Финт Пешкова

Ване двадцать лет. Вчера исполнилось. Он просыпается там, где часто бывает, но это не у себя дома. Здесь его чаще можно увидеть, чем в собственной квартире, Ваня уже год тут маринуется почти, с периодическими забегами домой — так, кстати, он свою квартиру в Москве даже не называет, там от дома только стены. И то, как ассоциация. — Бошка лохматая, ты живой? Кто-то схватил Ваню за голову — второй отчётливо почувствовал пятерню, пробирающуюся под волосы. Ваня только мычит, шмыгает и не издаёт ничего членораздельного. Конечно же, это не кто-то, это Серёжа. И удивительно, что после вчерашних «отмечаний» он жив, может связанно говорить и стоять на двух ногах, потому что то, что Пешков отчебучивал всю ночь — это настоящий «финт», который не вспомнит он, но вспомнит ванина галлерея в телефоне. — Ваня, алло! Серёжа, прыгнув на кровать рядом с Ваней, хлопнул друга рукой по спине. — А-а-йем по лбу не дало-о? Ваня хоть и был ещё в сонном бреду, но мстить за нарушение покоя был готов — он толкнул кудрявого локтем под ребро, да так хорошо, что тот аж зашипел через «бляху-муху». — Да ёбаный сыр, вста-ва-ай, — Серёжа тормошил Ваню за плечи, таскал за ноги, тыкал пальцами в рёбра и туда, куда нормальным пацанам честь не позволяет. И вот только когда дело до последнего дошло, Ваня вскочил и, подгибая под себя колени, уселся на кровати. — М-м, кудрявая залупа ты, я так спать хочу, — Ваня надавил на глаза теми участками ладоней, которые у запястья. Это отрезвляло, и ведь было от чего — в честь юбилея, Ваня опрокинул шотов пять, но, с непривычки, его вдарило моментально. И то, что он запомнил яснее всего, это как Серёжа плясал в центре комнаты под «не работать — это моя работа, бери мой чета…там, это моя чета…», пока Ваня растекался в состоянии пьяной мути по кровати, мысленно надеясь не превратить праздник в алкогольное отравление. У него получилось. — Эх Ваня, буханка ты маленькая, — Серёжа гладил друга по голове, нарочно завязывая пальцами узелки на кончиках волос. — Корж, ты так не базарь, я на год старше, — Ваня перехватил руку Серёжи, а тот ловко сложил обе в замочек, крепко зажав. Он часто так делал, и за год дружбы Ваня почти привык. Год дружбы. За этот год столько изменилось, и ни в какую сторону, по сути: ни в хорошую, ни в плохую. Просто изменилось. Вся жизнь Вани, если честно, превратилась в какой-то очень саркастичный, но добрый плейлист, типа Стрыкало Вали; не то чтобы он там был «брошенным» или «уходил к Рустему», нет — это, скорее, об общем настроении, когда вокруг всё цветёт и отзывается, как простая гитарная мелодия, взятая неумелыми, но решительными щипками струн. Ваня много ассоциировал, приводил аналогии ко всему, что его окружало. А за этот год его окружил баскетбол и особенно сильно Серёжа — второго в его жизни стало очень много, но не слишком. Просто много, просто везде. Пешков ходил с Ваней на баскетбол, когда был в состоянии после ночных стримов. С баскетбола тоже шёл с ним — чаще всего они вообще шли к Серёже домой, и это «домой» было для Вани реально «до-мой», но он это ещё плохо понимал. Теперь «кудрявый» — это не просто характеристика внешности Серёжи, это и «кликуха» его, и даже название контакта в телефонной книге; это ласковое слово, что Ваня первым делом прокручивал в голове, когда вспоминал про друга. За этот год, «друг» в представлении Вани начал играть особенную роль. Ни с кем, — начиная с лет «в песочнице», когда каждый ребёнок, уступивший тебе ведёрко