целей, хотелось меньше всего. А сопоставлять, что это прямое повышение от эксперимента до инструмента, девушке вообще не хотелось. По прошествии нескольких минут Грейнджер перевернула страничку, когда в умиротворение больничной палаты бестактно вмешались. Громкий голос и треск двери отвлекли её от чтения. Она, оторвав взгляд от строчек, подняла голову с уже заготовленной фразой для очередного визита своего колдомедика, но осеклась, увидев на пороге Молли и Джинни Уизли. Мать и дочь, не стесняясь спящего на кресле мужчины, прошли вглубь палаты, прикрывая за собой дверь с характерным хлопком, от которого тот самый мужчина чуть не вскочил с волшебной палочкой. В руках у смутившейся подруги Гермиона заметила несколько пакетов и две мантии, одна, видимо, была её, а вторая — сброшенная на неё её матушкой. Молли Уизли с лилиями в руках стала стремительно приближаться к кровати, оставляя дочь за спиной. — Девочка моя, Гермиона! — стискивая пострадавшую, которая от неожиданности даже книгу убрать не успела, в объятиях, лепетала она. — Как можно! Что же за ужас творится! — Я в порядке, — прохрипела ведьма, зажатая в тисках, слепо откладывая книгу в сторону, — не стоит так беспокоиться. Видимо, томик, всё-таки достигший поверхности тумбочки, зацепил одну из стоящих там бутылочек, уронив ту с жутким грохотом, разразившимся в помещении. — Вот говоришь, что в порядке, а из рук всё выпадает. Ну как так можно, Гермиона?! — сетовала миссис Уизли, поднимая ту самую бутылочку — хвала Мерлину — плотно закрытую, одну из тех, что ей поставили сюда несколько часов назад от ожогов. Грейнджер не успела опомниться, как вместе с этой баночкой на тумбочке оказался контейнер с кашей, ложка и фирменный малиновый чай старшей Уизли. Мельком встретившись взглядом с Драко, она пожала плечами. Почему-то сейчас Гермионе сильнее всего не хотелось, чтобы он уходил, и, не увидев этого в его мимолётном взгляде, она принялась есть. Что удивительно — за это долгое время девушка не думала о еде и не представляла, насколько сильно проголодалась, поэтому ей удалось за несколько минут съесть всё, что было в контейнере, и, сосредоточившись на этом, совсем не замечать причитаний под ухом. В носу щекотало от приторно-ванильного парфюма Молли. От привкуса малины на языке хотелось избавиться, но Грейнджер, словно заворожённая, продолжала класть в рот ложку за ложкой, пока контейнер не опустел. Она пыталась понять, чувствовала ли мёд на языке или это были галлюцинаций, когда голос Джинни вырвал её из размышлений: — Я принесла тебе нижнее бельё и одежду. Гермиона посмотрела на пакеты, которые подруга положила ей в ноги и, тут же позабыв о своих важных размышлениях, благодарно кивнула Джинни, но та ахнула, о чём-то вспомнив, и полезла в свою сумку. — Твоя вся пропахла гарью, — причитала Молли, наполняя вазу для цветов водой. — Только подумайте: на героиню войны напали в её же собственном доме! Какой беспредел! — это звучало из её уст ещё хуже, чем было на самом деле. И даже Малфой, сидевший до этого тихо, стал отбивать пальцами какой-то ритм на своих брюкам, будто вопрос, прозвучавший из уст Молли Уизли, заставил его глубоко задуматься. Хоть бывшей гриффиндорке и было интересно, о чём именно задумался парень, но ещё интереснее стала мысль, почему она была единственной в комнате, кто заметил этот его жест. Хоть и краем глаза, но уловила его. Вытащив резинку для волос из сумки, Джинни, чуть прищурившись в немом подозрении, вложила ей её в ладонь. — Гермиона, может, тебе пожить у нас некоторое время? — благоговейно пристраивая на подоконник у окна лилии, невзначай