Финт Пешкова

Ване четырнадцать, и он, наконец-то, идёт получать свой первый паспорт. Это совсем «вау» для него, Ваня в предвкушении. Крепко держась за мамину руку, Ваня подскакивает на каждом шагу по пути в паспортный стол и смеётся, примеряя к своему имени и фамилии какое-то непонятное слово «гражданин». А когда оказывается в душном коридоре паспортного стола, где очередь занимает весь периметр помещения по стенкам, то сильно разочаровывается; в ворчащих старушках, протяжном крике работников «ждите-е!» и, в конце концов, невыносимой жаре не было ничего интересного, и спустя пару-тройку минут Ваня поник совсем, и не был уверен, что даже обещанное мамой мороженное после обеда спасёт ситуацию. Ване пятнадцать, и он ждёт премьеру нового «марвеловского» фильма. Получая одни «пятёрки» всю неделю, — даже по физике, блин, — и отмывая полы по всему дому одной рукой, а второй успевая и посуду, Ваня рассчитывал на мамино благословение и, конечно, получил — вот так вот у Вани, довольного до краснющих ушей, было пятьсот рублей и, в перспективе, приятный на дух одноклассник-компаньон Валера, разделяющий ванин супергеройский интерес. Но, когда Ваня забежал в кинотеатр, то одноклассника он там не нашёл. Он был честных правил и без Валеры в зал не зашёл — ждал. До рекламы ждал, до конца первой четверти фильма — её он уже подслушивал из дверей, потихоньку осознавая, что готов заплакать. Очень уж обидно было пропустить фильм, на который так хотел попасть, из-за выдуманного самим собой «кодекса дружбы». Ване стало стыдно, когда он, всё-таки, наступая на горло собственным принципам, зашёл в кинозал. Но спокойно смотреть фильм, конечно не смог — слёзы сами шли, непонятно почему. Даже сладкий попкорн, который должен был радовать в этот день, очевидно почему, стал солёным и очень-очень грустным. Ване шестнадцать. Каким-то чудным образом он стал старостой класса. Ну, это точно временно, потому что прошлая староста, Вика Смирнова, сломала копчик и теперь надолго осталась в больнице на восстановление, пока Ваня, от её лица, «крутит» дела в классе. Он же мальчик, не самый сильный и буйный в классе, с ним проще договориться — все так в классе думают. И договариваются, нагло и почти обо всём: не писать в рапортичке опоздание — «хорошо, без проблем, ребята»; отпросить у физрука, потому что живот болит — «давай, только к медсестре сначала зайди». И все дела пошли, как по маслу. Ваню звали на дни рождения, какие-то локальные тусовки, и он был рад — даже с Валерой получилось контакт наладить и, всё-таки, воплотить идею совместного просмотра «марвеловского» фильма, только нового. Правда, однажды, в разгар весны, Ваня попросил всех остаться на классный час. Ему это самому не надо — задание дала классная руководительница. И Ваня, как хороший исполнитель и примерный староста, донёс информацию до класса, но, конечно, энтузиазма не увидел ни в одном глазу — одноклассникам, — да и ему самому, — сейчас бы погулять за школой, в футбольчик погонять или мороженного поесть, а не сидеть за партой лишних сорок минут. Но Ваня не мог уйти, а значит и никто не мог. Ваня так и думал. До поры, до времени. На правах старосты, на классный час он заходил в кабинет первый, но тут «бац» — за спиной хлопок двери и устрашающий поворот ключа. Ваня думает, что ничего не происходит. А оно происходит — за дверью слышен гогот мальчиков из его класса. Его заперли в кабинете одного. Пытаясь выковорить замок скрепкой, — взятой без спроса со стола классной руководительницы, — как в фильмах про шпионов, Ваня поймал себя на мысли, что, наверное, друзей в классе у него больше нет. В влюблённые и окрылённые семнадцать, в истеричные восемнадцать, в успокоившиеся девятнадцать, в растерянные двадцать Ваню всегда кто-то разочаровывал, подводил и отталкивал. Всегда. Потому что доверчивый, потому что простой очень. Это нажива для любого. Но, Ване почти двадцать один, без двух месяцев, и, наконец-то, подвёл он. • «поцелуй брежнева фото» Ваня смотрел на фотографию двух мужчин и понимал, что в тот день, когда Серёжа его поцеловал, они выглядели наверняка точно так же. Он смотрел, и его не воротило от этой картины вообще — ну, поцелуй такой, душевный, дружбанский. Ничего такого вообще, что могло бы вызывать