Ähnlich

Музыка стихла в мгновение, все уставились на Модеста и Пауля удивлённым, кто-то даже взволнованным взглядом. Глаза старика метали молнии, голос звучал страшнее и громче грома в самую ужасную грозу. Нойманн продолжал таращиться на листок, задержав дыхание, так ничего и не ответив. – Что это такое, я спрашиваю?! – Модест повторил свой вопрос, заставив немца посмотреть на него. – Друг мой разозлённый, что происходит? – Джозеф отвлёк старого друга на себя, тронув его за плечо. – Что же такого вы там прочитали? – Что такого?! Вот, сам погляди! – Модест всучил учёному записку и резко дёрнул его в сторону от Нойманна. – От таких тебе лучше держаться подальше, Джозеф, особенно сейчас! – Но я не хотель ничего плохого! Джозеф, я- Немец запнулся и нервно сглотнул, когда Архипов крайне презрительно и враждебно глянул на него, а Джозеф пытался переварить прочитанное и пока что молчал. – Укуси меня пчола, шо ж ты там увидел? – Палладий подошёл к Модесту, закрывая собой немца. – Ну влюбилси один в другого, тебе-то какое дело? – Какое мне дело? Влюбился?! – Модест звучал оскорблённо, а грозный тон заставил Медведева немного отойти назад. – Видал я такую "любовь"! Я, в отличие от _некоторых_, забочусь о своих друзьях и вижу опасность, где надо! Клавдия быстрым шагом подошла к Лосеву, отнимая записку и прочитывая её, только больше удивляясь. – Какая опасность? Охох, Модест, ты что говоришь? Обычная записка, не такая многословная, конечно, милая даже... – Милая?! Посмотрим, как мило будет, когда пострадает наш друг! – Ёлки-иголки, да что происходит-то? С чего пострадает? – Паша подошёл к взрослым, оглядывая всех. – Пауль бы никогда ему ничего плохо не сделал, ну если случайно только! – Слишком ты наивен для этого, не лезь в разговор взрослых! – Модест резко отошёл в сторону, чтобы быть на виду у всей толпы. – Как же вы не понимаете?! Думаете, все такие хорошие, как кажется? Был у меня один "друг"! "Скромный", "добрый", тоже волосы отращивал, но стоило только полностью ему довериться, как он такое вытворил, что даже вспоминать больно! Как я был слеп тогда, что не спас своего дорогого друга! Но второй раз я такую ошибку не допущу! – Да что этот твой друг сделал-то, Модест? – Фаддей был удивлён и запутан не меньше остальных, но на Нойманна глядел уже с опаской. – Избил, что ли? – Хуже! – Модест, шумно вдохнув, выждал паузу, голос его стал ещё твёрже, всем видом он показывал своё отвращение к данной ситуации. – Вы и вообразить себе не можете, что он сделал! Вы хоть раз представляли, какого быть преданным лучшим другом? Представляли, какого это - потерять всякую любовь к жизни?! А вот из-за таких моему другу и представлять не пришлось. – Вздор! Ну с чего вы взяли, что Пауль поступит похожим образом? Только из-за его, извините меня, "шевелюры"? – Учёный быстро обошёл друзей, показательно вставая возле немца. – Я не позволю так безосновательно обвинять моего.. Друга в подобных вещах! – Безосновательно? Ты действительно считаешь его "божьим одуванчиком"? Да как же ты не видишь, дружище?! – Архипов, используя всё своё актёрское мастерство, всплеснул руками, после чего угрожающе наставил палец на, шокированного больше остальных, немца. – А я тебе скажу, с чего такие подозрения. Ты разве не замечал, как он на тебя засматривается? Никого не напрягает, что обычно молчаливый Пауль вдруг становится очень разговорчивым только в компании Джозефа? Вам не кажется подозрительным, что в гости он зовёт нас обычно по-одному? Неужели никого не напрягают его привычки запираться дома на неделю? Или, может, кто-то из вас знает, что он делает там всё это время? – А ведь.. – Фаддей краем глаз глянул на механика, уже недоверчиво хмуря брови. – ..