Ähnlich

Пальцы Джозефа быстро гуляли по клавиатуре, отбивая по клавишам "мелодию работы". Мужчина горбился, его голубые глаза бегали по экрану, перечитывая строчку за строчкой, выискивая возможные ошибки. Лосев был везунчиком в том, что после стольких ночей, проведённых за компьютером, его зрение осталось таким же замечательным и, кажется, даже не собиралось портиться. Время за работой либо проходит незаметно, либо тянется вечность, это Джозеф знал, как никто другой. Как говорит один из его юных друзей, а именно поэт Фаддий Высоцкий: „Вдохновение – это когда что-то сонное, ленивое, очень тяжёлое и неподъёмное, как бегемот, становится лёгким, как облако, и летит, лети-ит..”. Этот юный талант безусловно прав, порой Джозеф чуть ли не задыхается от желания работать, он отдаётся работе полностью, не замечает, как пролетают дни и ночи, забывает про всё на свете, бардак, разведённый им же, кажется сущим пустяком, бутерброды, сделанные на быструю руку, становятся лучшей едой в его жизни, запах пыльной библиотеки и старых книг, или же запах разных химических элементов теперь может заменить даже самые дорогие, самые лучшие, по мнению других людей, духи. Взгляд случайно метнулся в нижний правый угол экрана. Время 2:48. Джозеф тихо вздыхает, выпрямляется, жмурясь от хруста и боли в спине и позволяет себе задуматься на пару секунд. "Нужно будет сходить к Клавдии за мазью для спины." Немного потерев копчик парень обернулся, вглядываясь в темноту пару секунд, пытаясь разглядеть силуэт немца на своей кровати. Мужчина почувствовал, как от удивления брови слегка подскочили вверх, но прежде, чем он успел подумать, что парень куда-то ушёл, до ушей донеслось тихое, секундное бормотание. Повернувшись в сторону книжного стеллажа, Джозеф наконец-то заметил Пауля, сидящего на полу, книгу на его коленях и лежащие по бокам руки. Свет, выбивающийся сквозь небольшую щель между шторами, падал прямо на юного лётчика. Кстати, почему же так темно? Кто из них успел выключить свет? И включали ли его вообще? Но сейчас и холодного света луны хватало, чтобы вновь рассмотреть лицо парня. Его брови были не сильно нахмурены, будто он был недоволен чем-то, расслабленный рот приоткрылся, немец явно дышал им, а не носом. Чёрные ресницы были довольно длинными, кажется, Анфиса говорила что парням всегда везёт с этим, но убедиться раньше у Джозефа не особо получалось, да он как-то и не присматривался. Худые пальцы механика спокойно согнуты, кажется, они подрагивали пару раз, но учёного удивляло то, что даже с такого расстояния он мог видеть порезы на них. Значит ли это, что механик не особо осторожничает со своими руками при работе? Возможно. Посмотрев на чужой подбородок сперва Лосеву показалось, что с ним что-то не так, как-то он не сочетался с гладкой кожей лётчика, но потом астроном понял, что это обыкновенная щетина. Лосев сам не понял, как положил руку на свой подбородок, лишь отчётливо ощутил колючую щетину. Снова он забыл побриться, ну почему щетина отрастает так быстро, но дальше не растёт ни в какую? Это навсегда останется загадкой. Джозеф уже хотел вернуться к работе за компьютером, почти повернулся к нему, но уставился в овальное зеркало. На него смотрел пухлый, низкий, как он всегда думал, мужчина. Тёмные мешки под глазами, жирная кожа, снова выскочил прыщ на лбу. На лёгком жёлтом свитере старые пятна, уже даже не вспомнить от чего. Лосев снова глянул на спящего парня и после опять посмотрел в зеркало. Света от монитора хватало, чтобы понять, что волосы снова грязные, неуложенные, да и вообще отрасли. Учёный провёл по ним рукой, убеждаясь, что они в одном из худших состояний, как бы он не ухаживал за ними. Большой нос картошкой, искусанные, обветренные губы, вместо выраженных скул пухлые щёки. Разве можно выглядеть хуже? Лосев считал, что это просто за гранью возможного. "Почему его