подозрения. Да и подозрения эти тоже, если честно, не волновали — это не ванино дело. Но Серёжа был ваниным делом. Он его не видел вживую месяцев пять — это полгода почти. И, скорее всего, пол года эти «произойдут» — Ване от этой мысли становилось не по себе, физически даже в теле отзывалось. Серёжа, видимо, из принципа, на матчи ванины не приходил больше, но мелькал перед глазами редкими вечерами, когда стримы запускал — Ваня смотрел все. А мог бы и присутствовать, потому что Пешков его звал: просто в гости, погулять, постримить, просто побыть вместе, как раньше. Но Ваня пиздец как боялся — тот поцелуй для него значил что-то. Как-то раз, сидя на узком балконе своей квартиры, Ваня листал ленту «тик-токов», в надежде, на самом-то деле, успокоить себя и избежать лишних мыслей, как вдруг, наткнулся на знакомое кудрявое создание. Это была подстава, какую только поискать — Серёжа в голове, в компьютере, а теперь и в «тик-токах». И Ваня готов поспорить на деньги, что за год дружбы Серёжа не говорил о том, что Интернет настолько его признал. Видео было красиво смонтировано, да и вообще-то само оно было красивое и по другим причинам. Ваня же сидел рядом на стримах, он особо не замечал, какой Серёжа, на самом деле, обаятельный в жестах и эмоциях с фронтального обзора. Это видео явно не сравнится с тем, где он арбуз резинками канцелярскими взорвал — Ваня с него улетает, за живот успевая только хвататься. Так пролетело пять, десять, двадцать пять, сорок просмотренных видео с Серёжей; все называют его Жожо, но на видео далеко не он — Ваня знает, что там Серёжа, дорогой сердцу друг; он ведь такой же на экране, как и в жизни. Он не персонаж, он живой человек и, честно, он живее большинства живых. На сорок первом видео Ваня встретил и себя. Себя и Серёжу, смеющихся в слоумо, под играющую на фоне знакомую песню. И на экране всплывают слова «держи, держу»*, и на этом отрывке Ваня и Серёжа обнимаются, смотря друг на друга радостно и абсолютно по-детски, будто они — малые дети, увидевшие друг в друге большой киндр-сюрприз. И Ваню конкретно размазало. Ему же было с Серёжей весело и прикольно; он не чувствовал себя одиноко и ни о чём не парился, потому что знал, что «ща-ща Серёге позвоню, спрошу у него, че сделать можно». Почему он пропал? Зачем он сделал это сам? Он знал почему — это решение пришло к нему на спортивных сборах. • Серёжа, закрывая ладонью лицо, вышел из подъезда, обязательно пнув дверь так, что она начала дребезжать и, если что вдруг, могла запросто прописать рикошетом по носу. Уебанское утро. Он шёл, как на каторгу, хотя никто его ни к чему не принуждал, это он сам решил пойти. Злился ужас как, на всё подряд, но больше, конечно, на Ванька. Но ему об этом не скажет, нет; злоба неоправданная, глупая и детская — его попросту отшили. Серёжа так думает. Серёжу выводило из себя, что Ваня думает, что это всё «дружеское» — да ни черта это не дружеское, он влюблён в Ванька весь этот год, даже, наверное, прям в первый день как увидел — так и влюбился. Ну нет, это, конечно, блеф — просто, Серёже бы хотелось, чтобы эта история правда была романтичной с самого начала. И чтобы она была про него и Ваню. Серёжа бесился, как чёрт галимый, он видеть Ваню, если честно, не хотел, но шёл к нему навстречу, чтобы помочь загрузиться в автобус, который увезёт Ваню и команду на сборы. Кто, если не он, как говорится. «Как пёсик я у него, блять», — в сердцах думал Пешков, резко всовывая руки в карманы широких шорт. Он насупился весь, опуская голову вниз, и шустро шагал, подавая себе под нос очередную «лилпиповскую» муть — просто, наушники дома оставил. — Опа-па, чепушила, здорова! Ваня был дёрганый. Серёжа это почувствовал, когда приветственно обнял друга. Друга, ха. — Категорически приветствую, — немного отходя назад, Пешков осмотрелся. — Народу-то, господи, как хер наплакал. Где мой Вова Касаткин любимый? А Вовка-то, двухметровая агрессивная каланча, стоял в центре шайки, зарождение которой ещё Серёжа застал. Вовремя пересекаясь взглядами, Пешков лукаво помахал ладонью, как бы перебирая пальцы. Вова-бугай не оценил. — Кот там, — игнорируя происходящее, бросил Ваня. — Чё? — Кот там наплакал, в поговорке. — Похуй, веришь? Выставив руку вперёд, Серёжа