О том, как не надо перегибать палку

      Рико лежал, закинув руки за голову. Ему давно полагалось бы спать, но иногда по ночам он бодрствовал: когда он не был уставшим, бывало, он не мог уснуть, отвлекаясь на посторонние звуки. Разные: это был шум тихо-тихо работавшего телевизора (Шкипер), звяканье ложки в здоровенной кружке, в которой утопал даже звук (снова-таки Шкипер), тихая возня на диване под телевизором (Рядовой; иногда Шкипер присоединялся и к нему, и тогда возня эта была редкой и совсем другого характера – уже из-за пульта) и шелест постели прямо над ним, слышимый и сейчас. Ковальски.       Когда-то давно, когда у Ковальски ещё не было плотно-плотно закрывавшейся двери в лабораторию, ряд звуков, под которые он не спал, был весьма разнообразным: мягкое звяканье стекла и его же сухой стук, шелест бумаги, щёлканье клавиатуры, бульканье, какое-то непонятное шипение, от которого у него чаще всего шерсть вставала дыбом, кажется, даже на груди, почти нежный писк весов, иногда скрежет, производимый очень аккуратно, и, почти всегда – тихое мурлыканье Ковальски, в основном и являвшееся причиной того, что он не спал, вслушиваясь. Чем сильнее он пытался уснуть, тем упорнее его слух пытался разобрать отдельные слова в обычном бормотании под нос или напевании под него же. С обновлением двери, очень плохо пропускавшей звук, всё это прекратилось, и с тех пор он слушал вот этот вот шелест.       Слушал его он уже давно. Повторялось это регулярно, несколько раз в неделю, и эти звуки его немного беспокоили. И вовсе не потому, что Ковальски занимался какими-то непотребностями по ночам (их-то Ковальски? да так часто? ну нет...), а потому, что с какого-то момента он начал понимать, что характер звука одинаковый. То есть, что-то там наверху регулярно повторялось... и его это немного пугало. Не могло не пугать, учитывая, что Ковальски разбирался, помимо нужных вещей, во всяком разном дерьме – и, что самое страшное, в нужном и в каком-то смысле полезном, но тоже дерьме.       А недавно к нему пришла мысль о том, что так шелестеть постелью мог бы человек, который пытался перевернуться, но не мог. И когда у него каким-то образом всё же получалось, любое движение наверху затихало, словно это и было конечной целью.       Рико никак не мог выбросить эту мысль из головы, и она продолжала его пугать.       Так как он не любил, чтобы его что-то пугало, в конце концов он тихонько поднялся, встал на бортик собственной кровати и выпрямился, заглядывая в чужую.       Ковальски спал. Вроде бы; лежал он, отвернувшись к стенке. А потом шевельнулся, чуточку наклонившись назад, ненадолго застыл, и затем с тем же успехом шевельнулся снова. Рико показалось, что движение это было таким, словно мышцы у Ковальски превратились в тугую резину, очень тяжело подававшуюся деформации. Недолго думая, он тронул его за плечо и, не увидев никакой реакции, качнул Ковальски на себя, укладывая на спину.       Тот вдруг дёрнулся, подбираясь, подтянул под себя локоть; лицо у него исказилось, но Рико не разобрал в темноте его выражения. А вот чужое напряжение почувствовал. Он нутром такое чуял.       Ковальски включил свой ночник, тускло и в некотором роде избирательно осветивший пространство в метре вокруг себя (как он добился этого от лампочки, не понимал никто из них, кроме самого Ковальски), и, уставившись на него как на какое-то там чудо света, негромко осведомился:       – Что ты делаешь? Чувство реальности потерял?       Если бы не порядок слов, по интонации можно было принять этот вопрос за тот, который вполне себе всерьез задается лечащим врачом. Специфическим врачом. Мозгоправов Рико не любил, так что он машинально рьяно помотал головой.       – А что тогда? Если ты собрался на ночную вылазку куда-то, то я пас. Не в настроении.       Рико покачал головой и, постучав его пальцем по плечу, шепнул:       – Дёргался.       – О, ну прости уж, – с ехидцей отозвался Ковальски. – Люди иногда дёргаются во сне, так бывает.       Рико склонил голову набок, словно большая и грузная птица.       – Чё-т снилось?       – Нет, – сухо ответил Ковальски. – Отстань.       Рико опустился, возвращаясь к себе, и, прежде чем укладываться, прислушался.       – ...случае, не в привычном понимании этого слова, – разобрал он тихое ворчание сверху.       Это как? Снилось, но, типа, не снилось, задался вопросом Рико. Или Ковальски это по какому-то другому поводу? Если бы ещё говорил, как все нормальные люди, а то вечно заворачивал какую-то заумь, которую не поймешь, и поди догадайся, что имелось в виду.       Ещё некоторое время Рико обдумывал ровный, немного раздражённый тон Ковальски, не вязавшийся с тем, как последнего дёрнуло при пробуждении. Когда нужно было, тот умел взять себя в руки, да и голосом владел неплохо (за парочкой исключений, по поводу которых он эмоций сдержать не мог), и сейчас Ковальски именно что взял себя в руки, чтобы чего-то не выдавать. Но чего? Вряд ли речь шла о тех же непотребствах – когда того ловили за чем-то похожим, Ковальски начинал мяться и чуточку розовел. Интересно, что же это было...       Утром Рико не заметил за тем вообще ничего неправильного или хоть сколько-нибудь подозрительного. Побудка под зычный глас Шкипера, перекрывавшего даже будильники (будь у них соседи непосредственно за стенкой, они бы за будильник его и приняли), прошла как обычно, затем привычные зарядка, завтрак и пробежка, на которую их тащили в принудительном порядке, ничем не отличавшиеся от обыкновения – тоже ничего нового или странного. Чуть позже до Рико дошло, что если шелест повторялся уже много раз, то для Ковальски чего-то нового тоже могло уже не быть.       На следующую ночь ничего не произошло. А ещё на следующую Рико, едва заслышав сверху шелест, особенно хорошо различимый, потому что исходил он от свежего постельного белья, снова сунулся наверх. На этот раз Ковальски спал к стене спиной, и Рико видел его лицо; глаза у того тускло блестели – приоткрыты, – но когда он помахал перед ними рукой, никакой реакции на это не последовало. Похоже, Ковальски действительно спал... это было странно, потому что Рико чувствовал в нём напряжение. Вряд ли притворялся, в самом-то деле. Ещё Рико казалось, что Ковальски испытывал какой-то сугубо специфический дискомфорт, хотя поза этого никак не выдавала. Однако он привык доверять тому, что ему казалось, поэтому, когда Ковальски опять шелохнулся, пытаясь перевернуться и невидяще глядя куда-то сквозь него, он положил ладонь тому на плечо, несмотря на то, что ему стало немного жутко.       Ковальски застыл, словно даже не дыша. Потом закрыл глаза; Рико почувствовал, что тот расслабился.       Некоторое время он так и продолжал висеть, наблюдая. Ковальски больше не шевелился.       – Рико? – удивлённо шепнул сзади Рядовой, отвалившийся от ночных посиделок под телевизором и тут же любопытно сунувший нос туда, куда не просили. Коротко обернувшись, Рико жестом отправил того спать, намекающе указав на чутко спавшего Шкипера, мимо которого мелкому ещё предстояло проползти на свою койку. И, ещё раз мельком взглянув на Ковальски, спустился обратно.       В тот момент ему показалось, что Ковальски на него смотрел. Но подниматься обратно, чтобы проверить, он не стал – просто, поёжившись (ему стало отчего-то неудобно, и он ещё и не понял, отчего), влез под одеяло.       На следующие две ночи Рико вообще ничего не засёк, а на третью, едва заслышав шелест сверху, опять поднялся над краем верхней койки. И, видя, что Ковальски снова плохо спал, ещё и съёжившись, аккуратно постучал того пальцем по плечу.       Как и в прошлый раз, Ковальски расслабился, просто спокойно уснув.       Дальше история повторялась всё в том же духе... и Рико начал замечать за собой что-то неладное. Сначала он подумал, что с ним было что-то не так, но, хорошенько пораздумав над собственным ощущением, заключил, что что-то не так было в том, что он делал. Он подумал немного ещё, и его осенило: он взялся опекать Ковальски. Опекать взрослого мужика (по его ощущениям, опять же) было как-то неправильно. Точнее, совсем неправильно. Конечно, Ковальски был совсем не то, что Шкипер или даже Рядовой, у него была наиболее слабая по сравнению с ними физическая подготовка, отчего каждый из них в рабочих условиях краем глаза всегда посматривал, где был Ковальски и в какой конкретно ситуации... но тот всё же был взрослым и самостоятельным. Единственный грешок, который за ним с этой точки зрения водился – их взрослый и самостоятельный до чёртиков боялся дантистов.       Но не была ли эта странная штука со сном чем-то из того же ряда, что и дантисты?       Рико долго вертел эту мысль в голове, и, в конце концов, не выдержав, припёр Ковальски в лаборатории к столу, требуя объяснений.       Ему объяснили.       Рико пережил такое всего дважды. И оба раза он испытал невыразимый ужас, а потом очень долго приходил в себя. Ковальски переживал подобное от раза до трёх в неделю, а иногда и четырёх. А потом как ни в чём ни бывало появлялся на утреннем построении.       Когда он поинтересовался, можно ли что-нибудь с этим сделать, фактически, намекая на то, что нужно бы, Ковальски слегка прищурился.       – Забудь. Даже думать забудь, – ответил он. – Это личное, не нужно сюда лезть.       И Рико отстал от него, только поморщившись: Ковальски, как обычно, ставил людей перед фактом, не заботясь выбором слов или интонации. Обычно он не обращал на подобное внимания, но сейчас его немного раздражало то, что Ковальски к самому себе отнесся безответственно. Проблема заключалась в том, что он не мог просто взять и поступить так, как от него и хотели, просто проигнорировать, потому что теперь вместо того чтобы спать ночью, он уже прислушивался к тому, что происходило наверху, всегда, а не только при шуршании. Проще говоря, Ковальски мешал ему спать, пусть и косвенно. Он уже не высыпался, из-за чего пребывал в несколько подавленном и мрачном расположении духа, и начинал побаиваться того, что у него самого начнётся этот... как там Ковальски говорил... сонный паралич. Если кое-кто и держал это за норму, то он себе такого не хотел.       На следующий же вечер в лабораторию заявился Шкипер с очень неприятным для Ковальски разговором.       – Я просил соблюдать режим, – столь же неприятным тоном произнёс тот. – Просил?       – И что?       – С сегодняшнего дня ты будешь его соблюдать, вот что, – не терпящим возражений тоном заявил Шкипер.       – Это с чего вдруг? Мы с тобой, кажется, договаривались...       Шкипер сверкнул глазами.       – Значит, теперь не договаривались, – отрезал он.       – Стоп. Поясни.       Такой тон Шкипер терпел только от зама, поэтому по инерции стерпел и сейчас.       – Я, как сейчас молодёжь говорит, погуглил этот твой сонный паралич. Нарушение режима сна – одна из причин.       – И ты уверен, что это именно оно, – скептически проронил Ковальски, параллельно раздумывая над тем, откуда Шкипер знал это понятие. – Что это не другая причина из целого ряда, который ты наверняка нагуглил.       Другими причинами был ряд психологических расстройств и проблем. Вообще, никто из них в здравом уме (кроме Шкипера, сверх меры нахлеставшегося кофе под параноидальный настрой) не повёл бы Ковальски к психологу только по какому-то там подозрению. И уж тем более – к психотерапевту. После этого придётся возмещать моральный ущерб. Похоже, именно поэтому Шкипер вцепился в режим сна и упёрся как баран.       – Да, я думаю, это именно оно, – Шкипер упрямо нахмурился, и Ковальски вместо какого-то разруливания ситуации захотелось отправить того погуглить ещё. На одном из восточных языков это означало, в общем-то, прямой посыл, поскольку именно с ним это и было схоже по звучанию... – Ковальски! Ты мне в мысли не уходи! Я твои приколы знаю, уйти гулять в мысли, чтобы меня не слушать.       – Ты и так знаешь, что я тебе скажу на это.       – Нет, я знаю, что ты хотел бы мне сказать, – парировал Шкипер. – И это я уж точно слышать не хочу. Вместо этого... ты соблюдаешь режим вместе со всеми на протяжении месяца. При наличии результата – твои засиживания в лаборатории больше не обсуждаются.       Ковальски едва заметно склонил голову набок, и Шкипер понял, что сейчас последует вопрос, к которому он готов не был. Обычно Ковальски мудро держал такие при себе, но что-нибудь порой и прорывалось.       – И как ты собирался контролировать достижение какого-либо результата? – елейно осведомился Ковальски.       – Ты ведь не станешь меня обманывать, верно? – выкрутился Шкипер, надавив на совесть. Вспомнил он о том, что на Ковальски это действовало далеко не всегда, уже после сказанного.       Ковальски наклонил голову в другую сторону.       – Рико, – заключил он. – Тебе наябедничал Рико. Очень низко с его стороны.       – Рико беспокоится, – отрубил Шкипер. – Я бы тоже на его месте обеспокоился. Я, собственно, и так...       – Я понял тебя, – сухо ответил Ковальски. – А теперь позволь, я вернусь к работе.       – Над чем ты вообще столько работаешь в последнее время? Я ничего не заказывал.       Ковальски отвернулся, действительно продолжив заниматься тем, чем занимался до прихода Шкипера. Последний понимал увлечения Рядового и Рико, сам имел парочку хобби, но никто никогда не хотел признавать его собственное за такое же, как и у всех. Нельзя было, впрочем, сказать, что за это Ковальски их не любил; за это Ковальски не любил всех (за редкими исключениями).       – Ковальски! – возмущённо ахнул Шкипер, не получив ответа.       – Я занят, – коротко, очень ровно проронил тот. – Хочешь поговорить – утром, днём или после отбоя.       – По шее захотел?       Ковальски бросил на него взгляд, который все они уже научились расшифровывать как «не лезь в мои дела»; Шкипер отстал бы, но настолько безалаберное отношение к самому себе его возмущало.       – Слушай, ты понимаешь, что ты в конечном итоге мозгами тронешься от такого? Может, тебя всё-таки к психологу надо?       Ковальски прикусил язык, норовивший ввернуть что-нибудь по поводу паранойи Шкипера, из-за которой никто не пытался тащить того к врачу, и просто промолчал. Его психика давала сбой, когда у него заканчивалась пища для ума, прекращалась интеллектуальная работа достаточного объёма; сонный паралич же влиял на него не более обычного кошмара. Неприятно, но не настолько, чтобы свихнуться. Люди же умом не трогаются после дурных снов, даже самые впечатлительные.       Фыркнув (и как-то умудрившись сделать это сквозь зубы), Шкипер унёсся, буркнув напоследок, что разговор не окончен. Последнее по опыту Ковальски значило, что его ещё будут клевать по этому поводу.       Чуть позже у него в лаборатории снова кто-то появился, но он даже не обернулся. Шкипер заговорил бы с ним сразу от входа, Рядовой, вечно норовивший влезть под руку (причём не желая этого, из-за чего чаще всего бывал прощён), спокойно бы приблизился. Этот посетитель чуточку мялся, подбираясь к нему осторожно.       Поравнявшись с ним, Рико наклонил голову, вопросительно заглядывая ему в лицо. Ковальски даже ухом не повёл, проигнорировав это создание.       Его подёргали за рукав.       Ковальски повернулся, распрямляясь во весь рост, да ещё и вытягиваясь вверх. Обычно он этого не делал, зная, что получать взгляд сверху вниз очень неприятно (и далеко сверху, между прочим), но сейчас ему именно что захотелось. Он бы ещё мог понять, если бы Рико не знал, что выйдет из его обращения к Шкиперу, или никогда с тем не сталкивался. Но Рико знал. И кроме этого – много, очень много раз они просили Рико сначала думать, представить себе последствия, а потом уже что-то делать; это были неоднократные разговоры и втолковывания.       Рико чуточку отступил под его взглядом. Едва заметно, но отступил.       – Так ты всё-таки хочешь, чтобы я ушёл, – сухо констатировал Ковальски. – Я думал, ты оставил эту тему в прошлом.       Опешивший Рико рьяно замотал головой, с большим запозданием сообразив, что это могли отнести ко второй фразе, а не к первой.       – Ну, что ж... – Ковальски бросил взгляд на блокнот, в котором недавно вкратце просчитывал, сколько чего ему нужно было, чтобы проверить парочку давно валявшихся реактивов, которым он уже не очень доверял.       Его ухватили за руку чуть выше локтя и усадили на стул. Похоже, Рико что-то хотел ему сказать; уж если Рико хотел что-то кому-то сказать – у собеседника не было особого выбора, кроме как выслушать.       – Ты можешь что? – переспросил Ковальски, выслушав.       – Я могу с тобой спать, – повторил Рико. – Рядом. Те прост' кто-то нужен.       Ковальски отпустил такой взгляд, что он непроизвольно съёжился.       – Ты понимаешь, что люди обычно так себя не ведут? – холодно осведомился Ковальски. – Что это обычно предполагает более близкие отношения?       Рико умудрился пожать плечами, и так поднятыми чуть ли не под уши.       – Что значит, тебе всё равно? Ты хочешь не чтобы я ушёл, а чтобы Шкипер меня ещё и выгнал? Ты знаешь...       У Рико сделался такой вид, словно он сейчас зарычит.       – Нет, ты знаешь, что он от такого очень не в восторге. Знаешь! – вспылил Ковальски. Рико чуточку наклонился; он рисковал отхватить по шее, но надеялся, что обойдётся.       – Ты нервный и дёрганый, – прошипел он. – Пери'дически. Мне не нравится. Ещё пару лет – и у тя крыша съедет.       Ковальски смерил его взглядом, не ответив. Он мог бы вспылить, но Рико, кажется, сугубо эмоциональные возмущения сейчас за аргументацию не принимал, а для конструктивного ответа у него просто не находилось слов.       – Будь у мелкого – ты б с 'ым спал, – обвинил его Рико.       – С ним бы любой спал, – огрызнулся Ковальски. – Он когда ребёнка корчить из себя начинает, никто просто не может допустить посторонних мыслей.       Рико склонил голову набок.       – У меня этих твоих посторонних нет, – заявил он. – У тя?       Ковальски сверкнул глазами, и ему захотелось отступить ещё немного.       – Проваливай. Ты отбираешь моё время.       Теперь Рико возмущённо засопел: так Ковальски не разговаривал с ним уже очень давно, и ему это не нравилось. Но ему пришлось уйти: он не мог перечить Ковальски, когда тот выгонял его из лаборатории; точно так же сам Ковальски ушёл бы из гаража или мастерской, если бы ему пришло в голову его выпроводить. Чужая территория, вот в чём фишка. Но на общей... не пошлют ли его по известному маршруту, если он попробует заговорить об этом на нейтральной?       На ужин Ковальски явился вовремя, без обычного запоздания, что Рико несколько огорчило: когда Ковальски задерживался, с ним можно было остаться самому и поговорить. А сейчас тот буквально забросил в себя завтрак, поднялся из-за стола, разок-второй прошёлся тряпкой по тарелке с ложкой и, проворчав что-то отдалённо похожее на благодарность за обед, снова исчез в лаборатории. Рико со Шкипером, переглянувшись, отправили на переговоры Рядового, отчего-то очень хмурого, будто вынужденного соседствовать с чем-то, что ему очень не нравилось. Однако тот вернулся вообще ни с чем.       – Он спит, – сообщил им Рядовой. – Дремлет.       Выражение лица Шкипера описать было сложно. Затруднялся даже Рико, обычно хорошо с этим справлявшийся.       – Ковальски? – изумился командир. – Ковальски и послеобеденный сон?       – Можешь сам сходить посмотреть, – дружелюбно предложил младшенький.       – Там, – всего одним словом обозначил Шкипер подвох в этой вести, а затем со вздохом констатировал: – Он не хочет, чтобы его трогали. Кто-либо. И говорить не хочет.       – И что это значит? – почти наивно вопросил Рядовой. Этот вопрос Рико немного удивил: их младший знал Ковальски получше Шкипера.       Последний пожал плечами.       – Ничего хорошего. Ковальски в этом плане тот ещё м... чудак. Если не захочет идти навстречу даже для того, чтобы поговорить – не пойдёт.       – И что нам тогда делать? – последовал ожидаемый вопрос от Рядового.       – Нам – ждать, – ответил Шкипер, пристально глядя на Рико. Тот нехорошо прищурился на него в ответ и отвернулся. Шкипер ещё хотел, чтобы он как-то разруливал ситуацию! А вот хрен те, подумал Рико. Со всем уважением, но хрен. Если бы командир держал язык за зубами – или хотя бы внимательнее подбирал слова, – всё бы вышло иначе. Они уже не были желторотиками, чтобы терпеть такое отношение; каждый из них уже вполне мог и сам повести за собой одного-двух человек, а они по привычке так и продолжали ходить под Шкипером. Конечно, Рико не то чтобы и хотел кем-то командовать (он прекрасно знал, что мог в пылу и горячке боя забыть о том, что нужно ещё и кого-то координировать), и ему было привычнее исполнять команды, чем отдавать, но факт был факт: в большинстве случаев он мог бы присмотреть за кем-то одним. Такое сильно влияло на восприятие командования. Шкиперу спускалось всё с рук, потому что это был... ну, Шкипер. Старый добрый Шкипер. Привычный.       Ближе к вечеру Рядовой взялся куда-то собираться.       – Куда лыжи намылил? – поинтересовался у него вездесущий Шкипер.       – Кое с кем встретиться.       – До двенадцати чтобы был.       – Я Золушка? – со слабым удивлением поинтересовался в ответ Рядовой, будто и в самом деле вопрошал, не зная; он переиграл с наивностью, и Рико царапнуло это слух. Или, быть может, тот давно вырос из этой интонации...       – Был бы – появился бы до десяти, – буркнул Шкипер. – С кем идешь хоть?       На мгновение на лице Рядового проскользнуло выражение, которое Рико, поглядывавший на них краем глаза, истолковал как «да какое тебе дело?», но тот вместо ответа просто проигнорировал вопрос:       – А если я захочу на два часика задержаться?       – С бабой, значит, – безошибочно истолковал Шкипер. – Смотри там. Они до добра не доводят, – припечатал он вдобавок. Дальше последовал достаточно красноречивый взгляд в сторону лаборатории Ковальски. Ох, хорошо, что он это не видел, подумал Рико, качая головой.       – В самом деле? – очень вежливо поинтересовался Рядовой. Как ему удавалось сохранить подобный тон даже когда Шкипер целенаправленно выводил его из себя – загадка. – Даже если это мой соулмейт?       Рико стало немного неловко. Он знал, что Рядовой спокойно пользовался современным сленгом при нужде, в том числе и интернет-сленгом, и при той же нужде вводил их этими словечками в замешательство, особенно когда они не знали, с какой стороны к тем подходить, чтобы понять.       Однако конкретно это было понятным как по составляющим корням, так и по контексту. И Шкипер, всё прекрасно уловивший, цинично, почти издевательски расхохотался. Слегка побледневший Рядовой развернулся на каблуках, так чётко, словно исполнял команду «кругом», и вышел. А вот куда он отправился дальше, Рико понял минут через пятнадцать, когда входная дверь тихонько закрылась.       Рядовой так и не вернулся. К часу ночи Шкипер забеспокоился, к двум – встревожился, а к трём уже нешуточно поднял тревогу.       – А чего ты ждал? – риторически вопросил Ковальски на это известие, с недовольством зевая. Сегодняшняя ночь у него была спокойной, а сон ему прервали. – Ты хоть помнишь, что у твоих слов и поступков есть последствия?       – Это ты мораль собрался мне читать? – не менее риторически вопросил Шкипер. – Ну-ка отставить. И давай, активируй свои поисковые системы.       