«Символ верности и преданности или красивое Adieu»
Дорогие читатели, как-то в начале осени я задала вопрос. Нет, не вам. Скорее, себе. «Бывает ли аффинаж душ?»
Его возможно сравнить с известным философским вопросом: «может ли измениться человек?»
Кто-то однажды сказал, что ответами на все вопросы является смерть, — да не проклянет меня мисс Паркинсон за её упоминание! — однако по прошествии этих месяцев я хочу поделиться если не ответом, то хотя бы своими наблюдениями: люди не меняются. Меняются их знания о мире, их убеждения. Может быть, их точка зрения, связанная с каким-либо вопросом. Однако их эмоции ходят по замкнутому кругу, а они из раза в раз в похожих ситуациях действуют так же, как и раньше. А это значит, что волшебник, маггл или кто бы то ни был не в силах противостоять ситуациям, побуждающим их к чему-то. Азартные, лживые и упрямые — разве они меняются?
Противоречиво? Вероятно. Но где в жизни не встречаются противоречия?
Я по-своему постаралась ответить на этот вопрос. А как бы это сделали вы? Присылайте свои ответы в нашу редакцию.
А мы перейдём к последнему элементу свадебной традиции.
Что-то голубое безусловно является символом верности. И, слава Мерлину, это не подразумевает ошейник с поводком. И это что-то голубое является выбором самой невесты. Какая прекрасная параллель, правда?
Но отступим от привычного шаблона. Я вполне уверена, вы и без меня поймёте, что именно голубое вам нужно. Отчасти эта маггловская традиция, но я рада, что кто-то из вас уже знает о ней, а кто-то узнает из моей статьи. Там ещё есть заключительная часть и последний штришок — дополнение ко всему мною перечисленному. Заинтриговала? Это монетка. Я не дам вам чёткого указания, что с ней делать, скажу только одно: она явно не бросается в фонтан. И оставлю недосказанность во славу вашего любопытства.
Эта серия статей, как я упоминала, была написана для моего друга, товарища и прекрасного мужчины. Я уже предвкушаю первые полосы, которые будут пестрить колдографиями этой свадьбы даже ярче, чем с помолвки, но эта статья выйдет за день до неё, поэтому, пользуясь положением, пишу со всей искренностью: желаю тебе счастья, мой лучший друг, ты его заслуживаешь!
Я была рада писать для вас эти восемь месяцев, дорогие читатели. Хотелось бы написать «до встречи», но сегодня будет лишь моё короткое прощание с вами.
Ваша Гермиона Джин Грейнджер и её короткое «adieu».
19 декабря 2001. Гермиона Грейнджер присутствовала на свадьбе Рональда Уизли и не присутствовала одновременно. Этот парадокс предрёк ей столик в дальнем углу, неприметное сиреневое платье-футляр и абсолютно отрешённое выражение лица. Первые двадцать минут — точно. Всю церемонию бракосочетания бывшая гриффиндорка покорно стояла рядом с Полумной, которая без умолку говорила о своей поездке на Рождество, отвлёкшись от Непала только на единственный вопрос: — Как прошла, кстати, встреча с Макгонагалл? Гермиона придвинулась ближе. — Учитель у них и правда какой-то мутный, — прошептала девушка заговорщически, и когда ей на ухо заиграл торжественный марш, одёрнулась: — Всё-всё, Луна, не отвлекаемся! Сейчас не время. Нужно будет после сказать Лавгуд, что она раздумывала сама занять место этого несостоявшегося учителя и могла даже спросить совет. Хмык Полумны на переферии она повторит полчаса спустя, когда увидит свою табличку с именем в уголке почти самого дальнего столика и поймёт, что на её приход особо и не рассчитывали-то. Поэтому уже час ведьма сидела с одним и тем же бокалом шампанского и скользила взглядом по террасе, заставленной десятками заколдованных свеч, точно зная, что даже медленно падающий с неба снег их не погасит. Выход на террасу размером