достал из широкого кармана шорт сигареты. Он отходил от Вани шажками и вскоре вообще ретировался, огибая гараж, нерационально стоящий прямо у края дороги. — Фу-уф, да-а… — стряхивая пепел под ноги, постучав пальцем по фильтру сигареты, Серёжа опёрся спиной о гараж и поднял голову вверх. Его потряхивало, бедного, как листик осиновый — то ли он от никотина, ударившего в голову так, то ли от того, что с недавних пор заметно робеет рядом с Ваней. Но, всё-таки, сигаретка по утру была желанной и необходимой. — Не дай бог ты ссышь стоишь! Если это так — хлопни два раза. Ворчание послышалось вместе со звуком шуршащих листьев — слева от Серёжи, перешагивая кусты длинными ногами, вылез Ваня. — Как бы я хлопнул в ладоши, если я ссу. У меня чё, хер левитирует? Ваня поднял глаза на друга. Тот, не получая ответа на свой вопрос и хорошенько затягиваясь уже перемятой в пальцах сто раз сигаретой, сделал то же самое. — Господи, ну и мочу ты куришь. — А ты что, шаришь? — По запаху понятно. — А ты дохуя понятливый, Вань. — Э, ты так не базарь, — Ваня нахмурился, смотря на друга через опущенную на лоб русую чёлку. — Так и будем собачиться из-за хуйни? Пешков аж подавился в смехе. — У тебя всё хуйня, Ванёк: я, сигареты мои, — Серёжа боком развернулся и, поджав руки к груди, теперь смотрит на друга снизу вверх. — Всё у тебя хуйня. Для Вани это не первый раз. Было бы актуально, он бы видео снял — «тэг: моя сотая истерика Серёжи Пешкова». Ваня терпит или, — как сейчас модно говорить, — принимает, наряду с мыслями о том, что серёжкины выебоны — это детский сад, и однажды, когда Серёжа, наконец, перестанет свой палец сосать и начнёт разговаривать серьёзно — выебоны как рукой снимет, а Ваня-то будет на подходе, как настоящий друг. — Я тебя так никогда не называл, прекращай. Пешков выдыхает громко и натужно, будто у него «миссия невыполнима» — Ваня правда не называл, но Пешкову хотелось что-то предъявить, зацепиться за любое слово и обернуть его против себя; мельком он задумывается, как уёбско же они с Ваней выглядят сейчас в своих равных условиях: стоят два имбецила в гаражах. Один — истерить готов, другой — честно, не особо понимает, он просто попросил помочь сегодня. — Отойди подальше, ты же провоняешь. Сигарета тянется очень долго и нервирует, но выкинуть совесть не позволит — двести тридцать семь рублей отдал за это мутилово табачное, пусть оно оправдывается. — Мыться надо было просто, Серёж, — вдруг, Ваня хихикает. От этого звука у Серёжи будто замок какой-то чугунный с сердца сняли — такой этот смешок был беззаботный и настоящий, такой он был, как в самом начале. Серёже как-то стыдно стало за своё поведение, да и клоуном надоело быть. Он очень хочет Ване понравиться, честно-честно, и не хочет, чтобы он воспринимал его как дурака. — Прости, ладно? Я тупанул пиздец, голова моя тупая кудрявая решила прикольнуться. — Это ты про что, — переступая с ноги на ногу, Ваня шустро смотрит на часы — время еще есть. — Про поцелуй? — Ыэ-увэ-мэ, — Пешков корчится, наиграно хныкая. — Вообще это вслух не говори, я кринжулик. — Кринж умер, — серьёзно говорит Ваня, хватая Серёжу за плечо. — Не парься ты, поцеловал и поцеловал, — кивая головой в сторону, Ваня нахмурился, но улыбался, — …коне-ечно, я прилично ахуел и напугался, но ничего такого не случилось. «Это у тебя ничего не случилось, лохматый пёс», — изнутри Серёжа кипит прям, он думает о том, что Ване легко говорить — влюбился-то не он. — Честно, ты когда молчишь, мне кажется, что ты просто план убийства моего в голове крутишь, и мне как-то даже страхово, Серый. Выходя из-за гаражей, Ваня и Серёжа вызывали много подозрений. Но всё-всё могли опровергнуть, хотя Серёжка был бы не против засосик-другой от Вани поносить на себе, да перед Касаткиным покружиться. Бесит он, всё-таки, до пизды. — Нужно мне тебя убивать, чё ты, Кеннеди чтоль? — А его, кстати, за что? — Я не ебу, но тебя щас убьёт «геннадич», судя по его хлеборезке. Вглядываясь перед собой в силуэты сокомандников, Ваня щурится, замечая, как все парни суетливо собираются вокруг тренера с сумками в руках. — Серёж? Ваня не может уйти просто так, он хочет нормально попрощаться, потому что понимает, что Серёжа реально останется один. И это для Вани одному — значит, в спокойствии, а для Серёжи это губительно. Но и не уехать не получится — Ваню выгонят из клуба, а он уже привязаться успел. И важно это было всё для него, в общем-то, почти как и дружба с Серёжей. — Я писать буду, Серёж, ты только не грусти тут, ладно? — Э, я вообще-то весёлый парень, я себе занятие найду, ещё обдрочишься там от зависти на сборах своих, будешь ко мне проситься. «Чё я спизданул?», — Серёжа был готов прямо сейчас лечь под автобус, — который повезёт Ваню на сборы, — чтоб ему прям мозги передавило колёсами. Пешков ещё даже когда в школе в девчонок влюблялся, он ничего кроме «с днём святого валентина, длинноногая блядина» выдавить из себя не мог, поэтому тому, что сейчас из его рта вывалилась какая-то очумелая чушь, он не удивился, но стыдно было. Времени мало уже, Ваню звали все, но уйти-то он всё равно не может вот так вот. Загребая Серёжу в крепкие объятия, он позволяет сам себе постоять так не долго, а потом, подпинывая друга с частью сумок, загрузился в автобус и уехал. Ваня, расслабляясь в кресле, смотрел в окно на то, что сейчас с теплотой в сердце вспоминает и смеётся — стоило автобусу отъехать, как Серёжа вытащил из кармана бумажку, развернул её и перед собой держал, да так, чтобы Ваня увидел. А Ваня телефон сразу достал, и, от смеха почти разбухая, камеру включил. На листке написано: «Жду дома, стремянка протеиновая!» • Серёжа первую неделю отвисает как только может. Стримы ведёт каждый день, буквально отовсюду: он в торговом центре обзор на «ангус бургер» делает, раз пять промышляя шуткой, закрывая пальцем букву «г» на упаковке; днём тесты какие-то «лохотронские» стримит, на тотемное животное и личные качества абьюзера, а вечером литр «колы» выдувает и рыгает так, что стены в углах трескаются. Весело? Да нет, вообще-то. Он сначала на стримах ржёт и визжит, потом перед сном хватается за голову и качается, как умалишённый — «какой же я клоун, едрён-батон».

3_myata_3: как у вани дела расскажи

— О, Ваня, да-ам, он там на сборах, — на лице растянулась довольная улыбка, но под столом, всю серёжину раздражительность выдавала трясущаяся нога. — Носится, мячик ловит, да протеинчик попивает. Скоро приедет, а там банки вместо рук его тощих. От себя противно. Серёжа шутит так, будто все вокруг знают, что ему нравится Ваня, но в обществе злом и гомофобном «спалиться» же никак нельзя — и во-от он, наваливает всякого кринжа оскорбительного, чтоб не подумали на него ничего. А сам-то, в душé, сохнет по Ваньку.

tokom_7473: удачи ваньку пожелай от нас всех! ban0chka_s_okurkam1: Дааа! ЧАТ, давайте напишем все «ВАНЯ УДАЧИ <3» 2huligan2: ВАНЯ УДАЧИ <3 ВАНЯ УДАЧИ <3 ВАНЯ УДАЧИ <3 ВАНЯ УДАЧИ <3 ВАНЯ УДАЧИ <3 ВАНЯ УДАЧИ <3 ВАНЯ УДАЧИ <3 ВАНЯ УДАЧИ <3 ВАНЯ УДАЧИ <3 ВАНЯ УДАЧИ <3

— Е-ей, ничего себе, пацаны, вот это вы мощные, — как дурак, лыбится всё, просматривая тысячные сообщения от зрителей. — Щас! Я ему «пузырь» в «телегу» сниму. Выудив из кармана покоцанный и богом только бережённый телефон, Серёжа включил запись «пузыря», наводя на себя камеру. — Здарова, глист, мы с подписотой тебя поддержать решили тут, смотри, — переворачивая камеру, Серёжа навёл её на монитор, где огромной строкой бежали сообщения для Вани. — Во-от, это тебе, играй за нас за всех там! «Люблю тебя, Вань», — эта фраза в глотке застряла, и Серёжа морщится в конце видео от своих же мыслей, от того, что сказать не может. Нет, может, язык-то не отсох ещё, просто это смысл будет нести не тот. Не так он любит, ну вообще. Стрим Серёжа заканчивает через час с лишним — время на часах перевалило за десять вечера и вырубало уже конкретно. Вся энергия уходила из тела быстро, потому что Пешков нарочно закапывал себя в любую деятельность, лишь бы не думать о Ване. ванюшка, 22:25 ооо, нифига челы дают! спасибо я в шоке рил… ты че там как бро? «Сам ты бро», — Серёжа огрызался в мыслях, но понимал, что «любимый, как ты там» ему явно не светит. Сейчас уж точно.

Я, 22:28 всё ок закончил стрим вот щас поем и спать че у вас там расскажи ?? геннадич очко тянет наверн)))

ванюшка, 22:31 ахаххва да, дед вытворяет, чисто на приколе сегодня он час затирал нам лекцию про протеин я его уже видеть не могу, не то что в рот брать

Я, 22:33 ПХАХАХА кого??? геннадича???))))

