Забудь о зелёной «Волге»

— Так чего ты хотела, ещё раз? Официант поставил на столик две небольшие чашки и покрытый бирюзовой глазурью чайник, источающий сладковатый аромат с молочными нотками. Богдан поправил воротник чёрной водолазки и повёл носом: да, такого чая ранее ему пробовать не доводилось. Катя, сидящая напротив, опиралась головой на кулак, прикрывающий губы: её взгляд то и дело застывал в одной точке, и это было слишком заметно. — Меня пугает всё, что происходит вокруг. Когда она позвонила, Богдан на какое-то время остановился во времени и задумался: стоп, а почему именно он? Почему из всех окружающих для разговора по душам Катя выбрала именно его? Никакой претензии в этом вопросе не было, скорее, здоровый интерес. Корыстный эгоизм тихонечко пел в нём, изнывая от надежды: а вдруг она скажет что-нибудь об Анжеле, откроет какой-нибудь секрет? — Ты об Ире? — Богдан приподнял над столом чайник. — Ай, собака горячая. — В том числе, — Катя свела поднятые брови. — Не могу сказать, что прямо боюсь, нет, я именно напугана: я сидела в комнате, а в соседней комнате вы обсуждали заказное убийство, которое выполнил Кирилл, теперь в этой комнате, где я была, полы перепачканы кровью, и… — Не полы, а ковёр, — мужчина отпил горячий светлый чай. — Повезло, а то мне пришлось бы менять покрытие. — Вот, — девушка взмахнула рукой и направила её на него, — это нормально для вас, и мне сейчас нужно с этим примириться! — А ты не хочешь. — У меня нет выбора. Катя вспоминала, как впервые испытала этот внутренний кризис ещё несколько нет назад, и Слава, строго подбоченившись и наклонив голову, сказал ей: «Нет, что ты хочешь от меня услышать? Какой я несчастный? Как я жалею? Кать, не смеши меня. Я сам выбрал эту жизнь, этот заработок — не по нужде, а по желанию. А ты… — тогда он сделал шаг к ней и посмотрел на неё, как всегда, сверху, чуть поднимая нос, — Выбрала меня». В принципе, он был в этом прав на все 100: о себе он всё сказал почти сразу, а она согласилась, улыбнулась и, выдержав тяжёлый взгляд отца, уехала с ним. — Просто меня всегда от этого прятали, вспомни. А тут… я жду своего молодого человека, а он приходит с разбитыми руками и лицом в крови, причём, лицо такое ровное и спокойное, что аж страшно. И вот он точно так же возвращается и рассказывает, как только что вывез из квартиры несколько трупов: двоих положила Ира, которая, — девушка выразила лицом необъяснимый спектр эмоций, — даже меньше меня, а третьего добил Кирилл. Да каждый раз, когда я смотрю на него — у меня возникает внутри такой дикий диссонанс, что мозг выдаёт сигнал «ОШИБКА» большими буквами. — Игорь и Кирилл, — Богдан усмехнулся, — это же Божьи создания. Вот только представь, сколько в одном таком мальчике-цветочке нерастраченной энергии и агрессии. И внешний вид работает как раз на них. — Я даже не могу поговорить об этом со своим же парнем, с которым я живу. Потому что, во-первых, он в упор не понимает, что меня беспокоит, а во-вторых… Катя сделала паузу и погрустнела. Она отгоняла от себя эту мысль, старательно подавляла это чувство, и до сих пор у неё получалось, но теперь всё стало нестерпимым и невозможным. — Мне ужасно стыдно. — За что? — Богдан по привычке потянулся в карман за айкосом, но взгляд официанта, проходящего мимо, пресёк его попытку тихонько покурить. — За то, что я оттолкнула их друг от друга — Игоря и Славу. Раньше что от одного, что от другого я постоянно слышала: «Слава-Слава», «Игорь-Игорь», — а потом я это развалила. Не знаю, как они ведут себя на самом деле, но я уверена, что гораздо холоднее, чем раньше… — Да вполне себе, — мужчина пытался подобрать слова, — нормально. Откачивали меня, когда я напился, вместе. На самом деле, за словом «нормально» не стояло ничего хорошего. Тогда, когда он с горя выпил почти две бутылки водки, за ним приехал Слава, увёз его к себе, вызванивая Игоря, и заставил выговориться, даже размытый разум видел и понимал, что разлад, произошедший несколько месяцев назад, всё никак не сгладится. — И долго у вас это будет продолжаться? — Что именно? — Слава отпил и скривился: кислая и горячая жидкость обожгла язык. — Не нужно делать вид, что ты не понимаешь, о чём я. — Вообще, это вполне нормально — когда между людьми случается конфликт, они мирятся, но начинают относиться друг к другу холоднее. Можно простить человека хоть сто раз, но помнить, что он сделал. Зная злопамятность Славы, Богдан был уверен: помнить тот будет очень и очень долго, всю жизнь. Теперь он звонил именно ему, Богдану, а Игорь сначала думал о Кирилле, и только потом о Славе. — Мне кажется, что