практически с полстены, возле которой сидела Гермиона, был похож чем-то на улучшенное панорамное окно. Негромкая музыка, слова поздравлений отовсюду и запах — так не в стиле семьи Уизли — белых роз. Она бы не удивилась так сильно пирогам Молли, как этим цветам. Гермиона сквозь лопающиеся пузырьки шампанского вглядывалась в огоньки свеч, что растворялись в стекле и золотистой жидкости, когда услышала сбоку голос: — Скучаешь? Она отсалютовала Рону бокалом и, поднявшись со стула, приобняла его: — Ещё бы, — улыбнулась краешком губ и, отстранившись, добавила: — Поздравляю! Наверное, впервые за всё мероприятие ей довелось это сказать. — Ты вроде как уже это сделала, — усмехнулся Рон, но пояснил: — Лаванда была в шоке, когда увидела твою статью вчера в AFG, — подмигнул, и Гермиона отметила, с каким восхищением и немного стеснение он упоминал свою жену. — Приятном, конечно. Спасибо. — Не ты ли со времён второго курса повторял, что поздравлений много не бывает? — И подарков тоже, — добавил мужчина, мельком заглянув за плечо, где маленький Джеймс кружился вокруг его жены, облаченной в белое зефирное платье, и, уже спустя секунду приняв озадаченный вид, прошептал: — Слушай, что-то случилось? — Ничего такого, Рон, чего нельзя решить. Грейнджер отпила шампанского, гадая, о чём именно он спрашивал. Первая мысль — он спрашивал о Малфое, но она выкинула её за пределы этого красивого зала в одно мгновение. — Как Кингсли? — он выглядел несколько обиженным, и это чувство настолько отразилось на его лице, что у прохожих могло сложиться впечатление, будто и не он был счастливым женихом на этой свадьбе. — Я слышал, что он сейчас не в Англии. Ведьма вполне могла понять и без Сенсы, которую оставила дома, что Рон подхватил некую паранойю от слишком взбешенно-взбудораженного друга и мужа его сестры. И это заставило Грейнджер на секунду задуматься: если бы они до сих пор оставались в отношениях, сообщила бы она ему о тех любовных перипетиях их друзей. Был бы в этой ситуации Рон тем человеком, что выслушал бы её, поддержал и отговорил от опрометчивых решений? Интуиция подсказывала, что вряд ли. — Всё хорошо, правда, — Гермиона, поймав взгляд бывшей Браун и нынешней Уизли на себе и убрав ладошку с плеча друга, ещё раз улыбнулась. — Рон, насладись свадьбой, у Гарри всё под контролем. И он, ещё раз поблагодарив её, направился в сторону своих родителей. А в голове крутилась её последняя фраза: «У Гарри всё под контролем». А был ли этот самый контроль? Присев обратно на стул, заставивший её своей холодной сталью сидеть с идеально выпрямленной спиной, Грейнджер, сжав в руке бокал, наблюдала за профилем друга, у которого, видимо, ничего не было под контролем. Его жена спустя пятнадцать минут, наконец усадив Джеймса рядом с отцом, вручила мальчику какую-то то ли хлебную палочку, то ли сухарик и, чмокнув его в щёчку, направилась к её столику. За прошедшее время торжества семья Поттеров перекинулась с ней только кивками, не считая подлетевшего к ней и крепко обнявшего её Джеймса. Многие косились в сторону героини войны, но, видимо, увидев ту самую кристально чистую эмоцию отчуждения на её лице, не решились подойти. Даже из любопытства не закидывали одноразовыми вопросами. Гермиона наблюдала за всеми, даже если делала очередной глоток шампанского. И этих глотков было много за вечер. Но они были настолько маленькие, что она не допила ещё даже и первый бокал. В голове наконец опустело. И пока Сенса была в лаборатории, с ней за руку ходила окклюменция — как таблетка парацетамола при затяжной головной боли. Джинни, приветливо натянувшая улыбку где-то в метре от неё, пролепетала: — Как здорово, что ты пришла! Я соскучилась. — Я тоже, — кивнула