СКАЖИ
За 3 часа до встречи на кладбище автомобилей
— Всем привет. Меня зовут Барбара, и у меня два месяца назад умер муж. — Привет, Барбара! — хором сказали десять человек. — Расскажи нам, мы хотим послушать, — попросил Мейсон, руководитель собрания. Я уже не первый раз здесь. Кажется, восьмой. И каждый раз Мейсон заставлял меня оголять свою душу. Такого рода собрания созданы для того, чтобы помогать. Они должны отгонять дурные мысли. Люди, сидящие в кругу, смотрят на тебя и про себя говорят: «Эй, Барб, ты не одна, мы с тобой». И всё же я одинока здесь. Они меня не понимают. Слушая одни и те же рассказы каждый раз, не получаю нужного ответа: почему я должна жить дальше? Почему я не могу засунуть лезвие бритвы ещё глубже под вену? — Мне тридцать семь лет. Двенадцать лет мы жили в браке с Эриком. У нас двое детей. Полу семь лет, Люси — пять. Сейчас они у моей мамы. — Почему твои дети у бабушки, а не с тобой? — спросил Мейсон. Он уже задавал этот вопрос на предыдущих сеансах. Я тяжело вздохнула: — Потому что я хочу побыть одной. Дети отвлекают меня. — От чего? От суицида. — От тишины. Я хочу быть в тишине, наедине с собой, а с маленькими детьми это невозможно. — Каким был Эрик? — Любящим, смешным, добрым. Он был хорошим отцом. Я посмотрела на свои руки на коленях и начала ковырять ногти. Не могу просто сидеть и рассказывать, потому что заплачу. — Что произошло? — Тромб оторвался. Он поехал на работу утром, а вечером уже не приехал. Эрик возвращался домой, а по дороге ему стало плохо. Машина съехала с шоссе и врезалась в дерево. — И ты ходишь сюда из-за этого? — спросил беззубый парень с вмятиной между глаз. — Фу! Как же это мерзко слушать сопливые истории про любовь! Я ради этого спасал Америку?! Чтобы бабы вроде тебя рассказывали, как потеряли очередного трахаля?! — Грэг, у нас не принято так разговаривать, — сделал замечание Мейсон. — А мне плевать! Знаешь, сколько солдат погибло в Афганистане, Барб? А? Не знаешь? Так вот, ты дышишь воздухом моих сослуживцев, ты жива и сидишь здесь благодаря им. Если бы не я, Талибан давно тебя подорвал вместе с твоим ненаглядным Эриком. — Грэг, мы все здесь ценим, что ты ветеран Афганистана. Мы почитаем тебя, как героя, и благодарны Господу Богу, что американские солдаты ценой своей жизни очистили небо над нашей страной. Америка в безопасности от Талибана. — Америка никогда не будет в безопасности до тех пор, пока такие женщины, как Барбара, будут оплакивать никчёмных мужчин! Твой Эрик должен был быть в Афганистане вместе с остальными храбрыми американскими солдатами, его долг — защищать Родину, а где он был? А? На работе, Барбара? Вонючий очкастый офисный клерк? Что, из-за плохого зрения ему не дали в руки автомат? Чушь собачья! Нас, молодых парней, не спрашивали, хотим мы воевать или нет! Мы хотели, чтобы в нашей стране не было терактов! Поэтому мы поехали в чёртов Афганистан и разрушили их логово! Барб, скажи мне спасибо, что твой дорогой Эрик умер от разрыва тромба, а не от подрыва в метро. Грэг наконец-то заткнулся. Все на собрании знали, что двадцатишестилетний Грэг Ричардсон — ветеран Афганской войны, потерявший не только зубы, но и часть головного мозга. Неправильно так говорить, но лучше бы парень умер на той войне. — Эй, ты, чудила? Мужчина в клетчатой рубашке поднял на Грэга голову. — Да-да, я тебя имею в виду. Ты воевал? — Нет, что