теперь они нужны друг другу как никогда, а из-за меня… Всё полетело неизвестно куда. Всё разваливается, всё шатко и сомнительно, а я ничем не могу помочь и, наверное, даже мешаю. Все с кем-то ругаются, а у меня одна беда — и та у меня в голове. Глядя на Богдана, Катя не могла не думать о том, что этот мужчина напротив ужасно страдает по её лучшей подруге и даже не подозревает, что она чувствует то же самое. Да, Анжела начала встречаться с одним из подчинённых отца, но было ли это желание искренним… — Ну, как у вас всё идёт? — Катя озабоченно посмотрела на подругу. — Нормально, — с полным безразличием в лице и голосе ответила Анжела. — Он симпатичный, законопослушный, вроде адекватный. Немного душный, но это не смертельно. В общем… — Мне кажется, ты ничего к нему не чувствуешь. Анжела устало посмотрела на подругу и опустила голову. — А как я могу что-то чувствовать? Я хотела быть счастливой с человеком, который меня любил, которого я успела полюбить. Не вышло — я выбрала свою безопасность. Хорошо, с другим я хотела ни о чём не думать, делать то, чего захочу, не нагружать саму себя лишний раз. Получилось то же самое — я не хотела чувствовать угрозу. И что теперь — я в полной безопасности, без малейшего намёка на что-то противозаконное, всё правильно и хорошо, но знаешь что? Анжела слишком сильно ударила чашкой по столешнице, и на всю квартиру раздался громкий стук. — Мне от этого не легче. Представь, как смешно! Я получила в отношениях то, отсутствие чего заставило меня отказаться от других отношений, но мне совершенно плевать. Он совершенно мне не нужен. Богдан и Катя сидели, сливаясь с мебелью зала кафе. Теперь мужчине стало понятно, что собеседника лучше никто из них найти не смог бы: каждый знает, о чём заботится другой, что болит у него внутри. Он встал с кресла, обошёл стол и сел рядом с Катей. Он раскрыл свои руки и нежно обнял девушку, аккуратно касаясь пальцами её лопаток; Катя выдохнула и отпустила в пустоту своё напряжение, в ответ обнимая мужчину с такой же спокойной нежностью. Их объятия легонько покачивались из стороны в сторону, как лодочка, везущая только их двоих. Было бы очень некрасиво прерывать такой милый, тёплый момент, и Богдан сдержался. Он отпустил Катю, вернулся на место, допил чай и ни слова не сказал о том, что завтра всё, что так глубоко пугает девушку, повторится во всей своей красе. Буквально этим утром личный телефон Славы неожиданно затрезвонил, и для ответа тот выгнал из кабинета и Игоря, и зашедшего поболтать Богдана. Лишь по прошествии получаса он открыл двери, и все работники, заполнившие офис, застыли у них. — Кто звонил, чего хотел? Слава покусывал губы и щёки, не смотрел ни на кого конкретно и, кажется, думал, думал, думал… — Завтра днём меня и кого-то одного из вас ждут в промзоне. Рубин и Костарев хотят со мной поговорить.

***

— Ходит дурачок по лесу, — напевал Дмитрий* любимую песню, — Ищет дурачок глупее себя**. Из белого уличного света в гулкую пустоту холодного амбара ровной походкой вышел Слава. Увидев его, Дмитрий раскинул в приветствии руки, но ни пришедший, ни следующий за ним Олег, чернеющий всей фигурой на совершенно белоснежном зимнем фоне, на его жест не ответили и остановились на немаленьком расстоянии. Осмотревшись и удостоверившись, что никого поблизости точно нет, Игорь и Богдан прошмыгнули к дверям, заглядывая внутрь так незаметно, как это получалось. — А что, у нас помещики сами свои вопросы не решают? — Слава скрестил руки на груди. — Я каждый раз прихожу сам, как дурак. — Под прицелом не охота оказываться, не обессудь, — Дмитрий усмехнулся. — Ты ведь так привык поступать, да? Олег свёл руки за спиной и, приподняв голову, обвёл взглядом всё помещение: кишащие у стен по сторонам тени обретали контуры и складывались в человеческие, настоящие образы, напряжённые и вытянутые, взведённые, как курки. Они точно думают, что в этой клетке их всего двое — Слава и он, Олег — но наверняка предполагают, что всё не так просто, и если на помощь этим двоим придут и другие, их всё равно удастся подавить количеством. — Это жизнь, пора бы привыкнуть. Ну, не тебе, а твоим хозяевам. Если хочешь больше и лучше — стоит подумать, как это получить; а уж если до этого с тобой наглели — кого жалеть? — А ты не думал, что и другие жалеть никого не станут? Слава усмехнулся, оскаливая зубы. Олег сжал челюсти, заметив шевеления со всех сторон: его руки, спрятанные за спиной, сами собой стянулись в кулаки. — Я понял, о чём ты. Игорь осторожно выглянул из-за угла: Слава стоял, заложив руки в карманы куртки, и слушал собеседника. Слишком