Your Hell Will Be My Heaven

Ви чувствовал себя тщательно выпотрошенной тушей дикого зайца, который на последнем издыхании пытался удрать от рук охотника, а закончил эту гонку на выживание на кухонном столе — вонял и светил бледными освежеванными боками. Почему именно эта картина всплыла в его похмельном мозгу, ответить было сложно. Технобоги хранили парня и его хром от когтистых лап Мусорщиков, да и живого зайца он последний раз видел разве что в детстве. Во рту загорчило. Он потер виски и наконец оторвал отрешенный взгляд от слива в раковине. Загипнотизировать ли хотел эту несчастную струю, уходившую в далекое путешествие по трубам мегабашни. Сфокусировавшись на бледном лице напротив, с горечью ухмыльнулся отражению уголком губ. Он вынырнул из собственных размышлений в мир реальный, к нему понемногу возвращались звуки извне, и монотонное сипение крана наждаком проходилось по ушам. Снова склонившись, Ви плеснул ледяной водой в лицо и медленно провел ладонями от лба до шеи. В заметно отросшей светлой бороде мерзко встряли мелкие капли, к влажной коже прилипли блондинистые пряди. Одним движением он отодрал волосы от лица и откинул длинные локоны за плечи. Тяжелый взгляд воспаленных серых глаз вновь уперся в зеркало. Ви раздраженно ударил по крану, и шипение воды враз утихло. Утеревшись изгибом локтя, он выполз осторожно из небольшой ванны, хватаясь слабыми подрагивающими руками за ерзающие двери. Квартира обняла его тишиной и несвойственной для Найт-Сити ночной прохладой. Где-то далеко существовали отголоски перестрелок, рев сирен, тихий гул огромных грузовых лифтов и неутихающее многоголосье десятого муравейника с гордой приставкой «мега-». Угнетала, казалось бы, абсолютно обоснованная нумерация этих железобетонных исполинов мира архитектуры. Тут, в своих крохотных комнатах-камерах, как заключенные, теснятся тысячи, десятки тысяч людей. Они вынуждены терпеть невыносимые условия в этих собачьих будках просто потому, что жизнь послала их нахер, и жалких эдди еле хватает на резиновую жрачку из обосранного уличного кафе. Ви некоторое время просто стоял в проходе, подпирая откос, и бездумно прожигал дыру в полупрозрачной двери напротив. Пальцы непроизвольно сжались в кулаки в жалкой попытке унять дрожь в конечностях. Секунда — и он снова отмер. В два неуверенных шага добрался до окна, вытянул из ведущей дежурство на подоконнике пачки последнюю сигарету и воткнул ее между пересохших губ. Пустая коробка с тихим шуршанием картона отправилась в недолгий полет в направлении входной двери. Со второй попытки добыв огонь из умирающей зажигалки, Ви впустил в легкие дым. Вместе с никотином по организму растеклось секундное облегчение, от крепкой затяжки голова пошла кругом. Зудящая мелкими взрывами боль под черепом неустанно о себе напоминала, но с каждым вдохом горечи и химии тугой обруч похмелья медленно разжимался, а мысли затягивало густым туманом, что оседал глубоко в глотке и в измочаленных бронхах. Серая вязкая муть на языке становилась осязаемой, почти как и блевотный неон вывесок за окном, выжигающий глаза напрочь. Ви зажмурился и отвернулся, привалился спиной к массивной пластиковой оконной раме. Голый торс обдувало легким ветром. Он устал. Этот город не оставляет ни шанса на приватность, лезет каждому в жизнь своими липкими щупальцами, просачивается едкими запахами свалки и звуками культуры потреблядства, капает с дырявого потолка ядовитыми дождями Пустошей, слепит огнями вечно бодрствующего Городского Центра. Сколько ни хлопай дверью, ни зашторивай окна — у тебя нет ни единого шанса оставить махину города где-то там, вдалеке. Твоя искусственная крепость — картонный домик — складывается под весом снующей в воздухе информации, под тяжестью осознания скоротечности собственной жалкой в масштабах Вселенной жизни. Ты — пыль, и сраный Найт-Сити старается как можно чаще об этом напоминать. Он давит громадными небоскребами, растирает жерновами социального неравенства, уничтожает ядерной войной за место под солнцем, присыпает порохом и обливает кровью. Но даже те, кто взобрался по трупам на вершину, вымыл лапки и принялся окружать себя такими роскошами