Моя гейская академия и все-все-все

— Шото, у меня к тебе серьёзный разговор, — начал Старатель, сидя со своим сыном в гостиной общежития в воскресное семичасовое утро. — Это касается, в первую очередь, твоей успеваемости. Ты меня слушаешь?       Тодороки-младший, блаженно закрывший глаза и чуть не задремавший, вздрогнул. Чуть не уснул! Чёрт, нельзя ему засыпать, только не перед отцом. Вчера (хотя, может и позавчера, Шото, честно говоря, сбился уже со счёта во времени) они всем классом отмечали что-то важное. То ли день рождения был, то ли кто-то встречаться начал — вот причину он не запомнил, но главное было то, что принесли выпивку и под градусом, в итоге, оказались все. После продолжительных алкоприключений одноклассники завалились спать, и Тодороки («Тодороки, по-братски проследи, чтобы все уснули в пределах общаги, ты же всё равно не сильно пьян!». Конечно, Иида, я же не в такую зюзю нахлебался, чтобы повторять Флеша и бегать по зданию вертикально, ломая себе шею) пронаблюдал, как ребята падали от усталости прямо на пол, а он, как заботливый одноклассник, дотаскивал их до пола ближайшей комнаты, чтобы не валялись в коридоре. Вроде бы он так Джиро к Минете закинул, но ладно, Монору же в душевой храпит. Господи, как же Тодороки хочется спать, а тут отец года (уж точно не по версии Шото) явился со своими мозгопилом.       Шото кивнул. Конечно, всё нормально, только рот лучше не открывать, иначе от запаха перегара Старатель сам опьянеет. Кстати, такими темпами Тодороки похмелье не грозит, он ведь не спит, пока остальные там дрыхнут наглым образом пускают слюни на ламинат, когда он здесь теряет лучшие минуты жизни и впоследствии проснутся с головной болью и сушняком, а он как огуречек будет — маринованный такой, пролежавший в треснутой банке восемь лет в подтопленном погребе. — Ладно, — Старателю ответ сына не был особо важен, ведь он скажет своё мнение в любом случае. — Я на днях узнал, что твои оценки за промежуточные тесты снизились. Ты всё ещё находишься в пятёрке лучших в классе, но тебе следует постараться. В конце концов, ты из семьи Тодороки. Ты меня понял?       Шото снова кивнул. Отлично, с такими вопросами даже напрягаться не придётся с ответом. Но глаза слипаются. Держись, держись, держись… — Шото, ты чего в одну точку глядишь, не моргая? — спросил отец с ноткой обеспокоенности. Ну, всё, вот и глюки пошли.       Тодороки быстро заморгал, снимая наваждение. Не спать. — Видимо, ты плохо здесь спишь, — заметил Старатель. — Не забывай, бессоница является одним из катализаторов преступлений, в частности убийств в состоянии аффекта.       «Ты ещё никогда не оказывался настолько прав», — согласился сын, вырисовывая фигуры глазами. Аааа, как же хочется удариться головой об стенку, чтобы не отрубиться. — Всё же тебе следовало остаться дома, а не переезжать в общежитие, — он опять завёл свою шарманку. — Дома намного лучше, и я, как правильный образец для подражания, рядом.       «Да, образец того, каким отцом не следует быть, — проворчал парень, не пряча зевок. — Ох, когда же он свалит? Меня Изуку заждался на кровати. Ну, технически он отсыпается в своей комнате, но я же туда приду как человек, случайно ошибшийся дверью в состоянии алкогольного опьянения. Ага, случайно ошибся дверью эдак на пять влево, но ладно.»       Глаза Тодороки закатились от нежелания слушать отца и никак не хотели откатываться, именно тогда Шото понял, что вырубается. Но пробуждение пришло неожиданно. В коридоре за поворотом раздался удар. — Ой, бляяяя, — послышался приглушённый хрип. — Чё так колбасит-то, Ханта? — Да я сам без понятия, — отвечал голосу, вероятнее всего, Серо. — Только не ори так, башка раскалывается. Пошли дальше в обнимку, иначе снова свалимся. Кухня уже рядом.       