волосы мягкие и без всяких долгих процедур а мои не могут продержаться и двух дней?" – Джозеф опять глянул на спящего гостя, тихо фыркнул, уже даже нахмурился и внезапно увидел в нём себя. Пауль не закончил училище, а Лосев был вынужден покинуть институт, даже с академией изобретателей не задалось. Ранее отпетый хулиган иногда также сидел на полу, перечитывая одну книгу за другой, не какие-то сказки, трогательные истории, а именно научные книги, разных направлений. Он также отрубался за их прочтением, потом жалея из-за боли в шее или копчике. Но, как ни странно, на этом сходства кончились. Лосев пока знал о Пауле лишь его небольшую историю, уже понял, что он вежливый и отзывчивый, можно даже догадаться, что скорее всего он любит одиночество и работать в одиночку тоже, но говорить об этом уверенно Джозеф не смел. А если.. Как его фамилия, Нойманн? А если Нойманн наоборот ненавидит одиночество? Ненавидит работать один, ненавидит, когда не с кем поговорить, некому исправить его ошибки, некому его понять? Опять же, утверждать мужчина не смел. Жаль только, что ему это всё было до чёртиков знакомо. Временами хорошо одному, но с понимающим его другом было бы куда лучше. А кто поймёт его здесь? Новый фермер Палладий? И много же он может знать о созвездиях или законах квантовой механики, или химических элементах? Вряд ли. Модест хороший слушатель, но понять учёного по-настоящему не может даже он, неужели это так сложно? Неужели правда не найдётся того, кто поймёт его увлечения наукой, кто будет дополнять его безумные, временами, идеи, помогать воплощать их в жизнь, кто поймёт хотя бы его желание понять и изучить этот мир? Поймёт, а не похвалит. Понимание никогда не сравнится со всеми похвалами, но почему оно достаётся каждому, кроме него? Или ему так кажется? Да в любом случае, неужели просто не существует человека с которым он сможет говорить полностью расслабившись, не объясняя каждый научный термин или малоизвестное слово, с которым можно будет просто скакать с темы на тему в хаотичном порядке, с которым можно будет просто молча попить чай в тишине, в конце концов?! Не в той тишине, когда "собеседникам" плевать друг на друга и каждый погружён в свои мысли, не в той тишине, которая рано или поздно прервётся вопросом вроде: "чего ты грустишь?", а просто в тишине, когда и так ясно, что не нужно ничего говорить, ведь уже известно, что собеседник и так тебя понял, что он будет также наслаждаться этой тишной и безмолвным пониманием, зная, что тебе не грустно, а ты просто решил освободить свой разум от любых раздумий на короткий срок, по-настоящему отдохнуть, чтобы через пару минут вновь вернуться к разговору, точно будучи уверенным в том, что тебя сразу примутся слушать, в том, что твои слова интересны собеседнику, в том, что он не бросит какое-нибудь бездумное "понимаю", а вдумается, уловит, что ты пытаешься донести и ответит тем же. Время на компьютере уже показывало 3:21, желание работать исчезло, появилась сонливость. Убедившись, что проделанная работа сохранилась, астроном-самоучка выключил компьютер, ещё с минуту после оставаясь в сидячем положении чтобы глаза хоть как-то привыкли к темноте, только потом поднимаясь со своего кресла. С тяжким вздохом Лосев тихо подошёл к своей кровати, дабы не разбудить юного лётчика, лёг прямо на одеяло, так и не переодевшись в домашнюю одежду и устремил свой взгляд туда же, куда светил голубоватый свет из окна. Мысли, только секунду назад заполнявшие голову учёного, ушли, оставив после себя неприятный осадок. Теперь их место заняли ненавязчивые раздумья насчёт отношения Нойманна к одиночеству, благо, они не сильно мешали уснуть, поэтому, просто закрыв глаза, Джозеф провалился в сон за пару минут. Пауль проснулся около шести часов утра от, светящего прямо на него, света. Пару секунд парень жмурил глаза, прикрывал лицо ладонями