ванюшка, 22:36 ой бляяять теряйся серж)

Я, 22:38 я уважаю любые твои предпочтения, любимка :* но мне немного грустно что ты выбрал деда а не меня ладно сорян

Ваня ещё не прочитал, и Серёжа уже подорвался, чтобы удалить свои сообщения и тихо продолжать кринжевать с себя, как и во все одинокие вечера своей жизни, но тот, будто мысли читая, ответил, быстро напечатав, что для него не свойственно вообще. ванюшка, 22:38 нене, ты у меня такой один :** И выходит из сети. А Серёжа — из мира трезвой мысли. Его аж дёрнуло, дурака влюблённого. Пешков всматривался в каждую букву сообщения. Поцелуйчик прислал же. С двумя «звёздочками»! Для Серёжи это — сказка, он в одну секунду задумался — может, Ваньку просто буквы «п о ш ё л в о ч к о» с клавиатуры кто удалил?

Я, 22:45 я умер.

Это почти правда. У Серёжи сердце остановилось на секунду, а потом так забилось, прям рвануло так, как никогда, даже когда он, однажды, ужранный от полиции бежал по улице в комендантский час. Чувства у Пешкова обострились, конечно, знатно, а это только одно сообщение; он слабо понимал, каково это — влюбляться, но остро почувствовал всю мешанину конфетно-романтичных чувств, когда Ваня уехал — его стало не хватать сильно, уже спустя одну неделю. Раньше он по Ване не скучал, потому что и не приходилось — тот всегда рядом был. Он же если к себе в квартиру уходил, то к вечеру всё равно у Серёжи был и на ночь оставался. Да блин, даже если он ночевать к себе уходил перед сложными тренировками, то утром-то уже у кудрявого сидел, чаи гонял на кухне и «тик-токи» смотрел. Как молчать о своих чувствах, Серёжа уже не знал. Он не часто ведёт себя как взрослый человек, но тут хотел поступить именно так, как тому подобает — взять и прямо сказать. «И будь, что будет», — Пешков, сначала, подумал об этом, а потом резко отказался от этой мысли, потому что такой вариант «пустить на самотёк» казался Серёже беспонтовым — Ваню можно проебать. А не хочется, иначе всё. Капут. • Две недели молчания прошло. Пешков чувствовал себя пузырём мыльным — лопнуть был готов в любой момент, короче. Серёжа в этот день встал рано для самого себя — скорее всего, он и не спал, точно не помнит — помнит только, что как-то медленно засыпал телом, а мозг подначивал, всякие мысли нехорошие в голову подкладывая. Он эту голову себе скоро оторвёт, честное слово. В девять утра его квартира непривычно светлая, он её такой давно не видел. И пустая, только к этому он привык уже, за две-то недели. Это было утро такого дня, когда что-то должно произойти, потому что ты точно что-то для этого сделаешь. Ты прям возьмёшь, сука, и сделаешь, потому что жаться в угол от своих же мыслей, да от самого себя бежать смысла не было. За две эти недели Серёжа будто духом вырос, повзрослел чтоли. Но не настолько, чтобы дождаться Ваню со сборов и лицом к лицу поговорить. Пока что, его смелость, сознательность и весомая граммовка влюблённости были способны только на голосовое сообщение. — Ванёк, привет…да нет, не то это, — смахнув иконку микрофона влево, Серёжа раздражённо сбросил запись. — Ванечка, приветик…да блять! Какой Ванечка…я уже как имбецил. Записывал и перезаписывал свою речь он уже раз десять, стараясь каждый раз не звучать, как псих. — Я уже заебался слова подбирать, Вань, сижу полчаса тебе свой подкаст душераздирающий наяриваю, — выдыхая в динамик, Серёжа устало прикрыл глаза, опираясь головой на руку. — Я сейчас вещи серьёзные говорить буду, просьба не ахуевать…и дослушать тоже просьба, я старался капец, — и завис тут, думая, что вообще из всего того, что он чувствует, он сказать может. — Я тебя люблю, Вань, да-ам, но не как мы обычно друг другу это говорим, да, а по-другому. Ну, на твоём языке это как Наруто и Сакура, наверное. Хотя, честно, мы когда смотрели, я не особо помню, чё у них там за любовь была, но я надеюсь, что они…да в пизду! Я тильтую сам с себя, Вань, аха-ха, — у Серёжи это истерическое уже, он смеялся сам с себя. — Да чё говорить-то, я люблю тебя и всё. И что бы ты на это не сказал, я просто не хочу, чтобы ты меня боялся или мы перестали общаться…но с другой стороны, я боюсь, мы бы не смогли нормально дальше друг с другом проводить время, потому что я бы сдох…ну-у, буквально, да, потому что я долго