Ähnlich

День за днём, гвоздь за гвоздём, искра за искрой, каждый житель деревни постепенно присоединялся к строительству дома лётчика. Палладий помогал таскать металл, Паша и Стёпа забивали гвозди под строгим присмотром Джозефа, а Анфиса и Модест оказывали поддержку и командование. Только вот однажды Пауль совсем забыл, что Клавдия приходит каждый раз будь то обед, завтрак или ужин, каждый раз она мониторит питание парня, словно маленького ребёнка. Ну и конечно же, когда она принесла ужин, Пауль спокойно курил на берегу моря. Джозеф, который нёс раскладные стулья и столик для ужина, был счастливчиком в тот момент. Не каждому достанется увидеть, как подпрыгивает от испуга немец, роняет сигарету на песок, а после смотрит на Клавдию, сильно краснеет, прячет руки за спину, носком начинает выводить круги на земле, отводит вгляд в сторону и вообще выглядит, как нашкодивший пристыженный мальчишка. С появления Пауля и Палладия в деревне прошло несколько лет, Нойманн за это время прилично набрал массу, благодаря заботе Клювдии и постоянным нагрузкам, теперь он не выглядел так, будто его всю жизнь морили голодом, он стал поджарым, сильным, крепким парнем, а потому старички стали частенько просить его помочь отнести кому-то что-то, перетащить что-то тяжёлое или достать вещь с верхней полки, уже из-за и так высокого роста. Что уж говорить, даже Джозефу пару раз пришлось просить его достать книгу с верхней полки, дабы не лезть на шаткую стремянку снова. А Пауль не отказывал, сам иногда спрашивал, нужна ли помощь с чем-либо, но вместе с этим и не заметил, как по-большей части стал именно помощником, а не другом. Не заметил, в какой момент заявляться к нему стали лишь с просьбой починить что-то, отказываясь даже от чая и просто уходя домой, оставив парня одного. Пауль правда пропустил этот момент, но вот его сердце нет. Сперва было даже обидно, в один день немец почти решился на то, чтобы отклонять чужие просьбы, но его остановило осознание, что, скорее всего, только он и может этим заняться, да и вспоминая, о том, что его так хорошо приняли в деревне, Нойманн пару раз стыдился и ругал себя за мысли об отказе друзьям. Но всё-таки ему было одиноко, большую часть времени, никто не приходил в гости, когда механик приглашал, никто не звал на чайные посиделки, наверное, потому, что шутить немец умел плохо. Поэтому он частенько сидел один на берегу моря. Сидел и смотрел на луну, звёзды, иногда вырисовывал случайные узоры на песке. Часто появлялась ракета, или какой-нибудь человечек, который улыбался, так добро улыбался, будто был рад видеть Пауля, а Нойманн лишь слабо улыбался ему в ответ, через секунду грубо стирая рисунок человека ладонью. За эти несколько лет Пауль больше всех сблизился с Джозефом. Они понимали друг друга не во всём, далеко не всё друг-другу рассказывали, но зато нашли общее дело – воплощение старых чертежей Лосева в жизнь. Два гения сидели то у лётчика, то у учёного дома, обсуждали чертежи, думали, как их можно улучшить, точно понимали ход мыслей друг друга, кроме моментов, когда Джозеф слишком увлекался и начинал говорить быстрее, но даже почти ничего не понимая, Пауль не перебивал его, ждал, когда Лосев закончит, чтобы высказать предположение о том, что хотел донести учёный и переспросить в случае ошибки. Лосев был чуть ли не на седьмом небе от счасться в моменты, когда парни сидели вплотную друг другу, читали одну и ту же книгу и каждый был готов в любой момент начать слушать внезапную идею от другого, когда оба наспех чертили схемы, в одну секунду показывая друг другу и потом уже вместе собирали всё по кусочкам от двух схем. Лосев любил слушать рассказы Пауля ещё с их первой "ночёвки", когда оба в потоке вдохновения всю ночь активно обсуждали тетрадку Нойманна с чертежами, которыми он так любезно поделился с учёным. Джозеф отчётливо помнит, как немец уснул первый, сидя на чужой кровати, а сам хозяин домика ещё с полчаса улыбался его спящему лицу. Сон всё не шёл, что странно, уже почти солнце взошло над горизонтом, а учёный всё сидел и думал, как они, всё-таки, похожи. Оба так любили изобретать, узнавать