и не желая просыпаться, недовольно мычал, отворачивая голову в сторону. Но он всё же более менее проснулся через несколько минут, даже смог почти спокойно открыть глаза, начиная привыкать к свету. Немец зевнул в ладонь, потянулся в спине и подогнул ноги, чтобы встать, как на пол сполз учебник по квантовой физике, лежавший до этого на его коленях. Нойманн поднял учебник одной рукой, поднялся с пола и поставил книгу на место, только после осматриваясь по сторонам и замечая Джозефа, спящего на кровати. Солнечные лучи, падая на его рыжие волосы, придавали им прекрасный огненный оттенок, а его лицо было таким спокойным на вид, что казалось, будто он не может быть тем человеком, который хмуро, недоверчиво смотрел на немца, даже повысил на него голос один раз. А заметив темные мешки под глазами, Пауль захотел убрать все громкие звуки из этого мира, лишь бы Джозеф мог поспать подольше, настолько уставшим он выглядел. Его большой нос очень подходил его лицу, щека, которая касалась подушки, еле-еле закрыла часть уголка его обветренных губ, его мягкие черты лица выглядели мило, по-крайней мере так это видел Нойманн. Быстро посмотрев по сторонам, парень заметил какой-то оборванный листочек, осмотрел его, чтобы убедиться, что он полностью пуст, после нашёл на чужом столе карандаш, старательно ничего не сдвигая в стороны, и быстро написал на листке слова благодарности, на всякий оставив своё возможное местонахождение: "Danke за ночлег. Я буду у маяка, не волнуйтесь за меня." Парень подошёл к кровати, аккуратно кладя записку под подушку, так, чтобы её легко было заметить и так, чтобы не разбудить Джозефа. К слову, мужчина весь покрылся мурашками, а во сне смял одеяло ногами к краю кровати, так что теперь оно лежало отдельно от него, даже чуть не свисало на пол. Немец удивился тому, что Лосев замёрз, но через секунду очень аккуратно и мягко укрыл его одеялом, закрывая шторы на окне плотнее, лишь бы свет не помешал учёному спать. После Нойманн тихо направился к выходу из домика, обул свои ещё не высохшие берцы и, открыв дверь, вышел из чужого домика, тихо закрывая дверь. Глубоко вдыхая утреннюю прохладу, парень снова потянулся, быстро сделал пару лёгких упражнений, а именно "мельницу", наклоны вперёд с разведёнными в стороны руками и поворотом туловища и наклоны туловища в стороны, после чего решил устроить небольшую пробежку, раз уж есть такая возможность. Бежать Пауль мог довольно долго, хоть он и курил, делал это редко, чаще вовсе забывал о том, что у него есть сигареты. Первая неожиданность этого дня состоялась в встрече с Клавдией, одетой в спортивные чёрные шорты и белую майку. – Ох, тоже бегаешь? Молодец! – Старушка даже мягко улыбнулась. – Примером для молодых теперь будешь! – Ja-ja, спасибо.. Немец невольно подстроился под бег Клавдии, молча смотря вперёд. Контролировать скорость было немного сложновато, но бежать быстрее старушки почему-то не хотелось, поэтому Пауль был готов вытерпеть неприятное побаливание в ногах. Трава была влажной от росы, птицы уже давно пели, но услышал это Нойманн только сейчас, даже вслушался в это пение, такое звонкое, приятное для ушей, так хорошо сочетающееся со светлым небом, на котором так рано поднялось солнце, с зелёной травкой и цветочками на ней, с насыщенными красками мира, а воздух в этой деревне так отличался от городского, дышать гораздо свободнее.. Нойманн забылся в этом наслаждении миром и через секунду запнулся о камешек, полетев вниз по, хоть и небольшому, склону, один раз кувыркнувшись и падая лицом в землю в конце. – Scheiße..!