«Ночью все кошки серы.
До встречи, моя милая мышка».
Наученная горьким опытом, ведьма в воздухе одним щелчком пальца сожгла записку и четыре конверта — огонёк вспыхнул и в момент исчез. — Мистер Олливандер, что же делать?.. — неопределенно покачала головой Гермиона. — Что же мне делать? Был ли Грей просто запутавшимся мальчиком? Был ли этот мальчик полон ненависти? Является ли он таким беспощадным, как считал Малфой? Грейнджер думала и сопоставляла. Прогоняя горечь во рту, пыталась найти выход. Подход. В какой момент Грей Локхарт стал злодеем в этой истории? Когда подчинился Сенсе и чужим эмоциям? Это самый вероятный вариант: детские эмоции нестабильны, дети слишком подвержены влиянию извне. Если она еле справлялась с напором Сенсы сейчас, как это делал он? Хотя, видимо, из-за того, что Грей был тогда ребёнком, артефакт вёл себя сначала спокойнее. Локхарт поменял судьбу своих родителей — может, он стремился поменять и свою? Отношение к себе. Грей мог всеми силами хотеть, чтобы из его жизни исчезли предубеждения, касающиеся крови, и чтобы это проблема решилась так же легко, как и с его родителями.Грязнокровка.
В каком-то задумчивом трансе Гермиона, сняв перекинутую через шею сумочку, отложила её на стол, принявшись открывать коробку, что находилась в бумажном пакете, который подарили ей родители, когда уезжали. Он хотел изменить предубеждение и мышление людей, традиции, что складывались столетиями; истории о превосходстве чистокровных и унижении магглорождённых. Деление на чёрное и белое. На золото и грязь. Тогда действия Грея Локхарта становились ей понятны: в детстве Олливандер лишил его возможности изменить что-либо в отношении себя. И он хотел вернуть артефакт из-за жажды власти и громкой несправедливости. Это объясняло хоть что-то — самую малую часть картинки. Но без разговора с ним картина в голове не могла стать полной. Чего-то точно не хватало. Она, развязав изумрудный бант, открыла коробку и замерла: в ней был виниловый проигрыватель её отца и три на вид не новые пластинки. Поставив установку на столике, девушка стала настраивать его так, как помнили её руки с подросткового возраста. Три пластинки: Eric Clapton, Johnny Mathis, Giselle Adolphe Adam. Она достала из бумажного конверта последнюю и, установив её, осторожно наложила иглу. Заиграло начало балета. Любимой же частью гриффиндорки был конец первого акта, где Жизель сходила с ума, но до неё было пока далековато. Сенса напоминала о себе, пока мелодия, переливающаяся по комнате, помогала пробираться в том ворохе вопросов, что встали на пути Гермионы. В голове слова Драко с пылающими касаниями его пальцев к щеке и словами: «Прошу, скажи, что ты не наделаешь глупостей и через двадцать минут вернёшься» перекрещивались с мелодией, играющей в помещении; Сенсой, требующей развлечения, и напутствием Олливандера: «Продолжайте в том же духе, и вас ждут великие свершения». Желал ли Олливандер зла Грею? Может, его ей подарок был просьбой помочь заблудившемуся мальчику? Скорее всего, мастер видел сходство между ней и Локхартом. Но пересечения их были столь незначительными, что казались пустяками, и Гермиона, вздохнув, поднялась с кресла, приняв окончательное решение: она должна была выяснить правду. Даже если это ловушка и там нет Джеймса, она должна это сделать… в память об Олливандере ей стоит попытаться понять мотивы заблудившегося в ненависти мальчика. Он бы этого хотел. Гермиона схватила сумочку с Сенсой, конверт и, подойдя к прилавку, стала исправлять пером на бумаге: Бишопс авеню,***
Домино всегда представляло собой игру последовательностей. Каждый ходил по очереди. Шаг за шагом ты со своим оппонентом делаешь ход, желая, что твой станет последним и окажется выигрышным. Вот и Гермиона Грейнджер, оказавшись лицом к лицу с громадной, красиво украшенной дверью явно дорого особняка на улице Бишопс авеню под номером 22, лишь скептически хмыкнула в надежде, что этот ход выльется для неё в рыбу — победу. Безоговорочную. Потянув на себя позолоченную ручку и шепнув на всякий случай «Алохомора», она не представляла, найдет ли здесь Джеймса. Наверное, чтобы точно понять, что этот ход последний и выигрышный, ей нужно подумать о