словно пропела миссис Уизли. Грейнджер поспешила отказаться, и на это было несколько разумных причин. Заметив еле мелькнувшую грусть в глазах Молли, Гермиона поняла, что они вспомнили практически об одном и том же. Громкое и ужасно некрасивое расставание с Роном и его приближающаяся свадьба не были главной причиной отказа, однако она не стала мешать Уизли думать так хотя бы ради их же безопасности. Ей же было легче признаться в страхе встретиться со своим бывшим, чем в страхе встретиться с психом, чуть не убившим её, но уже на территории её старых друзей. — Ты уже вернулась? — полушёпотом спросила Гермиона у подруги. Прекрасно пользуясь тем, что Молли отвлеклась на лилии и односложный разговор с Малфоем, который уже успел выдохнуть и посчитать, что его предпочтут игнорировать, чем заваливать вопросами о Гарри Поттере. — Пришлось, — неопределенно пожала плечами младшая Уизли. — Вчера прилетела, Гарри попросил. Собирая волосы в импровизированный хвост и пытаясь закрепить копну волос с помощью резинки, Грейнджер всматривалась в похорошевшую подругу и думала, что Италия действительно пошла ей на пользу. То ли персиковая помада, то ли яркий, слишком непривычный брючный костюм с топиком отражали всю преисполненность Джинни — ведьма и сама не могла понять, откуда берутся такие мысли. Итальянский парфюм с яркими нотками мандаринов и непривычная игривая улыбка словно вернули во времена учёбы в Хогвартсе, когда Джинни в очередной раз радовалась победе на поле для квиддича. Она сияла изнутри, и лишь тонкий налёт беспокойства за подругу очернял общую картину. Девушка, легко и слишком мягко приблизившись к Гермионе, поправила пару спутавшихся вокруг резинки прядей. Да, пребывание в Италии определенно принесло прекрасные плоды. Не зря Джинни, вернувшись из командировки, спустя неделю уехала обратно, забрав Джеймса на ещё две недели уже заслуженного отпуска в Тоскану. Гермиона решила, что, когда всё это закончится, ей стоит тоже съездить в отпуск. — Тогда хотя бы приходи на обед, —Молли присела на краешек кровати, сжав ладонь Гермионы. — Скажем, через неделю, — её взгляд был нерешителен, но женщина осторожно добавила: — Мы будем рады тебя видеть. Дверная ручка слабо пискнула, снова пуская очередных гостей. — Грейнжер, мы принесли тебе пончики! — раздался бодрый голос Паркинсон. — Быстрые углеводы не помешают твоему худощавому скелету. Пока Гермиона провожала ошарашенным взглядом заходящих в палату Пэнси и плетущегося за ней Гарри, листавшего папку в руках, Молли, поддерживающе похлопав её по плечу, чмокнула девушку в щёчку и начала поспешно с помощью магии собирать посуду. Хлопнув в ладоши, женщина убедительно кивнула: — Прекрасно! В таком случае, буду ждать тебя в следующий вторник. И тут всё переменилось. На фоне шума и гама, которым словно прикрутили колёсико громкости, Гермиона чувствовала себя притихшей статуей, просто наблюдая. Она, цокнув, невольно поправила воротник своей сорочки, заприметив то же самое движение от Пэнси пару секунд назад. Грейнджер смотрела на разговаривающую с Гарри Молли, представляя, в какой именно момент из вежливости нужно будет попрощаться с матерью её друзей. Она видела помятого и раздробленного Гарри, указывающего Малфою на какую-то страницу из той самой папки и одновременно рассказывающего Молли Уизли что-то о Джеймсе. Она чувствовала привкус горькой малины и приторного мёда. Молли всё ещё роптала о чём-то Гарри и Малфою, когда, потянувшись за пузырьком, Грейнджер одним глотком выпила успокоительное. Джинни, поправив свою рыжую французскую косу, перебросилась приветствием с Пэнси. Та то ли