¹ Сперва немец встал на четвереньки, а после сел на колени, начиная оттряхивать одежду и хмуря брови. – Пауль! Охох, ты в порядке? Не ушибся? – Старушка уже явно запыхалась, наверное, ей пришлось догонять парня. – Надо же смотреть под ноги! А если бы лодыжку себе вывихнул, например?? – Простите, это есть случайность.. – В голову пришло осознание, что немец не только ругнулся на своём языке, но ещё и испачкал так щедро выданную ему одежду. – O mein gott, я постирать этот одежда, я не хотеть его пачкать! – Да успокойся ты с этой одеждой, всё равно её не носит никто, сам-то, спрашиваю, в порядке? – Ja-ja, всё gut. Поднявшись с земли, Пауль спешно отряхнул колени, чувствуя, как краснеют собственные щёки, и медленно приходит осознание того, что в свитере уже становится жарко. – Пойдём ко мне, голубчик. Пойдём, пойдём! Я тебе полегче найду что-нибудь, да и набегали уже достаточно, завтракать пора! От слабого толчка в спину, лётчик шагнул вперёд, пытаясь вежливо отказаться от завтрака, но снова пришлось повиноваться женщине и пойти за ней. В доме Клавдии пахло чем-то приятным и аппетитным, этот аромат мягко ударил в нос прямо с порога, но немец всё равно не собирался много есть, так, просто перекусить для галочки и наконец-то вернуться к строительству собственного дома. Заметив раковину, немец без лишнего напоминания быстро помыл руки и умыл лицо прохладной водой. – Ой, чего это у тебя носки сырые? – Женщина нахмурилась, поставив тарелку с творожной запеканкой на стол, и подошла к берцам юного лётчика, щупая их внутри. – Ты что, охох, заболеть решил?! Не позволю носить мокрую обувь! Ещё и летом в такой обуви ходить! – Но у меня nicht другой обувь.. – Немец был удивлён таким заявлением, обычно все, а точнее друзья, просто удивлялись тому, что он всегда ходит в такой обуви, да и обычно подмечали только вес. – Я не заболеть из-за мокрый носок. – Не спорь, не заболеет он, я это от.. Да хоть Джозефа возьми, каждый раз слышу, а потом температууураа, мама не горюй! Дальше немец особо-то и не успевал понимать, когда Клавдия говорит про одно, а когда про другое, поэтому послушно сел за стол, услышав хотя бы это, и принялся за еду, пока женщина ушла в какую-то комнатку. Творожную запеканку с каким-то вареньем Пауль очень оценил и даже охотно съел весь большой кусок, что ему положили, хоть и оборачивался на возмущённо тараторившую хозяйку дома, а точнее дверь, за которой она скрылась, пытаясь что-то найти. Нойманн даже успел помыть и вытереть за собой посуду до того, как ему вынесли старые и потрёпанные кроссовки. – Вот, померяй! – Женщина поставила кроссовки перед немцем. – А вот из старой одежды на тебя вряд ли что-то налезет, ты ж вон какой высокий. – Не волноваться, я привозить свой майка, просто она лежать в чемодане, в маяк.. – Парень уже надел один кроссовок, осознавая, что он ему велик, а также, что он не знает, как дойти до маяка. Но о сказать о первом Пауль так и не решил. – Всё gut, sehr gut!² А вы не знаете дорогу до маяк? – У нас тут тропинки проложены, просто иди не сворачивая, потом ты и сам маяк увидишь. Но про обед чур не забывай, потом спрошу, чем ты обедал! – Ja-ja, не забывать, danke schön³. Потуже затянув шнурки, немец неловко помахал женщине на прощание и пошёл, как она и сказала, вдоль тропинки, в этот раз особо не любуясь природой. Джозеф проснулся в середине дня, когда утренняя прохлада уже прошла, а день ясно дал понять, что будет жарким. Сонно смахнув одеяло рукой, учёный потёр переносицу, сел на край кровати и опустил руку в сторону, сразу чувствуя что-то явно не похожее на простынь. Взяв записку, мужчина её прочёл и сразу вскинул голову на стеллаж напротив, примерно на то место, где ночью спал этот парень. Ученый широко зевнул, встал с кровати и сразу пошёл на кухню, чтобы заварить себе кофе и сварганить пару бутербродов. Ничего не может быть лучше, чем свежий кофе спросонья и вкуснейший бутерброд в придачу. Аромат напитка дурманил, иногда хотелось буквально дышать им, но сейчас лучшим сочетанием для Лосева было крепкий кофе и свежий воздух, поэтому он вышел на улицу, конечно же не в носках, а шлёпанцах. Ветерок приятно