том, что будет в этой ситуации наилучшим исходом. Какой расклад станет её победой? Последний раз, когда ведьма играла в эту игру, она проиграла Рону всухую. Это всегда была игра, в которой он хоть в чём-то, по его словам, был лучше неё. Бесшумно ступая по мраморному полу, Гермиона, старающаяся не заблудиться, не давала себе возможности рассмотреть богатое убранство этой усадьбы. Она, чувствуя холод, отражающийся от чистых глянцевых поверхностей, не могла поверить, что этот дом считался нежилым уже долгое время. Девушка остановилась. Выигрыш… Что же сейчас будет считаться её победой? Она взяла Сенсу в правую ладонь. Та немного поблескивала в её руках, и Грейнджер, открыв мысленную коробочку, принялась складывать в голове бисер. Опущенные на какое-то время стены песочного зáмка помогли ей почувствовать, что в доме находятся три пятна. Три цвета. Один из них — это она сама. А остальные два находились далеко друг от друга — в противоположных концах этого дома. Подумав, ведьма направилась к тому, что был ближе, держа в голове свой план. Она двигалась по внутреннему компасу, которым руководила Сенса, стараясь не обращать внимания, как закат, проникающий через окна, отскакивал от хрусталя на высоко подвешенных люстрах. — Оу, рад видеть тебя, — послышался голос сбоку, когда Гермиона зашла в коридорчик с огромной двойной дверью, которая, вероятно, вела в большой зал. По бокам от неё было две лестницы. И когда она медленно повернула голову вправо, то заметила Грея, манерно потягивающего кофе из чашки. — Давно не виделись, мышка. Достаточно давно, чтобы не успеть соскучиться. Её шею начало немного покалывать от воспоминаний, а места заживших ожогов напомнили о себе зудом под кожей. — Ну привет, — сжав крепче в руках Сенсу перед собой, выплюнула эти слова ведьма и сглотнула, ловя блики от мрамора на тёмных волосах парня. — И зачем? Одно это слово донесло до её оппонента всю суть вопроса с их большой предысторией, раз он заливисто расхохотался, отложив чашку на мраморную ступеньку. Зачем всё это? — Слушай, мышка, — Грей стал подходить к ней ближе, а Гермиона не в силах была пошевелиться под напором его игривого взгляда и шепчущей на периферии Сенсы. Она наблюдала за его движениями — ленивыми, но с долей острого превосходства, они чувствовались ею не так, как уверенно знакомые движения Малфоя, поэтому мышка, наклонив голову, не высказав ничего и не выдав ни малейшего напряжения, была настроена слушать его. Как Грей Локхарт и просил. Но юноша вдруг скривился. — Так не получится, — будто что-то уловил в её настроении, неопределённо пожал плечами и, в пару десятков сантиметров не донеся ладони до её плеча, резко щёлкнул пальцами. — Тебе нужно остыть, — внезапно появившаяся пыльца стала кружиться вокруг неё, — увидеть, что мальчишка в порядке, — не осознав сначала, что происходит, Гермиона чихнула от вдоха и частичек, осевших где-то у неё в организме, — и только потом мы поговорим. «Поговорим». Гермиона, задыхаясь, теряла сознание, оставшись с его хитрым прищуром перед глазами, льстивым голосом в голове и ощущением, что её правая ладонь пуста, но потом, позже, спустя слишком маленькое количество времени, она могла поклясться, что это помутнение прошло за один миг, и эту же ладонь сжали маленькие детские ручки, а ведьма очнулась от всхлипов: — Где мама? — Джеймс тряс её руку настолько сильно, насколько был способен ребёнок его возраста. — Где? — Джеймс! — прокряхтела Грейнджер, резко сев и закашлявшись, усиленно пытаясь вытравить засевшие в дыхательных путях пылинки. Она приобняла дрожащей рукой малыша, погладив его по кучерявым волосам. — Мама тебя очень ждёт, — прохрипела девушка, оценив его состояние, — очень. Джеймс, успокоившийся в её объятиях и переставший дрожать, поднял на неё взгляд, и дорожки слёз, которые он смахнул пару секунд назад, оставив о себе напоминания в виде красноты вокруг глаз, заставили её волноваться. Гермиона, коснувшись губами его лба, заметила краем глаза детскую куртку на подоконнике. У него была температура. Не сильная, но всё же имелась. Тёмное помещение, в котором они находились, напомнили ей бойлерную с двумя маленькими окошками. Она огляделась, заметив пыльное