Вы. — В армии был? — Да, мистер, был. — Какого хера ты не пошёл воевать? Тебе плевать на Америку? — Мне? Канечно, ни пливать. Меня… меня проста не взяли бы. — А ты пробовал? — Нет. — Почему? Скажи, почему такой дебил, как ты, жив, а мои друзья мертвы? — Я… я ни знаю, мистр. — Да потому что от тебя нет толка! Ты же даже автомат в руке не сможешь держать. От тебя нет никакой пользы! Ты — ничтожество, как и все люди. Разве за это мы боролись в Афганистане? Чтобы видеть таких людей, как ты, Эмиль? И что за имя такое дурацкое — Эмиль? — Оно древнеримское. Крупный мужчина поёрзал на стуле и смутился. Я знаю, это Эмиль Бакланд. Он очень милый, вежливый и добрый. Эмиль инвалид. О, как подросток. Его шею и руку обвивают бинты и лейкопластыри. Эмиль всегда носит клетчатые рубашки, застёгнутые на все пуговицы. У крупного взрослого мужчины голос, как из мультика. — Грэг, мы все здесь за свободу слова. Наши собрания созданы для того, чтобы каждый из нас смог высказаться. Но мы не должны оскорблять друг друга. Эмиль, я прошу прощения у тебя за Грэга. — Всё в парядке. — Я не извиняюсь перед тобой, чудик, — сказал Грэг. — Барбара, пожалуйста, продолжай, — попросил Мейсон. Я и забыла уже на чём остановилась. — А… Эрик умер, я не могу принять этот факт. Я каждый вечер жду его с работы, а он не едет. Как можно стать вдовой в тридцать семь лет? Моя жизнь потеряла смысл, — пыталась сдерживать слёзы. — Это очень тяжело. Лишиться любимого человека. Я никого не любила в жизни, кроме Эрика. Он был моим первым мужчиной и единственным. Со смертью мужа умерла и я. — Барбара, я понимаю, утрата близкого человека — это невероятно тяжело. Но у тебя дети — наследие Эрика. Ты должна жить ради них. Я никому ничего не должна. — Не могу собраться с мыслями. Не могу жить дальше. Хочу к Эрику. — В ожившем кошмаре сбывались все сны. Ты искала способ сохранить власть над собой, искала способ пережить это. Когда ты была влюблена, ты оставила его, плачущего, чтобы заглушить яростные голоса и изгнать свои страхи. Но потом из тьмы явились они. Ты всё ещё слышишь его крики? Теперь, когда ты дома, он так далеко. Они забрали его душу. Те Боги, которым ты не можешь молиться. Они могут разрушить тебя, но ты не нарушишь обещание, и даже смерть не разлучит вас. Через тьму вокруг ты найдёшь его. Голова его, отделённая от тела — вместилище души. Поэтому ты должна нести её с собой, чтобы вернуть его домой. Я подняла глаза, потому что не узнала голос. Это сказал Эмиль. Он смотрел куда-то вдаль. Его слова глубоко отпечатались у меня в сердце. Мужчина словно увидел мою душу. — Эмиль? — спросил Мейсон. — А? Мейсон кивнул, давая понять, что наступила очередь Эмиля. — Меня зовут Эмиль, мне питьдесят лет. Я инвалид. Жыву с мамой, — голос зазвучал, как прежде, как у маленького мальчика. — Пф, — издал звук Грэг, — неудивительно! — Продолжай, Эмиль, — попросил Мейсон. — У меня проблемы со здоровьем. Я стал в последнее время часто об этом думать. Мая мама тоже инвалид, она порализована, паэтому за ней ухаживаю я. Мы жывём в маленькой квартирке. Толька мы есть друг у друга. Я баюсь… баюсь, что с ней будет, кагда меня не станет. — Ты часто думаешь о смерти? — Сейчас смерть стала гораздо реальнее. Врачи говорят, что на счету каждый удар. — То есть, если я тебе врежу, ты подохнешь? — спросил Грэг. — Не физический удар. Мне нельзя нервничать. У меня очень