неловко, то ли с пренебрежением хмыкнула — Гермиона так и не смогла понять точно — и, открыв коробку пончиков, кивнула, протянув один своему другу. Малфой, с удовольствием приняв его, перевёл взгляд с Пэнси на Уизли, прежде чем вернуться к своей ненаглядной папке. Драко был очаровательно невозмутимым в этом балагане. Хотя, наверное, он и не помнил умиротворяющую атмосферу, царившую здесь пару часов назад. Джинни с Паркинсон перебросились парой слов о прошлом, от которых в помещении стоял флёр, скрывающий что-то непременно горькое. Словно кислая взрывная карамель. И даже ужасное сочетание ароматов их парфюмов не вызывало отторжение так сильно, как это непонятное чувство, из-за которого у Гермионы засосало под ложечкой. — Откройте окно, — громко и слишком неожиданно влезла в галдёж Грейнджер командирским тоном, которым давно не пользовалась. Джинни, откинув косу, прошла к окну мимо застывшей с коробкой пончиков слизеринки и, поднявшись в своих лодочках на цыпочки, приоткрыла створку. Она точно знала нелюбовь Гермионы заменять магией столь простые бытовые манипуляции. Девушка застыла на пару мгновений, всматриваясь в окно, из-за чего Грейнджер почувствовала себя неодинокой в нехватке кислорода в этой комнате. — Джинни, пойдём, нас дома Джеймс ждёт, и если они с Джорджем что-то натворят, ты сама будешь разгребать последствия, — поддерживающе потрепав Гарри по плечу, распорядилась Молли, но, нетерпеливо направившись к двери, обернусь, только чтобы сказать Гермионе: — Поправляйся, милая. Джинни не двигалась с места, лишь мягко улыбнулась матери. — Сейчас догоню, — кивнула она, и, обняв Гермиону, поделилась: — Кстати, Джеймс очень хотел тебя увидеть, однако мы не могли привести его сюда, может… — Конечно, Джинни, я буду рада увидеть его через пару дней. Миссис Поттер удовлетворительно кивнула в сторону принесенных ею пакетов, подмигнув. Она, прикусив нижнюю губу, подошла к опешившему от такого ярого внимания мужу, придирчиво поправляя воротник на его чёрной рубашке, и, мимолётно чмокнув Гарри в уголок губ, весело проговорила, прежде чем выбежать вслед за матушкой: — До встречи дома, дорогой. — Будьте осторожны, Джинн! — крикнул Гарри ей вслед, однако его жена со скоростью бывшего спортсмена уже упорхнула. Он смотрел ещё пару секунд в сторону, где скрылась бывшая Уизли, прежде чем с неприсущей ему строгостью, появившейся по щелчку, посмотреть на подругу и твёрдо спросить: — Что всё это может значить, Гермиона? Ей и не требовалось уточнять, о чём именно он спрашивал. Она рассчитывала на рабочий разговор, пока тон её друга не разрушил идиллию. — Ничего, Гарри, — собранно, слишком собранно, ответила она. — Наверное, тот подрывник снова решил пошутить и… — Не ври, — перебил глава Аврората, отбирая из рук Драко и кидая ей на кровать ту самую принесённую им папку. — У тебя на шее были следы. Кто это был? Если умалчивание считается ложью, то она — отпетая лгунья. — Я не помню. Это была цена за любопытство. Цена того, чтобы об артефакте «Сенса» Министерству, которое с лёгкостью конфискует её, даже не спрашивая господина Поттера, не было известно ничего. Ведь министр… Да, даже Кингсли в этой истории замешан, и всё, что она делает для него, это только ради справедливости. Мнимой справедливости, проповедуемой многими, но не знающими о ней ничего. — Гермиона, мы пережили вместе войну, чтобы сейчас я слушал твою ложь? Нет, Гарри. Нет. Не так. — Мы пережили вместе войну, Гарри, чтобы после вы с Роном сказали мне сдаться в том, что было по-настоящему важно для меня. Это не было последней каплей. Это просто была жгучая обида, всплывшая