держался и думал, что это бошка моя больная всё придумала. Но такое не придумаешь, ну, что любишь кого-то, — вдохнул воздуха больше, и сказал в конце: — Я всё, Вань. Ты мне дорог очень, прям пиздец. Ответь что-нибудь…и это…эм…спасибо тебе, вообще за всё-всё, что ты делал для меня. • — Я всё, Вань. Ты мне дорог очень, прям пиздец. Ответь что-нибудь…и это…эм…спасибо тебе, вообще за всё-всё, что ты делал для меня. Ваня это голосовое сообщение знает наизусть. Он может каждый вдох пересказать, каждый смешок, даже интонацию воспроизвести. Потому что слушает его уже пять месяцев подряд. Свой ответ не перечитывает из принципа — стыдно за себя. Да и перечитывать нечего, он же помнит всё, что написал. Хотел бы забыть, стереть и заново написать, да вот только не может уже, время на месте не стоит. Он и сегодня его слушает. Только сегодня это как-то особенно плохо, на душе прям кошки скребутся. У Вани сегодня матч, не очередной, а закрывающий сезон. Дальше — отдых. Ваня думает, что ему он не нужен — он как тот младенец из мема «я рождён, чтобы ебашить»; отдых ему и не нужен, потому что тогда он попросту не знает, чем себя занять на долгий срок. А ведь раньше они с Серёжей, вроде, поездку планировали на это время, в Казань. Потому что Серёже там понравилось, хоть и был он там один раз и всего два часа, когда выходил на остановке поезда перекурить. Ваня собирается еле-еле сегодня, ему влом вообще любое телодвижение. Утром даже «тик-токи» не смотрит — боится, что наткнётся на видео с Серёжей; в такие моменты он думает, что боится наткнуться на него и в жизни. Он правда не знает, как это может произойти. Ваня хочет его увидеть, но только на одну секунду, имея при этом возможность убежать на вторую . Потому что сказать Серёже правда нечего. То есть, даже извиниться бы не смог за то, что пропал, потому что тот просил этого не делать. А Ваня сделал. Но он не доволен этим. Честно, в первые секунды, когда он слушал серёжино голосовое сообщение, он даже смеялся и улыбался. Он печатал по ходу его слов что-то типа «хаха, как мило, кудрявый», но не стал отправлять, потому что пока писал — дошёл до сути. И всё стёр, причём как будто бы не только с экрана телефона, но и из головы. Ваня признаёт, что сначала почувствовал отторжение — на чувства Серёжи он ответить не хотел и не мог. В том моменте его вообще не беспокоила возможная перспектива «жизни без Серёжи», если честно — нет, ему не всё равно было, просто идти на уступок в формате «отвечу взаимностью, чтобы мы просто не разбежались» было не в ваниных интересах — всё-таки, это и обман друга, и обман самого себя. А тогда какой смысл в дружбе? Ничего лучше, чем изолироваться, Ваня не придумал. Он, разве что, придумал себе, что взрослый и сознательный, справедливый в меру и готовый к любым разговорам. Но нет, Ване прям вот…прям четырнадцать. Прям вот такие четырнадцать, какие ему были — бестолковые и абсолютно несерьёзные. И таких ему лет уже целых пять месяцев. Думая обо всём этом сотый раз за утро, Ваня бросает взгляд на экран телефона — смотрит, что по времени опаздывает уже, причём серьёзно. Выбегает из подъезда, в куртке, расхлябанно мотающейся на одной только руке, вызывает такси и всё время, что оно едет, Ваня мечется из стороны в сторону, потому что вот когда угодно, но только не сегодня. Только, блять, не сегодня, — и Ваня думает продолжить эту фразу словом «опоздать», но в какой-то момент к нему приходит мысль о том, что эти слова подходят вообще ко всему и актуальны в любой формулировке. Только не сегодня. • Нет, всё-таки сегодня. Ваня выходит из такси, бежит, почти влетая в дверь спортивного комплекса лбом, и останавливается на турникетах. Всё-таки сегодня. Он встречает Серёжу сегодня. Эту голову кудрявую не спутать вообще ни с чем и с не чьей-то другой кудрявой головой. Это вообще похоже на прикол. Глаза Ваня показушно, как в фильмах, не трёт, в надежде развеять образ перед глазами — ему не кажется, это Серёжа Пешков стоит к нему спиной, общается с Александром Геннадьевичем и, как обычно, руками машет, что-то рассказывает. Охранник комплекса Ваню уже матом гонит от турникетов — он поток людей задерживает. А Ваня двигаться не может, пока его уже нагло не толкают. И он не жалуется, он