Сначала Ковальски не отозвался. А потом тихо, но очень разборчиво, настолько, что это услышал даже бодрствовавший койкой ниже Рико, произнёс:       – Это ты не удержал язык. Вот ты теперь и ищи.       – Что?       Судя по небольшой паузе, Ковальски проглотил предложение проверить слух командира. Рико после этого подумалось, что Шкиперу тоже не мешало бы некоторые вещи держать при себе.       – Знаешь, Шкипер, я сейчас могу подняться и за десять минут найти его в одной из наиболее доступных для съёма квартир – или у какой-нибудь миленькой девушки, в этом случае я буду искать чуть дольше. Я абсолютно уверен в том, что сейчас он спокойно спит, так же, как и я десятью минутами ранее. Поэтому, если хочешь, иди и ищи сам.       Может быть, Рядовой что-то сообщил Ковальски; в конце концов, эти двое относились друг к другу по-дружески нежно, так что их младший мог и чиркнуть пару слов, чтобы о нём не волновались. Это было бы естественно. К тому же... да, эти двое точно разговаривали: Ковальски, не слышавший того разговора, только что сказал, что это Шкипер не удержал язык. Значит, мелкий жаловался, рассказывал.       – А если с ним что-то случилось? – с вечным подозрением в голосе спросил Шкипер.       – Да уж случилось, – коротко откликнулся Ковальски, не став ничего объяснять.       – Что ты имеешь в виду?       Ковальски отвернулся, снова укладываясь.       – Ковальски! Ты... да ты!.. Сам найду!       Слава богам, подумал Рико, беззвучно вздохнув. Ему, вообще-то, тоже спать хотелось, и совсем не хотелось сейчас куда-то срываться.       Шкипер искал долго. У него это получалось куда хуже из-за иного склада ума, поэтому они успели ещё до утра поспать; почти в восемь их обоих разбудила громко хлопнувшая входная дверь. И Рико, заглянувший наверх к Ковальски, увидел, что тот отложил телефон.       – Чё делаешь?       Ковальски бросил на него короткий взгляд, в котором можно было прочесть встречный вопрос – о нужде совать нос в чужие дела. Но вслух он этого не произнёс; такие вещи Ковальски держал при себе, пока его из себя не выводили, и за это Рико его уважал.       – Ничего. Знаешь... нет, потом.       Рико, не любивший тайны и недомолвки, нахмурился, настойчиво потрогав его за локоть, но на этот раз Ковальски понял его совершенно неправильно:       – Нет, Рико, ничего. Теперь уже ничего нельзя сделать.       Вообще ничего не поняв, Рико убрался обратно на свою койку – пытаться увязать имевшиеся на данный момент события и слова Ковальски воедино. Но так как намеренно процесс думанья запускался у него с трудом, он ничего не сообразил даже тогда, когда Ковальски соскользнул с койки и направился в лабораторию, и от нечего делать просто задремал.       Ещё через час вернулся Шкипер, злой как целое гнездо ос.       – Никого! – рявкнул он, хлопнув дверью. – Ушёл! Прямо из-под носа ушёл!       Рико тихонько убрался на кухню, чтобы к нему не прицепились по поводу того, что он в такое время всё ещё дрых (хотя он никогда не понимал, что уж тут такого). На кухне он связал сказанное Шкипером и телефон в руках у Ковальски, после чего столь же тихо улизнул к последнему. Шкипер пока что был занят повторным поиском (на вкус Рико, сейчас было искать ещё рано, нужно было, когда человек опять найдёт место, но у Шкипера, как обычно, были какие-то свои соображения), так что он мог спокойно потрясти Ковальски по поводу того, что вообще происходило. Он чуял, что что-то было не так, именно у них не так, и ему это категорически не нравилось.       Однако когда он только увидел чистенько прибранную лабораторию и Ковальски, с задумчиво-сосредоточенным видом складывавшего свой старенький халат, у него вдруг сложилось в мозгах два и два. И одиноко стоявший на столе чемоданчик с медицинскими инструментами, собранный и защёлкнутый, стал одной из вещей, впоследствии накрепко врезавшейся ему в память. Почему-то не предыдущие события, не последующие – именно стальной чемоданчик, готовый к тому, чтобы его подхватили.       – 'Альски.       Ковальски не прекратил своего занятия даже несмотря на незнакомый ему тон Рико. Когда последний приблизился, он ловко сунул халат в пакет и аккуратно уложил в стоявший на стуле рюкзак, который Рико раньше и не заметил... а затем поманил его к себе.       Рико опешил. Этого жеста он раньше не видел от Ковальски и, честно говоря, увидеть и не ожидал. Но хотел бы. Хотелось ему получить в свои лапы этот вертлявый зад, и не хотя бы разок, а... вообще. Так, чтобы в любой момент. Это была какая-то безусловная тяга; иногда, оставшись с Ковальски наедине, он ловил себя на замешательстве и недоумении, оттого что знал, что ему нельзя было просто подойти к тому и облапить, прижимаясь, хотя это виделось ему невероятно простой вещью, и, когда он это представлял, – обычной, почти привычной, словно бы он уже так делал. Он понятия не имел о том, что это значило, но невозможность сделать вообще что-либо его очень огорчала. Он чувствовал, что чего-то недополучал, а когда он что-то недополучал, ему это не нравилось.       Однако поговорить с Ковальски он тоже не мог: когда он пытался сформулировать, облечь в какие-то слова свои переживания, этих самых слов у него не находилось, словно бы он навечно застрял на форзаце книги, слов на котором не было, и перевернуть эту страницу он никак не мог. Уже... долго не мог. И он боялся, что это войдёт у него в привычку. А ещё он догадывался, что Ковальски, живший в мире логики и фактов, на уровне разъяснений того, чего и как он хотел, от него, жившего в мире ощущений, мало что поймёт... и мало что примет.       – Рико, – одёрнул его Ковальски.       Отогнав от себя лишние мысли, он шагнул ближе, гадая о том, что сейчас последует. Вид у Ковальски был, пожалуй, слишком... отрешённым для того чтобы ждать каких-то откровений в интересовавшем его ключе. Хотя... с их Ковальски-то всякое станется...       Его взяли за плечи.       – Он кое-что мне передал, когда уходил, – тихо произнёс Ковальски. Рико без особых пояснений понял, что речь шла о Рядовом – сразу, словно они... впрочем, они зачастую действительно понимали друг друга без лишних слов. – Теперь, наверное, мне нужно передать тебе?..       А затем Ковальски его обнял. Мягко, почти нежно; все вопросы, готовые сорваться у него с языка, застряли где-то на полпути. Рико, наконец, в полной мере осознал, что у них было не так и что с ними происходило. Теперь вопросы были излишни.       – Он передал это? – спросил он последнее, что оставалось спросить. Ковальски кивнул, и он опустил голову, хмурясь. Конечно, Рядовой это передал – мелкий всегда был склонен к этим вот сантиментам, которые Рико плохо переваривал. Ему и сейчас сделалось тошно и противно, горько... почти больно. Рядовой даже не изменяя своей манере поведения мог сделать больно. Только за что им? Это не по адресу... – А ты?       Вместо ответа Ковальски снова его обнял, но на этот раз крепко, почти до боли, словно пытался выдавить из него горечь, и Рико стало одновременно лучше и хуже. Если бы не собранный рюкзак рядом на стуле – ему бы однозначно полегчало, конечно.       Отпустив его, Ковальски положил в рюкзак последнее, что оставалось забрать – свой чемоданчик с инструментами, – и застегнул рюкзак. Молния взвизгнула сухо и категорично.       – Надумаешь – не затягивай, – посоветовал ему напоследок Ковальски, пряча взгляд. – Чем дольше, тем тяжелее.       Рико угукнул. Ему хотелось ещё побыть с Ковальски, но он видел, что тому это было тяжело, и он только придержал того ненадолго за рукав.       – Не теряйся, – попросил он. – 'вось свидимся.       – Хорошо.       И Ковальски ушёл.       Рико так и не смог произнести «я хочу с тобой». Вне их отряда они с Ковальски принадлежали разным мирам, и там, в мире Ковальски, он был не нужен. Кроме того, он не мог задерживать человека, который уже выбрал удачный момент, чтобы уйти... и, в конце концов, ему изначально не предложили уходить вместе. Это значило, что он сейчас не нужен был Ковальски. А если вернуться к совсем приземлённым вещам... Ковальски наверняка знал, что нужно было делать с контрактом. Он – нет. Впрочем, до ежегодного продления им всем оставалось что-то около полутора месяцев... можно было немного потерпеть.       Рико застыл, пойманным внезапным осознанием того, что сейчас больше хотел работать с Ковальски, нежели со Шкипером. Последнего он всегда уважал немного больше, чем Ковальски, но стоило только задуматься о необходимости выбора – и вот он прикидывал, когда можно будет спокойно расстаться с нынешним командиром. Похоже, ему не казалось, что Шкипер перегибал палку, и чем дальше, тем сильнее... совсем не казалось.       – Так, я...       Сунувшийся в дверь Шкипер резко замолчал, словно обрезало. Рико только беспомощно поднял на него взгляд, не зная, что и как говорить (он-то несколько минут назад общался с ушедшим Ковальски), и взгляд этот был истолкован неверно.       – Ты не успел его застать, – констатировал Шкипер до последней нотки знакомым Рико тоном «я-всё-понял». А затем, бессильно прислонившись к косяку, будто все косточки у него в организме разом размякли, взялся за голову. – Боже, да за что мне это?! Что мне теперь докладывать?..       Глядя на него, Рико вдруг ощутил себя виноватым. То ли из-за того, что всё началось с его обращения... ладно, по сути, он наябедничал, стоило бы называть вещи своими именами... то ли из-за того, что он и не попытался остановить Ковальски или связаться с Рядовым, чтобы попросить вернуться. И он решил, что и в самом деле останется рядом с командиром до истечения срока контракта, чтобы не создавать тому ещё больше проблем.       Идея была не то чтобы хорошей, но она была правильной... во всяком случае, этим он себя успокаивал в последние дни, которые оставалось отбыть, хотя уйти с некоторого момента хотелось невыносимо. В тот момент, собственно, Шкипер опять обозвал его психопатом, а ему это уже поперёк горла стояло. Да, когда-то это звучало прикольно, потом ему стало это безразлично, а ещё позже, когда он немного успокоился, обзаведясь парочкой шрамов и ожогов, которых можно было и избежать (спасибо Ковальски, который как-то умудрился минимизировать последствия), начало раздражать.       А потом он ушёл, точно так же не прощаясь: всё, что можно было сказать, уже было сказано. Он тогда не удержался, обвинил Шкипера в том, что Рядовой с Ковальски ушли, и тот совсем замкнулся в себе, не став ему ничего выговаривать. Рико после этого понял, что уходить нужно было в любом случае: он уже заранее почувствовал, что его не поблагодарят за то, что он не стал создавать проблем преждевременной самоволкой, и это стало для него последним звоночком. Так оно и получилось. И он ушёл, ушёл вечером, чтобы к ночи сразу же приискать себе место для ночлега – и парочку ребят, толкавших наркоту. У этих всегда находились проблемы, а у него – способы их решения. Можно было перекантоваться до какого-то времени.       Пресловутое время потекло для него незаметно. Он опомнился, когда в конце третьей недели с ним связался Рядовой, сообщил о том, что жив-здоров, причём куда теплее обычных разговоров, производимых регулярно с бесчисленными приятелями-друзьями-коллегами, отчего и самому Рико сделалось тепло. И немного стыдно за то, что в темпе иной жизни позабыл связаться с друзьями сам. После этого он попытался дозвониться до Ковальски, о котором Рядовой тактично умолчал, но успехом это не увенчалось. Ковальски будто исчез. Вот от этого ему стало обидно. Просил же быть на связи...       