как свежая еда, чистая вода, первоклассная медстраховка и здоровый крепкий сон на чистых простынях из настоящего льна, так же не могут похвастаться удовлетворенностью и стабильностью бытия. Цена достатка и благополучия — пляска под дудку корп. Это они настоящие владыки облитой нефтью дорогущей выгребной ямы. У тебя статус и внушительный счет в банке, но что ты будешь делать, когда благодаря шустрой офисной крысе тебя выкинут вперед голым задом с пригретого местечка и лишат абсолютно всего? Целуй ноги своим хозяевам, если ты никто, и они позволят тебе провести остаток дней в бесконечной охоте на звенящие эдди среди леса бетонных хуев, стремящихся порвать небо. Вот где просыпаются настоящие первобытные инстинкты человека — опаснейший хищник на планете, безжалостный зверь, обладающий неприлично большим мозгом, чтобы слепо следовать тупейшим идеям и верить популистским лозунгам. Вот он, гроза каменных джунглей, прямо перед твоим носом копается на свалке в поиске объедков, по уши в дерьме. На судьбу каждого этот город отбрасывает тень незаинтересованности и крайнего похуизма. Ты горишь мечтой? Строишь планы? Может, у тебя есть личные цели? Да запихни все это сразу поглубже, дабы хоть как-то заполнить пустоту полного разочарования — тебя пережуют и выплюнут. Все люди в Найт-Сити — рабы с серийниками, выжженными с рождения на подкорке мозга, выбитыми на роговице оптики. Каждая потерянная душа здесь — собственность корпораций. Как сквозь толщу воды Ви услышал щелчок. Парень моргнул пару раз, повертел головой и с удивлением отметил, что сидит он на холодном полу, опершись о столик кухонного уголка. Пальцы, в которых еще секунду назад была зажата сигарета, крепко вцепились в волосы на затылке. Где-то над головой гудит кофемашина, разносится не самый приятный запах дешевого кофеиносодержащего продукта синтетического происхождения, от которого тут же возникает желание прополоскать рот. Ви поднялся на шаткие ноги, пытаясь побороть головокружение, взял дымящуюся чашку и медленно зашагал к дивану. Кофеварка заткнулась, и хрупкую тишину вокруг насиловали только цифровое мурлыканье голопроектора и шлепанье изрядно подмерзших ступней. Его организм предательски выдает сбой за сбоем, день ото дня не легче: отрубается оптика и выпадают звуки, будто вылетают пробки, а от мигреней уже на стену хочется лезть. Но вот провалы в памяти и перемещения в пространстве, которым он не дает отчет — это что-то из свежего. Пора бы проведать Вика, порадовать старика рецидивом и взять новые колесики — очередные, в коллекцию. Ну хоть на спинномозговом уровне его тело еще может самостоятельно удовлетворить потребность в кофеине. Зависимость — это страшно. Развалившись в одних трусах на орудии адских пыток, по ошибке названном диваном, Ви блуждал взглядом по маленькой квартире в попытках зацепиться хоть за что-то, дабы по новообразовавшейся традиции снова не сорваться в пучину бесконечных внутренних монологов о высоком, блять. Каково это падать так низко, так больно? Не преследуют ли тебя ночами посмертные маски невинных, которых ты по-зверски убил? Как ты вообще мог решить, что имеешь право вершить чужие судьбы? А помнишь знойный май 2016-го? Ты мог бы хоть раз оказаться, сука, в нужном месте в нужное время? Левый висок с новой силой запульсировал болью. От громких воплей совести скоро проснется червь, который до костей обглодает своим назойливым «Ты виноват. Ты недостоин жизни». Выжигать себя наживую кислотой, захлебываясь ненавистью, тлеть в пламени необузданной ярости и, сука, проклинать тот день, когда нога коснулась этой выгнившей земли, а легкие вкусили всю вонь помойного города. Он слышал эхо предсмертных хрипов сотен незнакомцев, и собственный истерический икающий шепот вторил воспоминаниям. Ви был на грани — чувствовал, как по крупице теряет рассудок. Поверхностное судорожное дыхание застряло в глотке, ногти до крови впились в бедра. Ему нужно любой ценой заткнуть это существо внутри. Он больше не может это терпеть. Невыносимо. Он готов отгрызать себе пальцы, лишь бы эти голоса покинули его навсегда. Посмотри на себя. Жалкий, потерянный маленький мальчик. Что же