обдувал лицо, с трудом ерошил рыжие волосы, заставляя Лосева подумать о том, что всё же надо помыть их сегодня. Но сперва учёный вдоволь насладится горьким кофе, несмотря на свою любовь к сахару, сделает себе ещё один бутерброд, оставит грязную кружку на столе и только теперь пойдёт в душ, захватив оранжевого цвета футболку и летние штаны. Тёплый душ расслабляет, но у учёного и не было цели взбодриться, а мыться под холодной водой он никогда не любил, а всякую "закалку" и вовсе отрицал и точно был уверен, что здоровью она никак не поможет. После всех водных процедур и усердного вытирария волос, хотя бы до того состояния, когда с них уже не капает вода, Джозеф обулся в белые кроссовки и вышел на улицу, махнув на работу в такой безумно жаркий день. – Сидеть в такой день в доме, просто пытка, извините меня. – Вёл сам с собой монолог мужчина. – Но всё же нужно же чем-то заняться.. Взгляд голубых глаз сосредоточился на бабочке, влетевшей в листву дерева также, как озарение влетело в голову Лосева. – Точно! Астроном-самоучка быстро зашёл в дом, даже не разувшись, взял мольберт, холст, краски и снова вышел из дома, закрывая дверь уже ногой. Последним, что взял с собой Джозеф был его любимый телескоп, уже с которым он последовал почти прямо к маяку, на холмик, откуда прекрасно видно и море, и пляж.. И, как оказалось, усердно трудящегося немца тоже. Лосев только установил мольберт с холстом и телескоп, только начал высматривать в телескоп пейзаж, который было бы неплохо нарисовать, как навёл телескоп на парня, работающего со сваркой. Немец был одет в перчатки, белую футболку, старые чёрные штаны Модеста и того же человека старые кроссовки. Он сплавлял какие-то два куска металла, иногда останавливался, поднимал сварную маску, смотрел на чертёж, придавленный одной ногой, и снова возвращался к делу, а Лосев просто наблюдал за ним несколько минут, потом осознал это и резко повернул телескоп в сторону моря, считая, что выбрал очень живописный пейзаж. В итоге Джозеф провёл на холмике пару часов, пытаясь повторить морской пейзаж в силу своих художественных навыков, а когда наконец-то отвлёкся, чуть с холма вниз не покатился. – Guten Tag!⁴ – немец даже улыбнулся, помахав рукой в знак приветствия. – Ох, друг вы мой неожиданный.. – Лосев выдохнул, клядя кисточку в стакан с морской водой. – День и правда "добрый", а у вас, как я заметил, работа идёт во всю? – Ja, работа очьень много, но я заметить тебя на этот холмик и решиль подойти. Ещё раз спасибо за ночлег. Пока Лосев смотрел на немца, в голове мелькнула мысль, что у него просто чарующая улыбка, везёт же некоторым с внешностью. – Ну что вы, не стоит, раз уж мы друзья, а у вас ещё не появился дом, вы можете спокойно приходить ко мне, но лучше предупреждайте. – Nein, нет необходимость, идти от твой дом до сюда очьень долго, я лучше спать в маяк или холодильник. – Но это же так неудобно, друг мой юный! – Зато очень экономить время для работа. Я быль рад поболтать, но мне пора идти обратно, пока, Джозеф! – Удачи вам, друг мой.. Только сейчас Джозеф осознал, что делает речь немца такой приятной, отличной от других.. Какая-то милая картавость и выраженный акцент. Помнит Лосев, как дразнил раньше одного парня с акцентом, ещё когда хулиганом был, ох, как он над ним измывался.. Но речь того парня просто нельзя сравнить с речью лётчика. Да, может тот парниша правильно проговаривал слова, окончания и соблюдал другие правила русского языка, слушать его было истинной пыткой для Джозефа. Эти старые воспоминания всегда приносят много боли и ненависти к себе, но в этот раз Лосева будто что-то успокоило. Совсем немного, буквально на капельку, но успокоило. Сейчас он не просто взял и вспомнил этот неприятный момент его биографии, а лишь сравнил его с чем-то из настоящего. И настоящее было лучше, гораздо лучше и звучало намного приятнее.