звучит подозрительно.. – Это абсурд, друг вы мой подозревающий! Все ваши аргументы опровергаются всего парой слов! – Учёный упёр руки в боки, укоризненно смотря на старичка. – Ох-хох, да тебе за такие слова должно быть стыдно, Модест! – Клавдия угрожающе шагнула в сторону Архипова, немного грозясь пальцем. Старушка оглядела всех, Паша и Стёпа активно закивали головами, Пауль стоял, обнявши своего сына, который явно выражал согласие, Джозеф же тоже выжидающе смотрел на остальных. Но Палладий молча стоял на месте, явно обдумывая всю ситуацию, Высоцкий выпрямился, слегка отворачивая от Пауля голову и пряча руки за спиной, а Анфиса стояла с удивлением на лице. – Вы что, правда верите в этот, я извиняюсь, бред?! – Резко вспылил Лосев, не забывая правил приличия. - Ну.. Я не уверен.. – Фермер медленно снял с головы соломенную шляпу, слегка теребя её в руках, как делал каждый раз, когда нервничал. – А Пауль как-то не спешит оправдаться! – Уже с открытым недоверием воскликнул поэт и обернулся к учёному. – Если это всё не правда, почему он молчит, будто воды в рот набрал? Вот это уже правда подозрительно! Нойманн почувствовал, как на него уставились девять пар глаз. Все друзья и его сын смотрели на него, пристально, кто-то с ожиданием, кто-то с презрением, чьи-то глаза были полны уверенности в его невиновности, а в чьих-то медленно угасало доверие. Пауль молчал, пытаясь придумать что-то, что пересилило бы все обвинения в его сторону. Они же настолько глупые, как вообще можно оправдаться в чём-то, в чём ты не виновен? И как соображать в такой ситуации под пристальным взглядом любимого человека, от которого всё ещё не было ни ответного признания, ни отказа?! – Ну же, Пауль, просто скажите что-нибудь! Вы же лучше всех знаете, что это клевета, оправдайтесь хотя бы парой слов! Джозеф видел смятение и растерянность на лице немца, даже догадывался, почему тот молчит, о чём он думает, почему смотрит прямо ему в глаза уже, кажется, минуту.. – Ну вот, видишь?! – Победно воскликнул Архипов, словно он уже одержал победу в этом споре. – Даже не знает, что сказать в своё оправдание! Лосев даже вздрогнул от столь самодовольного тона старого певца и от осознания последствий сегодняшнего вечера. Пауль же воспринимает всё так близко к, и без того истощённому, сердцу! Сложно представить, что сейчас происходит в его голове, раз он потерял не только весь свой спокойный вид, но и свою вечную, так любимую всеми, холодную решительность, с которой обычно быстро принимает решения и находит выход почти из любой ситуации, но ещё сложнее вообразить что будет, когда он снова посчитает себя изгоем, как было когда-то давно, в начале его жизни здесь. Это будет просто ужасно, Джозеф не позволит этому случиться! Если уж Пауль и будет изгоем, то только вместе с ним. Лосев резко шагнул вплотную к лучшему другу, от чего даже Биби отпрянул в сторону, задрал голову вверх, поднялся на носочки, обхватил чужую шею руками, заставляя Нойманна нагнуться и, воспользовавшись общим замешательством, затянул немца в неумелый, но настойчивый поцелуй.. Джозеф резко распахнул глаза. Дыхание участилось, лицо обдало жаром, а голова через мгновение потяжелела, как и веки, заставляя астронома прижаться щекой к подушке и тихо, недовольно промычать. Уже вторую неделю Лосев просыпается крайне тяжело, как и засыпает. Каждый раз утром, ну или днём, после сна, ноги наливаются свинцом, руки становятся вялыми и слабыми, на глазах будто еле ощутимая пелена, которая мешает нормально видеть, а в голове ужасно гудит, и это состояние преследует учёного почти полчаса, пока всё не придёт в норму. Но больше всего его беспокоило не ужасное самочувствие, а сон, который снится раз в две ночи. Лучше бы он поступил именно так, лучше бы шагнул к Паулю и поцеловал его, чем позволил уйти под угнетающий взгляд Модеста и просьбы вернуться от Клавдии. – Нерешительный, медлительный идиот.. Джозеф медленно сел, проводя ладонью по лицу и поднимая