даже, наверное, благодарит, в сердцах. Ваня вовремя походит через рамки металлоискателя, потому что в эту секунду и Серёжа поворачивается, на Ваню смотрит. Но вот в чём дело — тот вообще не растерян, он улыбается. Серёжа ничего не делает, он смотрит. Ваня хочет что-то сделать, но не может ничего, кроме как идти вперёд. Он идёт-идёт и утыкается, а его со спины обнимают. И он обнимает, очень крепко, и непонятно, что он хочет сделать — раздавить нахрен, как будто бы. — Ну, привет. — Прости, кудрявый. — Завали ты, лохматый. Ваня заводит руки за чужую спину, а ладонью сильно сжимает нос — так он в детстве еще слёзы сдерживал. Серёжа весь трясётся, перекладывая руки с поясницы парня на лопатки. Он еще так ладонями перебирает, будто наощупь старается понять, кого вообще обнимает. Но не нужно ему ничего понимать — он же знает, что это Ванюша. Ванюша-еблуша, Ванюша-хрюша и сотня других версий. Но это он. — Иди, тебя «геннадич» убьёт, – Серёжа тихо говорит, ласково и хлопает Ваню ободряюще по спине, поглаживает. — Серёж… — Потом скажешь, иди, говорю. Серёжа оттягивает от себя Ваню, который на ногах еле стоит. Он еле стоит, но по просьбе будто оживает на время. Идёт в раздевалку, опустив голову вниз, потому что чувствует, что лицом краснеет. Когда Вани уже нет, Серёжа в холле стоит, закрыв лицо руками. Он так злится, блять, до необъятного желания ударить что-то близлежащее; он правда старался быть таким нежным и «всё-принимающим», когда Ваню увидел, но, на самом деле, наверное, только нормы приличия не позволили ему вдарить тому по лицу кулаком в людном месте. Естественно, Серёжа знал, что встретит Ваню, это было буквально главной целью — он же пришёл на матч его команды, целенаправленно. И он прокручивал в голове, при каких обстоятельствах они увидятся вообще, что он скажет ему, как только увидит. Честно, Серёжа обещал себе быть максимально холодным, в надежде, что такой настрой Ваню удивит. Но он не смог просто, Серёжа вообще ничего не смог из себя сделать — он повёл себя с ним, как всегда вёл, как хотел себя вести — «вот, Ваня, смотри, я для тебя весь такой, и мне вообще всё равно, что ты меня, сука такая, растоптал и из жизни выкинул». • Ваня выходит на поле, и его всего крутит внутри, будто вот-вот стошнит. Ищет глазами на трибунах, ищет и находит, конечно — Серёжа сидит не там, где обычно сидел, а теперь по левую руку. Он будто специально там сел, чтобы Ваня, бегущий в розыгрыше, натыкался взглядом на знакомую кудрявую голову. Ваня бы сказал «спасибо», потому что, на самом деле, это успокаивает заочно, что, вообще-то, в нынешнем положении дел в их взаимоотношениях, странновато, но Ваня уже не думает об этом. Ваня думает — «хорошо, что именно сегодня». — Ванёк, я попросил, — Ярослав-сокомандник успевает догнать Ваню, который стартанул на позицию сразу после свистка. Ваня кивает, благодарит. Надеется, что просьба будет выполнена, пускай и боится — сегодня у него в голове взрыв мощнейший, он придумал это минут пятнадцать назад. И будь, что будет, передумать уже не получится. Мысль о встрече с Серёжей держала Ваню в тонусе: он играл чисто, без штрафных вылетов мяча; вёл мяч, грамотно пасуя, хотя обычно грешил тем, что делал всё сам — Александр Геннадьевич ругал его за это на сборах, не переставая. Видимо, надрессировал. — Иван Бессмертных сегодня на поле в лице разыгрывающего показывает настоящий профессионализм, — на сегодняшнем матче были комментаторы, и Ваня про это знал. На поле их, на самом деле, совсем не слышно, поэтому заострять на этом внимание не получилось, даже если бы очень хотелось. Он и не знал, что голос из звуковых установок по периметру расхваливает его для всех прямо сейчас, но он знал, что однажды оттуда что-то важное скажут. Игра сложная, но Ваня пронюхивает всё в порыве азарта, прям как Шерлок со своей дедукцией — команда противников, конечно, сильная, и пару очков уводит в свой зачёт, но это абсолютно не пугает. Ни Ваню, ни сокомандников, которые давным-давно на него рассчитывают, и хотят обрадовать его после матча тем, что выбирают его своим командиром. Но он пока ещё об этом не знает. Сегодняшняя игра тянется долго для всех, но Ваня не замечает: он видит иногда, как Серёжа хлопает в ладоши почти на каждый удачный бросок, и