Ещё через два месяца ему позвонил Шкипер. Просил помочь, просил спокойно и очень вежливо, пообещал определённую сумму, как и положено при найме, поэтому Рико согласился. Немалую роль в этом также сыграло упоминание Рядового, тоже привлечённого к работе как наёмника, потому что ему хотелось увидеть младшего товарища, разузнать, как тот справлялся после того, как их пути разошлись, и, помимо этого, он лелеял мысль о том, что увидит и Ковальски, раз всё так складывалось. Может быть, даже выскажет тому по поводу отсутствия обещанного контакта, но первым делом всё-таки вернёт то крепкое объятие, которым с ним попрощались.       Однако Шкипер начал вводить в курс дела только их двоих, а когда Рико только заикнулся («Ковальски?»), гавкнул:       – Нет Ковальски. Шифруется, – потом его тон всё же смягчился: – Я так и не смог ни найти его, ни передать сообщение. Поэтому нам предстоит быть особенно осторожными.       Рядовой вздохнул.       – Напомни мне, по какой причине мы снова этим занимаемся?       Теперь вздохнул Шкипер.       – Причина стара как мир. Похоже, мне придётся уходить в отставку только когда люди научатся строить надёжные клетки для злобных гениев.       – Неужели ты собрался жить вечно? – Рядовой приподнял брови. – Поделись секретом.       Они мрачновато, неловко похмыкали. Атмосфера была несколько напряжённой, и Рико всё ожидал того, что Шкипер вскорости что-нибудь... ляпнет. Того, чего не надо было бы.       – Я только беспокоюсь, как бы Ковальски... у них с Блоухолом слишком много точек соприкосновения, – выдал Шкипер как раз то, чего не следовало. – Точнее, одна, но здоровенная...       Рико медленно покачал стоявшей перед ним кружкой, с глухим стуком прикладывая донышком об стол, и Шкипер, отправив ему долгий взгляд, не стал развивать тему. Однако на этот раз сказанное им было хоть и неприятным, но справедливым – Рико понятия не имел, был ли у Ковальски какой-то внутренний запрет на работу с Блоухолом, и насколько легко было бы его преодолеть. Ещё Рико не хотел об этом всём думать.       Вот работа у них протекала пободрее разговоров. Рико чувствовал, что Шкипер с Рядовым вовлеклись в процесс, позабыв, что на официальном основании в это впрягся только один из них... и Рядовой, увлёкшись слишком сильно, ускакал вперёд, первым врываясь в здание. И будто в воду канул. У Рико неприятно ёкнуло в груди, хоть он и понимал: могло просто отрубить связь, потому что микрофон Рядового тихонько квакнул, словно всего лишь отключился; никаких звуков стрельбы или взрывов из их со Шкипером наушников. Зато сам Шкипер, как обычно, всполошился по полной программе сразу же, не разбираясь в сигналах:       – Чёрт! Вот просил же, из открытого пространства...       В этот момент он повернул голову к Рико, по привычке находя объект, которому можно было пожаловаться. И, резко замолчав, метнулся к нему, пригибая к земле:       – Снайпер!       – 'де?       Шкипер показал.       – Значит, так, я отвлекаю, а ты иди, угомони его. Как пацан ещё пулю в зад не получил... успел пробежать, паршивец... Давай, быстро, сейчас время дорого!       Последнее на Рико шипели уже наушники: он уже устремился к цели, параллельно раздумывая, почему было так хорошо видно блеск оптики в одном из окошек старой заброшенной постройки. То ли там сидел совсем новичок, то ли меры скрытности применялись немного в другом направлении, откуда заметить снайпера было более нежелательно.       Когда он толкнул плечом закрывавшую вход в помещение доску, то и в самом деле увидел устроившегося на полу снайпера, и тут же, не раздумывая, прыгнул, целясь подмять того под себя, вырубить, а там уже разбираться. В следующий момент всё его существо прошил запоздалый сигнал тревоги: вместо того чтобы повернуть голову на звук позади, снайпер коротко толкнул локтём что-то, стоявшее рядом, что Рико не успел рассмотреть, и ещё прежде, чем он навалился на этого человека, его клюнуло что-то в бедро. Последнее тут же онемело. Его ждали!       Тело ослабло, а в горле у него очень знакомо похолодело, словно туда всунули ледышку – точно как перед рвотой. Перед тем как сознание у него отключилось, к нему пришла ещё одна мысль: от них могли не прятаться потому, что охотились и не на них.       – ...ой-то идиотизм! – достучалось до слуха Рико чьё-то раздражённое брюзжание. Очень знакомое. Шкипер, кому бы ещё так...       – Идиотизм – это то, что вы тут устроили! – зарычали на того в ответ.       Рико встряхнули, очень нетерпеливо, словно проделывалось это уже не в первый раз, и в той же манере пошлёпали по щеке. Он злобно прищурился на нависавшего над ним субъекта, но не двинул в рожу только потому, что где-то эту самую наглую рожу уже видел. И неприятные тёмные глазищи – тоже.       – Он очнулся, – Порох закатил глаза, и Рико закрыл свои, чтобы его не видеть, потому что желание врезать тому становилось уже непреодолимым. Уши бы ещё закрыть. – Можно мне теперь с ним не возиться?       – Прекрати ныть, – в женском голосе, раздавшемся довольно близко, проскользнуло что-то металлическое. Рико без особого труда узнал и забавный акцент Евы. – Нужно было не курить, а зад Ковальски прикрывать.       Рико обомлел. Так он, выходит, бросился на Ковальски? А откуда Ковальски было взяться здесь? С этими?       – Да я бы не прикрывал, ты знаешь...       – Ну-ка прекрати, – велела Ева. – Щёлкай на его зад зубами в свободное время, пожалуйста.       После услышанного Порох разонравился Рико ещё больше. Он не совсем понял, какой именно из двух возможных контекстов подразумевался, но ему не нравились оба.       – Так, ты сказал, он очнулся, – голос Евы приблизился, и Рико открыл глаза, тут же перехватив женщину за запястье: в руке она держала какую-то ампулу, и это ему не понравилось. Хватило ему на сегодня лишних веществ в организме. Не думал он, что Ковальски так с ним когда-нибудь поступит...       Ева занесла над ним второй кулачок, и он разжал пальцы, открывая ладонь и показывая, что не собирался ничего делать. Мог бы и отпихнуть без особых сантиментов, но женщину он немного побаивался: Ева вот этими своими лапками, на первый взгляд небольшими и безвредными, безошибочно находила у других болевые точки в, казалось бы, произвольных местах. Корчиться десяток-второй секунд, молча глотая обиду, не хотелось.       – Ладно, поверю на слово, – Ева уселась на раскладной стул, пряча ампулу обратно в аптечку, и подхватила с пола ноутбук, снова устраивая его на коленях. – Хорошо, хоть вскрыть не успела.       Последнее, похоже, было решающим фактором, иначе в него всё-таки что-нибудь бы вогнали.       – Ну, как? – следом над ним навис Шкипер, и Рико, морщась, уселся. – Тошнит? Голова кружится?       Рико помотал головой, окидывая взглядом помещение. Нашёл он им, помимо уже виденных лиц, старшего этого отряда «Северного ветра», с которым Шкипер только что и ругался.       – Хорошо. Эй, засекреченный, Рико очнулся, можем двигать.       – Мы никуда не «двигаем», – проронил Класифайд. Бровь у него уже подёргивалась; по интенсивности тика можно было определить, что Шкипер измывался над его позывным уже с пяток раз. А может быть, и с десяток. – У нас перегруппировка. И прямо сейчас мы ничего не добьёмся, пока ты не дашь официального разрешения на использования твоего маячка на твоём человеке.       Ой-ей, подумал Рико. Рядовой уже не был человеком Шкипера в этом контексте. И то, что последний привлёк к заданию наёмника, другой организации знать было необязательно. Зная Классифайда, тот о ситуации уже догадывался и собирался поизмываться в ответ, иначе бы не настаивал. Вечно эти старшие чины собачатся, неужели нельзя как-то спокойнее...       Его похлопали по плечу, и он обернулся, чтобы пожать лапу Капралу, на коленках у которого он, оказывается, и валялся. К нему Рико относился спокойно: Капрал хоть и излишне любил тактильный контакт, но был спокойным и добродушным мужиком. Свой в доску (не считая парочки загонов по поводу миленьких вещиц, но он-то после Рядового к такому привык). Дружелюбно улыбнувшись ему, Капрал кивнул куда-то в сторону, и Рико, проследив за его взглядом, наткнулся своим на Ковальски, подпиравшего стену в углу. К этому же углу была прислонена здоровенная снайперская винтовка, слишком большая даже для крупных моделей – вероятно, особого назначения. Рико сперва просто засмотрелся на них обоих; Ковальски со снайперской винтовкой был для него специфическим зрелищем: оба длинные, вытянутые, в узком смысле изящные... при всей своей любви к оружию, он не понимал, чего ему хотелось в руки больше. А он, к тому же, так давно не видел Ковальски...       Потом он сообразил, что Ковальски просто смотрел на него, ничего не говоря.       – Зачем тебе мой маячок сдался?       – Да потому, что другого у нас нет! И если бы ты не влез, мы бы спокойно пришпилили к самолёту наш! Но нет, нужно было полезть к снайперу! Жди теперь, пока наши его отследят и передадут координаты места, где заляжет.       Так он провалил задачу из-за меня, догадался Рико, не понимая, что было во взгляде Ковальски, отгородившегося от внешнего мира очками. Новомодный дисплей мешал рассмотреть. Чужая экипировка вообще сильно сбивала с толку.       – 'дём выйдем, – хрипловато заявил он, упёршись взглядом в Ковальски. Тот молча отлепился от стенки, подхватил винтовку, будто не желал ни на минуту расставаться с оружием (тут Рико его понимал; он представлял себе, сколько стоила такая крошка), и направился к дверному проёму, теперь только наполовину прикрытому доской, словно кому-то нужно было подобие двери.       – А сейчас зад ему не прикрыть? – поинтересовался Порох, пока Рико поднимался на ноги, видимо, обращаясь к Еве; та только сверкнула в ответ глазами.       – Нет нужды, – коротко и очень ровно проронил Ковальски, скрывшись после этого в коридоре. Рико поспешил за ним, и, видя, что тот собрался опять прислонить винтовку к стене, ухватил его за запястье и потащил дальше, за угол, чтобы их не было слышно.       Оставив в покое винтовку, Ковальски потянулся снимать очки:       – Если ты собрался мне врезать, погоди секунду...       Рико подождал. Но для того, чтобы взглянуть Ковальски в глаза.       У Ковальски мало что изменилось. Только, похоже, уменьшилось количество часов сна, но в более-менее здравых пределах (если судить по живому блеску глаз при потемневших синяках под ними).       – Ты злишься? – уточнил Ковальски.       Вместо ответа Рико крепко-крепко обнял его, уложив подбородок ему на плечо.       – Чё не отвечал? – невнятно обвинил он Ковальски. Тот вздохнул, аккуратно обняв его в ответ. Рико поймал себя на мысли, что ему хотелось бы, чтобы его обнимали не столь... нейтрально.       – Я догадывался, что так будет. Что в конце концов Шкипер позовёт нас, потому что не захочет опять с кем-то уживаться. И он не постесняется связаться со мной через кого-нибудь из вас.       Теперь вздохнул Рико. Ковальски, как обычно, был прав.       – 'скучился.       – Что? – переспросил Ковальски так, словно он брякнул что-то несусветное.       Немного отодвинувшись, Рико повторил, тщательнее выговаривая буквы, и Ковальски отчего-то тихо засмеялся, прикрыв глаза ладонью.       – Мне послышалось, что ты сказал «ссучился», – признался он, смеясь. – Вот и подумал, с чего бы...       Рико насупился, глядя на него исподлобья.       – Да, да, я тоже соскучился. Давай-ка возвращаться, – Ковальски попытался отстранить его от себя, но он упёрся. – Рико?..       – Не дам ему ч'ез себя звонить. Не пропадай, – потребовал Рико, пытаясь избавиться от ощущения, будто от него отмахнулись. Конечно, Ковальски всегда был самодостаточен, мог и без друзей обойтись...       