мутный взгляд на окно, а точнее улицу за ним. Почему-то после сего случая любая вещь нагоняет тоску, а в голове всплывают воспоминания. О том, как два гения прогуливались вместе, о том, как сидели на гамаке, разговаривая о звёздах, о том, как поздно вечером расходились на тропинке, обсудив всё, что только можно. Джозефу, уже отвыкшему от полного непонимания со стороны друзей и одиночества, действительно не хватало Пауля и времени, проведённого с ним вместе. В душе была та самая, уже, казалось бы, забытая пустота, которую некому было заполнить раньше, которую когда-то удавалось заглушать дружбой с собственным клоном. Учёному хватило одной недели, чтобы понять, насколько скучна была его жизнь раньше. Ещё астроном случайным образом проэксперементировал на себе воздействие привязанности к человеку на восприятие внешнего мира. Например: глаза будто сами цеплялись за черный, белый и красные цвета, особенно за любую ткань. Совсем не хватало этого простого, неизменного сочетания, а от других сочетаний, а иногда и просто более ярких цветов, кроме жёлтого, глаза уставали сильнее, чем раньше, и Лосев чаще хотел оказаться дома, лечь на кровать и просто смотреть в потолок, пока глаза не расслабятся. Также снизилось желание работать, не было и без того редких "вспышек вдохновения", хобби по типу рисования или ловли бабочек наскучили, а книги в библиотеке все давно перечитаны. Даже аппетит заметно снизился, что достаточно беспокоило Джозефа, хоть он и хотел похудеть, но доводить организм до истощения снова не собирался. Поднявшись однажды утром с кровати из-за стука в дверь, Джозеф, будучи ещё в пижаме, лениво прошаркал по дому и приоткрыл дверцу, сонно жмуря глаза. На пороге стоял Пауль. У него в руках была стопка каких-то книг и чертёжных листов, он был без куртки, в белой футболке, помятой больше, чем обычно, рабочем комбинезоне, одна из лямок которого немного свисала с правого плеча. На руках снова были перчатки, при этом не рабочие, те перчатки, которые Пауль хвалил за приятную ткань и материал из-за которого не потеют руки, а Лосев постоянно молился, что не увидит их на чужих ладонях. Но больше перчаток учёного шокировало чужое лицо, а взгляд вовсе заставил сердце замереть на долю секунды. Подбородрок зарос небольшой щетиной, на губах появились небольшие кровавые, явно не очень давно засохшие, ранки, щёки впали, синяки под глазами проявились лучше прежнего, но самое плохое заключалось в том, что выражение лица немца было абсолютно безразличным. Даже глаза. В глазах, которые Лосев успел так сильно полюбить, не читалось ничего, казалось, будто не в них играли искорки азарта и задора при совместной работе, будто они всегда были такими холодными, как лёд в Антарктиде. Джозеф не сразу смог что-то произнести, мозг отказывался соображать, мысли мигом повылетали из головы, зато всё тело напряглось, благо, получилось распахнуть дверь прежде, чем Пауль мог подумать, что ему не рады. – Пауль, друг мой отдалившийся! – Лосев невольно выдохнул, всё же появление друга принесло облегчение. – Проходите, я, конечно, не был готов к гостям, но- – Nein¹. – Нойманн явно не собирался долго разговаривать, кажется наоборот, спешил уйти. – Я только вернуть книги и чертежи. Не смог их понять, может, в другой раз возьму. – А.. Да-да, конечно, я рад вам в любое время! – Астроном быстро взял книги с бумагами, прижав к себе, но заметив, как начал разворачиваться Пауль, чуть не схватил его за руку. – Но может всё же зайдёте на чай? – Нет, извиняйт. – Ну же! Может, хотите поговорить о чём-то? Хотите, я вам объясню чертежи прямо сейчас? Или давайте лучше поговорим-! – Джозеф. – Учёный сразу умолк от недовольной нотки в чужом голосе и еле нахмурившихся бровей. – Мне надо много всего починяйт. В другой раз, пока. Немец спокойно развернулся и затоптал вдоль тропинки, пока Лосев