оборудование, несколько котлов, труб и других приспособлений — если бы они работали, здесь не было бы так холодно. Грейнджер, покачав мальчишку в своих крепких объятиях, чмокнула его в макушку, беззаботно проговорив, вернув своему голосу звучание: — Собирайся, тебя ждёт мама. — Мама? — эхом повторил Джеймс. Он будто сначала не поверил, но когда Гермиона утвердительно кивнула, мальчик вскочил, схватив свою курточку. Она молниеносно помогла ему её надеть и застегнуть, всё это время надеясь, что её план «А» сработает. В спешке выходя из дома, подбадриваемая Сенсой, она не решилась отправить Гарри Патронус с адресом заранее: было слишком много сомнений. Она могла ошибиться, подставить их под удар или спугнуть Грея. И в момент, когда, застегнув последнюю пуговицу на воротничке, Гермиона игриво потрепала Джеймса за щёчку, она надеялась применить Патронус. Но позже, если первая и основная её затея не сработают. Осмотрев себя, ведьма поняла, что пропала только Сенса. Как Гермиона и предполагала, выставив на передний план то, что Грею было нужно, она спрятала во внутреннем кармане то, что было нужно ей. Девушка достала сложенную вчетверо голубую бумажку и свою волшебную палочку из виноградной лозы. — Слушай внимательно, нарушитель спокойствия, — она специально назвала его знакомым прозвищем, чтобы отвлечь, и это сработало: Джеймс, улыбнувшись, кивнул. — Вот это, — она впихнула ему конверт в раскрытую ладонь и крепко сжала его пальцы, заставив крепче держать бумажку, — отдашь тому, кого увидишь первым. Понял? Чуть нахмурившись — прям как обычно делал его отец, когда находился в замешательстве, — Джеймс Поттер, хоть и насторожившись, но согласно кивнул. — Вот и хорошо, малыш. Взгляд Гермионы застыл на красном камне, что был надет на её средний палец, и прежде, чем она, быстро стянув кольцо, нацепила его на большой палец ребёнка, девушка шумно вздохнула, прогоняя из головы настойчивые воспоминания о том, кто, когда и как ей этот артефакт дал. Хоть бы он сработал. Хоть бы всё получилось. Это был бы самый быстрый путь к победе. — Ты молодец, — прошептала она гордо, глядя мальчику в глаза, и осторожно коснулась камня три раза. Как только ведьма поспешно одёрнула ладонь, Джеймс с робкой надеждой в глазах, что увидит свою маму, стоявший перед ней секунды назад, исчез. А Гермиона Грейнджер с такой же зарождающейся надеждой, что малыш попадёт в объятия Джинни, поднялась с колен, отряхнулась и, точно осознав, что находится на полпути к рыбе, решительно сжав волшебную палочку в руках, аппарировала из этой мрачной котельной к той самой до жути начищенной лестнице. На ступенях всё ещё стояла полупустая чашка. Гермиона отсчитывала минуты, прекрасно понимая, сколько их у неё в распоряжении. Потому что если Малфой всё быстро поймёт, а он это точно сделает, то у неё останется их около десяти-пятнадцати, а может, и того меньше. Она отворила дверь, до которой в прошлый раз ей оставалось буквально пару метров, и, переступив порог, поняла, почему её голова в этот самый момент казалась ясным небом без единого облачка. Её мысли парили легко и непринуждённо, и Гермиона Грейнджер ощущала себя так, будто очнулась от долгого сна, где песочные зáмки ей теперь были не нужны. Действие обезболивающего, которое необходимо ей было в последние месяцы и от которого она стала зависима, прошло. А вдруг она была зависима только от того, что не могла принять очевидное? Это как бежать от того, чему ты придавал большое значение. Ведь когда ты не хочешь укола, то тебе заведомо больно, и этим в своих мыслях ты увеличиваешь эту боль, отрицаешь её, не хочешь. Ожидание боли больнее, чем сама боль. Гермиона не принимала Сенсу и её магию изначально. Она, может, даже не принимала себя и ту свою версию, которой её хотел видеть артефакт. Это и есть укол, от которого Грейнджер бежала, каждый раз спотыкаясь, накручивая себя и, следовательно, увеличивая боль. Может, именно из-за этого один человек, который был с ней рядом и принимал её такой, какая она есть, притуплял эту боль? Она направилась за порог в глубь зала или, скорее, столовой, где главенствующее место за большим стеклянным столом занимал Грей. Юноша, подперев кулачком подбородок, скучающе