новое, придумывать невозможное, что были готовы забыть и про сон и про еду, по-крайней мере пока внимательность Клавдии ослабла. Лосев уже успел привыкнуть к тому, что Пауль может просто взять и пропасть в своём домике на пару дней, а потом прийти к нему, с вопросом, не хочет ли он обсудить очередную идею. Джозеф почти всегда соглашался, если не был на пороге нового научного открытия, а если и был занят, то отказывался вежливо, в своей манере, пару раз даже удивлялся тому, как немец молча понимающе кивает и уходит. Не начинает свой рассказ, наплевав на дела учёного, как часто делали Паша и Анфиса, не умоляет выслушать хоть пару слов, как иногда делал Фаддей, не начинает заговаривать зубы, как Архипов, а просто понимающе уходит. И это успокаивало Джозефа, боги, хоть кто-то понял, что он правда занят! Но у этого всего была и другая сторона. Джозеф заметил, как лицо лётчика становится всё более усталым после каждого долгого перерыва в их общении, заметил, что немец всё чаще ходит в перчатках без причины, заметил, как поледенели его глаза, как он перестал рассказывать про забавные события в училище, а говорил, что их ещё очень много. Вроде это такие мелочи, про перчатки вовсе странно, но Джозефа не отпускала непонятная тревога будто он знал, что у Пауля беда, но вот в чём она заключается, выяснить не мог, пока однажды не пришёл к его дому в одну из ночей. Теперь возле дома появился огромный ангар, Лосев даже застыл от удивления на пару секунд. Неужели он так редко заходит к своему другу? Но не это было самым удивительным и страшным в ту ночь. В этом самом ангаре, Нойманн яростно кричал на нерабочий аппарат, кидал в него тем, что под руку попадётся, будь то разводной ключ, какая-то алюминевая труба, да вообще чем угодно, пинал уже измученную груду металла, болезненно жмурился, срывал с рук перчатки, сжимая кулаки так, что пальцы хрустели и снова бросался на неудавшееся изобретение, бил металл голыми руками, позабыв про боль, отрывал рандомные элементы, пока не упал на пол без сил, хватаясь за волосы, уже давно бросив пилотный шлем куда-то в сторону и тихо бурча себе под нос. Джозеф стоял в дверях ангара всё это время. Был ли это тот вечно спокойный, дружелюбный, сочувствующий Пауль? Точно лётчик встал с пола через пару минут, потирая разбитые в кровь костяшки пальцев? Точно его сейчас видел перед собой Лосев? – Друг мой.. Гениальный.. – Слова давались с трудом, слишком уж был удивлён учёный, слишком испуганным выглядел немец, когда услышал чужой голос. – Вам.. Вам помочь в чём-нибудь? – Ach, nein, nein!¹ Всё есть хорошо! – Пауль быстро поднял с пола перчатки, сглатывая, натянул их на ладони и подошёл к другу, отпинывая в сторону бедную шестерёнку. – Ты чего не спать? Хочешь мы попить чай? Тебе не быть холодно? Джозеф даже рот раскрыл в удивлении, как быстро начал притворяться Пауль, будто не он сейчас разгромил очередную махину голыми руками. Но что же с ним такое? Неужели он каждый раз так переживал из-за каждой неудачной попытки, о которых Джозеф узнавал лишь из его рассказов, которые всегда заканчивались тем, что аппарат был просто разобран на комплектующие, чтобы быть собранным заново? – Джозеф, всё gut²? Учёный уловил волнение в голубых глазах напротив, заметил, как всё ещё подрагивают пальцы немца и не сильно тряхнул головой. – Да-да, всё хорошо. Чай звучит неплохо, друг мой. – Тогда пошли, я заварить тебе чай от Клавдия. – выйдя из ангара, Пауль захлопнул ворота, снова сжимая кулаки и тихо выдыхая. Уже в доме Нойманна, пока чай остывал, немец накинул на плечи друга свою кожаную куртку с меховой подстилкой. Куртка была очень тёплой и очень уютной, в голове даже мелькнула мысль, что она напоминает объятия с самим парнем, но эти раздумья Джозеф откинул на второй план. – Друг мой изобретательный, у вас что-то случилось? – Ach, nein, простой неудача. – Немец устало улыбнулся Джозефу, махая рукой в перчатке, аля "плюнь на это". – Я почти привыкать. – Нет, друг мой, так нельзя! Вы не можете так просто лгать мне, будто у вас всё в порядке! – Джозеф резко встал со стула, обеспокоенно глядя на собеседника. – Я