В итоге в нём заговорил такт, которому он редко давал слово; он не стал высказывать своей мысли вслух и в чём-то обвинять. Может быть, позже будет более подходящее время.       – 'чему они? – спросил Рико вместо этого.       – А почему нет? Какая разница, с кем работать, если все мои нужды будут удовлетворены?       – Все? – с нажимом переспросил Рико, и Ковальски отвёл взгляд, не став больше ничего говорить.       Когда они вернулись обратно, выяснилось, что командование договорилось до временного компромисса в виде проникновения на базу Блоухола и поиска подсказок к тому, куда тот сейчас мог направляться. Классифайд с неохотой оставил Ковальски с Евой (что соскучившемуся Рико не понравилось, но он смолчал), и остальной состав отряда «Северного ветра» ворвался в дверь, за которой пропал Рядовой... чуть не нарвавшись на встречный огонь от последнего.       – Вы где пропали-то? – непонимающе вопросил Рядовой, закинув автомат на плечо. – Я тут уже всё успел. Блоухола только поймать не успел. А вы тут с друзьями решили встретиться?       – Это твой пропавший? – устало поинтересовался Класифайд у Шкипера.       – ...Вроде как. Мы думали...       – Наверное, какая-то ловушка аппаратуры, – вклинился Рядовой. – Или как это там называется?..       – Так, не лезть, пока старшие говорят! – гавкнул Шкипер. – В общем, такие вот дела, оказывается. Мы думали, что всё плохо.       Рико отметил внимательный взгляд Рядового, отправленный Шкиперу. А потом поймал на себе не менее внимательный взгляд Класифайда. Чужой командир, наверное, уже всё понял – дураком ведь не был...       – Знаешь, Шкипер, – произнёс Класифайд после того, как они осмотрели логово Блоухола (одно из) и снова собрались в том же помещении заброшенного здания, где оставались Ковальски с Евой. – Мы с тобой, конечно, можем пособачиться, как в... не столь старые добрые времена, но на этот раз я скажу тебе прямо: постой в сторонке.       – Может быть, ты сам в сторонке постоишь? – почти дружелюбно предложил Шкипер в ответ.       Класифайд устало вздохнул.       – Послушай, предполагалось, что мы объединим усилия, чтобы аккуратно и быстро вернуть доктора обратно. Официально это не проговаривалось по очевидным причинам, но можно было потратить немного времени и усилий, чтобы кое-что выяснить по этому делу. Пробить, как сейчас говорят. Ты этого не сделал. У тебя мозг занят чем-то другим, и нет человека, который этим занимается. У тебя вообще сейчас людей нет – одни наёмники. Один ты будешь мешать. Если, конечно, не придумаешь что-нибудь, пока мы будем собирать сведения.       Стиснувший зубы Шкипер помедлил, кажется, выбирая ответ.       – Или иди на отказ, – добавил Класифайд. – Блоухол – это тебе не шутки. Ты и сам прекрасно знаешь.       – Да уж знаю, – огрызнулся Шкипер, бросив долгий взгляд на Ковальски. Последний снова отгородился от мира очками, и Рико понятия не имел, о чём тот думал.       Потом всё как-то незаметно для Рико закончилось, и они со Шкипером и Рядовым вернулись во временно снятую квартиру, где Шкипер просто уселся на диван, сцепив пальцы в замок. Рико понял, чего он ждал, примерно через полтора часа, когда в дверь позвонили.       – 'Альски? – удивлённо вопросил он, открыв дверь визитёру. Тот, одетый уже в гражданское, просто кивнул.       – Ну, впускаешь, или так и будешь меня на пороге держать?       Встряхнув головой, Рико отступил в сторону, борясь с желанием прилепиться к Ковальски и не отпускать его ближайшие четыре часа: когда они расходились с отрядом «Северного ветра», его преследовало неприятное ощущение того, что он что-то окончательно упускал. Точнее, он-то точно знал, что именно...       – Ну? – заговорил Ковальски уже в гостиной, и Рико, снова встряхнувшись, поспешил туда. Он ещё успел увидеть, как Ковальски, без какого-либо стеснения усевшийся на стол, закинул ногу на ногу, и облизнуться на этот жест. Давненько он этого не видел... – О чём ты хотел поговорить?       Глядя на преувеличенно скромно приткнувшегося на стул Рядового, внимательно наблюдавшего за старшими товарищами, Рико вдруг сообразил, что в разговор будут вовлечены все четверо. И слушать нужно было внимательно. Он уселся на подлокотник дивана, поймал одобрительный взгляд Рядового, и приготовился это самое слушать.       – У каждого из вас есть кое-какие счёты с Блоухолом, – начал Шкипер. Рико заметил, как Ковальски прищурился, пока что держа себя в руках. – Я хотел бы, чтобы вы мне помогли в этот раз. Пожалуйста.       Ковальски опёрся на стол ладонью, чуточку подняв голову, покачал заброшенной на ногу ногой, и Рико беззвучно вздохнул. Он уже примерно начинал понимать, почему тот вёл себя так вызывающе нагло, но можно же было не настолько нахально? Тут некоторые, между прочим, скоро слюни на такое пускать начнут...       – Хоти, – добродушно разрешил Ковальски.       Некоторое время Шкипер молча на него смотрел, о чём-то раздумывая. А может быть, пытался и сам удержать себя в руках; Рико не смотрел на него, рассматривая Ковальски и Рядового. У него вдруг появилось такое ощущение, будто он видел этих людей впервые. Да, они были знакомы ему много лет, но он вдруг осознал, что с течением времени они менялись. Часть этих изменений он, кажется, упустил... но она была небольшой и касалась по большей части внешности. Когда видишь кого-то каждый день – попросту не замечаешь плавных изменений. А вот Шкипер, похоже, упустил не только внешнее. Парни сейчас пытались показать тому это? Или же оба ещё раз убеждались в том, что не зря ушли?       – Я могу поговорить с вами с торговой точки зрения и просто спросить вас, сколько вы хотите, – опять заговорил Шкипер. – Но что-то мне подсказывает, что на это вы оскорбитесь.       – Угадал, – легко согласился Ковальски. Однако от дальнейших комментариев воздержался.       – Поэтому... что вы хотите в целом?       – Ты готов идти на уступки? – Ковальски удивлённо поднял брови. – Ты?       Шкипер насупился.       – Я хочу не только провести с вами эту операцию. Я хочу собрать отряд обратно. Не могу работать с кем-то ещё. Не могу и не хочу, и всё тут. Чего вы хотите? Вы же не просто так меня бросили.       Рядовой фыркнул, не удержавшись.       – Шкипер, это... – Ковальски сел нормально, немного наклонившись вперёд, и машинально хрустнул запястьем; Рико мог точно сказать, что этот жест у него появился года два назад, после того как Ковальски досиделся на сквозняке и застудил почти всю правую половину тела. Рядовой наверняка тоже смог бы прикинуть время, хотя бы приблизительно. Если спросить Шкипера – тот вряд ли сказал бы хоть что-нибудь по этому поводу, потому что просто не обращал внимания на такие вещи. – Понимаешь, это куда более комплексная вещь, чем ты сейчас думаешь. Сложная, если тебе будет понятнее. Она из множества всяких мелких штук, относительно каждой из которых у каждого из нас закончилось терпение.       – Я не тупой, это я понимаю.       – Нет, ты тупой, – тихо, но крайне прямо отрезал Ковальски. – Я говорю о том, что люди уживаются с определённым количеством таких вещей, и количеством умеренным. А когда их вдвое или втрое больше, все нормальные люди стремятся от их источника уйти. И основная проблема состоит в том, что эта норма не статична; то есть, она меняется количественно и качественно, и своё поведение следует корректировать под эти изменения, если ты хочешь уживаться с окружающим тебя социумом.       – Ковальски? – столь же тихо спросил Шкипер. – Ты реально подогнал это под математическую модель?       – Я пытался, – лаконично ответил тот. – Видишь ли, когда ты не задумываешься о том, что с тобой не так, об этом вынужденно задумываются окружающие. Им нужно объяснить самим себе то, что происходит, почему так происходит, и за что с ними так... себя ведут.       Шкипер поскрёб щёку, снова о чём-то размышляя.       – Скажи, а ты, это... сейчас говоришь от лица всех? – уточнил он.       – Хм? – Ковальски взглянул на Рядового. – У тебя с этим о'кей?       – Да. Почему бы и нет?       – Рико?       Рико угукнул. Он понял не всё из того, что говорил Ковальски, но общий посыл уловил. К тому же, перспектива ему нравилась. Ещё одно задание со всеми, как в старые добрые времена...       – Так... понятно. Что вы хотите? – раздельно произнёс Шкипер. – Только не надо мне сейчас говорить, что я сам знаю! Во-первых, адекватность у каждого из нас – понятие крайне растяжимое. И даже немного сдвинутое. Во-вторых, я не смогу перед каждым расстилать красную ковровую дорожку, фигурально выражаясь. Поэтому, да, пусть звучит так, будто я торгуюсь, но мне нужны чёткие условия.       – Справедливо, – Ковальски спокойно кивнул. – Тогда, думаю, никто не будет против небольшого списка? Мы немного подумаем и соберём его. И, кстати, я бы тебе советовал подумать и самому. Может быть, ты тоже захочешь что-нибудь от нас потребовать.       Вздохнув, Шкипер жестом отпустил их собирать пресловутый список, и Рядовой тут же застолбил последние строки за собой. Рико же вызвался писать первым: он знал, что Ковальски без лишних слов и даже без тени улыбки исправит у него какие-нибудь ошибки, если он их допустит.       – Рико? – обратился к нему тот, едва получив лист бумаги, попросту вырванный из блокнота, и Рико разочарованно вздохнул. Наверное, чего-то совсем несуразного наворотил... слишком давно не писал что-то сам. – Скажи мне, пожалуйста, почему один из твоих пунктов относится ко мне?       Рико неопределённо поиграл бровями. Лично ему нужно было не так уж и много, так что он вписал в список просьбу извиниться перед Ковальски за устроенную Шкипером канитель со строжайшим соблюдением режима сна, которая Ковальски поперёк горла и встала.       – Ты думаешь, я не могу потребовать этого со своей стороны самостоятельно?       – С мя-то началось, – объяснил Рико, напоминая, что причиной был он.       – О... – во взгляде Ковальски что-то неуловимо переменилось. – Я... оценил. Только ты, пожалуйста, лучше исключи это. И возьми другой лист. Извинения мне до одного места, мне главное, чтобы больше меня с этим не трогали. Я уже не настолько мелочен, чтобы их требовать. Но спасибо.       Пожав плечами, Рико послушно взял другой лист. Он больше не хотел встревать между Шкипером и Ковальски, раз выходило, что он у последнего оказывался крайним. А вот с самим Ковальски не мешало бы поговорить...       Ковальски набросал свои пункты прямо при нём, быстро, словно уже заранее знал, чего хотел, и Рико показалось, что там не так уж много всего. Потом лист бумаги отправился к Рядовому, что-то быстренько и с почему-то загадочным видом на нём начеркавшего, и после этого они собрались на кухне, присоединившись к ожидавшему там Шкиперу. Получив список, последний уткнулся в него, внимательно читая, едва заметно кивая и, похоже, старательно держа лицо. Дойдя до конца списка, Шкипер начал медленно багроветь... и столь же медленно поднимать глаза на Рядового, беззвучно шевеля губами. Тот только чуточку склонил голову набок, как молоденькая любопытная птица.       – Да как тебе только хватило... – просипел Шкипер, ненадолго растерявший голос от изумления.       – Наверное, так же, как хватало тебе. Разве нет?       Рико снова перевёл взгляд с одного на другого, недоумевая, а потом сообразил взглянуть на Ковальски, стоявшего у окна, за Шкипером, и наверняка мельком видевшего конец списка. Ковальски отчего-то сделался цвета его любимых конфеток «Мяу», и это окончательно выбило его из колеи. Что же такого мелкий там нацарапал-то?       – Ты согласен? – уточнил Рядовой.       