песка, в момент становится тебе близким по духу, заканчивая первым напарником, делящим с тобой один секрет в виде выкуренной сигареты за гаражами школы, — Ваня не чувствовал себя так, как с Серёжей. Он уверен, что это всё действительно из-за кудрявого, только из-за его характера и манер: например, Серёжа был не тем, с кем вы увидитесь, чтобы вкинуть пивка в рот и пообсуждать всё-такое-очень-мужское, типа страшного слова «домкрат» и смешного «стамеска». Серёжа был тем другом, который звал Ваню пересматривать «топ-10 грустных сцен из „Наруто“», чтобы поплакать вдвоём, а потом смеяться друг с друга, потому что глупо это и по-детски, да и хули нам, мужикам, ныть над Джираем; он любит обниматься и постоянно говорит «спасибо» за любую мелочь, которую Ваня может сделать для него, даже не обдумывая. Серёжа мягкотелый, его легко задеть, он, честно, похож на девчонку — вслух Ваня, конечно, так не говорит, но он правда иногда чувствует себя с ним, ну, знаете, сильнее. — Жрать охото, — смотря в потолок, протяжно выдаёт Серёжа. — Чё осталось там? — Не, я всё доел, пока ты спал, — с издёвкой усмехнулся Пешков. — Ну ты этот…полиглот. — Чё? — Серёжа вытаращился на Ваню. — Ах-ха, ты дурак, полиглот — это кто языков дохуя знает, — Серёжа рассмеялся, хлопая рукой по кровати. — Ну этот ты…просто «глот» один, — Ваня пытался не засмеяться, но окончательно сдался, когда Серёжа заливался уже просто потому, что никакими силами не мог остановиться. Так было почти всегда: Ваня говорил что-то, а Серёжа смеялся. Потом и Ваня, конечно, смеялся. Вот такая дружба. • — О, а ты помнишь, как мы познакомились, да? Серёжа, загребая носами кед песок, что был навален в абсолютно рандомных местах детской площадки, шёл немного криво, постоянно толкая Ваню, не нарочно срезая ему путь. — Странно вопрос звучит чёт, — задумчиво ответил Ваня, пытаясь развернуть упаковку творожного сырка уже какую минуту. — Ниче не странно, — Пешков перехватил у друга сырок и, зацепив зубами край упаковки, дёрнул вниз, и тот открылся. — Норм-фальный…тьфу, блять, — к языку прилип пластиковый кусочек упаковки. — Тьфу! О, нихуя я плюнул, смотри! — Ваня только скривился от увиденного. — А вопрос, говорю, нормальный. Просто больше года прошло, вот я и спрашиваю. — Ну ё-опта, ну ебучий самосвал, ты мне сырок весь обслюнявил, — не специально игнорируя вопрос, Ваня замученно скривил лицо и вернул сырок себе. — Да какой дурак жрёт сырки в такую жару? — Еблан? Ты десять минут назад шаурму огненную сожрал! — Это другое. Ну так, помнишь? — Да помню я, помню, — заприметив скамейку, Ваня сел на неё, отставая от Серёжи, и откусил добротную половинку от сырка. — Только щас мы посидим на скамейке, а не к тебе пойдём. Дай пожрать. «Он помнит», — с трепетом в душе и чем-то добрым подумал Серёжа, усаживаясь рядом. Солнце пекло сегодня сильно, будто и не весна, а июль какой. Серёже было жарко, но кофту он настырно не снимал — на самом деле, потому что комплексовал, и так ещё со школьных времён пошло. Ладно, не так уж и противно на улице — всё-таки, дул ветерок, прохладный такой. Правда, изредка поддувал. И если бы Ваня помнил, то он бы обязательно подумал о том, что погода похожа на ту, в прошлом, в дне, что год назад случился. Но он не помнит. — У меня сегодня стрим, кстати, — Серёжа закинул руку на спинку скамейки, как бы случайно заводя её под спину друга. — Придёшь, Ванюша? — Хрюша, — проворчал Ваня, и от недовольного фырканья ртом, на выдохе аж длинная русая чёлка растрепалась. Серёжа усмехнулся на это, вглядываясь в лицо Вани. — Ну, кстати, по факту, у тебя вся морда в шоколаде, — вдруг, Серёжа состроил серьёзное лицо и выставил вперёд руку с поднятым большим пальцем в жесте «класс». — А почему рот в говне?