Забудь о зелёной «Волге»

Небо медленно меняло цвет и, кажется, плотность: его чернота торопливо пыталась подчинить себе каждую присвоенную минуту, боролась со вспыхивающими тут и там проблесками жёлтого утреннего света и нехотя поддавалась раннему летнему рассвету. За всей этой сменой красок Слава наблюдал неотрывно. Катя уснула у него на руках, а сам он заснуть так и не смог — пролежал всю ночь то на боку, то на спине, глядя в окно. Он дважды или трижды выходил на балкон покурить, дышал прохладным воздухом летней ночи и смотрел, как в светлеющем небе растворяются непростительно долгие минуты. Всего несколько часов назад он сделал последний совместный с Екатериной Фрязиной шаг, и больше ни одного дюйма им не суждено было сделать вместе. Слава в очередной раз вернулся в зал: девушка спала, прижимаясь коленями к стене. Она всегда была беспокойна во сне, кружилась, то подминала под бок одеяло, то сбрасывала его на спящего Славу. Мужчина с жалостью посмотрел на неё в последний раз и достал из-под второго дивана плоский чемодан. * * * Катя неторопливо открыла глаза и заметила, что прокружилась во сне так сильно, что оказалась поперёк дивана. «Надеюсь, Слава к тому моменту уже проснулся, иначе мне предстоит выслушать…» — мысль не успела закончиться. На стульях ничего не висело и не лежало, полки стеллажа были пусты — ни одеколона, ни расчёски, ни чехла для очков. Отбросив сонное замешательство, девушка резким рывком бросилась в прихожую: нет ветровки, нет кроссовок, в шкафу нет ни одной пары ботинок; в ванную: только одна зубная щётка, только голубые бритвенные станки, средства для душа только с неагрессивными названиями. — Чёрт, нет… К своему сожалению, она вспомнила, что было вчера вечером — они со Славой поругались и разошлись. Навсегда. Отсутствие мужских вещей, как оказалось, заставляло взбодриться сильнее, чем энергетики, заполняющие своим кислым запахом всю квартиру каждый январь и каждый июнь. Катя обессиленно потянулась к телефону. За окном кто-то непозволительно громко включил в машине отвратительно гудящую замедленную версию «Где ты». «Не хотел тебя будить. Прости, если должен был». («Где ты, я бегу за тобою // Разрываюсь с мечтою») И ещё одно. «Я перепишу на тебя квартиру, не думаю, что Миша будет против». («Вместе, не встречать нам рассветы // В два конца, в две планеты // В даль уносишься ты, ты») — Выруби музыку, мать твою! — чей-то взбешённый крик заглушил не только гул из неприметной машины, но и голос Славы, читающий в голове Кати сообщения. Девушка тяжело вздохнула и опустила голову — причём тут вообще квартира? Катя не понимала, что чувствует: тоска смешивалась с облегчением, на которое беспощадно давило чувство вины. Такое предсказуемое событие, совершенно обычный для такой ситуации исход казался одновременно и правильным решением, и действием, которое хочется отменить. Забудь, Катенька, обо всём забудь: о его глазах цвета самого крепкого айсберга, о запахе сигарет на закрытом балконе, об игривой улыбке в квартирном предбаннике с мягкой дверью. Забудь, что нужно покупать персики в банке, переставлять бутылки в дверцу холодильника, ведь с полки они непременно скатятся и упадут на пол, покрывая всё молоком из-за закрытой не до конца крышки. Забудь о зелёной «Волге». Мир вокруг почему-то стал тонким, выставляющим каждую свою деталь напоказ и раздражающий ими, солнце стало слишком сильно греть щёку, птицы запели чересчур уж громко, и кровь, пробегающая в голове, стала пульсировать и биться гораздо усерднее. «Анжел, мы расстались» Грустное сообщение, следующее сразу после яркой фотографии из-под полосатого пляжного зонтика. Как бы ни хотелось позволить Анжеле провести давно запланированный отпуск на море, она была первым человеком, которому захочется сказать, что твоя жизнь сейчас находится под угрозой разрушения (или хотя бы надлома), и ты не можешь описать, что конкретно чувствуешь по этому поводу. «Солнышко, давай я позвоню тебе» «Не надо, отдыхай, пожалуйста. Я хочу поехать к папе» «Поезжай, конечно! Я тогда позвоню тебе вечером, хорошо?», — это сообщение осталось без ответа. Катя прекрасно знала, что Анжела обязательно позвонит, даже без разрешения. До ужаса писклявый дверной звонок заставил девушку испуганно вздрогнуть. Кем бы ни был нежданный гость, он должен приготовить достаточно убедительную и весомую причину своего визита в, во-первых, раннее субботнее утро, во-вторых, в не самый лучший момент жизни человека, проживающего внутри. Теперь в одиночку. Голые ноги прошлёпали к двери, и Катя заглянула в глазок. Не вовремя. Очень не вовремя. Соседка, участковый, вежливый грабитель с пистолетом, да хоть Олег — но только не… — Игорь. Увидев на пороге именно Катю, он раскрыл губы и тихо вздохнул. Они виделись совсем недавно, но отношения между ними сейчас оставались такими, что на их описание хватило бы одного, но очень красноречивого слова — «неопределённо». — Привет. Сейчас Катя радовалась, что путанность и предсказуемость ситуации не позволили ей расклеиться и броситься в слёзы. Присутствие Игоря в мыслях и теперь на пороге квартиры приносило не только облегчение, но и осложнение её и так непростого набора чувств, в котором превалировала вина — уже не за измену, а за рассыпающуюся дружбу. Как ни пыталась она убедить себя, что вопрос «Катя-Слава» уже решён, а «Слава-Игорь» — не её дело, это не получалось ни на грамм. В роль яблока раздора ей удалось вжиться на редкость удачно, а выйти из этой роли оказалось не так просто, даже если ты прикладываешь все силы, что могут в тебе найтись. — Я к Славе, хотел поговорить, — Игорь заложил руки в задние карманы джинсов. — Ну, — девушка хмыкнула и поджала губы, — Слава здесь больше не живёт. Ты немного опоздал. На последнем слове её губы дрогнули вслед за голосом, и дверь перед мужчиной была закрыта. * * * Игорь снова оказался один на один с пустым коридором второго этажа. Такой исход ситуации не очень его порадовал, всё-таки в его планах было совсем другое. Находиться в напряжённых отношениях с самым близким другом, бояться посмотреть на него, когда он сидит напротив в паре метров, чувствовать и точно знать, что между вами всё теперь будет совсем иначе — что же в этом хорошего? Игорь прекрасно понимал, что сейчас он приедет к дому Славы, тот ему откроет и сразу же скажет: «Поздравляю, теперь твой путь свободен». Этого не хотелось слышать, об этом не хотелось думать. Если Катя явно дала понять, что сейчас в поддержке, по крайней мере, от него, она не нуждается, то навязаться Славе было для Игоря священным долгом, который требовал незамедлительного исполнения. До появления Кати Слава преспокойно проживал в частном секторе города: не прямо уж в центре, но и за черту города улицы не выходили. На первый взгляд так не казалось, но участок и работа по строительству влетели владельцу в копеечку, а потому интерьеры оформлялись, исходя уже из рационального использования финансов. В процессе строительства треугольник Игорь-Богдан-Слава сработал идеально: один высчитывал траты и сметы, второй выступал в роли прораба, а третий выполнял самую простую, но важную работу — за всё платил. Он обожал свой второй дом (первый — родительский — был тоже очень даже, но этот целиком и полностью был спланирован его руками по его потребностям): кухонные шкафчики закрывались в нём медленно и плавно, холодильник не дрожал посреди ночи, балкон не был застеклён, ванная была тёмно-серая, а стены были покрыты краской, а не обоями. Катя, как и многие люди, прожившие всю жизнь в квартирах, не совсем понимала достоинств частного дома и почти не приезжала сюда. Игорь набрал знакомые цифры пароля от ворот и вошёл во двор. Зелёный летний газон напряг мужские глаза своей яркостью, но порадовал ей же душу; Игорь любил весну и лето как раз за натуральные природные краски, поющую изумрудную листву и поздние мягкие закаты. Слава показался из-за дома и, увидев гостя, размеренным шагом подошёл к нему, держа в руках какую-то старую книгу. — Веришь — нет, а я был уверен, что ты приедешь, — он дёрнул носом, поправляя очки. — Ты всегда всё знаешь, — Игорь безуспешно попытался прочесть название книги. — Льстецов никто не любит, — отрезал Слава. — Как ты понял, что я здесь, а не в квартире? Игорь поджал губы и улыбнулся одновременно, так и говоря, что понял методом простого исключения. «Приехал сначала к квартире…» — Слава про себя проявил невероятную догадливость. — Мне жаль. — Мне тоже. Тяжело расходиться с человеком, которого ты любишь. Я переживу, — этими словами Слава скорее убеждал и успокаивал себя. — Поэтому я и приехал. Я думал над тем, что говорил мне ты, над тем, что я сам слышал у себя в голове, и понял, что… — Пойдём в дом. Ужасно жарко, а у меня вентилятор работает. Игорь без возражений опустил голову и первым прошёл внутрь, думая про себя: «Мог хотя бы дослушать». — Так что ты понял? — Слава присел у вентилятора, пытаясь угадать комбинацию для ускорения и непрерывного поворота вентилятора. — Ты можешь просто перестать перебивать и издеваться?! Я приехал к тебе в квартиру, потом сюда, чтобы просто сказать, что я испугался! — Игорь постепенно переходил на повышенные тона, оставаясь на месте. — Испугался, что предал тебя. Единственного человека, который почти всю жизнь всегда был со мной рядом, на моей стороне, который показал мне, что значит поддержка и забота, который стал моим первым другом, когда я даже не умел общаться с людьми… Я знал, что так получится, но всё равно сделал, соврал, промолчал. На этот раз Слава терпеливо слушал его слова, смотрел неотрывно и почти не моргая. — Слав, честно: я не жалею, что поцеловал Катю, что между нами что-то возникло. Я жалею только о том, что это задело нас, — он махнул рукой, — с тобой. Я знаю, что теперь всё изменится: ты перестанешь мне доверять так, как прежде, я буду всегда чувствовать давление и вину. Но я готов терпеть всё это, жить с этим просто потому, что остальное останется так, как было. Они смотрели друг на друга, и пусть между их взглядами была целая комната, кажется, необъятная и широкая, расстояние между ними решительно сокращалось. Слава поднялся на ноги и подошёл к Игорю. — Ты патлатый Иуда, — он едва заметно улыбнулся. Но этого хватило. — А ты угрожал вскрыть мне глотку. Игорь не смог сдержаться и расплылся в улыбке. Двадцать лет — долгих, весёлых, не всегда безопасных и оправданно рискованных — это было сильнее, больше, весомее и дороже. — Люблю тебя, сраный ты провокатор, — Игорь тряхнул головой, и волосы откинулись назад, оголяя уши. — Бляяяяять, — протянул Слава, — начались твои нежности. Терпеть не могу. — Кому ты врёшь?