больное сердце, на которое я забил в своё время, — Эмиль провёл перебинтованной рукой по лбу. — Я очень баюсь за маму. — Почему ты не рассматриваешь вариант отправить её в дом для престарелых? — У миня нет денег, Мейсон. К тому же я ни хочу, чтобы за ней ухажевали чужие люди. У неё есть радной сын. — Мамкин сынок! — рявкнул Грэг. — Пятьдесят лет, а так и не оторвался от мамкиной сиськи! Денег у него нет, пробовал пойти на работу? — Из-за инвалидности меня не бирут. Мы жывём с мамой на наши пенсии. — Инвалидность. Пфф. Ты что, немощный? В тебе больше шести футов роста и двести двадцать фунтов жира . Иди на завод работать, там думать не нужно! — Я не могу таскать тяжести. Правая рука почти не работает. И со зрением проблемы. — Блять, слепой, тупой, хромой. Что ещё в тебе не так, Эмиль?! — Как ты стал инвалидом, Эмиль? — задал вопрос Мейсон. — Несчастный случай, — мужчина помотал головой. — Это было давно, эм… произашёл взрыв, и я пострадал. — Взрыв? Где ты в своей никчёмности поймал взрыв? — В армии, мистер. Несмотря на значимую разницу в возрасте Грэг не относился к Эмилю с почтением. Парень со всеми так пренебрежительно общался. А человек с детским голосом, в свою очередь, обращался ко всем на «Вы». — Ха-ха! Ты подорвался в армии? Какой же ты лох, чудик! — Была утечка бензабака. Мой сослуживец закурил, и машина взарвалась. Я стоял паблизости. Множество металлических осколков проткнули моё тело. Огромный железный кусок не смогли вытащить из головы. Меня тут же отправили в военный госпиталь, а оттуда — домой. Я астановился в развитии, даже атступил на пару лет назад. — Тупица, я же говорил! Мне стало жаль Эмиля. Подросток в теле взрослого мужчины. Инвалид не по своей воле. — Да, я тупица. Но мне кажется, я неплохой человек, — Бакланд вытер нос, как провинившийся школьник. — Громила, а ты девственник? Эмиль стыдливо опустил голову в пол. — После армии наверняка тебе никто не дал. Кто даст такому дебилу? До армии тебя успел кто-нибудь трахнуть? — Грэг, покинь, пожалуйста, собрание. Ты сегодня себя отвратительно ведёшь. — Мне что, десять лет? Родителей ещё вызовешь, Мейсон? Скукота, — парень поднялся со стула. — Я сваливаю отсюда. Пойду трахну кого-нибудь вечерком. В отличие от тебя, Эмиль, у меня член работает, и я знаю, как им управлять, — он показал неприличные движения в области паха. Эмиль так и не поднял взгляда на Грэга, но обидные слова его задели. Собрание закончилось сегодня пораньше. Настроение всем испортил Грэг. Он ушёл, а осадочек остался. К каждой встрече Мейсон накрывал стол. Обычно это соки и печеньки. Под конец дня каждый хотел немного заесть свою горечь. Подходя к столу, я заметила мощную клетчатую спину: — Привет. — Привет, — сказал Эмиль, жуя и улыбаясь. — Сегодня было напряжённее обычного. — Ты про чё? Ко мне он обращается на «ты». — Грэг, — я взяла печеньку и стакан сока. — А-а, ты про это. Ну раньше было хуже. Щас он изменился. — Да? Это он ещё хорошо себя ведёт? — Ага, — крошки посыпались у Эмиля изо рта. — Ты давно сюда ходишь? — Несколько лет. — И как? — Мне нравится. Здесь клёво. — А мне не нравится. — Почему? — искренне удивился Эмиль. — Не принимай это на свой личный счёт, но всё это выглядит, как какая-то секта. Жду не дождусь, когда Мейсон однажды скажет: «Давайте возьмёмся за руки и помолимся». Эмиль громко засмеялся. Мейсон с недоумением посмотрел на