на поверхность после его замечания. — Да что ты так помешалась на этом! — несдерживаемая ярость Гарри Поттера была словно оглушительный раскат грома в маленькой тесной палате больницы Святого Мунго. — Сейчас идёт речь о твоей безопасности! — С ней все прекрасно! — приподнимаясь на колени, воскликнула Гермиона. Её неудержимые порывы всегда были тяжёлыми на руку. — Видно, не очень, раз ты пролежала почти два дня без сознания из-за невербального вызова патронуса. Паркинсон пришлось придержать Гарри за плечо в успокаивающем жесте. — Да дело не в этом, я думаю… — пыталась отстоять себя Гермиона, как послышался слишком ровный и спокойный тон, перебивший её нарастающий гнев. — Он прав, Грейнджер. — Да! — кивнул Гарри, раззадоренный сторонней поддержкой. — Именно поэтому ближайшее время Малфой будет присматривать за тобой, — по округлившимся глазам подруги Гарри, видимо, понявший степень её недоумения, уже спокойнее договорил: — Я доверяю ему это. Они, похоже, всё уже решили. В осознании, что ей никого в этой комнате не отговорить от этой паршивой затеи, Гермиона, обречённо встав с кровати, подошла к тумбочке, по пути лишь буркнув неразборчивое: — Ладно. И выпила залпом ещё одну порцию успокаивающего, предписанного ей на вечер. Она бы с удовольствием поделилась им сейчас с Гарри Поттером. Но при выборе между ними двумя Гермиона поняла, что боится себя больше. Гарри, в отличие от неё, хотя бы умеет просить прощение. — Что ещё за «ладно», ты вообще в… — Гарри, успокойся, — цокнула Пэнси и, схватившись крепко за его ладонь, повела мужчину к двери. — Пойдём выпьем кофе, а ты успокоишься. Ни тебе, ни Гермионе сейчас дополнительный стресс не нужен. — Я спокоен, Пэнси! — Да-да, я заметила, — закрывая дверь в палату, закатила глаза девушка. Гермиона наблюдала эту картину боковым зрением, ведь всё её внимание было приковано к «Листьям травы», так и оставшимся лежать на тумбочке средь зелий, где она и оставила её ранее. Девушка дышала прерывисто громко, чуть всхлипывая, и в попытке отвлечься вспоминала, что остановилась на одном из отмеченных ею стихотворений в юности.Шёпот смерти божественной, лёгким шорохам внемлю.
— Я рассчитывал, что будет хуже, — прочистив горло, отозвался единственный оставшийся с ней в комнате человек. Только Малфой источал ауру осязаемого спокойствия, которого ей не хватало. Это было даже не просто спокойствие, а уверенность в чём-то. В чём-то, что ей не поддавалось в контроле. — Куда уж, — фыркнула она, усердно делая из хвоста пучок. — Нам придётся сутками быть вместе, — Грейнджер заправила кровать с предвкушением, что сейчас снимет эту ужасно неудобную сорочку. —Хотя я бы с интересом послушала и твою куда уж хуже версию, но потом. Она поднимала съехавшее одеяло, когда на глаза ей снова попалась та чёртова папка. Присев на краешек кровати, Гермиона открыла её, внимательно вчитываясь в — как выяснилось — её же личную больничную карточку: «Отравление угарным газом. Асфиксия. Магическое истощение». Несколько растяжений, ожогов и прикреплённые ко всему этому колдофотографии. Когда ведьма дочитала до отметки «заключение врача», текст в глазах начал расплываться и двоиться. Отбросив папку к своим вещам, она, заправив кровать, стала переодеваться. — Тебе не стыдно, Грейнджер, — весело цокнул Малфой, со сложенными руками смотревший в окно, наблюдая там в отражении, как она, стягивая белое безразмерное нечто, осталась лишь в белых, почти незаметных трусиках. — Ты мог бы быть джентльменом и уйти, — пробубнила Грейнджер, застегивая лифчик, — однако я так сильно хочу домой, что отложу причитания на потом, — она