видел всё и ваши руки тоже! Снимайте перчатки, раны надо обработать! – Этот кровь скоро пройти, не волновайся.. – Не нужно говорить мне не волноваться! Почему вы не сказали, что у вас что-то не получается? Я мог бы вам помочь, как-никак, по чьим чертежам вы эту машину создавали?! Немец отвёл взгляд в сторону, на щеках выступил лёгкий румянец, ведь он знал, что правда поступил очень глупо. Можно же было просто прийти к Лосеву на днях и попросить о помощи, Пауль же знал, что учёный поможет, если не занят. Но также Пауль знал, что Джозеф не любит объснять очевидное ему по несколько раз, а также немец был полностью уверен в том, что, узнай Лосев про все его неудачи, стал бы его презирать. Пока Пауль лишь вздохнул и отвернулся к столу, Джозеф аккуратно положил ладонь на его плечо. – Пауль, поймите, я ведь просто волнуюсь за вас. – Я это понимать. – Тогда почему вы просто не пришли ко мне за помощью? – Я не хотель отвлекать тебя от эксперимент.. Смотря на опечаленное лицо своего друга, отчётливо видя грусть и знакомую боль неудач в его глазах, видя дрожь в его ладонях, видя бардак вокруг, учёный вдруг понял, почему он так волновался за лётчика и почему не может просто взять и уйти сейчас, он и не собирался. – Друг мой Пауль, – Джозеф пытался говорить помягче, поглаживал немца по спине, в районе лопаток. – будьте уверены, вы можете приходить ко мне в любую минуту, для вас я обязательно найду время в своём расписании, вы можете говорить со мной о любых ваших переживаниях. – Nein, в мой Vaterländ³ не любили говорить о чувства. Всё есть хорошо. – К этому мы вернёмся позже, друг мой, а сейчас вам нужен сон. – Но ты же приходить за чем-то? – Это не так срочно, Пауль. – Джозеф аккуратно взял немца за локоть и, как только он встал, мягко потянул его в сторону кровати-холодильника. – А вот сон вам сейчас просто необходим. Пауль вздохнул, тихо согласился и лёг головой на подушку. Страх презрения со стороны Лосева ослаб, но не ушёл полностью, но и этого сейчас хватало, чтобы Нойманн позволил укрыть себя лёгким одеялом, закрыл глаза и тихо прошептал: – Danke, Джозеф.. Gute Nacht.⁴ – Спите спокойно, друг мой трудолюбивый, сейчас вам нужно отдохнуть. Джозеф ещё три минуты тихо стоял возле кровати механика, глядя на то, как быстро он провалился в сон, как снова, почти сразу, немного нахмурились у него брови, как немец зарылся носом в одеяло. Лосев наконец-то выдохнул. Он не знал, часто ли происходили у его друга такие срывы, но почти был уверен, что да, поэтому сейчас он считал своей небольшой победой то, что его друг спокойно заснул. Выглянув в окно, Джозеф увидел полную луну, её отражение в спокойном море и решил, что не хочет уходить сейчас. В конце концов, Пауль вряд ли будет против, если увидит учёного у себя дома утром, они уже не раз проверяли это. Поэтому Джозеф тихо поднял какой-то чертёж с пола, сел на стул и, медленно попивая заботливо посахарённый, как он любит, чай, принялся рассматривать чертёж. Кажется, он нашёл пару ошибок, но об этом Нойманн узнает как-нибудь потом. С той ночи Лосев стал внимательнее присматриваться к своему другу, это дало шанс пару раз даже успокоить немца, а совместно проведённые ночи теперь стали их привычкой. Когда один не мог уснуть, он шёл к другому, двери всегда были открыты, как и у всех в этой деревне. Что Пауль, что Джозеф никогда не смели прогнать друг друга, заварить чай посреди ночи было обычным делом, ровно также, как и совместное наблюдение за звёздами, когда Лосев лежал в гамаке, рассказывал про созвездия, а Нойманн восхищённо смотрел в телескоп, охотно слушая астронома. Пару раз случалось и так, что Пауль решил навестить Джозефа, а Джозеф хотел навестить Пауля, ну и конечно же, они встречались в один момент на тропинке. Джозеф шёл укутанный в свитер, шарф, в тёплых штанах, если речь про лето или начало осени, сложно же быть таким мерзляком, как он, а ещё сложнее не признавать этого, а Нойманн будто бы всегда ходил в той кожанной куртке, белой футболке, чёрном комбинезоне и с красным шарфом на шее, который подарила Клювдия ещё на двадцать пятый день рождения лётчика. В такие