Грейнджер, даже не вставая со стула, — я тоже. Джинни на мгновение засмотрелась на подол своего платья, найдя на нём отблески маленьких заколдованных огоньков. Оно сияло глубоким синим цветом — почему-то Гермиона вспомнила, как стояла рядом с Пэнси, что курила сигарету, в том сумраке, и её платье сияло так же. Может, ей сейчас показалось, но их платья были чем-то похожи. Скорее всего, правда показалось. Уизли стояла возле её столика, почему-то упорно не желая садиться на стул, зато с упоением расписывая открывшиеся после Италии для неё возможности; рассказывала о новых репортажах и приглашениях от некоторых известных изданий. А Грейнджер смотрела куда-то мимо неё — туда, где Джеймс со своим дядей пускал заколдованные мыльные пузыри. На фоне монолога подруги, на который ведьма лишь монотонно кивала, в голове возникали вопросы… Вопросы, на которые она, возможно, и знала ответ. Хотя, может, и нет… Возможно, она совсем и не знала ситуацию Джинни, чтобы делать выводы? За пару минут от решения не задавать вопросы, на которые ответ был очевидным, Грейнджер пришла к мысли, что вдруг не всё так очевидно и стоит об этом поговорить? Гермиона, не сводя взгляда с маленького Поттера и держа в голове то ли возмущение, то ли не свойственное для неё разочарование, вместо вопроса «почему ты рассказываешь мне о работе, но не о своей семье?» спросила, ощутив в горле лопающиеся пузырьки шампанского: — Как поживает Блейз? — ничего другого на данную минуту её охмелевший мозг не придумал. Хотя она, скорее, списала бы это на алкоголь, чем призналась, что именно это и было тем, что ей хотелось узнать от подруги, которой она доверяла. Джинни же, опустив руки по швам, нахмурила рыжие брови и, переведя взгляд куда-то на террасу, слишком тихо ответила: — У него всё хорошо, — пожала плечами, но какое-то расстройство всё равно сквозило в её голосе. — Вот через пару дней в Италию возвращается. Гермиона затаила дыхание, прислушиваясь к играющей какую-то веселую мелодию скрипке. Она вспомнила, что Рон перенял от друга нелюбовь к этому инструменту, и подумала, что, видимо, это музыкальное сопровождение выбирала Лаванда. Грейнджер, проведя пальцем по каёмке хрустального бокала, сделала глоток, уточнив: — Что между вами? — Я не… — ощетинилась бывшая Уизли, бросив взгляд в сторону мужа. — Что ты несёшь?! Если бы ей так ответил Драко тогда, она бы поверила. И это самое обидное. Усмехнувшись этим мыслям, Гермиона наконец поймала прямой взгляд подруги и попыталась ответить на вопрос, когда её перебили практическими воплями: — Да! Было! Да! — начала всхлипывать Джинни, и Грейнджер пришлось молниеносно, отставив бокал на стол, встать напротив подруги и придержать её за локоть. Джинни Поттер теперь на собственной шкуре узнала, что любая тайна грызет изнутри. Наверное, после стольких месяцев молчания и тайн её и подкосило. — Тс, тише, — поглаживала её Гермиона по плечу, успокаивая, а то время и место для громких откровений и выяснений отношений было не самым подходящим. — Джинни, присядь, пожалуйста, и объясни мне, чтобы я могла вам помочь. Под «вам» она подразумевала Гарри и Джинни. Но сажая младшую Уизли рядом с собой и передавая ей в руки бокал с водой, Грейнджер волновалась, как бы её подруга не перепутала Блейза и Гарри в этой связке. Бывшая Уизли, сделав большой глоток воды, процедила: — Нам не нужна помощь, Гермиона! — вкрадчиво, сухо, как зимний ветерок за окном, окутали эти слова, и лишь смех Джеймса порождал в тоне его матери что-то маленькое и тёплое, словно огонёк свечи. Миссис Поттер повернула голову и, снова встретившись взглядом с Гермионой, стала объяснять, словно оправдания здесь были излишни, а то, о чём она