никак не мог сообразить положить книги, обуться и выбежать следом, хоть и в пижаме. Хотя всё же додумался, но Нойманн был уже не так близко. Учёный оставил бумаги с книгами на полу, быстро сунул ноги в ботинки и, чуть не споткнувшись на месте, выбежал из дома, пытаясь нагнать Пауля. – Нет, но постойте же! Давайте поговорим и всё проясним! Вы ведь даже не узнали моего– Пауль совершенно никак не реагировал на слова. – Пауль! Немец остановился, лишь когда Джозеф схватил его за локоть, стиснув чужую руку в ладони, в попытке отдышаться. – Знаете ли, очень грубо с вашей стороны.. Так быстро.. Уходить и не от-отвечать. – Лосев старательно пытался отдышаться, опустив голову. – Прошу, выс- – Джозеф, прекращайт. – Немец спокойно отцепил чужую руку от своей, не отпуская сразу, а держа за запястье, при этом уже повернувшись к другу лицом. – Пожалуйста, иди к себе. Я есть в порядке, а ты можешь заболеть, гуляя в этот пижама. Я просто тороплюсь обратно к Биби, он тоже волноваться за меня. – Но нам просто необходимо- – Не сейчас. В другой раз. Пауль так и ушёл, просто отпустил руку друга, развернулся и направился домой. Джозефу же не оставалось ничего, кроме как потопать обратно в свою избушку. Но как только за спиной закрылась дверь, астроном снял ботинок, резко кинув его в стопку книг, снова появившихся в библиотеке. – Какой же упёртый! Почему нельзя остановиться и послушать?! "Меня ждёт Биби, он тоже за меня волнуется"! Будто я не волнуюсь! Да половина друзей волнуется, но только вот их чувства уже не такие важные, как я вижу! Лосев откинул и второй ботинок, протопал на кухню, поставил кипятиться чайник, вспомнил про кружку на столе и, громко фыркнув, вернулся за ней в главную комнату домика, сразу ударяя по столу, только коснувшись ручки. – Как можно быть таким упёртым, глупым, таким..! Таким..! Сердитый взгляд метнулся в сторону зеркала и застыл на собственном отражении. На голове Джозефа снова почти что образовалось гнездо из рыжих волос, пижама была вся изрядно измятая, заляпанная разными пятнами, рука держала кружку так, будто Лосев собирался кинуть её в кого-то. А на лице были злость, настоящая ярость, обида, разочарование. Джозеф чуть не выронил стакан, учащённое дыхание стало тише, а голубые глаза таращились в зеркало уже с осознанием и испугом. В голове стоял образ Пауля, громившего своё неудавшееся изобретение. Та самая ночь, когда Лосев впервые увидел срыв друга вживую. Пауль тоже был весь взъерошенный, чуть не рвал на себе волосы, яростно бил по металлу голыми руками, корчился от гнева и обиды, несправедливости, но при этом так испугался и сразу же принял почти спокойный вид. – Боже, Пауль.. – Немного закружилась голова, от чего Джозеф опустился в кресло. – ..неужели вы постоянно ощущаете себя примерно так? Вот почему вы так срываетесь.. Но почему вы держите всё в себе? Даже после того, как я неоднократно говорил вам, что обязательно выслушаю..? С этими мыслями учёный совсем поник. Да, он не знал, насколько они верны, но знал, как Пауль пытается быть хорошим другом для всех сразу, как вкладывает душу в любую работу, как расстраивается и корит себя почти за каждую неудачу и сейчас этого было достаточно, чтобы ощутить эмоциональное состояние друга на себе. Джозеф, конечно, остывал быстро, иногда бывают настоящие срывы, но он хотя бы может позволить себе выплеснуть немного эмоций в компании друзей, Нойманн же, оказывается, не открывался полностью ни сыну, ни лучшему другу, а с "плохой" стороны показал себя вообще по чистой случайности. Лишь свист чайника заставил Лосева подскочить со стула и наконец-то заварить чай, но повседневные действия от раздумий о Пауле и его состоянии после последнего вечера танцев, на котором он присутствовал, Джозефа не спасли. Похоже, дело намного хуже, чем представляли рыжеволосый вместе с Клавдией. От