скептически осмотрела комбинезон, принесённый Джинни, и, всё-таки принявшись натягивать его, с воодушевлением проговорила: — Сейчас придёт врач, выпишет меня, и я наконец отправлюсь к Живоглоту. Это был прекрасный план. Один из лучших придуманных ею сегодня. Всего несколько пунктов, и она окажется дома, а там можно и подумать, что делать дальше. — Гермиона, ты же в курсе, что у тебя был пожар и там, мягко говоря, сейчас всё не совсем соответствует твоим ожиданиям, — осторожно проговорил Малфой, когда она почувствовала его острый взгляд на своих пока ещё открытых ключицах. Девушка кивнула, застегивая молнию до конца. — Я прекрасно помню, что там было, Малфой, так что я готова к любому исходу, — эта фраза звучала прекрасно там, в больнице, но вспоминая её теперь, стоя посреди своей антикварной лавки, Гермиона прекрасно поняла тот истерический смешок Малфоя. Ведь она тоже издала смешок. Только горький. Осматривая полупустое знакомое помещение, Гермиона покосилась на стоящего плечом к плечу с ней Малфоя, и кратко, чисто для справки, всё же уточнила: — А где половина моей мебели и большинство растений? Грейнджер примолкла на несколько минут, так и не услышав ответа. Малфой, верно, знал, что ей присуще знать всё, и детская шутка в юности про всезнайку не умаляла её догадливости. Она молча обнимала себя за плечи. Ноги ведьмы после перемещения сюда болели, и настолько, что она в этом почти сгоревшем помещении мысленно перелистывала страницы учебников, тупо стараясь припомнить, померещилось ли ей или в магическом мире действительно существовала болезнь, при которой ноги чувствовались как льдинки, готовые треснуть в любой момент. Может, даже у этой болезни и название было. Вроде, даже на латыни. — Пойдем наверх, Живоглот тебя ждал, — слишком обнадёживающе отозвался Малфой. Гермиона кивнула, попросив подождать минутку. Она осмотрела большую кляксу от вина, красовавшуюся на крышке фортепиано, у которого огонь успел задеть только ножку и педаль. Вместо чайного столика и двух кресел стояло только одно кресло с чуть потрёпанным плетением, которое, видимо, оставили здесь её гости из жалости к своим ногам. На вечно заваленном бумагами прилавке красовались пятна чёрной сажи, а весь он был пустым и казался необжитым, даже радио и то там не было. Спина зудела при виде его, тут же бороздя воспоминания того вечера. Обернувшись, она застыла, принявшись собирать картинку из бисера. — Ответь хотя бы, пожалуйста, на вопрос, где мой книжный шкаф?! — ахнула она, не увидев позади себя привычные книжные корешки. Следов от дорогого тёмного массива, подаренного ей Луной, даже не наблюдалась. Как и от книг, стоявших когда-то на полках. Гермиона успела бы уже впасть в отчаяние и задохнуться ко всем чертям, если бы Малфой не подошёл ближе, аккуратно подцепив её ладонь. — Грейнджер, успокойся, — крепче сжав подрагивающую ладошку и заметив изменение в дыхании гриффиндорки, прошептал он. — Его забрала Луна, сказала, что всего лишь отреставрирует, а все книги наверху, — подмигнул и добавил, прежде чем повести её к лестнице: — И даже те, что были под защитным.***