говорила, являлось само собой разумеющейся вещью: — Мы уже полгода поговорить с Гарри нормально не можем. Полгода! Он полностью отдал себя этому грёбаному Министерству и приходит домой, чуть ли не когда я Джеймса спать укладываю. Я чувствую себя лишь безликим дополнением к этому герою войны: там приём, тут приём, здесь обед, тут услужить… Это всё такой бред, Гермиона! Бред! Грейнджер слушала подругу с понимающим лицом, хотя ни капли не понимала. Наверное, Гарри это не считал бредом, в отличие от неё. А взвинченная Джинни не была готова трезво рассуждать. — А самое смешно знаешь что? — миссис Поттер крепче сжала бокал с водой в руке, наблюдая за сыном. — Я пыталась. Я очень сильно старалась наладить весь этот бедлам, но сдалась после… — заправив рыжую прядь, девушка поникла, опустив голову, и почти пробормотала под нос: — Этим летом мы поехали в отпуск. Мы втроём и океан. Первые три дня Гарри провёл в каких-то документах и письмах, иногда с нами, а потом ему сообщили об экстренном собрании. Я тогда сильно вспылила и наговорила ему всякого, — девушка покачала головой. — Мы с Гарри этого не заслужили. — И что было дальше? — Ничего, — выдохнула Джинни. — Он сделал вид, что всё хорошо, — и, облокотившись на стул, покрутила на безымянном пальце своё обручальное кольцо. — Мы разговариваем, конечно, и Джеймс этого напряжения не замечает, проводя много времени у моих родителей, но вот так мы продолжаем жить в иллюзии, что всё хорошо. Она сбивалась, и мысли со словами путались. Наверное, не задав Грейнджер вопрос, Уизли повторила бы слово «хорошо» ещё десятки раз. — А всё хорошо, Джинн? — Если бы не Блейз, это хорошо могло бы продолжаться некоторое время, — проговорила бывшая Уизли. И про ещё одного персонажа во всей их истории Гермиона тоже вспомнила невзначай, скорее всего, и у Гарри эта пелена спала с глаз благодаря Пэнси. — Мы случайно пересеклись в Италии, вспомнили старые времена, и я почувствовала, каково это — быть для кого-то… важной, что ли. Хоть убей, не могу подобрать слово, но он искренне восхищается мной, и это главное. Интересно, чем выражалось это самое безусловное восхищение и неужели это было так важно для Джинни? — Так вот, — забрав бокал из рук подруги, рыжая сделала большой глоток шампанского и продолжила почти шёпотом: — У нас с этим итальянским красавчиком не заходило дальше поцелуев, и я поняла, каково это — получать оргазм от одних только разговоров с мужчиной. Мы много гуляли и разговаривали: о себе, о работе, о Хогвартсе, даже о войне, и я чувствовала себя так, как давно не чувствовала. Мне всего лишь… почти двадцать, а я порой ощущаю себя как моя мама после сорока, и это неправильно. Гермиона разрывалась между сожалением к запутавшейся девчонке и злостью на самую безалаберную мать, но, наверное, она не имела права злиться на ту, что родила дитя, будучи сама ещё сущим ребёнком. Взяв со столика свой клатч, Грейнджер поднялась со стула, позабыв о своём бокале в котором доживало свои последние минуты шампанское. И проведя взглядом по младшему Поттеру, радостно бегущему в их сторону к своей маме, всё-таки напоследок тихо спросила: — А ты хочешь сама, чтобы всё стало хорошо? Джинни Поттер покачала головой, прикусив нижнюю губу: — Вряд ли. Уже вряд ли. Не конкретное да или нет, а вряд ли. — Тогда ты была права, — выдохнула Грейнджер, повернувшись к выходу, — я не смогу тебе помочь, — и на прощание тихое, почти дружеское, без толики применения окклюменции: — Лучше определись сама, чего же ты хочешь. И шагая прочь из этого зала под какую-то там сонату, Гермиона вспомнила одно из самых важных жизненных правил, усвоенных ею совсем недавно:Нельзя помочь тому, кто сам этого не хочет.