смотрел на волшебную палочку, лежавшую перед ним на поверхности. Он видел девушку и знал, что она пришла. И, раскрутив палочку, словно бутылочку, Локхарт усмехнулся, когда её кончик указал на него. Стол был длинный, метров пять, и Грейнджер, оценив обстановку, решила занять место в паре метров от парня. Она беспардонно отодвинула для себя тяжелый бархатный стул и присела за него, ни на сантиметр не придвинувшись к столу. — Где мальчишку-то потеряла? — насмешливо поднял бровь юноша, уверенный в том, что его последний ход приведёт к концу игры. — К чему всё это? — ответила она тем же тоном. — Чего ты хочешь, Грей Локхарт? — Ты на верном пути, мышка, — он постучал указательным пальцем по своему виску и указал взглядом на Сенсу. — Эта штучка может невероятное. Гермиона поймала себя на мысли, что после воспоминаний, которые ей показала шкатулка, она не может воспринимать человека, сидящего перед ней, как юношу, хотя он был её ровесником, только учился на курс старше. — Знаешь, мы с мистером Олливандером часто пили чай вместе, — начал рассказывать свои воспоминания Локхарт и в порыве возбуждения снова покрутил Сенсу на столе. — Так вот, ты знала, умнейшая ведьма столетия, что он придумал эту палочку случайно? — парень захохотал. — Ты только представь: случайно придумать артефакт, способный распознавать чувства, эмоции, настроения, улавливать мысли, рисуя их цветными пятнами на сетчатке глаза у владельца этой палочки, а самое интересное в том, что эти пятна можно искажать, внушать, то есть изменять эмоции, — его речь была настолько логичной и в какой-то мере любопытной для Гермионы, что она заслушалась, хотя планировала только сделать заинтересованный вид. — Даже сам Гаррик не знал всех её способностей, — это не было для неё очевидным, но девушка стала догадываться, где кроется ответ на её вопрос. — Мы с ним часто разговаривали про моё детство, учёбу в Хогвартсе и Сенсу. Он всё отказывался мне её отдавать, а когда я предложил ему создать улучшенную копию, то старик вообще пришёл в бешенство, и тогда… — он потянул уголок губ, погладив артефакт пальцами. — Ты избавился от препятствия, — задумчиво договорила Грейнджер за ним. Она хотела было уличить его во лжи, но вспомнила, что отраву в чай добавил не мужчина, сидящий перед ней, а Малфой. — Да! — прочитав её мысли, воскликнул Грей, рассмеявшись. — Я не планировал это, но Авада всегда работает без… безболезненно. — И что теперь? — Мисс Грейнджер, героиня войны, лучшая ученица Хогвартса, — перечислял он, довольный эффектом, который произвёл, — умнейшая ведьма столетия и всего лишь грязнокровка, — он протянул последнее слово так, словно желал поцарапать им её кожу. Только противного скрежета не было слышно. — Мышка, ты же умная девочка, — с грохотом от ножек стула, что проскребли по мрамору, когда он поднялся на ноги, Локхарт стал приближаться с Сенсой в руках к девушке. — Очень умная, — она тоже встала, застыв на месте, когда он кинул перед ней на стол артефакт и, посмотрев в её глаза, протянул ей ладонь, прошептав соблазнительное: — Давай вместе избавим мир от предубеждений. — Ч-что?! — Давай вместе сделаем копию этого артефакта и изменим мнение о грязнокровках в головах всех этих… отбросов. Он так едко выплюнул последнее слово, что, проведя параллель с тем мальчиком из воспоминаний, Гермиона не смогла найти с ним сходств: потому что сейчас перед ней был уверенный в себе юноша, немного непредсказуемый и взбалмошный, что хотел изменить мир. Короткие тёмные волосы, лежащие на один бок, серьга во рту, чёрная, небрежно надетая рубашка и джинсы. Она правильно сделала, что не надела аврорскую форму. По дресс-коду ведьма подходила ему идеально. Но они оба абсолютно не подходили этому идеально сверкающему помпезному дому. Закралась мысль, что по прошлым их встречам никто не сказал бы, что он хотел заручиться её поддержкой. Локхарт играл с ней, и его мысли были настолько хаотичными, что от него не стоило ожидать никакого постоянства. Но Грейнджер всё же спросила, украдкой посмотрев на Сенсу: — Что поменялось с той встречи, когда ты пытался меня задушить? — Я хорошенько подумал и решил, что если старик отдал тебе Сенсу, то это не