* Ваня засмеялся, хлопнув в ладоши несколько раз, и в этот момент, подловив опущенную голову друга, Серёжа оттёр тот самый шоколад с чужих уголков губ тем самым большим пальцем. Ваня, если сказать культурно, обалдел. Если нет — осознал себя в полном ахуе. — Ты чё? — Да ты чухан! — Сам! — Ваня оттолкнул Серёжу, отодвигаясь на край скамейки. — Я бы и сам вытер. — Ванюша, ну что ты жмёшься, я же помог просто, — а Серёже смешно, он глазками своими стреляет и улыбается загадочно, прямо растерянному Ване в лицо. — Чё ты вот это делаешь всё, мы это уже обсуждали дохуя раз, — устало выдыхая, Ваня нервно загрёб волосы ладонью назад. Ваня, типа, стеснялся очень. Он любил Серёжу, как родного человека, и готов был свыкнуться со всем, что он делает: иногда он может любыми способами мешать делать какую-то работу, потому что ему скучно — и, блять, хоть розгами его гони, но он не отстанет, пока на нём не сфокусируешь внимание; Серёжа мог воспроизводить любые звуки, вплоть до «туалетных», в любой момент и при любых обстоятельствах, превращая это всё в глупую шутку, и, честно сказать, это противно; а ещё он постоянно брыкается, если спит рядом, и слюнявит подушки, потому что рот у него не закрывается, видимо, даже во сне. Серёжа был тем, кого, — как говорят обычно, — «много». И Ваня бы хотел сказать, что его это бесит, и он даже иногда пытается сказать, но у него не выходит — он отстраняется, отпрыгивает от Сережи, как от прокажённого, но, на самом деле, ему не неприятно. Ему абсолютно нормально, но, почему-то, Ваня делает так, как делает. • — Подруби меня, я отлить. Серёжа Ваню конкретно выдрессировал на все эти «стримерские» приколы — он запросто мог сам запустить трансляцию и, в целом-то, за друга стрим отвести. Но тот не давал, потому что стримы вёл ради внимания. Шустро кликая мышкой по всплывающим окнам, Ваня нажал на пятиминутный таймер до начала трансляции. — Ой, Ванёк, я на всё готовенькое, какой ты молодец у меня, — потрепав друга по голове, Серёжа обошёл вокруг игровое кресло и сел. — Музончик подруби свой, пожалик, я пока свой звук почекаю. Так же быстро клацая по клавишам, Ваня зашёл в свой «вк» и первое, что он заметил — беседа баскетбольного клуба разрывалась, там была почти тысяча непрочитанных сообщений. — Оу, — грустно протянул Серёжа, натягивая на голову наушники. — Ты че? — Ты на месяц уезжаешь, — поджав губы, Пешков посмотрел на монитор, сощурив глаза. — Сорян, я случайно тебя вывел на второй моник и прочитал сообщения в беседе. Таймер уже вот-вот закончится, осталось всего две минуты до начала стрима, но Серёжа не стал его дожидаться и, буквально истерично, понажимал на всевозможные кнопки на клавиатуре. — П-привет, подписчики, да-амб, — Серёжа помахал в камеру, мельком останавливая свой взгляд на косматом Ване, который, очевидно, чувствует, что что-то не так совсем, что-то у Серёжи в шестерёнках разладилось. Серёжа не представляет Ваню на стриме, и его даже в камеру не показывает — тот сидит у него, как офисный планктон, прикованный к своей работе — наблюдать за тем, что происходит на трансляции. И так первый раз за этот год.

karoch1: жожик привет а чё без вани сегодня? 2huligan2: реально !! тыж говорил вы вместе сегодня ??!