лётчика отвернулись трое и ещё один просто-напросто не уверен, можно ли доверять ему. А другие четверо, стыдно признать, Лосев тоже за прошедшее время совершенно ничего не сделали, чтобы успокоить друга. Клавдия больше не рискует лезть в чужие отношения, Паша и Стёпа бросили это сложное дело, после того, как Нойманн всё же выгнал их из ангара, лишь бы не мешали работать. Возможно, Биби пытается смягчить ситуацию, но этого Джозеф знать не мог, не было возможности пообщаться с маленьким роботом. Но, как бы то ни было, он положит всему этому конец и больше не услышит такого холодного тона, и вернёт радость в чудесные голубые глаза. Завтра, как только проснётся, ибо сегодня ему ещё надо отойти от этой встречи. Но ночью поспать удалось недолго. Сперва Лосев просто не мог уснуть, вертелся на кровати, поправлял подушку, кутался в одеяло, даже вставал пару раз за водой и так примерно до часа ночи. Из головы всё не выходили мысли о том, как именно помириться с Паулем, если он так грубо прекращает диалог и просто уходит, не дослушав. Честно сказать, Лосев всё ещё обижался на такое поведение друга и надеялся на извинения, но одновременно с этим понимал, чем оно вызвано и не хотел усугублять всё ещё больше. Широко зевнув, учёный приобнял подушку, закрыл глаза и постепенно провалился в сон, полностью расслабившись. Однако, примерно через четыре часа спокойного сна Джозеф подскочил на кровати от шума, казалось бы, взлета ракеты и сразу выглянул в окно. И правда, с холма впереди взлетело что-то относительно маленькое, оставляя после себя серый дым в уже посветлевшем небе. Учёный выдохнул, осознав, что это просто Биби, он никогда особо и не задерживался в гостях у отца.. Лосев глянул в ту сторону снова и разглядел силуэт. Это точно был Пауль. Он стоял на месте, задрав голову вверх, а потом резко отвернулся и поднял руку, наверное, прикрыв ей глаза. Астроном сперва удивился, подумав о том, что Нойманн плачет, но после задумался, когда он вообще плакал на людях? Да хотя бы просто при самом Джозефе, еле получилось вспомнить два таких случая и оба случились достаточно давно. Тем временем силуэт уже начал отдаляться в сторону своего дома, непривычно медленно, всё ещё держа руку у лица. Джозеф больше не мог ждать и сразу вскочил, чуть не запутавшись в одеяле, начал искать одежду. – Боже, ну что за мелодрама! – Лосев пытался быстро натянуть на ноги штаны, вслух размышляя о нескольких вещах сразу. – давно пора настоять на своём и заставить себя выслушать, иначе это будет длиться вечно! Если меня не выпрут за дверь, то всё получится! Джозеф натянул на ноги носки, поправил майку, которой пришлось заменить грязный свитер и задумался. А как сделать так, чтобы его не выперли за дверь? Просто настаивать на разговоре не вариант, Пауль может снова перебивать его раз за разом или вовсе закрыть дверь прямо перед носом, попытаться силой удержать друга тоже плохое решение, во-первых: Нойманн такое не любит, во-вторых: он в разы сильнее, так ещё и разозлиться может, а примешивать злобу к его нынешнему состоянию нельзя ни в коем случае. "План" зародился в голове гения достаточно быстро, надо было лишь вспомнить про неспособность Пауля отказывать друзьям в ремонте вещей, за исключением моментов наихудшего его состояния, достаточно было лишь выставить эту вещь, как самый важный предмет. Увы, ничего сломанного в доме не оказалось, поэтому пришлось уронить ненавистный за своё существование будильник, он даже перестал раздражающе тикать. Замотав поломанную вещь в какой-то платок, Джозеф положил его на дно небольшой корзины и на мгновение подумал о том, какой будет причина срочной надобности рабочего будильника, но вместо этого в голове всплыло осунувшееся лицо немца. Лосев быстро поставил корзину на пол возле двери и открыл холодильник, чтобы достать колбасу и сыр для