ты делаешь для того, чтобы прогнать демонов из своей головы? Ви с такой силой надавил на глаза, что под веками взорвались белые пятна, а биомон жалобно пропищал что-то о сбое оптики. Шаткие вздохи угрожали перерасти во всхлипы. Нужно взять себя в руки. Вдох. Выдох. Открываем глазки. Взглядом Ви уперся в грязную фиолетовую плитку под ногами. Гладкая матовая поверхность была до той степени покрыта царапинами разной длины и глубины, что напоминала своеобразную карту давно минувших дней, доставшуюся в наследство от предыдущих владельцев. Просто, блять, полюбуйся собой — пьяный, слабый и больной, разбитый вдребезги. Парень тяжело проглотил назревающую внутримозговую истерику. Ви прямо-таки чувствовал, как этот ком невысказанных эмоций прокатился вниз по пересохшему горлу и сгорел в кислотных языках вовсю бушующей изжоги. Задница все соскальзывала с узкого и твердого дивана — табурет и то удобнее. Ви, раздраженно выдохнув, сдвинулся на самый край, и чтобы хоть чем-то занять подрагивающие в нервных спазмах руки, схватил чашку со столика и сделал глоток уже остывшего кофе. Заслышав первые нотки аромата этого чудного пойла еще на стадии изрыгания из пластикового рожка машинки, Ви уже знал, что его ожидает — землянистый, пыльный запах, будто эту бурду сгребали пластиковыми лопатками прямо с обочины Красной Гряды. Вкусовые качества напитка — извращенное оскорбление человеческой гордости: грязь, разведенная водой из лужи, с благородной, мать ее, кислинкой. Подавляя рвотный позыв, Ви наугад потянулся к бутылкам на журнальном столике и жадно отпил. Зажмурился, через силу сглотнул. На корне языка заплясали воспоминания вечера. Подняв бутылку ближе к свету, исходившему от тусклого неона декораций у стены, пытался разгадать что же ему довелось продегустировать. Он вертел в руках стеклянную тару, упорно выискивая на этикетке название пойла, будто бы было великое множество вариантов. — Водка, — раздалось тихое карканье, окончательно разбивая шаткий покой квартиры. Блять, он же представитель самой перспективной профессии в Найт-Сити, такие вещи обязан не то что вслепую различать — хороший бармен должен на расстоянии пушечного выстрела по скорости отрыва от поверхности напитка молекул спирта, ориентируясь исключительно на слух, определять его вид, градус и чего к закуси нести. Сука, всегда мечтал. А если не он, то кто? Какой еще доброволец согласится безвозмездно дарить людям счастье утопить свое личное горе в стакане? Пару тысяч евродолларов в месяц — Ви трудился за спасибо. С грохотом припечатал бутылку к столу. Сука, да он за неделю в разы больше получал. И не загибался от тоски, не расслаблялся, у него тупо не было времени философствовать на тему хуевости собственного жизненного положения, о нет. Секундное промедление — ты труп. Запнулся, затупил — ты труп. Полез напролом, проигнорировав звонко кувыркающийся в пустой черепушке здравый смысл — ты труп. И, как ни парадоксально, именно когда ходишь по острию ножа, а в шею ощущаешь могильное дыхание смерти — чувствуешь себя живым как никогда. Каждый твой день — последний, и ты рвешь себя на части, лишь бы все успеть сейчас. Но реальность такова: Ви всего-навсего простой парень, который трудится ночами за стойкой, со скрежетом зубов обслуживает ужратых в сопли бандитов, разношерстных говнарей и прочих любителей послушать со сцены пьяные вопли залетных металхедов. Да-да, он обычный бармен, всего лишь спит со стволом под подушкой. Абсолютно непримечательный человек, который вынужден сидеть в своей мышиной норе и сильно не отсвечивать, а в темных переулках почаще других оглядываться — так, на всякий случай. Ви заебан. Ви злой. Ви смертельно устал. Ви не на месте. Кофе — одно название этой мути оскорбляет честь благородного напитка — скоро оказался смытым в унитаз. Покачиваясь и в унисон размахивая полупустой бутылкой водки, точно спизженной с работы, Ви уже мерил шагами давящее пространство квартиры. В кармане поношенной кожаной куртки, небрежно брошенной у компьютерного стола, нашлась начатая пачка сигарет. Снова истошные стоны зажигалки. Снова запах дешевого табака. На часах 2:47. Короткий пьяный сон измотал