Серёжа смотрел на всё это, но игнорировал, как будто бы ругаясь на других ребят, которые «флудят», называя их «накрученными ботами». Ваня впервые за двадцать лет почувствовал ком в горле. Настоящий. И такой большой, что наверное даже если водой запить, то всё равно ни за что не проглотишь. Он пихал Пешкова ногой под столом, нарочно двигал ему стул, но тот, как вкопанный, сидел и устраивал очередную клоунаду для своих зрителей. Ване, конечно, двадцать, но с Серёжей рядом ему периодически бывает четырнадцать — хочется крикнуть ему сейчас «я твою мать вертел» и, топнув ногой так, чтобы ещё и задеть чужую и сделать больно, а потом развернуться и уйти. И из «друзей удалить». И написать на стенке: «не все друзья вам друзья я понял эту простую истину….:((( они могут сделать больно а боль это всегда больно…….» Всё-таки, несмотря на возраст, Ване не сколько двадцать, сколько он в целом адекватный парень. Он терпеть такой дешёвый блеф от друга не будет. Потянувшись со своего места, Ваня быстро тапнул пальцем по микрофону Серёжи, чтобы звук с него перестал транслироваться. — Ты что хочешь, Сер, я не пойму? Серёжа даже, блять, не повернулся. Только он хотел вернуть всё, как было, Ваня, видимо, начиная закипать от злости, резко дёрнул кресло с Серёжей, и оно, как по масляной дорожке, поехало в его сторону, от камеры подальше. — Ебланище, ты мне стрим срываешь! — Э, ты так не базарь, — схватив Серёжу за плечи, Ваня встал над ним. — Чё я сделал, что ты себя ведёшь как говно. — Отъебись. — Щас я отъебусь тебе, ты только скажи. — Чё тебе сказать? — Ой, давай, попизди, — манерно пища, Ваня покрутил руками в воздухе. — Я тебя знаю как залупленного. — Облупленного это называется, конч, — Серёжа попытался рывком откатиться к камере, но Ваня с особой силой наступал пятками на колёса кресла. — Ты тему не меняй, дружок, рассказывай, чё такой заведённый? Пешков отряхнулся, отказываясь от того, чтобы Ваня держал свои руки на нём, хотя раньше, наверное, за это душу продал. Он опустил голову, закрывая ладонями руки — Ваня это терпеть не мог, потому что абсолютно не знал, как успокаивать. Успокаивать не в принципе, а как это делать с самим Серёжей. — Говори. — Не трогай меня, умоляю, блять, у меня стрим идёт. — Да я уйду домой, но ты сначала скажи, что случилось, только давай серьёзно, — выдохнул Ваня, отходя от стула с приподнятыми руками, как бы показывая Серёже, что он его не трогает и не собирается, что с ним можно говорить. — Это глупо. — Не глупее, чем жопой крутить под Влада Бумагу. — Пошёл в очко, — Серёжа смотрел на Ваню снизу вверх, поджав под коленки ладони. — Я уйду и верну тебя на стрим, когда ты мне спокойно ответишь на вопрос: что с тобой случилось за секунду, что ты слил меня со стрима и общаешься так, словно я говном намазан. Кудрявый жался, как мог. Или как Ваня иногда жался от его тактильности. Ха, шутка. — Ну..ты уезжаешь на месяц, это мне не нравится, потому что я буду сидеть в Москве один, без тебя, а я не хочу сидеть без тебя один в Москве... «Как малое дитя», — конечно, без злобы, но раздражённо подумал про себя Ваня, садясь перед другом на корточках. Ваню позвали на спортивные сборы, а если быть точным — у команды, где Ваня играет, намечаются спортивные сборы. Это разные формулировки, и Ваня, почему-то, до сих пор живёт первой — типа, его зовут, хотя, на самом деле, без него уже не могут, а он всё никак это не признает. — Ну, я же приеду, Серег, чё ты тоже вот нагнетаешь, — похлопав друга по «металлическому» колену, Ваня постарался улыбнуться. Пешков неожиданно схватил руку друга и остановил, накрыв своей ладошкой. — Ты вообще не понимаешь, Ванёк. Как бы