Те двое вышли из-за поворота и предстали перед частью семейства Тодороки во всей похмельной красе. Шото так и знал: это были Серо и Каминари. Перегаром несло за километр, на одежде красовались розоватые пятна («Ребят, это не пятна! Ничего вы не смыслите в винном импрессионизме», — автором этого флешбека явно была Очако), причёски больше напоминала сеновал, а шатающийся вид выдавал в них наркоманов или студентов в неделю сессий. «Ну всё, конец конспирации», — печально пронеслось в голове у Шото, и он мысленно стал собирать чемоданы.       Державшиеся друг за друга Ханта и Денки резко замерли, тараща на гостей глаза. — Опа-на! — первым отмер Каминари. — Походу палёное выпили. — Не-не-не, зато какой реалистичный глюк, — вполне резонно заметил Серо, — такой качественный. Старатель тут даже лучше выглядит чем на самом деле. — Ага, и не страшно будет назвать его как-нибудь! Например, напыщенный муда… — Кхм, кхм, — как можно громче кашлянул Тодороки и отрицательно закивал. Не хватало ещё слушать лекцию о дурном влиянии сверстников среди которых «одно плебейское уголовничьё» (хотя к уголовникам он согласен лишь Бакуго приписать). — И чё глюк Тодороки закашлял, — Каминари мать-природа, видимо, наградила чем-то другим, но явно не смышлённостью. — Ханта, подай воду, у меня руки трясутся. — У меня они вообще не поднимаются после вчерашнего, — ответил Серо, пытаясь открыть кран с помощью ленточной причуды, но тщетно. — Давай так, если это глюк, то он нам не поможет, а если настоящий, то… — То нам пизда, — закончил за него Каминари. — Ибо Старатель не откроет кран, но любезно поджарит нам головы.       И они дали друг другу пять, потому что уловили общий ход мыслей.       «Классно, конечно, иметь одну клетку мозга на двоих», — мечтательно произнёс Шото, представляя такую же синхронизацию с Мидорией, но вовремя понял, что иметь один мыслительный аппарат на пару вовсе не прикольно. Всё, его мозг явно собирается уйти на вечный покой. — Кстати, — вспомнил Денки, — какое сегодня число, Тодороки? У меня на телефоне стоит двадцать шестое октября. — А у меня двадцато пятое, — добавил Серо. — Кажись, кому-то вчера пришла весёлая мысль посмеяться над нами, и теперь у всех стоят разные даты. — Не забывай, что и время тоже не совпадает. — Ну, нам хотя бы во дне ориентироваться. Так что там, Тодороки?       Шото, у которого даже не было сил заглотнуть слюну, вздохнул, пожимая плечами. Может, он ими вообще не пожал, память совсем отшибло, поэтому парень повторил свои действия. Потом ещё раз. И ещё. — Воу, без танцев! — выставил ладони вперёд Каминари. — Вчерашних свистоплясок хватило. В телефон глянь.       У Тодороки не было с собой смартфона, и он покачал головой. Сил вообще нет. — Ты его где-то оставил? — спросил Серо. — Он в пределах этой комнаты?       Парень отрицательно покачал головой. Чёрт, сознание улетает… Шото сделал ладонью кругообразные движения. — В пределах общежития! — догадался Каминари.       Тодороки кивнул. Ё-моё, сидим тут, в шарады играем. У самих с бодуна всё болит, язык через раз человеческие звуки выдаёт, а устроили какие-то интеллектуальные игры. Наличие отца вообще можно назвать вишенкой всей ситуации. Но дееспособные три процента мозга говорят, что Старатель, судя по его виду, пока ни о чём не догадался. — Слушай, а может глюк Старателя знает время и дату, — у этих дебилов уже и последняя клетка мозга отрафировалась. — Слышь, глюк, подскажи время, как подручный. — Сегодня двадцать седьмое октября, время 7:28, воскресенье, — невозмутимым голосом ответил Энджи, глянув на телефон. У Тодороки даже глаза открылись от удивления. — Оу, мы промахнулись чуть, — хихикнул Каминари. — Хотя бы выходной сегодня, я уж боялся, что понедельник настал, — признался Ханта. — Ладно, мы пойдём, Не-Глюк-Тодороки и Глюк-Старатель. Очень приятная беседа вышла. — И напоследок, — почти скрывшись, Денки затормозил, — не помнишь, чувак, из-за чего весь этот сыр-бор начался?       Шото в очередной раз покачал головой. — Эх! — тяжело вздохнули парни и поползли восвояси.       «Меня возьмите», — умолял одноклассник, которому теперь уже точно не отвертеться. Отец так и сверлил его взглядом. Всё, это конец.