бутербродов. Не может же Лосев просто проигнорировать шанс на то, что Пауль совсем не ел некоторое время? Конечно же пришлось сделать ещё парочку лишних, ведь, смотря на такую кучу этой вредной вкуснятины, невозможно не проголодаться самим, но всё же большая часть сэндвичей оказалась в корзине, после чего скрылась за белой тканью от посторонних глаз, чтобы никто не задал лишних вопросов. Взяв корзинку за ручку и тихо вздохнув, Лосев открыл дверь и вышел на улицу. Лицо сразу обдул прохладный утренний ветер, немного взъерошив волосы и приподняв полы лабораторного халата на мгновение. Воздух был чистый, свежий и в то же время холодный, хотя, в пять часов утра даже летом редко бывает жарко. Холодок прошёлся по коже, вызвал мурашки и мысли о том, что надо было наплевать на пятна на свитере и надеть его, вместо майки. Ну, Джозеф хотя бы додумался накинуть халат, впрочем, не это было причиной для очередных переживаний. Проблемой была привычка Модеста следить за всем, что ему кажется неправильным и вредным или наоборот, слишком ценным. Всё бы ничего, если бы этот абсурд не доходил до, например, шлагбаума на тропинке, а то хуже и до ограждения вокруг чьего-то дома. Но этот факт всё равно не сильно озадачил Джозефа, можно сказать, учёный на него вовсе наплевал. Вот только занимался этим делом Архипов не сам, он делал это чужими руками, как и многие другие вещи. Вот и сейчас без встречи с друзьями не обошлось.. – Ну куда ты идёшь?! Зачем тебе к нему, Джозеф? Модест же сказал- – Да плевать я хотел, что наговорил вам этот старый шарлатан! Я хочу увидеть своего друга и уже безумно утомился от всех ваших запретов! – Учёный резко вырвал из рук юного поэта свою корзинку с бутербродами и стремительно ускорился. – Я в состоянии о себе позаботиться, лучше потратьте всё время своего дежурства на обдумывание слов Модеста и сравните их с действительностью, "заботливый" вы мой! – Подожди! – Юный поэт нагнал друга, вновь преграждая ему дорогу. – Ну и почему ты не веришь Модесту?! Он о тебе заботится! Знаешь, сколько раз за это неделю мы Пауля остановили?? И каждый раз он шёл к тебе, ты ещё лицо его не видел, а так сам бы понял, какие у него намерения! – Бога ради, прекратите и успокойтесь наконец! – Джозеф умоляюще глянул в небо, всё ещё замерзая и будучи не в силах больше терпеть пустые обвинения в сторону механика. – Не так уж хорошо вы, видимо, дежурите! И я видел Пауля, лично! Кому-кому, а вам такое выражение лица знакомо точно, будто не вы мучаетесь от любви! Мне пора, прощайте! Пока Фаддей застыл в ступоре, Лосев снова обошёл его и уже трусцой побежал вперёд по тропинке, придерживая корзину двумя руками, благо, догнать его больше не пытались. Удивительно, насколько же надо верить в сказки старого фокусника, чтобы встать раньше шести, ещё и любителю поспать до обеда. Повезло, что Палладий не только спал сейчас, но и вообще пытался не касаться этой ситуации, да и Анфиса так рано из домика не выходит, а если в окно увидит – Лосев просто побежит дальше, больно ему нужны эти стычки. Вскоре, наконец-то, показался пляж, а потом чужой дом и ангар рядом с ним. Джозеф ненадолго остановился, чтобы отдохнуть от ходьбы, а заодно и осмотреться. Двери ангара закрыты, на улице Пауля явно нет, значит, скорее всего, он дома, возможно даже спит. «Было бы славно» – пронеслось в голове учёного, который снова полностью покрылся мурашками и задавался вопросом – почему всё ещё так холодно? Астроном быстрым шагом зашагал дальше, сжимая ручку корзины в руках. В голове снова всплыл вчерашний диалог, из-за чего Джозеф снова запереживал, уже будучи не таким уверенным в своём плане. Вдруг Пауль всё же прогонит его? А если откажется чинить будильник? – Нет, нет, не время думать о подобном. Я сделаю это сейчас и всё будет хорошо.. Глубоко вдохнув, Лосев встал на лифт и дёрнул за, висящую