Шкипер с громадным усилием взял себя в руки.       – Ты думаешь, это нормально?       – Знаешь, учитывая, сколько раз я не мог нормально развеяться... – Рядовой сделал говорящую паузу. – Вполне. Мне же не надо семь дней в неделю, чтобы так возмущаться.       – Я всё же надеюсь, что ты пошутил, – тон Шкипера полностью состоял из намёка. Рико показалось, что Рядовой вписал туда что-то возмутительное только для того, чтобы встряхнуть Шкипера и привести в прежнее расположение духа. А может быть, лишь для того, чтобы посмотреть, как именно тот, уже тыкнутый носом в собственные оплошности, будет реагировать теперь; кто знал... иногда Рядовой действовал так, что и не сразу можно было догадаться о мотивах.       – Ну, ты знаешь... в каждой шутке есть доля шутки.       Шкипер уставился на Рядового. Тот невинно хлопнул ресницами в ответ.       Закончилось всё тем, что Шкипер куда-то упрятал список, не показывая его больше никому, и Рико понял, что у Рядового появился ещё один рычаг давления на (уже снова) командира. Может быть, оно было и к лучшему: их младшему чаще остальных удавалось смягчить Шкипера.       Потом зашла речь о том, что им было делать дальше, и они условились на том, что останутся на ближайшее время в снятой Шкипером квартире, пока нужно было ждать и собирать информацию. Здесь было две кровати, которые заняли Шкипер с Рядовым, Рико спал на кухне, где раскладывался мягкий уголок, поэтому Рико, обрадовавшись такому раскладу, утащил Ковальски к себе на кухню. Последний не протестовал: спать порой приходилось по-всякому, а уголок превращался почти в полноценное двуспальное место. Он, конечно, сугубо из вредности его замерил (оказалось, что оно соответствовало, скорее, полутора спальным местам), но не ёрничал – ему главным было, чтобы его не трогали.       – Помнишь, чё я г'рил? – вопросил его Рико, когда они устроились спать.       Ковальски вздохнул. Он иногда не был против немного поболтать перед сном, но сегодня ему хватило тревог и волнений, и он хотел спать.       – По поводу? – всё-таки уточнил он, не став отмалчиваться: Рико знал, когда кто-то спал, а когда нет.       – Те нужен кто-то под боком. Спать будешь – спок'.       Обернувшись, Ковальски прищурился, пытаясь рассмотреть выражение лица Рико в крайне скудном лунном свете, едва пробивавшемся сквозь жалюзи, но так и не смог что-либо понять.       – Шутишь?       – Не-а.       Ковальски закатил глаза.       – Делай, что хочешь, только поспать дай, – буркнул он, отворачиваясь.       Рико придвинулся, забросив на него лапу.       Когда он проморгался, было уже светло. Ковальски возился около кухонной тумбы, кажется, собирая себе парочку бутербродов.       – 'Альски?       – Проснулся? – спросил Ковальски, не оборачиваясь. Его вид почему-то показался Рико очень домашним. И что это было?       – Как спал? – полюбопытствовал он по поводу того, что интересовало его в первую очередь.       – Нормально, – отозвался Ковальски. – Не жалуюсь.       – Я про то, чё у тя... со сном.       Ковальски бросил на него странный взгляд через плечо.       – Ничего. Сегодня ничего.       Тон его Рико слегка напряг; звучало так, словно он что-то натворил, но он ничего такого не помнил. Или Ковальски уже просёк, что он собирался предложить тому эксперимент в исключительно корыстных целях? Вообще, если и просёк, то не последнюю часть – об этом-то Ковальски понятия не имел.       – Посмо'рим завтра?       Ковальски пожал плечами:       – Посмотрим.       Чё это с ним, задался вопросом Рико, присматриваясь; ему показалось, что Ковальски что-то утаивал. Может быть, это было и не его дело, но его это немного беспокоило. Пока что он решил просто понаблюдать ещё.       Чуть позже Ковальски оповестил всех о том, что вернётся ближе к вечеру.       – Мне нужно забрать вещи и уладить кое-какие дела, – деловито объяснил тот под вопросительным взглядом Шкипера. – Заодно узнаю, что там уже успели выяснить.       – То есть, ты будешь видеться с Евой? – уточнил Шкипер.       – Да, а что?       Шкипер поскрёб свежий порез на щеке, появившийся ещё вчера вечером (Рико от этого было ещё более интересна часть списка Рядового, потому что Шкипер уже давно так нервно не брился, чтобы порезаться).       – Если она или Класифайд спросят... – он задумчиво помычал, кажется, подбирая слова.       – Что, передать, что ты не сошёл с тропы войны? – понятливо спросил Ковальски.       – Ну, не так же пафосно... просто скажешь, что мы в деле. Если не спросят – не говори; и так понятно, что мы никуда не делись, раз ты пришёл за информацией.       – О'кей.       Рико пошлёпал за ним, придержав его за рукав в коридоре, и Ковальски осторожно высвободился, бросив на него такой же странный взгляд, что и утром.       – Не обижайся, но мне нужно пойти одному. Да и тебе там будет жутко скучно.       Вернулся Ковальски аж к восьми вечера, и сразу же подсел к Шкиперу на диван, чтобы передать данные. От его одежды Рико учуял чужой запах, от которого у него разболелась голова, и он убрался на кухню, предпочтя дуться там. С чего вдруг он надулся, он не понимал и сам; наверное, в запахе было что-то специфическое, что он вычленил подсознательно, но сознательно не уловил.       И Ковальски принял душ, прежде чем ложиться спать, хотя делал это с утра.       Рико около получаса не мог уснуть, пока до него не дошло, что обиделся он на себя.       Утром Ковальски снова не обнаружилось рядом. Потерев глаза, Рико задался вопросом о том, как тот уже второй день выбирался из-под его лапы, не будя его. Вряд ли он отпускал – он бы, скорее, попытался подгрести того под себя во сне, нежели отпустить.       Теперь неведомо как выбравшийся Ковальски торчал около плиты, отчего ему подумалось, что он всё ещё спал: Ковальски редко что-то готовил. Да и они обычно этого не любили, потому что у Ковальски всё получалось какое-то диетическое; съел – а потом будто ничего и не было. Наверное, тому опять пришлось привыкать готовить самому.       – 'Альски?       Тот же взгляд, что и вчера.       – Доброе утро. Поделиться с тобой омлетом?       Рико угукнул.       – А чё так рано? – спросил он, задавшись и этим вопросом. Ковальски ранней пташкой не был – при привычке засиживаться допоздна в лаборатории он и поспать предпочитал подольше, когда выдавалась возможность. А сейчас, когда Шкипер их не трогал по этому поводу, у Ковальски и вовсе было в этом плане раздолье.       На этот раз Ковальски не обернулся.       – Да так, выбрался пораньше. Не очень комфортно валяться, когда тебе в бедро чужой стояк упирается.       С Рико моментально слетели остатки сна. Значит, он действительно во сне подбирался к Ковальски поближе... Ох, что сейчас будет...       – В норме это происходит несколько раз за ночь, во время фаз быстрого сна. Так что с твоей половой функцией всё в полном порядке, – совершенно спокойно уведомил его Ковальски. – Просто попытаться заснуть снова действительно не слишком удобно.       А, это – Ковальски-медик, подумал Рико, с облегчением беззвучно вздохнув, и взялся выбираться из постели.       Завтракали они в тишине и одиночестве. Относительной тишине, разумеется: было слышно работавший в гостиной телевизор. Ещё – негромкий звон приборов; слишком нежные омлеты Ковальски, таявшие во рту, приходилось потом собирать по всей тарелке. Несколько лет назад Рико надоело наблюдать за тем, как Ковальски морщился за едой, ничего не говоря при этом (у него от этого кислого выражения лица портился аппетит), и, догадавшись, с чем это было связано, приучился есть, стуча по тарелке потише. С тех пор Ковальски садился с ним за один стол более охотно.       – Так чё мелкий написал-то? – словно бы невзначай поинтересовался Рико, когда они принялись за чай с печеньем. Ковальски бросил на него быстрый, острый взгляд и, не отвечая, поднялся из-за стола, после чего направился к двери. Дальше ничего не понявший Рико пронаблюдал за тем, как Ковальски высунулся с кухни, немного поторчал снаружи и, плотно закрыв дверь, снова уселся напротив него.       – Там... я процитирую, если позволишь, – вполголоса произнёс Ковальски, помешивая чай. – Кхм... «Если будешь ограничивать меня по части свиданий, трахать я буду тебя».       У Рико отвисла челюсть. Рядовой, конечно, временами бывал удивительно наглым, но чтобы вот так...       – Только учти, я тебе этого не говорил, – ещё более тихо добавил Ковальски, непроизвольно оглянувшись на дверь. – Я тоже... в шоке. Мягко говоря. Хотя я могу его понять. Кто-то, может быть, и успевает провернуть свои дела за час-два, а то и быстрее, а кому-то нужно больше времени...       Рико внезапно ощутил намёк. Это Ковальски его имел в виду? Он и в самом деле всё успевал, но для чего было сейчас это упоминать?..       А не это ли самое «больше времени» Ковальски вчера отсутствовал? Или ему просто показалось?       – А теперь ты мне кое-что скажи, – продолжил Ковальски, упёршись в него взглядом, и выражение его было Рико незнакомо. – Малыш шепнул мне, что идею ему косвенно подсказал ты. Это поэтому ты оставался со Шкипером дольше всего?       Окончательно потерявшись в этом странном разговоре, Рико захлопал глазами, чувствуя себя ничего не понимающим юнцом. Сейчас впору было бы взять Ковальски за его старенькую серую байку (подарок Рядового; мелкий умудрился так точно подобрать её под цвет глаз Ковальски, что он непроизвольно обиделся оттого, что эта вещь не попалась ему первому) и потребовать объяснений всего того, что Ковальски нагородил.       – Чё? – обалдело выдавил он вместо чего-то более связного.       – Я спрашиваю, тебе нравится Шкипер? – в лоб спросил Ковальски.       Рико подавил желание себя ущипнуть. Ему уже не казалось, что он спал – такого бреда ему точно никогда не снилось... Ковальски это всерьёз у него спрашивал?       – 'Альски, ты... того? – он нервно постучал костяшкой большого пальца по кружке.       – Рядовой сказал вполне серьёзно.       – Мож', мелкий тя простебал.       Ой, дурак какой, мог бы ща сказать то, чё нужно, тема ж как раз та, тут же спохватился Рико. Сердце отчего-то тихонько ёкнуло, будто у него весь организм от его тормозящего мозга расстроился.       – Сомневаюсь. Идеи он берёт обычно из окружения. Из того, что на глаза попадается, – Ковальски смотрел на него отчего-то строго. – Так что, Рико? Шкипер? Или у тебя что-то к малышу? Прости, что я вот так лезу не в своё дело, но мне нужно знать. Трепаться не буду, но вот такую вот санту-барбару я покину, если она у кого-то из отряда завязана с командиром. Обычно тем, кто в это не ввязан, ни за что ни про что достаётся чаще.       Усмехнувшись, Рико опустил взгляд. Он чётко знал, что не было момента удобнее, но отчего-то боялся сказать; видели боги, он никогда не думал, что нужную ему ситуацию инициирует сам Ковальски...       Говорить было страшно. Упустить время было тоже страшно. Вот она, эта чёртова пустая страница, которую он не мог перевернуть...       С другой стороны, перевернуть – это действие.       Он осторожно потянулся к руке Ковальски, ещё более осторожно подтягивая его кисть к себе, и, внимательно глядя тому в глаза, коснулся костяшек губами. Пальцы у Ковальски нервно дрогнули.       – Э... чего? – совершенно глупо переспросил Ковальски после долгой паузы. Рико, уже успевший начать нервничать, накрыл его кисть ладонью, пытаясь поделиться не только теплом, но и намерениями через жест, и коротко сообщил:       – Ты.       Вот и обошёлся почти без слов, подумал он, глядя на то, как на лицо Ковальски медленно, очень медленно вползало понимание. Скорость этого самого понимания ему не нравилась. Тот словно бы и не очень-то хотел понимать.       – Я? – ещё более глупо переспросил Ковальски. Рико только вздохнул, поглаживая его по запястью. Полез бы целоваться для лучшей доходчивости, да только что съеденный омлет мешал; у Ковальски вообще будет такое лицо, словно он к нему с зажатым в зубах ломтём лимона ткнётся. – Ты это серьёзно сейчас? Я – унылый зануда.       – 'Альски... глаза вишь? – Рико постучал себя пальцем по скуле, намекая на то, что слепым не был.       Ковальски прыснул.       Некоторое время они сидели молча. Рико терпеливо дожидался, пока Ковальски осмыслит.       – ...Чёрт, ты серьёзно? – отмерший Ковальски встряхнул головой. – Ты всё-таки серьёзно?       – Ага. Не устраивает?       – Да я понятия не имею, – предельно откровенно признался Ковальски. – Никогда о тебе так не думал. Так, значит, Рядовой имел в виду тебя и меня... неужели это было так заметно?       Вообще, это впору было бы спрашивать самому Рико в этой ситуации. Но последний точно знал, что нет, иначе Шкипер что-то бы заподозрил. Это младший их был слишком уж проницательным... и языкастым; хотя за последнее того вполне можно было поблагодарить.       – А те'рь подумал? – нетерпеливо поинтересовался Рико.       Ковальски отозвался не сразу.       – М-м... наверное. Это странно. Не обижайся, но это странно. Я привык к тебе... другу. Думать иначе... Знаешь, давай вечером поговорим. Мне нужно немного ужиться с этой мыслью.       – 'кей. Как спал-то? Без этих?..       – Спокойно.       Рико, конечно, понятия не имел, что из этого выйдет, и до чего Ковальски там додумается. Однако он ждал, пытаясь делать это как можно более терпеливо (а время, как назло, тянулось медленно, да ещё и Ковальски уткнулся в ноутбук, кажется, просто работая, а не обдумывая что-то), и, когда на кухню забрёл ничего не подозревавший Рядовой, собиравшийся сделать себе кофе, Рико бесшумно возник за ним.       – Чё за дела? – вопросил он, взяв мелкого за шкирку.       – А? У нас запрещён кофе? – тот непонимающе хлопнул глазами. Рико уже давно знал, что это – обыкновеннейшая уловка, но никак не мог понять, почему он каждый раз на это покупался.       – Чё ты там Ковальски брякнул?       – А, это... – Рядовой безмятежно потянулся за сахаром, и Рико его отпустил. – Достань мне, пожалуйста, молоко. Спасибо. Так вот, я ему просто немножко намекнул. Сколько он уже тебя на расстоянии шага держит?       – Чё? – переспросил Рико, ставя молоко обратно в холодильник. – Да он ни в зуб ногой.       Рядовой повернулся к нему всем корпусом; на лице у него отразилось искреннее изумление.       – Серьёзно? Он настолько...       Не закончив, он хлопнул себя ладонью по лбу:       – У-у-у...       – Не, ну, спасиб', конеч', – откликнулся Рико. – Мы чуток... прояснили.       – М-м? По твоей инициативе? Он проболтался тебе и о том, что я написал, и ты наконец-то взял дело в свои руки? – невинно поинтересовался Рядовой, словно бы это не он нацарапал то, от чего остальные трое выпали в осадок. И будто точно знал, чем это обернётся для них с Ковальски...       – Эге-е... слышь, чё? – Рико понизил голос. – Он первым делом решил, чё у меня это к Шкиперу.       Рядовой звонко рассмеялся.       – Божечки, ещё хуже, – произнёс он. – Ну... Ковальски есть Ковальски. Что уж тут поделать... Только не обижай его.       Рико принял оскорблённый вид.       – Ой, да брось. Я просто посоветовал. Если с командиром напряжёнка – с его замом точно лучше не ссориться. А в таких вещах можно обидеть по неосторожности.       – А как ты... понял?       Рядовой сразу же понял его совершенно правильно:       – Ты называешь его «Альски» только в разговоре с ним.       Смутившись, Рико отвернулся и потянулся за собственной кружкой. Мелкий заметил...       Дальше время снова потянулось долго-долго, как жвачка. Большую его часть Рико провёл в наблюдении за Шкипером, потому что Ковальски опять куда-то удрал, на этот раз и вовсе не сказав, куда. У него было такое впечатление, будто Шкипер смотрел куда-то сквозь них, когда с ними разговаривал. Кроме Ковальски. Шкипер смотрел Ковальски в глаза так, словно пытался что-то там прочесть и что-то понять. А теперь сам Рико от нечего делать пытался понять, что сейчас происходило у командира в голове; не то чтобы видеть Шкипера задумчивым было непривычно, но его отчего-то преследовало странное чувство.       В конце концов, он убрался на кухню, ощутив вдруг необходимость навести порядки в собственной голове.       – Собрался дыру во мне взглядом протереть? – поинтересовался появившийся на кухне почти сразу же после него Шкипер, будто только и ждал удобного момента. Тут Рико сообразил, что у него за странное чувство было: Шкипер наблюдал за ними и сам, когда они этого не видели.       Покачав головой, Рико приобнял его за плечи, вопросительно заглядывая в глаза.       – Вот не надо, – отозвался Шкипер. – Вы из меня виноватого сделали? Нечего теперь.       Похоже, Шкипер решил, что он его жалел. Покрепче сжав его за плечо, Рико легонько его встряхнул.       – Ничё не поменялось, – сообщил он командиру. – Все, поди, уже подостыли.       – Ага, и поэтому вы все на меня коситесь, – скептически откликнулся Шкипер.       – А ты как не здесь. Вот и косимся. Вертайся в мир-то, а то скиснешь.       – Ладно, ладно... Сам-то чего? Ты же всего этого не любишь.       И в самом деле, можно было пересчитать по пальцам случаи, когда он брался с кем-то обниматься, чтобы утешить или привести в чувство. Отпустив Шкипера, Рико пожал плечами, постучав после этого по запястью. С годами он смирился с мыслью о том, что людям иногда это нужно – а порой и ему самому.       – Как там Ковальски говорил? – хмыкнул Шкипер. – «Время не щадит даже лучших из нас»?       Рико усмехнулся, оставив его после этого в покое. Либо Шкиперу действительно станет легче, либо тот просто обругает самого себя за унылую мину и немного взбодрится – а там, глядишь, всё пойдёт по накатанной.       Потом вернувшийся Ковальски и Шкипер что-то долго тихо обсуждали, уткнувшись в ноутбук (скорее всего, первый уже начал прикидывать, что могло их ожидать в следующем логове Блоухола, и потихоньку намечать план или отсекать варианты, которые в будущем не будут даже рассматриваться), и Рико снова ждал, от скуки ковыряясь в затюканной Шкипером кофеварке, работавшей с таким жутким скрипом, что ему уже было её жалко. Рядовой, договорившись со Шкипером, куда-то улизнул, так что ему теперь даже посоветоваться было не с кем. Раньше нужно было думать... хотя, мелкий, как обычно, попросил бы не обижать Ковальски. Это оставалось неизменным.       Хотелось знать, что происходило у Ковальски в голове, пока тот что-то там обдумывал, чтобы иметь возможность внести свою лепту в аргументы (конечно же, в те, что «за»), которые Ковальски наверняка на протяжении дня собирал, но с ним подробностями этого мысленного процесса не делились. А жаль.       Вечером, который наконец наступил, несмотря на все попытки времени растянуться как можно дольше, Ковальски уже окончательно пришёл на кухню. Рико тут же взялся раскладывать мягкий уголок. Вообще, он не думал, что тот придёт раньше обычного времени. Ему... шли навстречу?       Но Ковальски, улёгшись, уткнулся в телефон. Немного понедоумевав, Рико просто подобрался поближе и уложил ладонь ему на бок, но тот поймал его за запястье.       – Ну чё-то? – возмутился Рико.       – Телевизор слышишь? – поинтересовался Ковальски, указав на смежную стену кухни и гостиной.       – Ну и?       Ковальски поводил указательным пальцем из стороны в сторону, намекая на то, что раз звук был неплохо слышен оттуда, то звук здесь будет слышен там. Рико разочарованно скуксился.       – Спи, – посоветовал ему Ковальски. – Я разбужу тебя через пару часов, когда Шкипер уйдёт к себе.       – Честно?       Вместо ответа Ковальски осторожно коснулся его волос, и Рико тут же наклонил голову, позволяя почесать затылок, за ухом, и вообще, везде, где тому захочется. С этой целью его давненько не касались.       – А ты подумал? – не утерпел он.       – Подумал.       – И?       – А что можно знать заранее? Надо пробовать.       Рико довольно прикрыл глаза. Скоро он и в самом деле уснул, даже не успев окончательно прогнать мысль о том, что Ковальски сейчас мог решить взять ещё время на подумать и позволит ему спать до утра.       Проснулся он от движения рядом. Ковальски стоял на коленях, упёршись ладонью в подоконник, и тихонечко тянул один из шнуров жалюзи, впуская в помещение немного больше света. Не удержавшись, Рико уложил лапу ему на ягодицу – и тут же пришёл в себя окончательно: вместо того чтобы нависнуть над ним, как в некоторых его снах (весьма приятных, но, увы, редких), Ковальски вздрогнул.       – Я, конечно, понимаю, – вполголоса произнёс он же, усаживаясь на постель и щёлкая ночником, привинченным к подоконнику ещё утром. Наверное, устал пялиться в экран телефона в темноте и решил немного её разбавить, но посчитал, что будить Рико светом ночника ещё рано. – Мы люди взрослые, можем вообще всё и сразу, но не настолько же прямо... так... сразу, – закончил он, не подобрав слов. Рико, впрочем, и так прекрасно его понял. Выбравшись из-под одеяла, он собрался сесть, но Ковальски вдруг нажал ладонью на его грудь, придерживая его на месте, и, перекинув через него колено, действительно навис над ним. Рико только глазами похлопал, запоздало поняв, что оказался под; от реального Ковальски он как-то этого не ожидал вот так сразу. Что ж... туше?       Устроившись над ним, Ковальски наклонился ещё немного, и Рико почувствовал тёплое, влажное прикосновение к верхней губе: его лизнули. Усмехнувшись, он попытался поймать язык Ковальски, но тот не дался, игриво ускользнув, и опять лизнул его, медленно, вдумчиво, пока ещё не чувственно, но Рико уже это взбудоражило. Потом Ковальски взялся проделывать то же самое с его нижней губой, и до него дошло: привередливый Ковальски не хотел быть оцарапанным, когда он за того возьмётся посерьёзнее. Хихикнув, Рико завалил его на спину и, хищно облизнувшись, поцеловал уже по-человечески. А потом ткнулся ему в шею, под ухо, и разочарованно зашипел: Ковальски опять вечером был в душе и смыл с себя собственный запах; теперь от него пахло мылом.       – Ты человек или чёртова утка? Скок' можно драиться?       – Я подумал, тебе захочется, чтобы я был чистенький везде, – невозмутимо ответил Ковальски, и у него перехватило дыхание; он ухватил Ковальски за плечи, переживая мощный отток крови вниз, от которого у него слегка ослабли пальцы. Почему Ковальски выдавал что-то такое всегда совершенно неожиданно?..       Прижавшись к нему, Рико жадно его поцеловал и, игнорируя невнятные звуки возмущения, сунул ладонь под футболку, в которой Ковальски спал, столь же жадно оглаживая всё, что попадалось под руку. Он догадывался, что Ковальски был немного (как минимум) чувствительнее него – тот обычно избегал соприкосновения с неприкрытой кожей чего-либо холодного, горячего или царапучего.       Когда он оторвался, чтобы взглянуть на результат и дать Ковальски немного отдышаться, на лице последнего был здоровый румянец; раскрасневшийся Ковальски неожиданно показался ему милым, особенно оттого, что светло-серые глаза, чаще отпугивавшие и так немногочисленных желающих из-за холодного оттенка, потемнели от возбуждения. От его вида Рико, к тому же, показалось, что с недавним возмущением тот слегка слукавил. В ином случае Ковальски уже бы на него нашипел. А вместо этого тот потянулся к нему, гладя по щеке.       