20 декабря 2001. «Четверг — прекрасный день недели». Это было постулатом Гермионы Грейнджер слишком долгое время. И двадцатое декабря две тысячи первого года планировалось быть самым интересным днём за последнее время, но как-то всё пошло с самого начала наперекосяк: сначала Гермиона в спешке забыла дома шарф и шапку — лучше бы она Сенсу забыла, ей-богу. И перерыв все кухонные шкафчики с запасами, она поняла, что закончились ромашка, шалфей и цикорий. А они бы пригодились именно в этот четверг. Ведь с самого утра её магический почтовый ящик наполнялся конвертами, которые она не успевала даже открывать. Одно письмо приходило за другим. И где-то на половине из них: на тех, что были нежно-голубого цвета, стоял один и тот же неизвестный отправитель, но был адрес. Отложив стопку на журнальный столик и выбежав из дома, Грейнджер не была готова ещё и к тому, что вдобавок и Пэнси опоздает на встречу почти на полчаса. Когда Паркинсон вошла в заведение, Гермиона допивала уже вторую чашку крепчайшего американо, который всегда не любила, но точно знала, что каким-то образом любимый кофе Малфоя помогал её окклюменции держаться эффективнее. Это могло быть и самовнушением, но только она начала рассуждать в этом направлении, как Пэнси сбила её своим: — А вот и ты! И вполне себе живая! Девушка тут же отвела взгляд от тёмной жидкости в чашке и уставилась на подругу. — С чего вдруг такие выводы, Пэнс? — Гермиона, невольно прочистив горло, приняла невозмутимый вид и уточнила: — А почему я вдруг должна быть неживая? Паркинсон кивнула знакомому официанту, который по их частым посиделкам знал, что за этот столик нужно обязательно принести очередную чашку ристретто. — Малфой сам не свой в последний месяц, — хмыкнула ведьма, поправив изумрудную сережку, — да и я вас достаточно хорошо знаю, чтобы понять что произошло что-то из ряда вон выходящее, раз он пытается со мной напиться каждый раз вместо того, чтобы после работы идти домой. Он уверяет от вечера к вечеру, что если не бутылочка вина, то он пойдёт к тебе и что-то там выскажет, а я вот, считай, ради твоего спасения почти в алкоголики записалась, — девушка чмокнула губами, игриво подмигнув. — Но между нами я тебя уверяю, не было ничего больше, чем бутылочка Совиньен Блана тысяча девятьсот… восемьдесят первого года! — Меня должно это успокоить? Сейчас, когда Сенса рядом, только окклюменция ограждала её от всего ненужного. Как барьер. Как большой песочный замок, построенный большим трудом. Непоколебимый. Крепкий и надежный. И хоть за этот самый последний месяц она вполне преуспела в этом искусстве, но — опять-таки, не без помощи Малфоя — быть такой с Пэнси Паркинсон Гермиона не хотела. Видя довольную улыбочку бывшей недо-начальницы, она все же без удивления, спросила: — Так ты в курсе, — умнейшая ведьма столетия скрыла смешок за глотком кофе, — насчёт нас с Малфоем. Это был даже не совсем вопрос. Но он принёс какую-то лёгкость в сердце Гермионы, превратившись в осадок сахарной пудры. — Как и ты насчёт нас с… — Стоп, стоп и ещё раз стоп! — Гермиона, выставив перед собой ладонь, помотала головой. Одна прядь прилипла к ее щеке. — Без подробностей. Я не одобряю, но и не против, — хмыкнула она. — Но разбирайтесь сами. Я в любом случае поддержу тебя и с удовольствием разделю одну сигарету пополам. Пэнси обрадовалась то ли ее словам, то ли поставленным перед нею официантом ристретто и, улыбнувшись, пробурчала: — Я тоже. Наверное, сейчас Гермиона поняла одну вещь: вчера она чувствовала злость и жалость по отношению к Джинни, а сейчас ощущала равнодушие, граничащее с доброжелательностью. Как бы не решилась эта ситуация — всё будет к лучшему. Может, в какой-то степени это окклюменция, а может, она эмоционально дошла до осознания, что брать ответственность за них не нужно. Она не сможет быть объективна. Рядом с Пэнси есть Драко — он хороший друг и точно тот самый советчик, который даст вполне объективный совет и отговорит от опрометчивого поступка, а может, и, наоборот, настроит на что-то