его больше, чем порядком утомившая за последние месяцы бессонница, но желания лечь в постель, пропитанную потом и бог знает чем еще, не было никакого. Простынь неприветливо сбилась в ногах, подушка зависла на самом краю и грозилась упасть на грязный пол. Где-то в углу ниши, рядом с занятными журналами с голыми мужиками на обложке, валялись чьи-то серые боксеры. Наверняка очередного безбородого пацана, едва достигшего возраста легального распития дешевого алкоголя в баре. Сколько таких парней, залипавших до самого конца смены возле стойки, побывало в его кровати не удавалось подсчитать. И все они одинаковые и банальные до судороги в жопе — побухать за чужой счет, запрыгнуть на хуй и выебать под утро мозг своим щебетом. Наивно оставляют телефончик в надежде на еще одну встречу и исчезают навсегда. Утомило, но в целом грех было жаловаться. Жадно припадая к водке, Ви снова окинул взглядом поле боя, в которое превратилась его квартира после бурной попойки: битое стекло у двери ванной, пустые бутылки растыканы по всем углам, кучами раскиданы его и чужие мятые и драные шмотки; коробки из-под еды на вынос воняют застоявшимся жиром. Попинав лениво мешавшийся под ногами мусор и скурив еще две сигареты, парень без сил рухнул лицом в матрац, накрывая подушкой голову, которая вот-вот грозилась расколоться на две части. За окном серел рассвет. После обеда ему предстоит увлекательное путешествие на работу, длиной в две станции метро. От одной мысли о возвращении за стойку затхлого клуба желудок свело в спазме тошноты. Водка, влитая натощак часом ранее, обжигающими волнами насиловала нутро. Трудовые будни — сраный день сурка. В самое начало смены к нему заходят старые панки на чашечку обеденного кофе, сыплют песком и мозг выносят: эх, раньше трава была зеленее и солнце теплее; вот у молодежи сейчас в голове насрано, а мы отрываться-то умели; музыка ваша — кал, а ты, сосунок малолетний, не влезай, ты ничего не знаешь; и кофе у вас говно. И Ви до сих пор удивляется, как ему терпения хватает выслушивать их старческое брюзжание на ежедневной основе. Эти мужики всем недовольны, но упорно продолжают захаживать практически на каждый проводимый баром концерт. Ви все задается вопросом: чтобы что? Чтобы самим себе доказать, что они еще, блять, живы? Вечером в клуб тотальный хаос принесут очередные обдолбанные в слюни трешеры-ноунеймы, с аудиторией им под стать. И нет, тут Ви не жалуется, разве что совсем чуть-чуть. Он в какой-то степени любит подобное: музыку сомнительного качества исполнения, дрянное пиво, пьяный дебош под сценой и прочие сопутствующие прелести рок-концертов. В этом что-то есть — особенная романтика пиздеца. И будь бы он помладше, то обязательно посещал бы такие места как можно чаще. Но вот атмосфера вечного праздника жизни — беззаботность и полная незаинтересованность во дне грядущем — успела нормально так подзаебать. В особенности когда этот самый праздник обходит тебя стороной. Нет, Ви бы мог точно так же надраться и пуститься во все тяжкие вместе с заведенной толпой. Мог бы, в теории. Или во снах. Но нахуй никак не в реальной жизни. Даже нажравшись до беспамятства, до невозможности держаться на ногах, Ви бы не избавился от дурных мыслей, проедающих дыры в мозгу. Он бы упал ебалом в лужу в обоссаном переулке и рефлексировал бы до победного с перерывами на проблеваться, пока Мусорщики не нашли бы его бренную жопу, под завязку утыканную дорогущим хромом. В действительности же, после каждого подобного концерта он до ряби в глазах от ярости и нечеловеческой усталости оттирал барную стойку от блевоты, намывал бессчетные рюмки и стаканы, проводил ревизию алкашки и сдавал кассу. Но даже в этом рутинном ритуале передачи смены были плюсы — полупустую бутылку спиртного и пару купюр с номиналом от двух нулей он часто приносил домой. Ви прекрасно знал, что подарит ему новый день: мигрень и свежую порцию ненависти. Он уже даже не помнит на что именно она обращена — на себя или Найт-Сити. Перевернувшись на левый бок, он подобрал к груди колени и прикрыл на мгновение саднящие глаза. Как бы ни противился сну, вскоре его вырубило, будто кто отключил питание.