нас. — Это уже было. — Господи… Правда? — Ага. Грэг вмазал после этова Мейсону. — Хотела бы я это увидеть. — Было клёво, риально клёво. У него милая улыбка. Шрам возле губ не уродует его. — Слушай, не хочешь выпить? Я угощаю. — Выпить? — Да. Тут бар недалеко. По кружке пива. — Хм, звучит классна. Но мне неудобна. — Почему? — Девушка не далжна приглашать парня на выпивку. И, тем более, платить за него. — Я приглашаю тебя, как друга. Так пойдёт? Хочу развеяться, а для этого мне нужна компания. — Я бы выпил пива с табой. Толька при одном условии, — Эмиль допил сок и стряхнул крошки с пальцев. — Я угащаю. Бар находился в нескольких милях от спортивного комплекса, где Мейсон проводил собрания. Ещё через две мили — мой дом. Мы сели у барной стойки и заказали по литровой кружке светлого. Приглушённый свет, негромкая музыка, немного народа — всё, что нужно. — Давай, хотя бы пополам, Эмиль? Я так не могу. Всё-таки я тебя пригласила. — Я мужчина, я должен платить. — Эмиль… Он взял мою руку: — У меня есть деньги, не пириживай. Нам принесли наше пиво и чипсы. — Ну рассказывай, — я сделала глоток. — Чё ты хочешь знать? — Как ты докатился до собраний? — Ты так говоришь, как будто это чё-то ужасное, — Эмиль пил пиво, как воду. — Я думала, это только в фильмах, а оказалось наяву. — Мейсон прав, иногда нам нужно высказаться. Выплеснуть все праблемы наружу, и тогда нам станет лехче. По крайней мере, мне становится легче, поэтому я и хажу на собрания. — Друзья тебя не поддерживают? — У меня нет друзей. Точнее, есть адин друг, но я ни магу всё ему рассказывать. — Не хочешь расстраивать? — Расстраивать? — Ты болен. У тебя проблемы с сердцем. — Да, мой друг ни знает об этом. Да и ни нада ему знать. — Тебе проще открыться незнакомым людям? — Наверна. — Расскажи о себе. — Я каждый раз о сибе рассказываю. Ты всё уже слышала. — Сейчас мы не на собрании. Говори, что хочешь. Мне, правда, хочется узнать тебя. — Пачему? — Ты клёвый. Эмиль засмеялся: — Да, я такой, — сделав глоток, он посмотрел на меня. — В детстве был благовоспитанным мальчиком. Связался с пиратами и покатился. Характер мягкий. Не женат. Теперь уже я засмеялась и кое-что намотала себе на ус. — Необидно, что Грэг тебя обижает? — Он меня не абижает. — Он тебя оскорбляет, унижает. Боже, Эмиль, на твоём месте я бы оторвала ему яйца! — Я не знаю, как их атарвать. Да и не нужна мне это. Грэг малодой парень, импульсивный. — Вот именно! Ты гораздо старше его, а он так с тобой разговаривает. Ты даже меня старше. — Я ни старик. Я всего-то на пятнадцать лет тебя старше. — Грэг думает, что герой, но, на самом деле, невоспитанный и эгоистичный парень. — Он ни гирой. Я вот герой. — О чём ты? — Я воевал, Барб. Я открыла рот от удивления. — Да-да. Я не гаворю об этом на собраниях. Я не сказал об этам Грэгу. Я соврал. Он думает, что самые бальшие яйца у него, но это не так. — То есть, это не взрыв машины? — Нет. Миномётный обстрел. Но про осколки я не соврал, — он коснулся своих коротких седых волос. — Тут совсем всё плохо. Раньше были жуткие головные боли, но со временем они прошли. — А что под бинтами? — Железки и дыры. — Фигово, наверное, через металлодетектор ходить? — Ха-ха-ха! Да! Я постоянно звиню, — Эмиль взял горсть чипсов. — Где ты воевал? — В Ираке. Был совсем мальчишкой. Таким и остался. — Тебя это только красит. Ты молод душой. — На самом деле, я