экспрессивное. Наверное, пора научиться поверить и Гарри с Джинни, что, в конечном итоге, они сделают свой правильный выбор. — Можно мне ещё вишнёвое пирожное, — попросила официанта Пэнси. Пэнси Паркинсон никогда не была из тех, кто не знает, чего хочет. Будь то пирожное или… — Пэнс, я только хочу ещё кое-что понять, — поджала губы Грейнджер, путаясь в словах, подбирая их как можно более правильно: — Просто скажи, ты знала, что за долг у Драко? — Частично, — кивнула Паркинсон, пожав плечами. — Мы с миссис Малфой могли только догадываться о деталях. Гермиона громко выдохнула. И… практически ничего не почувствовала. С этим знанием уже мало что можно было сделать, однако если бы не брошенные ранее Пэнси фразы о должке и болезни Нарциссы, бисер бы не сложился в её голове в правильную картинку раньше. — Последняя статья вызвала просто бум, кстати, — отломив ложечкой пирожное, перевела тему бывшая слизеринка. — Я до самого конца не верила, что ты на это решишься. Думала, струсишь, — гриффиндорка лишь подняла вопросительно бровь, мол «кто здесь трус?», крутя кольцо на среднем пальце. — В редакции целая гора писем и подарков для тебя, ты всех сильно растрогала. — Мне хотелось уйти красиво, Пэнс. Гермиона поняла это ещё тогда, в сентябре: она очень любит писать, но писать для журнала Пэнси ей больше нечего. С начала осени она ходила в мыслях, что и о чём, но в голову ничего не приходило, будто предложения больше в голове не складывались. И такой период бывает. Это нормально — хотеть иметь в голове пустой лист, чтобы собраться с мыслями и построить картинку с начала. На третью чашку американо Грейнджер не решилась, и разговор о новых планах журнала и планах редакции на зимние каникулы, коих в работе Пэнси не было, был самым умиротворяющим за последние время. Как бы парадоксально это ни звучало. И четверг постепенно возвращал себе почетное звание «прекрасного». Ровно до того момента, пока, выйдя из кафе, Пэнси не достала свой хьюмидор. Она остановилась в нескольких метрах от входа в заведение, и Грейнджер интуитивно тоже. Пэнси что-то хотела сказать. Что-то важное. И для этого ей нужно было сначала зажечь сигариллу и прикурить. — Чтобы закрыть тему и вернуть тебе должок за моё частичное знание этих чертовых махинаций, — она снова втянула в лёгкие никотин и, выдохнув, продолжила: — Малфой освободился от обета ровно в тот момент, когда предупредил Беккера, что ты направляешься снять Непростительное с… — она сделала круговое движение рукой, которой держала сигарету, мол «ты поймешь сама», — но тот оказался. Как Малфой и предполагал, он был не слишком сообразительным, раз только через пару дней додумался, что это сам Драко и дал Кингсли позволение на снятие Империуса. Пока до Гермионы медленно доходила вся цепочка этих действий, она протянула правую ладонь Паркинсон, в которую та вложила сигариллу. Ведьма покрутила ее в руках, подумав, что хватит с нее умничать, ведь многие люди вряд ли отличат сигарету от этой сигариллы. Сделав затяжку, Гермиона подвела итог: тогда, когда они обнимались в переулке, а после пошли в кондитерскую, Драко Малфой уже мог ей все рассказать. Сам. Он мог сам рассказать, что использовал ее. Что он проводил с ней так много времени, только чтобы она сняла его же заклинание. Грейнджер выдохнула ужасно вонючий дым. — Я поняла. Спасибо, Пэнс, — в горле стало саднить, а доза никотина привнесла легкость в голову. — А есть ли какое-нибудь заклинание, чтобы от меня не пахло, как от дальнобойщика? — стряхнув пепел, бывшая гриффиндорка дополнила: — А то я сейчас к родителям пойду. — Есть конечно, — сдавшись после третий затяжки, Грейнджер вернула сигарету, не сдержав хохота. Пэнси подхватила, все же задав вопрос: — Ты только сначала объясни, кто такой этот дальнобойщик. Ей предстояло много о чем подумать и много о чем вспомнить, и Гермиона Грейнджер была благодарна Пэнси Паркинсон за то, что та ей рассказала эту самую важную в их с Драко истории деталь: видимо, подруга тоже доверяла ее решению.***