чуть отодвигая Ваню назад, Серёжа встал и, без всяких объяснений, скоро отключил стрим. Он вернулся к Ване, который уже стоял и был в абсолютной растерянности от происходящего — то есть, он не совсем понимал, что ему могут сказать. Предполагал, потому что не глупый, но, всё же не понимал, ведь понимать — это значит смочь вовремя и точно дать ответ на вопрос, без сомнений и подводных камней. — Я тебя прошу объяснить, — Ваня, обычно, развязано разговаривает, но сейчас, ей богу, будто Черчиля косплэил. Серёжа начал мешкаться: он перетаптывался с одной ноги на другу, как косолапый медведь, потряхивал руками быстро-быстро и смотрел в потолок — Ваня подумал, что кудрявый хочет в туалет, но зачем-то терпит. — Я бля…ой-ёй, — друг уже лицом потеть начал, бедный. — Ялюблютяваньпиздец. — Можно было ещё быстрее тараторить, хули так медленно, — конечно, Ваня в спокойствии. — И я тебя, Серёг, люблю, но это не новость. — Говорю же, ты не понял нихуя. И вот говорят, что перед смертью не надышишься. Но это, как бы, двояко всё. Так-то вообще не перед чем не надышишься, если уж честным быть. Надышится только тот, кто знает, что будет дальше. А этого не знает никто. Ваня вот не знал, что сегодня его друг, Серёжа Пешков, увидит сообщение о том, что первого позвали на месячные спортивные сборы, и чертовски разозлится. А Серёжа не знал, что будет чувствовать себя так обиженно. Он и не знал, что сегодня ему придётся сказать, наверное, самое неловкое и сокровенное за последний год вслух. Серёжа старался надышаться. Много-много. Он действительно вдохнул, и грудь его приподнялась, захватывая в себя столько, сколько поместится. Кудрявый будто бы разгонялся перед стартом, елозя пяткой по полу, как это делает, например, какой-нибудь бычок с родео перед встречей с красной тряпкой. Но, как забавно, что красная тряпка здесь — это он сам. Пешков был далёк от романтики. Пешков сейчас был «пешкой» — маленький и незначительный, но готовый идти в бой первый. И он пошёл. В порыве, он схватил Ваню ладонями под челюстями с двух сторон и припечатался своими губами к чужим — «ай, как носом-то больно стукаться, блин». Скорее всего, он понимал, что держать в такой хватке Ваню долго нельзя — всё-таки, ему больно, наверное, он ещё же мычит как-то странно там. А Ваня, вообще-то, не мычал. Ваня разговаривал, просто непонятно ничего, потому что рот, сука, занят. Ваня чувствовал чужие губы и тепло от них и, честно, по инерции, которая непонятно чем спровоцированная, чуть рот не открыл, чтобы, — как бы так сказать, — ответить на «финт» от задушевного друга. — Фвсф..всё! Я понял, понял, харош, — отходя от Серёжи, Ваня смотрел куда-то впереди себя, и зрачки его от испуга почти заливали глаз целиком, прям с белком. — Я к себе. Не домой, а к себе, потому что он сейчас дома. И должен уйти. Но не совсем помнил, как это делать. Нет, ноги не отвалились и работали, просто сам факт: как-то даже непривычно уходить отсюда, когда ещё светло на улице. И это, конечно, голова не могла позволить Ване уйти, но ноги, — как в мультиках иногда показывают, — лучше всякого крутого моторчика крутились-вертелись впереди туловища. Ваню так же резко вынесло на улицу, и так же резко, быстро и стремительно понесло домой прямо пешком — ему идти с лишним минут двадцать. Он уже бежал даже, не шёл, абсолютно не осознавая ничего, но даже в таком полубреду смог среагировать на громкое уведомление — да конечно оно не громкое, просто сейчас у Вани, как у вампира, все органы чувств обострились. Ваня вытащил телефон из кармана. «Twitch: JojoHF начал прямую трансляцию «мне сегодня грустно» Нажал на уведомление, конечно, по привычке. И сбавил шаг.