Моя гейская академия и все-все-все

      Киришима не мог поверить своим ушам: Бакуго Катсуки кого-то любит. Причём главным словом было здесь Бакуго, ведь он и романтика, это как… как параллельные линии — никогда не пересекаются. Мда, чего- то Эйджиро переучился, раз использует теперь математические шутки.       «Но… кого же он… любит?», — подумал парень, чувствуя себя опустошённым от осознания, что у него нет шансов. Нет, Киришима, конечно, не рассчитывал, что Бакуго кинется к нему в объятия, а, скорее, пошлёт, в лучшем случае, или убьёт, в худшем, но крошечная надежда до этого теплилась в нём. А так, куда хуже, чем удар в спину.       «Бакуго нравится девушка, — с горечью понял Эйджиро. — Наверное, это Урарака… Стоп. Он же сказал, что его. ЕГО?! Так у меня же есть шанс!»       От радости парень чуть не станцевал лезгинку, но, поняв своё положение, проделал это с сердцем. Однако Киришиму посетила ещё одна мысль, превратившаяся после в целый агнст на одну страницу: «Но ведь это куда хуже. Как же теперь мне перенести это, ведь шанс то у меня был, да всплыл! А кто тогда это? Каминари? Потому что они общаются? А вдруг он специально перед ним огрызается, а сам сходит с ума по его шуточкам? Может, Тодороки? Он популярный, да причуда сильная. Тогда все клички, посвящённые Тодороки от Бакуго, это, вроде как зая и котёнок у других, а у того Двумордый, 50/50, Канадский флаг и Половинчатый. Хотя меня он называет Дерьмоволосым, Ежом и Волосы-вместо-Мозгов… Но Мидорию — Деку… Мидория! Катсуки его любит! Они же знакомы с детства! К тому же знают многое друг о друге. А тот его называет Каччаном. Значит (Эйджиро сглотнул), они встречаются…» — А друг ли Дерьмоволосый? — оборвав поток мыслей не в том направлении у Киришимы, произнёс с сомнением Бакуго. — Он шумный, общительный, со средней причудой, но… мне… нравится… общаться с… с… К-киришимой (эти слова Катсуки произносил так, будто съел детский суп из листиков).       «ЧЕГО?! — орал мысленно Киришима, охреневая больше с того, что сам Бакуго назвал его по имени, а не похвалу в свой адрес. — Так это что значит… что Бакуго ко мне не… равнодушен?»       От осознания этой мысли у Эйджиро всё закружилось, и в животе появились бабочки. Или просто в туалет захотелось. Но внезапный шум со стороны Катсуки быстро привёл в чувство того. Несмотря на то, что Киришима не шевелился, умудрившись даже задержать дыхание и зажмурить глаза, при их открытии он увидел лицо Бакуго, выражение которого означало высочайшую степень человеческого охреневания и культурного шока. Эйджиро понял бы Катсуки в другой ситуации, если бы самому не стало страшно, и в голове не засела бы мысль: «Ну, всё. Мне конец.»