Где-то в начале ноября. — Гермиона, ты совсем не стараешься? — усмехнулся он, пытаясь дотянуться до нее. Преподаватель, который за неудачные попытки давал ученику щелбан, а за удачные — поцелуй, считался же хорошим преподавателем? Они установили это правило только три дня назад, а Грейнджер уже хотелось сбежать. Для начала — хотя бы на другой конец дивана, потому что девушка до сих пор сомневалась, что её учителю нравилось из этих двух вариантов больше. — Что это еще за пессимизм, Малфой?! — подскочив на диване, строго воскликнула Гермиона, выставив перед собой подушку. — Я уже всё испробовала, но так же хорошо, как у тебя, у меня не получается. Сидя в гостинной напротив друг друга с запахами уже готового ужина, который дожидался, пока они закончат урок, Драко наигранно-обречённо, с трудом дотянувшись и положив ей ладони на плечи, проговорил: — Хватит мне льстить, лишь бы я отстал, — он погладил её плечо аккуратно, словно уговаривая или в чем-то убеждая, и продолжил уже более серьезно: — Окклюменция поможет тебе уменьшить боль, и если вдруг меня не окажется рядом, то мне так будет спокойнее за тебя. Она, перехватив его ладонь, что была на плече, подавила желание включить радио, ведь в тишине квартиры ей становилось горько оттого, что ничего не получалось. И Малфой не был разочарован в ней так, как она в себе. В его игривой иронии сквозила боль и беспокойство. Наверное, окклюменция и правда была не её стезей, ведь даже с легилименцией было легче. Видимо, блондин прочитал на ее лице что-то, раз, слишком взбудораженно похлопав по своим коленям, сказал: — Давай по-другому, — такой его энтузиазм Грейнджер не сразу подхватила, даже когда он, притянув ее к себе ближе и чмокнув в щеку, начал командовать: — Ложись на диван и положи свою голову мне на колени. — Зачем? — Без лишних вопросов, Грейнджер! Проглотив эти самые лишние вопросы, ведьма, выполнив указание, посмотрела на лицо Драко, нависшее над ней, и, подняв бровь, скептически уточнила: — И что? — Закрой глаза. Доверься мне, — и эту команду Гермиона тоже выполнила почти без лишних вопросов. — Помнишь твою ассоциацию с бисером? — она кивнула. — Теперь нужно придумать что-то более крепкое и надежное, подстать окклюменции, может… что-то наподобие стены или замка? — Песочные замки! — даже закрытыми глазами она чувствовала смешки Малфоя от ее безумной идеи, тем более, после его слов о крепкости и надежности. — Что? Мне в детстве нравилось строить песочные замки, — и, чувствовав его пальцы, перебирающие ее пряди, уже тише продолжила рассуждать: — Я считаю, что окклюменция бесспорно крепка и надежна, но в то же время эмоции и чувства — очень хрупкий инструмент, который легко рассыпать малейшим сотрясением. На его коленях хотелось заснуть и увидеть самый милый на свете сон. Сон, где она познакомит Драко Малфоя с мальчиком из своих сновидений. Знакомый голос взбодрил ее, вернув в реальность: — Ты в чем-то можешь быть права. Теперь давай проверим это на практике, моя упрямица.***
Два часа. Все тем же прекрасным четвергом целых два часа, которые она помогала своим родителям собираться к отъезду и закрывать магазин, ее преследовал мороз с примесью аромата ромашек, что буквально только вчера исчез вместе с остальными цветами из этого помещения. Гермиона собиралась помочь мистеру и миссис Грейнджер погрузить коробки в машину, но, видимо, вся ее помощь заключалась только в том, чтобы играть в догонялки с Майклом. В очередной раз сжав мальчишку в объятиях, она, подняв его на руки, покружилась. Задорно. По-детски. Малыш, обняв ее ладошками за шею, заливисто хохотал. — Майкл, ты обещал доесть свой кекс, — послышался запыхавшийся голос матери. — Хотя ладно… мы уже почти закончили — в машине доешь. — Изюм, фу, — пробурчал куда-то ей в ключицу ребенок, забавно коверкая букву «з». И Гермиона, погладив его по растрепавшимся волосам, поняла, что была солидарна с ним. В детстве она тоже ненавидела изюм, который так любила подсовывать ей мама. Опустив Майкла на пол, девушка задержалась