это вызывает, почему-то, звериный оскал на ванином вполне миловидном и смазливом лице — выглядит это жутко. У него уже пар из носа, кажется, идёт — любую атаку мяча он сначала взглядом ловит, а потом сжирает, перехватывая и передавая сокомандникам. Ване мяч передают в самом конце, он хорошо его ведёт по полю, а затем, подкидывает мяч в воздухе, переводя с правой руки на левую, подпрыгивает вверх и забрасывает мяч в корзину, как будто бы это его обычное дело, типа, «я каждый понедельник штук по семь таких забрасываю». — Во-оу, финт отличный совершает Ваня! Забивает сопернику через такой манёвр, просто отлично, — первый комментатор восклицает вместе с трибунами. — Да, действительно хорошо, — второй подхватывает, задорно усмехаясь. — Кстати, сам Иван называет такой манёвр «финт Пешкова», это он рассказал нам сам. Ничего Ваня не слышит, но он видит. Видит, как на трибунах народ успокаивается, а Серёжа, убирая густые кудри с лица, вдруг обхватывает лицо руками и встаёт с места, подлетает. Он смотрит на поле, на Ваню, качая головой. Значит, получилось. И хорошо, что это случилось сегодня. • Поздравлений Ваня не заслужил, как ему кажется. Он гандон, полнейший. Но команда и матч выиграла, и командиром Ваню теперь назначили — как-то много подарков и потрясений на сегодняшний день. Ване нужно отойти, он выходит из шумной раздевалки, уворачиваясь от сокомандников, которые тащат его выпить шампанского из кубка, который им вручили — некрасиво вот так уходить, но этот очередной «некрасивый» поступок на один квадратный метр Вани его не волнует. У двери, конечно, стоит он. В телефон лупит, опираясь спиной на стену. Ваня не хочет его отвлекать, только смотрит — насмотреться не может. Не верит, что Серёжа перед ним живой стоит, настоящий. Или, он смотрит, потому что ему нравится. Он по-глупому рассчитывал остаться незамеченным, стоя меньше, чем в один шаг, но, конечно, Серёжа чувствует взгляд на себе — да любой чувствует, это ещё учёные какие-то там в своих бумажках доказали. — Финт, значит, Пешкова? Улыбается. Сжимает руки на груди и улыбается, смущаясь. — Я ещё в первый день запомнил, когда ты сказал, — почесав затылок, Ваня телом весь напрягся. — Это я не для похвалы, я просто сказа… — Ой бля, нудень ты, — отталкиваясь от стены, Серёжа ближе подходит. — Я с тебя в ахуе и надеюсь, что ты все эти полгода придумывал, как это провернуть, поэтому меня игнорил. — Я еблан, Серёж, я всё проебал, да… — Нормально всё, успокойся, — Серёжа сжал кулаки, спрятав их в карманы. — Я понимаю. Кивнули оба, друг другу. Ване хотелось потрогать Серёжу, за руку чтоль схватить. Ване захотелось ближе к нему встать, так, чтобы плечом плечо чувствовать. Он, всё-таки, правда его любит. Как человека любит, это даже как-то выше остального — Ваня по любой мелочи скучал. По лицу даже, по щетине, наверное, тоже, но это уже, как говорится, борщ. — Можно обнять тебя? Серёжа и сам потянулся, обхватывая Ваню за талию руками — он ещё так точно в эти руки укладывался. И вот этот момент дурацкий случился, как в кино, когда герои случайно голову в одну сторону наклоняют и лбами сталкиваются, а дальше непонятно куда деваться — прям так Ваня и Серёжа столкнулись, шумно носами выдыхая. Плотно прислонившись ко лбу Пешкова, Ваня слышал, как у него виски пульсируют. У самого точно так же. Он приоткрыл рот, Серёжа вдруг засмеялся. — Да ну-у, это мне перепало, наконец-то? — А ты..ну..хочешь? — Почему не хочу? — Ну столько времени прошло, вдруг у тебя уже есть кто, я же не знаю ничего. — Ах-ха, ёбик ты, Ваня. Серёжа уже по-другому совсем поцеловал, просто губами прижимая чужие, нежно и ласково. Ваня не говорил, но, вообще-то, за свои двадцать лет, он ни с кем не целовался серьезно, и даже когда в школьные времена с девчонками там как-то получалось, то это, по большей степени, заканчивалось стуками зубов о зубы и слюнями везде, где не надо. Ваня ответил, но дальше не смог — бережно положа руку на грудь Серёжи, отодвинулся. — Прости, я ещё не понимаю ничего. — Ниче-ниче, поймем ещё, научимся. — И это..ну..итальянскому? — Ваня, он французский называется, аха-ха! И рассмеялись оба. Ведь, так было почти всегда: Ваня говорил что-то, а Серёжа смеялся. Потом и Ваня, конечно, смеялся. Вот такая дружба.