зря, — задумался он, критично осмотрев её с головы до ног. — Да и умнейшей ведьмой тебя прозвали не за красивые глаза и стройные ноги, — девушка хмыкнула, поняв, куда юноша клонил, — и ты тоже… грязнокровка. Это «и ты тоже» означало не что иное, как: «и ты тоже испытываешь ненависть к тем, кто тебя так называет». Она вспомнила ощущение жгучей несправедливости, что было в детстве, когда её называли этим словом. — А ребёнок тут при чём? — Ну, не разочаровывай меня, мышка, — наигранно грустно выдохнул Грей. — До тебя после того нашего феерического знакомства невозможно было добраться, — он сказал это с таким сарказмом, что от одного воспоминания её передёрнуло, — а так я и встряхнул тебя, и вывел на эмоции. И в качестве приятного бонуса ты сама ко мне пришла, — проговорил парень тихо, но отчётливо, а глаза его пытливо всматривались в лицо девушки. — Теперь я прекрасно знаю твои слабости, — когда пальцами он нетерпеливо провёл по её щеке, ведьма попыталась не потерять осознание того, что Сенса сейчас играла на его стороне: это было тяжело. — Я как никто могу понять тебя, Гермиона. Понять её? Он? Грейнджер моргнула. И как только в её голове стали возникать путаницы; как только она поняла, что не в силах контролировать свои эмоции, а песочный зáмок пошёл трещинами, мужчина перед ней усмехнулся. Мелкие песчинки её непоколебимости стали отделяться от зáмка и рассыпаться под пристальным взором. — Что скажешь, мышка? Наверное, холодный цвет мрамора и ушедший в ночную тьму закат не смогли бы сравниться с ободряюще-решительной улыбкой, расцветшей на её устах. Она кивнула в согласии и, повернувшись боком к Грею, стала всматриваться в волшебный артефакт, лежавший на столе. Сенса ворковала с ней, уговаривала. Довольный Локхарт, скрестив руки на груди, стоял рядом. Облизывая своими серыми глазами каждое движение девушки, он потакал прихотям артефакта. Парень не подгонял и наблюдал, будучи уверенный то ли в себе, то ли в ней, то ли в своих угрозах.Теперь я прекрасно знаю все твои слабости.
Его уверенность в её сломленности зажглась ярким белым пятном. «Грязнокровка», — голосом Беккера. «Грязнокровка», — повторяли в её голове сотни других голосов. «Грязнокровка», — отрикошетил от её сердца голос Малфоя. «Не они определяют тебя, а ты их, Гермиона Джин Грейнджер». Вспомнив, она почувствовала эти слова, как тот лёкгий поцелуй в волосы посреди улицы в сентябрьский поздний вечер. Это был не совсем выбор — это было то, что опредяляло Гермиону Грейнджер, то есть она сама. Схватив палочку со стеклянной поверхности, Гермиона, крепко сжав её трясущимися пальцами, покачала головой: — Скажу, что ты перегнул палку, Локхарт, — и, переменив выражение лица на холоднокровное, снова выстроив стены песочного зáмка, она произнесла то, что хотела сказать с самого начала, как получила палочку, только уже с другим смыслом: — Ласкиамо. Сенса резко вспыхнула фиолетовой вспышкой в её руках. Она свободна. Она вольна делать всё, что угодно. Её магия свободна. Была. Ровно пару секунд, пока свобода её не преобразовалась в… Сила угасала, а свечение тускнело с той же скоростью, с какой вены на запястье Гермионы чернели, пуская постороннюю магию в её тело. Сквозь пелену жуткой боли она услышала: — Ты меня обездвижила, сука! Заметил наконец. Она невербально наложила на него это заклинание ещё пару минут назад для подстраховки. Которая понадобилась. Он кричал что-то ещё у неё над ухом, пока она наблюдала, как после сжатия пальцев в её ладони Сенса стала превращаться в пепел. Потеряв магию, она рассыпалась на мелкие частички. Мелкие-мелкие. Угасающий сосуд испарялся. Магия, окутывающая ведьму, погружала её во тьму. Сенса, сливающаяся с ней, хотела получить время для того, чтобы освоиться в её теле. И в том бессознательном состоянии, когда она, рухнув на мраморный пол, медленно закрыла глаза, Грейнджер услышала грохот, топот и будто даже взрыв, что разнёс стеклянный стол над её головой. А потом через пару минут, прежде чем полностью погрузиться в спасительную пустоту, она почувствовала, как её подняли с прохладного пола, и знакомый голос, зовущий её до этого, отчётливо прошептал ей в висок: — Грейнджер... Гермиона... какая упрямица.