на корточках перед ним: — Майкл, помни, — ей хотелось сказать напоследок брату что-то важное. Пусть он и не узнает свою сестру и, может даже, в будущем по прошествии лет забудет, кто такая тетя Гермиона, но сейчас ей хватило смелости, смотря в его такие родные глаза, прошептать: — Ты молодец у папы и мамы. Все твои мечты обязательно исполнятся. Может, он не понял сейчас, но поймет и вспомнит в будущем. Застегнув его куртку и надев на ребенка шапку и перчатки, что все это время лежали на прилавке, Грейнджер, взяв его за маленькую ладошку, направилась на улицу к родителям. Ее папа раскладывал коробки в багажнике, а мама что-то искала в салоне машины, когда Гермиона, только-только выйдя из магазинчика, почувствовала странный взгляд со спины и резко обернулась. Мужчина просто шел мимо, и все бы ничего, но это лицо было слишком знакомо, чтобы принять его за просто прохожего, еще и прижимающего к груди стопку голубых конвертов. Здесь и правда на углу была почта. Только вот что там делать Грею Локхарту вечером в четверг? Грейнджер незаметно, но чуть крепче сжала ручку ребенка, когда он с грохотом своей подошвы об брусчатку проходил мимо них. Она хотела бы сделать вид, что не пялится и не следит за его движениями, но, пока Сенса пела, окклюменция поддерживала ее невозмутимое выражение лица, гася силу артефакта. Мужчина, подняв уголки губ, манерно поприветствовал ее кивком головы. То ли дождь, то ли снег, висящий в воздухе, раскалялся. Хотелось верить, что это было иллюзией или видением, знамением или ее личным сумасшествием. Все, что угодно, но не такая неожиданная встреча через более чем месяц. Локхарт, видимо, не отказался от своих идей и попыток. А она своим гриффиндорским сострадающим сердцем так на это надеялась. Может, даже потому, что частично его понимала. Грязнокровка. Громкий хлопок. — Гермиона, спасибо тебе огромное, — пробормотал ее отец, только что громко хлопнувший дверью богажника. Он, расставив руки, позвал к себе сына, и тот, отпустив руку Гермионы, разбежался и повис на мужчине. — Как поживает твой парень? — Кто? — Тот парень, Драко, — подмигнул мужчина явно с намеком на одобрение. — Очень интересный, да и на тебя так смотрел, как я на свою жену лет двадцать назад, — Мисс Грейнджер, поравнявшись с мужем, пихнула его локтем. — Да что?! Даже из-за одного этого взгляда, будь я отцом Гермионы, то одобрил бы такого ухажера. А учитывая, что он еще и… — Милый, не стесняй ее, — упрекнула мужа женщина и протянула Гермионе большой бумажный пакет. — Это тебе подарок. Мы решили, что он точно будет напоминать тебе о нас. Когда Гермиона приняла пакет, миссис Грейнджер обернулась к мужу, тихонько кивнув: — Посади ребенка уже в кресло, пора выезжать, сегодня ещё туча дел, — и, вернувшись к ней, осторожно сказала, приобняв: — Не забывай носить шапку и беречь себя, Гермиона. Ее мать попрощалась и в последний раз обвела взглядом свою прошлую мечту. — Спасибо, — девушка тоже остановила взгляд на вывеске. — Что теперь будет с магазином? Миссис Грейнджер довольно улыбнулась. — Я волновалась, что новый владелец захочет закрыть или переделать это место, но он сказал, что оставит для тебя его в таком же виде. — То есть? Ей послышалось? Она сильно на это надеялась, потому что не понимала ничего: новый владелец хочет, чтобы она продолжила здесь работать? Что за бред? Но женщина, лишь похихикав и что-то проговорив, направилась к машине. Ее родители и Майкл помахали ей напоследок, чтобы, сев в машину, отправиться дальше — к новым целям и мечтам. А она, свернув в противоположную сторону, пошла домой, шлепая каблучками по лужам, оставшимся от растаявшего снега. Лавочка напротив моста была свободна, и, присев на нее, Гермиона не заметила, как пролетели десятки минут. Ее уединение нарушил Патронус, и Гермиона, наложив на него дезиллюминационное заклинание, оглянулась вокруг, прежде чем услышала невозможное: — Гермиона, срочно! — голос Гарри, был натянут до предела. — Как можно скорее в мой кабинет! Моего сына похитили.