рядом, ручку на верёвочке, после робко стуча уже в дверь. Никакого движения или чего-либо ещё не было слышно, только звуки природы и моря. В горле появился ком от плохого предчувствия, ладони немного вспотели, но Лосев всё равно постучал ещё раз, но уже громче. Каким же приятным было облегчение, наступившее после недовольного бормотания и приближающихся к двери шагам. Нойманн распахнул дверь, хмуря брови, без стеснения показывая недовольство на лице. – Was ist nötig²..?! – Немец немного удивился и расслабил лицо, когда увидел Джозефа перед собой. – Джозеф? Почему ты не спать так рано? Тебе что-то нужно? – Ох, вы как всегда угадываете с первой попытки! – Лосев попытался дружелюбно улыбнуться, но отвлёкся на попытки укутаться в халат, дабы спастись от холодного ветра. – Понимаете ли, у меня сломался будильник.. Я сперва не хотел вас беспокоить, но мне очень нужно, чтобы вы починили его сейчас.. Пауль смотрел на друга, пока он говорил, сразу нахмурившись, когда Джозеф помялся от холода, но он, видимо, воспринял это немного иначе. – Честно-честно! А ещё я- – Почему ты так легко одеваться? Утром прохладно, а с моря дуть ветер. Проходи. Лосев заметно обрадовался такому исходу событий, а вот Пауль только насторожился, но всё равно пропустил учёного в дом, закрыв за ним люк. – Так что там у тебя? И зачем тебе корзина? – Ох, друг мой внимательный, мне просто не хотелось нести будильник в руках. А ещё я принёс для вас бутерброды! – Джозеф прошёл к столу и поставил на него корзинку, с дружелюбной улыбкой на лице, после чего достал со дна корзины сломанную вещь. – Вот, сможете починить сейчас? Правда очень нужно! Нойманн устало выдохнул, он достаточно знал Джозефа, чтобы понять, действительно ему нужно починить вещь или же ему нужна компания, но прогонять друга не стал, лишь взял будильник в руки, принимаясь осматривать. Стекло на циферблате треснуто, молоточек, судя по всему, провалился внутрь, создавалось ощущение, будто будильник кинули в стену несколько раз. – Что ты с ним делать? – Немец, всё ещё хмурясь, глянул на друга, сразу заметив, что он всё ещё мёрзнет. – Зачем тебе будильник прямо сейчас, если ты уже не спишь? – Ну знаете, я не каждую ночь просыпаюсь от шума двигателя! А у меня сегодня загруженный день и.. – В попытке убедительно подтвердить свою ложь Джозеф понял, что выбрал не лучший способ, так как Пауль поник, а его лицо сделалось ещё более уставшим всего за пару секунд. – и.. И я обещал помочь Клавдии, не могу же я проспать..! Пауль? – Gut³. Ты хотеть чай? С часами надо повозиться. – Было бы неплохо, друг мой любезный. Пауль поставил будильник на край стола и ушёл на кухню, чтобы поставить чайник, но вернулся раньше, чем он закипел, держа в руках свою тёплую кожаную куртку, которую накинул на плечи Лосева. На самом деле, сейчас Пауль хотел бы завалиться спать, но не хотел прогонять Джозефа, тем более, ему точно нужно было нечто большее, чем будильник. Может у него не удался какой-то эксперимент? Или он снова поспорил с кем-то из жителей деревни? Раньше Джозеф нередко приходил поговорить о чём-то, высказаться, пожаловаться. Вот только сейчас он не выглядел злым или оскорблённым, даже как-то наоборот. А может Пауль уже просто не различает чужие эмоции и ему показалось? Механик сел за свой стол, взял отвёртку и сломанный будильник, но не мог сразу начать работать, слишком уж пристально на него смотрели. Подняв взгляд на чужое лицо, Пауль увидел на нём удивление и очень знакомую нерешительность, которая появлялась у Джозефа перед каким-то важным или откровенным разговором. Нет, всё же он точно не был рассерженным, может, максимум немного расстроенным. Неужели правда пришёл только за починкой часов? Но зачем тогда наготовил столько бутербродов? Да и почему просто не отдал вещь и не ушёл? – Пауль, вы.. Эм.. – Джозеф тихо