моменты учёный всегда подмечал комичность ситуации, а механик соглашался, после чего оба шли в дом, который был ближе. Но об этом знали только они, остальные и дальше были уверены, что эти двое, либо работают дни напролёт, либо не видятся уже вторую неделю. К сожалению, иногда это действительно было так. То у Пауля навалилось работы с техникой жителей и своими изобретениями, то у учёного очередная вылазка в научных целях или вновь какой-то эксперимент. Но порой это были не единственные причины, чтобы механик и астроном не общались. Ссоры тоже были, чаще хоть и небольшие, но иногда бывало и так, что Джозеф насухо отказывался общаться и вообще говорить о лётчике, а Пауль в это время ходил с хмурым лицом, разговаривал с явной неохотой, бурчал что-то себе под нос и либо углублялся в работу полностью, либо всё у него выпадало из рук и хотелось только одного – лежать, чтобы никто не трогал. Пауль прощал быстро, оскорблён был в основном только Лосев, но бывало и так, что учёный скажет то, чего не следует говорить никогда. Кто бы мог подумать, что дверью дома Джозефа можно хлопнуть настолько громко? Да что там, даже несколько книг упало с полок! Лосев побежал извиняться, как только сам остыл и осознал, что ляпнул про робота-сына Пауля, которого тот назвал Биби, что он был создан только потому, что отца этого прекрасного творения никто не навещает. Лосев сильно испугался в тот день. Пауль даже разговаривать с ним не хотел, ни одного слова за час речей в никуда не вымолил, ещё и смотрел на учёного так холодно, даже презренно в какой-то степени, так сурово, что кровь стыла в жилах. Но в итоге Пауль всё же простил, почти сразу после клятвы не упоминать Биби в таком ключе больше никогда. О старых ссорах друзья вспоминать не любят, если только о тех, где в конце выяснилось, что началось всё из-за прилипшего куска бумаги, загородившего одну цифру и подобных с до боли комичным концом или началом. Порой, после того, как Пауль уходил с какого-то праздника самым первым, Джозеф всё оставшееся время то и дело посматривал на опустевшее место, иногда даже мог уставится на него, задумчиво пережёвывая кусок пирога. В такие моменты мужчина думал о том, почему чуть ли не каждый раз так спешит уйти Пауль. Всегда говорил, что очень много работы, а сам мог заниматься чем угодно всего через час, когда Джозеф решит его навестить. Но если уже ясно, что Нойманн хочет проводить время с друзьями, почему он постоянно упускает этот шанс? Пока самой лучшей теорией Лосева была самая простая: немец уже отвык от долгого нахождения в компании друзей. Но тут в голову обязательно приходил другой вопрос: Тогда почему с Джозефом парень может провести всю ночь даже без дела, просто о чем-то говорить или играть в шахматы? Вроде Лосев как-то спрашивал у него об этом, увы, ответа он не запомнил. Возможно, Пауль говорил, что легче быть с друзьями по-отдельности, в гадании Джозеф видел мало смысла. Но вот в чём был смысл, так это раз за разом подмечать про себя, что именно с ним Пауль ведёт себя более открыто и смеётся по-настоящему, это наблюдение просто не могло не радовать учёного, как раньше, так и в нынешние дни. Вот опять Джозеф спокойно себе отдыхал дома, раздумывал об особом отношении немца к нему и глупо улыбался, смотря в стену напротив. Мысли о Пауле приходили всё чаще, иногда появлялось резкое желание узнать, чем тот занят сейчас, спит ли он в эту ночь, Лосев просто не знал, что тут можно сделать. За окном лил дождь, всюду уже была слякоть, просто ужас, кажется, сейчас не то, что шагнуть не поскользнувшись на этой грязи не получится, даже встать на неё уже подвиг, значит Нойманн, скорее всего, спит, для него посторонние звуки не такая уж проблема. – Даже не представляю, как тут можно спать! А ходить под таким дождём тем более, хоть крыша не протекает.. Внезапно со стороны кровати раздался треск стекла, учёный вздрогнул, резко обернулся и в ужасе вскрикнул. – Нет, быть не может! Джозеф в ужасе смотрел на свою точную копию, ужасные рыжие волосы, огромный нос картошкой, голубые глаза, щеки, овал лица, всё, всё было одинаково. – Ну че, скучал, "Лосяш"?