Со смешанными чувствами Гермиона срезала уже почти засохшие травинки лемонграсса. Она выборочно их убирала, пока Живоглот, не отходивший от неё ни на шаг, стоило ей переступить порог квартиры, отчаянно пытался их сжевать. Ей было неинтересно следить за его безуспешными попытками, ведь она лишь зомбированно рассматривала почву в горшке. Уже больше пяти минут, кстати. Крупинки были рыхлыми и казались рассыпчатыми. Видимо, это место на кухне не было таким удачным, как она думала, переставляя горшки. На долю секунды девушка перевела взгляд на окно, вспоминая, какое сегодня число. — Грейнджер, сядь, поешь. Дёрнувшись, она осознала, что Малфой просил её об этом уже не первый раз. Отправив хрупкие желтоватые травинки в мусор, ведьма, чмокнув в нос расстроенного кота, всё же присела напротив мужчины вопреки своему растущему с каждой минутой желанию пойти в кровать. Просто хотя бы прилечь. Заперевшись в маленькой комнатке своего разума, которую она выстраивала так долго только для того, чтобы быть предоставленной одной лишь себе. Однако в тот момент, когда её бывший враг и нынешней надзиратель с несомненно — как она считала — пафосным заданием защитить героиню войны и неведомо какими мотивами стоял на её собственной кухне и готовил ужин, из не пойми откуда взявшихся в её холодильнике продуктов. Желание плавно отодвигалось нормами её гостеприимства на дальний план. Равнодушная улыбка застыла на лице, пока она рассматривала лежавший на тарелке кусочек утки, картофель с розмарином и наспех нарезанный салат, судя по разной форме овощей. Гриффиндорка, подцепив большой кружок огурца, сдавленно процедила: — Благодарю. Фраза казалась настолько дежурной и хрустящей, что и безвкусный овощ на кончике вилки. — Гермиона, — пробуя её имя на вкус вместо кусочка лакомой утки, сказал мужчина, сидящий напротив. Малфой, отложив столовый прибор, грозно облокотился о стол. И на секунду-другую в голове ведьмы проскочила мысль, что он недоволен чем-то. Она только медленно кивнула, стоило ему ещё раз, уже увереннее, повторить её имя: — Гермиона, — он указал в сторону гостиной, видневшейся отсюда, и Грейнджер опешила, заприметив то, на что ей указывали. Букет, стоявший почему-то на полу, был заметен не сразу, но ярко-синее пятно выделялось на бордовой замше дивана. Драко поспешил объяснить, только когда она вернулась к нему с вопросительно поднятой бровью. — Это прислали из цветочного на Ламберт-роуд. Она видела невысказанные слова, крутящиеся у него на языке, но всё же прибила едким смешком: — Незабудки. Как иронично. — Там ещё была открытка, — Малфой невозмутимо призвал конверт, перевязанный знакомой ей бечёвкой, и положил на стол между ними. Хитро прищурившись, проговорил: — Ты сначала доешь, а потом можешь его забрать. Не имея сил проверять его ультиматумы на прочность, Гермиона молчаливо продолжила ковыряться в тарелке. Её мысли, как и взгляд, продолжали возвращаться к незабудкам, пытаясь абстрагироваться от выжидающего взгляда сидящего напротив мужчины. Она вскочила со стула сразу же, как последняя картофелина, лежащая в тарелке, оказалась у неё во рту. Под следящим взором помыв за собой тарелку и схватив конверт, Гермиона направилась в спальню, лишь на секунду остановившись у цветов, чтобы, наклонившись, захватить и прижать вазу с ними к себе. У неё хватило сил и смелости, чтобы между дверным хлопком и долгожданной тишиной спальни, не оборачиваясь, сдавленно крикнуть и указать пальцем на противоположный угол гостиной непрошеному дорогому гостю: — В комоде можешь найти постельное бельё и подушку. Гермиона, оставляя на хрустальной горловине сосуда свои опечатки, глубоко вдохнула, пытаясь запомнить запах цветов. Она долго рассматривала сине-голубые маленькие бутоны с жёлтой серединкой, прежде чем поставить их на прикроватную тумбочку, параллельно кинув письмо на гору подушек на кровати. Приоткрыв окно, девушка попыталась укутаться в знакомую и привычную ей атмосферу, заметив при этом ноутбук, лежавший на столе, перо и лист с заметками, что она оставила возле него. На глаза попался портрет мальчика, нарисованного ей. Он стоял на книжной полке, оперевшись на толстый томик Байрона. Знакомые глаза прожигали воспоминаниями. Не такими далёкими, но такими значимыми. До момента их разговора Гермиона думала, что ей и не нужно зеркало Еиналеж. Она была уверена, что не увидела бы в нём ничего, кроме своего отражения. Знакомая мягкая подушка и прохладные простыни успокаивали, когда ведьма,блаженно потянувшись в своей кровати, открыла письмо:«Поправляйся, милая. Будем ждать весточки о твоей следующей смене. семья Г.»