тихо, слишком мирно — так не должно быть. Где-то мелькали тлеющие угольки, падающие сквозь пальцы с тающих сигарет, где-то раздавались покашливания, вызванные тянущейся скукой. — Если я такой плохой, стоило бы не опускаться до моего уровня, а поступить умнее, — Слава поджал губы, — по-взрослому, как ты сказал: поговорить, привезти приглашение к ужину. А то вы как-то низко, гаденько — прислать ребят к маленькой женщине. Не по-мужски, братец. — Я тебя понял, — Дмитрий усмехнулся. — В следующий раз — пригласим на ужин. Игорь видел, как он протягивает Славе руку, и слышал, как на другом конце амбара раздаётся едва различимый щелчок. Быстрые тёмные глаза выцепили в глубине парня, неаккуратно и недостаточно тихо взявшегося пальцами за курок. Стоящие ещё не пожали друг другу рук, и он ждал, держась наготове. — Что это? — одними губами произнёс стоящий напротив Богдан. Игорь крепче обхватил рукоять пистолета и решительно выстрелил в стоявшего в тени человека: тот сразу рухнул на пол и выронил оружие. Гулкое звучание эхом прокатилось от стены до стены, стоящая неподалёку машина вздёрнулась, и несколько крепких ребят выскользнуло из неё на подмогу, несмотря на то, что командир — Богдан — молчал. Слава оттолкнул руку Дмитрия и изо всех сил пнул его ногой в бедро, отскакивая назад. — Вот сука… — прошептал он. По всему амбару зазвенели пули, и Богдан всё-таки крикнул, дав команду: навстречу людям Рубина и Косты выбежало с полдесятка «гаражников». Пытающихся улизнуть из завязавшейся суматохи на улицу ловил Олег, вталкивая назад и разбивая головы, кто-то не успевал увернуться, кто-то прятался за колонны и нападал со спины, кто-то падал и вскрикивал. — Слава! — Игорь старался перекричать пули, с визгом вылетающие из его пистолета, и истошные вопли. Тот, успев по пути полоснуть кого-то по груди ножом, скрывался за столбом, пытался выследить и обнаружить наконец Дмитрия, что растворился в дерущейся и пульсирующей толпе. Слава опустил взгляд: у его ног лежал такой же серый, как пол, человек Рубина, тот самый, которого первым пристрелил Игорь — это он непростительно громко щёлкнул пистолетом и выдал себя. Слава мог поклясться, что слышал сейчас тяжёлое дыхание Богдана, что чувствовал, как трясётся от ярости Олег, что видел цепкий взгляд Игоря. Интересно, а Катя испугалась бы его такого тоже: не спокойного и нежного, а жёсткого, непрерывно выпускающего пули, мечущегося по холодному амбару вороном? В состоянии «после» она его уже видела, а «во время»? Внутри здания всё дрожало и буквально шло ходуном, было не понятно, сколько человек пряталось, сколько — открыто стояло за спинами пришедших «на поговорить». Кто-то показался сбоку, и Слава одним рывком обхватил его шею сгибом локтя, поворачиваясь к бойне лицом. Уже ничего не происходило, было страшно тихо, одна лишь пыль, поблёскивая на свету, двигалась, поднимаясь над землёй. Люди прокатились по ней пылесосом, но не смогли впитать всю её: сквозь напряжённые, забитые гневом поры на коже она не смогла пройти и осела на одежде. — Всё, Слав… — Игорь тяжело дышал покрытым кровью носом. — Всё. Мужчина презрительно посмотрел на дёргающегося в его хватке парня: тому едва можно было дать 20 лет, и его решительные светлые глаза всё больше и больше перемешивались с испугом. Не страшно быть первым убитым — гораздо хуже остаться последним выжившим. — Привет передашь, — Слава толкнул его. — Пошёл! Не оборачиваясь, спотыкаясь о собственные ноги, парень бросился к выходу. Слава оглядел амбар: все его «гаражники» стояли (ну, или сидели) перед ним, живые. Помятые, покрытые потом, пылью и кровью, жутко уставшие и едва дышащие, но живые. Они смогут восстановить дыхание, они отмоются и отстираются, а вот другим уже никто не поможет; хотя, и их тоже вымоют и нарядят в чистое. Богдан выдохнул сквозь бесцветные, слившиеся по цвету с кожей губы и негромко сказал своим подчинённым: «Спасибо». За фальстарт они ещё получат, но уже позже, сегодня они слишком хорошо сработали, чтобы их пожурить. — А где этот?.. — Слава недоверчиво дёрнул головой. Вокруг было тихо и, кажется, пусто: не скрипели подошвы, не лязгали лезвия, не шумело сбивчивое дыхание. Никого не было, но это отчего-то не успокаивало. — Послушай-ка, — голос раздался прямо у его уха, и тяжёлая рука из темноты легла мужчине на плечо. Никто не успел его заметить. Слава обернулся, и холодная боль пронзила его живот, расползаясь, наверное, по всему телу. Мужчина поднял распахнутые глаза и упёрся практически в центр лица испарившегося ранее Дмитрия. Он громко дышал, всей силой удерживая в боку Славы нож.