ужасно стар, — послышался голос взрослого человека. — Тебе выплачивают инвалидность? — Да, пяцот долларов каждый месяц. — Это же смешно! — Никому не нужны герои. — Твоей маме ты нужен. — А ана нужна мне. — Что у тебя с сердцем? — Это после войны. У меня был инфаркт. Следующий инфаркт я не переживу. За полчаса я узнала об Эмиле больше, чем за всё посещение собраний. — Ну, а ты? Ты думаешь о суициде. — С чего ты взял? — Это же просто. Ты любишь мужа. На твоём месте, я бы тоже думал о суициде. Но не совершил бы его. Самоубийство не спасёт тебя. Оно не спасёт твою душу. — Знаешь, ты сегодня на собрании сказал правильные вещи. Меня зацепили эти слова. Я никому не говорила, но Эрику оторвало голову при ударе. Поэтому твоя речь выстрелила мне прямо в сердце. — Барб, прасти, если затронул что-то личное. — Нет-нет. Сейчас мне уже лучше. Мне действительно нужно отпустить Эрика и жить дальше. — И не думать больше о суициде. Я потрогала свои руки. Под длинными рукавами никто не видит шрамы от порезов. — Чем занимаешься по жизни? Чем увлекаешься? — Я многа читаю, у меня бальшая коллекция старинных книг дома. Я знаю многа языков. — Ого! Вот это клёво! — Нет-нет. Я знаю множество старых языков, на которых уже не говорят даже. — Так это ещё круче! Это… последствия травмы головы? Я читала, что после подобных случаев у людей начинают проявляться особенности. — Да, это появилось после войны. — И это тоже? — я коснулась его серьги на левом ухе. — Подумал, что так выгляжу круче, — Эмиль подвигал головой, круглая большая серьга затряслась. — Помимо книг? — Я люблю музыку. — Какую? — Разную. Раньше любил только классику, другой и не было. Симфонию Гурецкого я считаю шедевром, а теперь вкусы поменялись так же, как и поменялся мир. — Странно, — я мыслила вслух, — иногда ты говоришь, как ребёнок, а иногда у тебя проскальзывают очень мудрые мысли. — Душа с мозгом борются. Я задаю самый ужасный вопрос: — У тебя есть кто-нибудь? — Ну-у, мама. — Кто-нибудь помоложе? — Ты имеешь в виду… атнашения? — Да. Если Эмиль не женат, это ещё не значит, что он свободен. — Какой из меня любовник? — Я не знаю. Но хочу узнать. — Я пахож на человека, у которого есть девушка? — Почему нет? — У меня всё очень сложна, — Эмиль потёр веки и коснулся выбитых цифр под левым глазом. — Ты шаришь в сантехнике? — Ну, я не сантехник, но кран разабрать смагу. — У меня кран на кухне течёт. — Скорее всего, нужно паменять пракладку. — Сможешь? Мы допили пиво, Эмиль доел чипсы, и я повела его к себе домой. Кран всего лишь предлог. Мне нужно отвлечься. Думаю, Эмиль поможет. Ничего серьёзного, тупо секс. Это не измена Эрику, а способ отпустить мужа. — Проходи. — Ага. — Раздевайся, чувствуй себя, как дома. Эмиль снял свои ботинки и тонкую камуфлированную куртку, я провела его на кухню. — Вот он, — указала на кран. — У тебя есть какие-нить инструменты? — У Эрика остался чемодан с инструментами, сейчас я тебе принесу. Эмиль закатал до локтей рукава и расстегнул верхние пуговицы рубашки. Левая рука была здорова, на ней вздулась длинная вена, а правая — вся в бинтах. Под рубашкой выглядывала белая майка, на груди — светлые рубцы. — Походу, реальна пракладка, — у Эмиля в кармане джинс завибрировал телефон. — Кто меня хочет? «Я тебя» — подумалось. Эмиль достал телефон. Вероятно, смс. Он быстро прочитал и вернулся обратно к смесителю. Через несколько минут