***
Боль. Трель. Гудящая, разрывающая барабанные перепонки трель преследовала её. Как тень, скользящая по пятам и наступающая на пятки. Как зудящий холод, сковавший всё тело. Как что-то, похожее на дежавю. В те ночи, когда Гермиона Грейнджер не встречала во снах маленького гостя, она слышала эту трель, призывающую её к магическому артефакту. Но раньше это было редко. И не так больно. Раньше ей не мерещилась комната в огне. Пламя, пожиравшее всё вокруг, стремительно росло наступая, когда ледяные искры не отступали. Ей было холодно. В этой комнате, наполненной огнём, она чувствовала только лёд. Гудящий и тяжёлый. Гермиона не спала сутки со своего пробуждения в больнице только ради того, видимо, чтобы с криком вскочить со своей кровати, вернувшись домой. Она начала медленно приходить в себя, сидя на полу. Лопатки ныли, с ужасной силой впечатываясь в бортик кровати, пока ладони сжимали ткань комбинезона. В один момент её ослепил яркий свет из дверного проёма, беспощадно слепя мокрые глаза, и девушка ещё сильнее прижала колени к груди: — Грейнджер! — слишком обеспокоенно. Его голос в её голове всегда звучал по-другому. Его голос всегда отдавался эхом в ее голове от слова «грязнокровка». — Нет! — воскликнула она, отпихивая грубые ладони с плеч. — Уйди. Прошу, уйди! Малфой подарил ей ровно две минуты покоя, прежде чем, резко подхватив под коленки, поднять на руки. Он решил повторить попытку снова, сев на её кровать. Не отпуская. Не освобождая её от тисков. — Гермиона, — она чувствовала его пальцы, зарывшиеся в её волосы. Они придерживали затылок, пока вторая ладонь Драко крепко сцеплялась замком с её пальцами. В перерывах между всхлипами ей удавалось различать слова, что он шептал: — Я тут. Я буду здесь. Грейнджер практически ясно осознала, что уснула в уличной одежде, в той которой приехала из больницы, когда Драко, медленно расстёгивая молнию на комбинезоне, стягивал его, кутая девушку в одеяло. Сквозняк, вызывающий мурашки, стал прекращаться. Ей наконец-то стало теплее. И когда он начал отстраняться, а всхлипы Гермиона сходили на нет, она отказалась отпускать его ладонь, тихо бурча в ткань его рубашки: — Нет. Нет. Можжевельник. От его одежды чувствовался он. Нежно продолжал поглаживать её шею большим пальцем. Когда мужчина попытался встать, Гермиона вцепилась ему в плечо. — Я здесь, — он не соврал. — Только окно закрою, минутку, —Малфой отстранился от неё даже меньше чем на минуту и, вернувшись, снова крепко обнял, проминая матрас на второй половине кровати. — Я здесь, Гермиона. Я рядом. И уже на грани сна ей послышалось: — Я же обещал.***