вздохнул, придерживая края чужой куртки, пытаясь набраться смелости начать разговор, совсем не понимая, куда она так быстро пропадает. – Не поймите неправильно, но я не мог не заметить ваш уставший вид и.. Вы вчера так сухо разговаривали, я хотел бы узнать, не сильно ли вы.. – А, вчера. Да, извиняйт за это. Я просто усталь. – Нойманн принялся поочерёдно выкручивать шурупы из крышки будильника, чтобы разобрать его и достать молоточек. – Я не хотель тебя обидеть. – Что вы, я не обижаюсь! Про себя Пауль подметил, что учёный как-то сильно напрягся, но перебивать и заострять на этом своё внимание не стал. Может, Джозеф пришёл проведать его, хоть и не приходил недели две и поэтому переживает, что не явился раньше? Или его тоже постоянно ловили Модест, Анфиса и Фаддей? После последнего предположения Нойманн почувствовал небольшое раздражение и слегка нахмурил брови, продолжая разбирать часы. – Друг мой, я очень обеспокоен вашим состоянием! Я не могу смотреть на ваше уставшее лицо. Немец удивился словам Джозефа и повернул голову к нему, внимательно слушая и невольно улавливая каждый жест друга. Паулю сложно было вспомнить, когда Лосев настолько нервничал при разговоре именно о его состоянии, делал, конечно, такие же паузы, мог отвести взгляд, помять что-то в руках, но сейчас как-то слишком переживал. А когда-то, в начале жизни Нойманна здесь, Лосев вовсе наплевательски относился к проблемам Пауля, ну, по-крайней мере, так его отношение ощущалось. – Я знаю, что вы сейчас ответите, но нет, вы не в порядке! Мне хочется, что б вы поняли, что я и другие друзья переживаем за вас! То, что наговорил Модест — полная чепуха и это не повод снова прятать свои эмоции и закрываться от всех! Вы просто чудесный друг, напарник и человек в целом. Я должен был признаться вам ещё ещё очень давно. – Джозеф сглотнул ком в горле и аккуратно шагнул к другу, уже через секунду обхватывая его плечи руками, крепко обнимая. – Я люблю вас, как никого другого. Вы особенный для меня! Я просто боялся признаться в этом, потому что думал, что вы отвергнете мои чувства, а потом вы ушли и я не мог решиться вас побеспокоить, прошу, простите меня! Лосев сжал кулаки, от страха сильно зажмурив глаза на пару секунд. Он ожидал чего угодно, любой реакции со стороны немца и одновременно боялся её. Вдруг он сейчас разозлится или разочаруется, а вдруг у него уже вовсе нет никаких чувств к учёному?! Но Нойманн лишь замер на пару секунд, после медленно отложил будильник и, будто не веря, аккуратно обнял Джозефа. Почему-то защипало глаза, дыхание участилось. Руки сами прижали учёного к своему владельцу, в то время, как он пытался сдерживать, непонятно от чего подступившие, слёзы. Разве такое возможно? Может, это просто сон? Пауль ещё в конце первой недели решил, что его чувства однозначно отвергнуты, не мог спать ночами, не мог есть, думал, что Лосев презирает его, а сейчас учёный сам признался. Плечи немца не сильно дрогнули, в горле появился ком, он медленно уткнулся лицом в свою же куртку на чужом плече, продолжая бороться с необъяснимым желанием плакать. Джозеф открыл глаза, будучи в непонятках, немного повернул голову, оглядел чужой затылок, заметил, как подрагивают чужие плечи. В голове Джозефа всплыло воспоминание о том, как Пауль успокаивал его, после того, как оказалось, что Паша разбирает кучки лучше него. Нойманн аккуратно разговаривал с ним, даже поддался "игре с перевоплощением", а когда по щекам полились слёзы, начал утешать, гладил по спине и обнимал, пока Лосев не успокоился. Учёный еле заметно улыбнулся, одной рукой обнял механика крепче, а другую плавно опустил на чужой затылок, поглаживая по шлему и торчащим из-под него волосам. – Поплачьте, друг мой, поплачьте. – Астроном повернул голову, легонько утыкаясь носом в чужую шею.– не держите в себе, я рядом, чтобы поддержать вас.