сантехник повернул кран, и вода уже не протекала. — Готова. — Спасибо тебе, выручил. — Да, не за чё. Мне несложна. На столе стояла тарелка с печеньем. Я взяла одну и приманила ею Эмиля. — Одной мне мала, затачу несколько штук. Я встала и положила печеньку обратно на тарелку, притянула к себе Эмиля. — Что… — он гораздо выше меня. Он смотрит сверху вниз. Я стала расстёгивать на нём рубашку до конца. — Что… ты делаешь? У Эмиля тонкие губы. У него глубокие носогубные морщины. Я касаюсь лба — там тоже глубокие морщины. У человека лицо пятидесятилетнего мужчины. У него печальные синие глаза и длинные чёрные ресницы. Эмиль моргает, а его правый глаз не двигается, он отличается от левого. Я встала на носочки и слегка коснулась тонких губ. Широкая шея под бинтами напряглась. Я стала расстёгивать солдатский ремень на джинсах. Эмиль очень робок и нежен. Мы даже толком не целовались. — Ты ведь знаешь, что такое секс? — прошептала в губы. — Я? Э-э… да… — мужчина закивал головой, — да… я знаю, как это делать. — Покажешь? — Мне… нужна уже идти. У меня, — закатывает левый глаз от моих коротких поцелуев, — мама адна дома. — Нам не нужно много времени, всего пару минут. — Барб, мне неудобна. У тебя муж умер два месяца назад. — Мне нужно жить дальше. Эмиль наклонил голову и поцеловал. Его язык у меня во рту. От робости и нежности не осталось и следа. О, да, он знает, как это делается. Эрик никогда меня так не целовал. Поцелуй Эмиля снёс башню. Во рту привкус железа от его брекетов на зубах. Я встала перед ним на колени и расстегнула ширинку. У него забавные трусы с Микки Маусом. Эмилю повезло с размерами, он осчастливит свою будущую девушку или жену. Не знаю, когда у мужчины передо мной был последний секс, но сейчас он в экстазе. Эмиль запрокинул голову и смотрел в потолок. Его перебинтованная рука держала за волосы, седая макушка наклонилась вбок, взгляд прикован ко мне. Эмиль поднял меня с колен и снова страстно поцеловал. Я запустила руки ему под майку: почувствовала дыры на животе и на боках. — Нет! — Эмиль вытащил мои руки у себя из-под майки. — Не надо, не трогай меня. — Меня это не пугает. — Это пугает меня, Барбара, — голос обрёл глубину. Теперь он соответствовал возрасту. Это безумно красивый голос. — Моё тело подверглось пыткам. Оно изуродовано, — он расстегнул на мне штаны спустил их. — Повернись. Я не хочу, чтобы ты меня видела. Я повернулась, и Эмиль, коснувшись моей спины, положил тело животом на стол, а сам вошёл сзади. — Не двигайся и не произноси ни слова, — если бы металл мог говорить, он бы говорил голосом Эмиля. Он входил в меня глубоко и жёстко, но не быстро. Многие мужчины не понимают разницу между «жёстко» и «быстро». Эмиль всё знал. Я заткнула рот рукой, чтобы не заорать от удовольствия. Сильные руки крепко держали меня за спину под кофтой, а потом переместились на шею. Эмиль лёг на мой позвоночник всем весом, но тяжести я не почувствовала, только жар, исходивший от его плоти. Мужское дыхание и стоны были тяжёлыми. Больше нет мальчика в теле мужчины. Эрик, прости, но ты никогда так не трахал жену. Дело не в том, что у меня давно не было секса, а в том, что с Эмилем у меня был лучший секс в жизни. Он не кончил внутрь, он кончил на поясницу. Я так и осталась лежать на животе, пока Эмиль застёгивал свой ремень. Я так и осталась лежать на животе, пока Эмиль покидал мою квартиру.