Следующий день превратился в круговорот из: мигрени, успокаивающего бальзама и сна. Он был запоминающимся в своей дикой боли, отдающейся в висках, и постоянной сухости во рту. В ощущении тяжести во всём теле. Будто кровь, бегущая по венам, постепенно обращалась в свинец. И эта уже надоевшая Гермионе картина в её голове сочинялась в эпиграмму — что примечательно, не в очень то смешную — больше подходящую в категорию эпитафии. Привкус бальзама начинал вызывать отторжение, стоило раз из раза в очередном бреду проснуться сидя на полу. Солнце взошло и ушло. И ночь прошла. Гермиона не успевала замечать, как встречала новый рассвет, выбивающий себе дорогу из-под её тяжёлых на вид изумрудных штор. Она лёгким касанием дотронулась до мужской руки, перекинутой через её талию, и, аккуратно проведя по ней кончиками пальцев, отодвинула от себя. Секунда. Грейнджер не двигалась, всматриваясь в участок мужской шеи, что с этого ракурса был ей виден. Чувствуя его размеренное дыхание на своем виске, она покраснела и сглотнула, рассматривая бледную кожу Малфоя. Рукава его рубашки были закатаны. Гермиона отчётливо видела вены на его предплечьях, будто Драко сжимал кулаки или что-то, что не хотел отпускать. Мерлин милостивый. Её кожа словно горела, а мысли метались. Она буквально ощущала, как нарастает возбуждение и дикое, необузданное желание его касаться. Но вместо этого ведьма липкими пальцами растёрла больную точку на своей шее. Мечтая там почувствовать его пальцы, вместо своих. Как некстати в голове возник момент их поцелуя. «Просто изумительно, Грейнджер». Вспоминалось приговором. В тот момент казалось, вся Вселенная сжалась между ними в ожидании логического конца. Это была не та сцена, за которой ей хотелось бы наблюдать со стороны, учитывая, как в итоге она закончилась. Ошибка. Просчёт. Порыв. Сейчас, вставая с кровати и крадясь из комнаты, Гермиона боялась, что не сможет сдержаться. И обязательно допустит что-то, что в последствии приобретёт ярлык «ошибка». В тот момент, когда люди предпочитают на них учиться. Грейнджер впервые в жизни мечтает опустить этот стереотип. И коснуться его щеки. Если кто-то отчаянно хочет из раза в раз спотыкаться на одних и тех же граблях, ему никто не помеха. Даже законы Вселенной и принятые в обществе устои. Грейнджер посмотрела в сторону ванны, понимая, что эта была бы хорошая идея, если бы она не решила не будить Драко. Поэтому, стоило ей осознать, что она спала буквально в одном нижнем белье, ведьма, накинув лёгкий халатик, вышла в гостиную. В просторную и чересчур солнечную. Часы на стене показывали, что было почти шесть часов утра. Обведя взглядом комнату, гриффиндорка вспомнила тот день: бутылка вина, бокал и скверное настроение Живоглота. Тот вечер после поцелуя. Ей мерещился голос того незнакомца, чьи пальцы сжимали её шею. Если бы её сознание не было обременено бременем войны, Гермиона однозначно боялась бы преследования. Сейчас, вместо того, чтобы пойти на кухню, где под защитой своей квартиры она спокойно может сварить себе кофе, ведьма, приоткрыв дверь, по привычке высматривала Живоглота и, поняв, что он спит в комнате с Малфоем, уже уверенно ступила по ступенькам вниз. Прошла мимо лавки, что казалась теперь пустой. Сняла защитные заклинания и открыла дверь своей лаборатории. Сцена, вызвавшая возбуждение, когда Грейнджер смотрела на спящего Драко, казалась сейчас чем-то далеким, но настолько осязаемым, что если бы она захотела сейчас прокрутить этот момент в памяти, вспомнила бы всё до мельчайших частиц. Но мысли девушки сейчас были заняты другим. Одна идея, пришедшая ей на ум ещё в больнице, сейчас уже казалась более реализуемой, но не менее опасной. Эта навязчивая мысль крылась в поднимающейся температуре тела. Эта идея, казалось, родилась из состояния бреда, в котором она пребывала последние дни. И может, до сих пор прибывает. Отгоняя эти мысли прочь, она достала из шкафа свёрток. Палочка, чья магия испытывала Гермиону на прочность, сверкала как никогда. Сенса желала быть полезной. Грейнджер хотела выплеснуть все силы и эмоции, скопившиеся в ней. Переполнявшие её.