Потом пальцы Ковальски заползли на его затылок, понукая наклониться, и Рико снова над ним навис, но первым делом опять сунулся носом под ухо: он того хорошенечко разогрел, и теперь запах Ковальски вернулся на положенное ему место. Следом Рико скользнул носом в его волосы, глубоко вдохнул и, совсем прибалдев, лизнул того за ухом. Затем, по достоинству оценив чистоплотность Ковальски, взялся просто зализывать это место: он почувствовал, какая по тому прошла дрожь от этого. И тут же оценил его же мстительность, ёрзая и пытаясь отстраниться от слишком плотно втиснутого между ног бедра и одновременно продолжать делать то, чем занимался.       Через пару минут он отвалился, почувствовав, что ещё чуть-чуть – и Ковальски будет потом ещё более мстительно напоминать ему о том, как он спустил в штаны, хотя его даже пальцем не тронули, едва заметно язвительно усмехаясь. Может быть, даже нахально.       Заполняя время передышки, Рико содрал с него футболку, собираясь полюбоваться (и не только): Ковальски редко светил обнажённым торсом, а ему нравилось. Тот немного выгнул спину, и Рико, усевшись поудобнее, пустил в ход обе руки, ощупывая и оглаживая сухощавое поджарое тело, чей владелец довольно и почти благосклонно прищурился, взявшись гладить его по предплечьям. Потом он, не став отказывать возникшему у него желанию, наклонился ниже, неспешно, влажно целуя кожу и слизывая тончайшую плёночку мыла, едва ощутимо горчившую, и начал сползать с этими поцелуями ниже, рассчитывая порадовать Ковальски, раз уж тот так прозрачно поведал, что чистенький везде.       Когда Рико взялся за резинку трусов Ковальски, собираясь избавить его от них, на оба его плеча опустилась тяжесть: Ковальски закинул на него ногу. Очень намекающе.       – Ну ты наглый, – с удивлением констатировал Рико, уставившись в ещё больше потемневшие глаза Ковальски.       – А ты разве не знал? – безмятежно поинтересовался тот в ответ, сместив ногу немного ниже и обхватывая ею уже его шею. Рико сверкнул на него глазами исподлобья.       – У тя уже были мужчины, – полувопросительно произнёс он, смекнув. Вряд ли Ковальски так обращался с женщинами... Ковальски только пожал плечами, ясно выражая, что это не имело никакого значения.       Насупившись, Рико сначала всё-таки содрал с него трусы: если уж начали вводиться какие-то правила, то у него тоже была парочка своих, и одно из них гласило, что он хотел видеть под собой полностью раздетого Ковальски. Потом он всё же опустился на локти, повинуясь давлению на шею и, окинув взглядом покрасневший член Ковальски, который буквально распирало, не удержал самодовольной ухмылки, за что его попытались ткнуть носом в пах.       – 'Альски, – предупреждающе произнёс Рико, устойчиво опиравшийся на локти и не поддавшийся.       Тот только нахально ухмыльнулся в ответ. Рико увидел это потому, что Ковальски приподнялся на локте, чтобы видеть его самого, и у него в паху всё ещё пуще стиснуло от возбуждения – хотя он собирался отдохнуть...       Цыкнув, Рико взялся за его член, сперва мягко, почти нежно, чтобы немного ослабить напряжение, и ощутил, что давление на шею ослабло. Плюхнувшись на спину, Ковальски беззастенчиво выгнулся, расслабленно вздохнув, и запустил пальцы ему в волосы; Рико почти успел пообещать себе, что Ковальски познакомится с его зубами не в самом приятном ключе, если сейчас потянет, но тот легонько прочертил ими по коже головы, а потом собрал, прихватив его волосы в пятерню почти ласково, движением, похожим на кошачье. Рико уже в который раз прибалдел – что от такого контраста, что от характера жеста: кошка, которая вот так доит лапками, обычно очень довольна. В принципе, он и сам-то был доволен...       Он попытался задвигать головой активнее, и внезапно обнаружил, что Ковальски ещё и не собирался позволять ему выпускать член изо рта: когда он вот-вот соскользнул бы губами на головку, на шею ему надавили. И это повторилось и в следующий раз. Зараза, подумал Рико, послушно вбирая член Ковальски глубже. В глотку не заталкивали, оставляя свободу действий, но и ограничивали... какой-то части его это почему-то нравилось. Ещё бы эта самая часть не пульсировала сейчас и не подтекала, было бы полегче...       Ковальски задышал чаще и вдруг убрал ногу, оставляя ему полнейшую свободу выбора: хочешь, глотай, хочешь, вручную добей, хочешь – вообще оставь... последний вариант Рико понравился после того, что с ним провернули, и он навис над Ковальски, раздумывая, будет ли тот сейчас морщиться, если он потянется целоваться. И поймал его за запястье, когда тот потянулся вниз.       – Знаю, чё 'час нет, но имей в виду, завтра я отмоюсь вечерком... – пообещал ему Рико, намекая на то, что запросит минет и себе.       – Буду ждать с нетерпением, – язвительно пообещал Ковальски. Хрипотца в его низком голосе опять взвела Рико чуть ли не до предела.       – Да чтоб тя, – зашипел Рико, дёргая его запястье на себя, и Ковальски тут же понятливо погладил его сквозь штаны. Да мягко так, как кошка лапкой, хоть и с нажимом. – Суй уже...       Это Ковальски тоже понял – скользнул пальцами под одежду, в той же манере обхватывая его член, и Рико прикусил губу, выгнув спину и толкнувшись в его пальцы:       – А... кайф...       – Лечь не хочешь?       – Не-е...       Чуть погодя Рико решил, что отсасывать Ковальски окупало это целиком и полностью: тот то ли чутко подстроился под него, то ли у них в точности совпадал предпочтительный темп движений. Он едва подавил довольный рык, когда его довели до оргазма. Заботиться о Ковальски после этого не пришлось – тот параллельно помог себе сам, – поэтому Рико просто улёгся рядом, с ленцой подтянув обратно штаны.       – В следующий раз я тебя всё-таки уложу, – недовольно заворчал Ковальски, неведомо откуда извлёкший салфетки и вытиравший забрызганный ими обоими живот, и Рико закатил глаза, придвигаясь ещё ближе, чтобы уткнуться тому носом в волосы. Хоть он и был уже порядком сонным, его занимал вопрос о том, какого чёрта Ковальски, лежавший, вообще-то, под ним, умудрялся контролировать ситуацию и заставлять делать так, как ему хочется, поэтому он пытался обдумать его в меру оставшихся у него сил.       Ладно, быть может, это ему хотелось сделать так, как хотелось Ковальски. Это он первый собрался того порадовать, так что... В общем, главное, чтобы сам Ковальски со своей стороны тоже не отказывался немножко его радовать.       С клацаньем зевнув, Рико накинул на них обоих отброшенное в сторону одеяло и, вдобавок сграбастав Ковальски за бок, чтобы никуда не делся и спокойно выспался, уснул.

Бонус

      Отпросившийся днём Рядовой вернулся раньше времени. И вернулся отчего-то крайне недовольный. Шкипер даже немного пожалел, что по привычке остался ждать его возвращения вместо того чтобы ложиться спать. Он, конечно, всё равно бы проснулся (по ещё более старой привычке он просыпался, как только в замок входной двери вставляли ключ), но, по крайней мере, его не стали бы трогать. А сейчас Рядовой направился не на свою половину спальни, а к нему.       Сначала он игнорировал мелочь. Но бесконечно этим заниматься было невозможно, поэтому он поднял глаза от книги:       – Что?       – У меня сорвалось, – поведал ему Рядовой, как-то странно на него глядя.       – И что? Я-то в этом не виноват. Мы с тобой договаривались, что ты будешь позже.       – Может, и виноват.       Шкипер снова уткнулся в книгу.       – Ложись спать, – посоветовал он. Ему не нравилось то, на что Рядовой намекал, и он уже начинал раздражаться. Если тот не отстанет...       – А если не лягу? – невинно поинтересовалась мелочь, внаглую вытащив у него из пальцев книгу и отложив на тумбочку. Шкипер опешил от такой наглости. – Что ты будешь делать?       За те мгновения, в которые он пытался сформулировать ответ, Рядовой коснулся его руки, осторожно пытаясь сомкнуть на ней пальцы, словно на большее ему пока что не хватало смелости. Конечно, на словах-то все горазды...       Подумав об этом, Шкипер решил немного припугнуть мальца. И...       – Что, хочешь?       Рядовой оживлённо закивал, на мгновение сделавшись такого вида, словно у него перехватило дух. И Шкипер, ухватив его повыше локтя, дёрнул на себя, вместе с этим немного отодвигаясь, тут же очутился сверху, нависая с как можно более жутким видом; крепко сжал чужие запястья, притиснув их к матрацу, ненадолго замер, давая прочувствовать момент, а затем грубовато поцеловал, кусая куда сильнее, чем делал это обычно.       – Ух ты, – с восхищением выдохнул Рядовой вместо должной реакции, когда он отстранился. – Ух ты-ы...       Пожалел. Недожал. Нужно было кусать как следует, подумал Шкипер. Проблема, как вдруг выявилось, состояла в том, что он не мог поступить в достаточной мере жестоко, не мог навредить, а этого не хватало, чтобы отвратить от себя мальчишку. А то, что получилось, похоже, совсем не играло ему на руку.       Отпустив Рядового, тут же потянувшего к нему руки, Шкипер отодвинулся, собираясь подняться с кровати, сдёрнуть того с неё и отправить спать на собственную кровать. На лице у Рядового отчётливо показалось возмущение.       – Шкипер!       Шкипер моментально зажал мелочи рот ладонью и, опять нависнув сверху, поднёс палец к губам. Тот ещё смел возмущаться, да так громко...       – Поори мне ещё, – зашипел он. – Чего? Вот чего я тебе сдался? Тебе нет ещё и тридцати. Мне уже сорок. Я не хочу возиться с малышнёй. Я, может быть, вообще больше ничего не хочу; мне удобно и так. Ты ещё можешь завести семью, пока ты не избалован одиночеством. Нечего со мной связываться. Доступно?       Отпустив Рядового, он выбрался с кровати на пол и остановился, ожидая, пока тот соизволит убраться с его постели. Сев, тот отправил ему долгий, упрямый взгляд и наконец разлепил губы:       – Нет.       Шкипер приподнял брови, гадая, не послышалось ли ему, и непроизвольно уставился в ответ, попросту забыв строго переспросить по обычаю. Рядовой опустил взгляд вниз, на пах, где джинсы немного приподняло от мощного прилива крови (это было проделано так намекающе, что Шкипер и сам непроизвольно стрельнул туда взглядом), и снова поднял, ничего впрочем, не смея сказать.       – Нет уж. Это изначально твоя проблема, поэтому иди и разбирайся с ней сам, – заявил Шкипер, поняв, к чему был этот взгляд.       – Ты прямо приложил к этому руку.       – Значит, теперь твоя очередь приложить к этому свою, – непреклонно отрезал Шкипер. – Вперёд. Ты самостоятельный. Доказал уже, – не удержался он.       Рядовой нахмурился. Шкипер понял, что это он подбил Ковальски вести с командиром диалог касательно условий...       – Знал, что ты мстительный, – разочарованно заворчал он, поднимаясь на ноги. – Но чтобы настолько...       – Иди-иди.       Шкипер думал, что на этом всё закончится, но утром наглая мелочь заглянула в ванную, пока он, морщась, скептически рассматривал свежеобработанный порез (уже сегодняшний), и, придержав его за подбородок, медленно, почти чувственно поцеловала, аккуратно прихватив губами кожу вокруг царапины. Потом Рядовой сразу же улизнул, почти что сбежав. Наверное, догадался всё-таки, что нервно брился Шкипер из-за него – все они знали, что именно в это время командир был склонен размышлять о чём-либо, что вообще приходило ему в голову (поэтому чашка утреннего кофе уже не только будила его, но и подливала масла в свежий параноидальный настрой); учитывая, что Шкипер был склонен лишний раз соскрести со щёк едва ли отросшую растительность, чтоб успокоиться и поразмышлять, в плохие времена лицо у него было изрядно исцарапано.       Шкипер долго смотрел на пузырёк с перекисью, но в конечном итоге ему почему-то перехотелось ещё раз проходиться ею по щеке.